По ту сторону океана
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: По ту сторону океана

Прошло три недели съ того дня, какъ я высадился на берегъ въ Америке, а между темъ я только теперь въ состоянiи послать вамъ этотъ отчетъ о моемъ путешествiи. Очень жалею, что не могъ сделать этого раньше, но духъ былъ силенъ, а плоть была немощна. Въ средине августа я покинулъ Норвегiю, где мы уже даннымъ давно облачились въ пальто, а черезъ три недели попалъ въ страшную жару, доходившую до 90° по Фаренгейту въ тени. Такая жара сильно утомляла меня и разстроило мое, обыкновенно прекрасное, сентябрьское самочувствiе.

Я хочу попытаться все описать вамъ изъ голой вы, вотъ такъ - прямо по памяти. Да у меняи нетъ ни одного клочка изъ всехъ техъ важныхъ для меня бумагъ, которыя были со мной на пароходе: все пропало. Все мои записи, заметки исчезли въ одну прекрасную ночь у Нью-Фаундлендской мели. У каждаго на моемъ месте помутился бы разумъ, у меня же при этомъ не вырвалось даже и крика. Я только опустился на свой желтый чемоданъ и, какъ мужчина, покорился непоправимому, невозвратимому. И къ утру я настолько уже владелъ собой, что оказался даже въ состоянiи проглотить чашку чая.

* * *

Итакъ, мы оставили позади мостъ въ Христiанiи после того, какъ усердно отмахали платками наши прощальныя приветствiя, и шкиперъ представилъ все квитанцiи на весь грузъ эмигрантовъ, который пароходъ везъ съ собой.

- Теперь уже нельзя вернуться назадъ? - спросилъ мой юный спутникъ плаксивымъ голосомъ.

- Можно - въ Христiанзунде, но, надеюсь, ты не сделаешь этого?

- Ну, тогда я напьюсь и такъ проеду много, много миль отъ моей родины! - прорыдалъ онъ.

Охъ, ужъ этотъ зеленый юноша! Ему едва только минуло семнадцать летъ, и онъ еще никогда въ жизни не покидалъ домашняго крова.

Поднялись шумъ и суматоха. Шестьсотъ человекъ сновали взадъ и впередъ по налубе и стаскивали горы богажа въ трюмъ. Тутъ были и обедневшiе горцы изъ нашихъ высокихъ и безплодныхъ горныхъ долинъ, крестьяне съ датскихъ острововъ, ширококостые шведы, нищiе, бедные люди, обанкротившiеся купцы изъ городовъ, ремесленники, женщины, молодыя девушки и дети.

- Однимъ словомъ, здесь была вся переселенская Скандинанiя.

- Да мы уже идемъ? - сказалъ мой соседъ. - Случалось ли вамъ и раньше бывать по ту сторону океана?

- Да.

Говорившiй былъ человекъ летъ тридцати, толстый, веснушчатый, безбородый. На груди у него болталась цепочка, сплетенная изъ белокурыхъ волосъ, на шее красовался белый засаленный галстукъ, и уши у него были проколоты.

- Красивая страна - та, которую мы покидаемъ, - продолжалъ онъ, - самая красивая на всемъ свете.

И его добродушные глаза засiяли.

- Почему же вы въ такомъ случае покидаете ее?

Оказалось, что совершенно особыя обстоятельства были тому причиной. Онъ былъ семинаристомъ и одно время учительствовалъ. Звали его Нике, Кристенъ Нике. Затемъ онъ вступилъ въ какой-то теологическiй споръ съ пасторомъ Магнусомъ, и этотъ споръ кончился темъ, что онъ лишился своего учительскаго места. Онъ разсказалъ о своемъ воззванiи къ гласности, къ общественному мненiю, о четырехъ длинныхъ статьяхъ, помещенныхъ имъ въ монастырскихъ ведомостяхъ, и о томъ, какъ онъ безстрашно ответилъ на письмо епископа: "Господинъ епископъ, ваше преосвященство можетъ отъ меня требовать невозможнаго, но исполнить этого я не могу"...

На лице учителя отразилось необычайное воодушевленiе.

На верхней палубе возстановились въ некоторомъ роде порядокъ и тишина, такъ что господинъ Нике могъ ораторствовать безъ особой помехи; только изъ люковъ, ведущихъ на нижнюю палубу, раздавался гулъ отъ громкаго говора людей, занятыхъ уборкой своего багажа и защищающихъ силою своихъ кулаковъ свои права на койку.

Четыре молодыя особы, въ несколько эксцентричныхъ костюмахъ, известныхъ подъ названiемъ "костюмовъ Карлъ-Іоганнъ", задорныя, съ темными кругами подъ глазами, попарно прохаживались мимо насъ, весело болтая. Оне какъ бы желали ознакомиться съ местностью въ предвиденiи будущихъ победъ и оглядывались кругомъ большими, удивленными голубыми глазами, заговаривали съ каждымъ встречнымъ матросомъ и безстрашно перелезали черезъ багажные тюки, преграждавшiе имъ дорогу, не вынимая даже своихъ маленькихъ полненькихъ ручекъ изъ кармановъ пальто. Если же которая-нибудь изъ нихъ оступалась, то все оне начинали громко хохотать и находили, что на пароходе живется превесело.

Я спустился внизъ, чтобы отыскать себе койку по соседству съ возможно более чистоплотными соседями. Но оказалось, что объ этомъ уже позаботился мой юный спутникъ: онъ сиделъ, точно императоръ на троне, на своемъ соломенномъ тюфяке и отражалъ каждую попытку овладеть нашими койками потокомъ гневныхъ словъ.

* * *

Невдалеке отъ насъ находились койки Кристена Нике и его товарищей. Изъ нихъ двое были, по словамъ господина Нике, "самыми обыкновенными ремесленниками"; у нихъ былъ общiй кошелекъ и общiй чемоданъ, хотя они и не были братьями. Третiй товарищъ обладалъ более нежными руками и веселымъ, плутоватымъ лицомъ. Онъ происходилъ изъ купеческой семьи. Этотъ маленькiй смешной человечекъ во все время нашего плаванiя поддерживалъ въ насъ бодрость и веселость. Не страдая отъ морской болезни, всегда веселый, охотно всемъ помогавшiй и всегда готовый ко всему и на все, онъ носился среди пассажировъ, расточая повсюду свои шутки и остроты. Самъ же онъ находилъ удовольствiе только въ одномъ, а именно - въ постоянномъ подтруниванiи и поддразниванiи своего товарища по путешествiю, Нике, котораго онъ звалъ всегда просто по имени - Кристенъ, такъ что миръ и согласiе бывали весьма редкими гостями въ ихъ беседахъ. Случалось иногда, что онъ будилъ семинариста среди глубокой ночи, чтобы осведомиться о его здоровье или же чтобы сообщить ему, который часъ, и Нике просыпался взбешенный и клялся жестоко отомстить бездельнику за его проделки, а затемъ оба опять мирно засыпали. Теперь все были въ сборе въ ожиданiи обеда.

- Кристенъ долженъ сделаться тамъ пасторомъ, - сказалъ купецъ. Тотъ расхохотался: пасторъ - онъ! Нетъ, для этого онъ былъ слишкомъ просвещенный человекъ. И онъ повернулся ко мне и спросилъ, чемъ, въ сущности, человекъ съ его образованiемъ можетъ тамъ заняться? Онъ не принадлежитъ къ числу людей, презирающихъ физическiй трудь, но ведь надо же и ему отдать должное, въ немъ есть задатки для чего-нибудь более высокаго. Ему очень улыбается мысль занять место профессора въ какомъ-нибудь американскомъ колледже.

Когда послышался колоколъ, призывающiй къ обеду, и на нижнюю палубу спустили огромные котлы съ "эмигрантской" пищей, толкотня и шумъ возросли до такой степени, что я счелъ лучшимъ спастись бегствомъ и хотя бы некоторое время пробыть на верхней палубе, такъ какъ, повидимому, членамъ нашимъ угрожала опасность. Даже матросъ, приставленный въ качестве полицейскаго къ нижней палубе, и тотъ счелъ положенiе вещей такимъ, что, по чистой совести, решилъ, что можетъ уйти подобру-поздорову теперь, пока онъ еще въ состоянiи "итти" безъ посторонней помощи.

Свободные и холостые люди могли еще отважиться вступить въ подобную битву, но у него въ Копенгагене остались жена и дети.

Пробывъ съ полчаса на верхней палубе и услыхавъ, что шумъ и суматоха внизу несколько угомонились, я пошелъ туда. Мои новые знакомые, а также и мой юный спутникъ сидели все вокругъ какого-то ящика и отрезывали маленькiе кусочки отъ большого куска прекраснаго желтаго сала, назначенiе котораго, какъ мне казалось, заключалось въ томъ, чтобы вызывать морскую болезнь, а они, между темъ, съ наслажденiемъ поглощали его. И повсюду, на каждой койке, въ каждомъ укромномъ уголке все были заняты едой. Да, человекъ живетъ ради того, чемъ онъ живетъ! и теперь ни на одномъ лице нельзя было найти и следа техъ слезъ, которыя еще такъ недавно проливались о только что покинутой нами родине. Сало лежало на ящикахъ, валялось кругомъ на полу и на тюфякахъ, дети играли имъ, молодежь бомбардировала имъ другъ друга; все сидели съ саломъ во рту, въ рукахъ, на коленяхъ; везде блестелъ этотъ жирный желтый продуктъ, оставлявшiй всюду следы въ виде сальныхъ пятенъ. И съ какимъ радующимъ сердце аппетитомъ поглощали его многiе! Жителямъ безплодныхъ горныхъ долинъ, по всей вероятности, первый разъ въ жизни представлялся случай полакомиться, да еще сколько душе угодно, такой необычайной прибавкой къ ихъ обыкновенной пище - сухому хлебу.

Но моему юному спутнику, такому же, впрочемъ, бедняку по происхожденiю, какъ и я самъ, пришлось дорого заплатить за свой первый обедъ на борте океанскаго парохода. Онъ все время после обеда лежалъ на своей койке, чувствуя себя очень скверно, и я не могъ пройти мимо него безъ того, чтобы онъ не началъ говорить о сухихъ морскихъ сухаряхъ, да, о техъ совершенно сухихъ добрыхъ морскихъ сухаряхъ, которые надо усердно жевать, или же онъ просилъ у меня какого-нибудь самаго вернаго средства отъ тошноты.

На господина Нике процессъ перевариванья такой необычайной пищи нагналъ какую-то апатiю. Онъ относится ко всему этому очень спокойно, - говорилъ онъ, - но у него нетъ никакой охоты что-либо предпринимать. Затемъ мы слышали, какъ онъ очень усердно разыскивалъ одинъ известный ключъ; заполучивъ его, онъ ужъ ни за что не хотелъ съ нимъ разстаться, хотя этотъ ключъ открывалъ доступъ въ такое место, куда имели право попадать и другiе.

* * *

Но какъ бы тамъ ни было, а пока среди эмигрантовъ все еще господствовало прекрасное настроенiе. Передъ уходомъ парохода изъ Христiанiи они выпили изрядное количество прощальныхъ кружекъ пива, да и въ ихъ дорожныхъ фляжкахъ нашлось еще несколько хорошихъ глотковъ. Поэтому сейчасъ же после обеда появились гармонiи, и начались такiе оживленные танцы, что сильные люди очень скоро посбивали съ ногъ слабыхъ, а некоторыя изъ женщинъ совершенно искренно запросили пощады.

Небольшая группа людей собралась на форштевене: тамъ методистскiй проповедникъ изъ Америки - шведъ родомъ - пелъ гимны и молился вслухъ о благополучномъ плаванiи. Обыкновенно переселенческая молодежь - неверующая, до того момента, когда опасность становится ощутительно близкой. А поэтому тутъ собралось только несколько старыхъ грешниковъ, которые каялись про себя въ то время, какъ на нижней палубе целая толпа веселыхъ людей отплясывала мазурку и нисколько не думала о Боге.

Господинъ Нике и купецъ прошли мимо меня. Господинъ Нике бранился. Онъ несъ странно. погнутый жестяной сосудъ съ железной ручкой. Повидимому, котелокъ где-то сильно пострадалъ.

- Это онъ сделалъ, - сказалъ господинъ Нике. - Онъ сделалъ это нарочно. Да, онъ селъ на него и согнулъ его. Посмотрите-ка сами.

Купецъ употреблялъ все усилiя, чтобы сохранить серьезный видъ. - Нетъ, это произошло совершенно случайно, - сказалъ онъ, - внизу тагсь темно, что я совершенно нечаянно селъ на котелокъ. - И оба пошли дальше, продолжая громко обсуждать это происшествiе.

Танцы продолжались до наступленiя темноты, когда верхняя палуба "очищалась" отъ пассажировъ. Пароходныя правила предписывали намъ всемъ, пассажирамъ нижней палубы, въ определенный часъ находиться на нашихъ койкахъ; какъ только этотъ часъ наступалъ, нашъ провiантмейстеръ и одинъ изъ офицеровъ вооружались каждый маленькимъ, такъ называемымъ воровскимъ фонарикомъ, прятали его подъ платьемъ и принимались обходить все углы и закоулки. И вдругъ внезаино и искусно направленный лучъ света открывалъ где-нибудь засидевшуюся и забывшую все на свете парочку. Раздавался крикъ испуга, две пары расширенныхъ отъ страха глазъ таращились на фонарь, затемъ две пары ногъ поспешно пробегали по палубе и спешили укрыться въ более укромное и безопасное местечко. Четыре эксцентрично одетыя молодыя особы даже потребовали, чтобы имъ показали то пароходное правило, которое запрещаетъ имъ сидеть на палубе до появленiя утренней зари. Оне не желали верить существованiю такого предписанiя, но пришлось поверить, когда имъ показали пароходныя правила.

* * *

Мы вошли на всехъ парахъ въ Немецкое море. Въ Христiанзунде мы побывали на берегу, написали несколько писемъ, купили более или менее съедобныхъ припасовъ, сколько только могли достать и сколько намъ позволили наши средства, и выпили немного пива. Это было последнее пиво, которое мы пили на европейскомъ континенте. А теперь мы шли на всехъ парахъ по Немецкому морю.

Было утро. Кругомъ меня все просыпались. Пробило семь часовъ, черезъ часъ долженъ былъ явиться завтракъ. Многiе были уже одеты. Я опять закрылъ глаза. Пароходъ качало. Отъ безпрестаннаго движенiя и шума машины голова моя отяжелела, и я опять заснулъ.

Я проснулся отъ громкаго взрыва смеха - это смеялись мои товарищи, сидевшiе уже за завтракомъ вокругъ ящиковъ. И я проснулся какъ разъ во-время, чтобы видеть, какъ ноги господина Нике скрылись за поворотомъ лестницы, ведущей на верхнюю палубу. Что же произошло? Господинъ Нике нашелъ селедочную головку въ своемъ котелке, куда онъ налилъ кофе, и отправился жаловаться капитану. Житель норвежскаго городка Хаугезунда, лежавшiй слева отъ меня, спросилъ который часъ. Все мои спутники проснулись и спешили покинуть свои койки. Изъ отделенiя для семейныхъ доносились непрiятные звуки, которые производятъ женщины, больныя морской болезнью, и я самъ начиналъ ощущать въ голове, а можетъ быть, и въ горле какое-то весьма непрiятное чувство. Я поспешилъ надеть сапоги и выйти на верхнюю палубу.

Тамъ и сямъ, въ местахъ, защищенныхъ отъ ветра, сидели бледные люди, которыхъ, повидимому, уже сильно тошнило; несколько несчастныхъ, въ самыхъ отчаянныхъ и безнадежныхъ позахъ, почти совсемъ свесились за бортъ. Дулъ встречный ветеръ, и море становилось все бурливее.

Одинъ изъ уже страдающихъ спутниковъ, которому, повидимому, стоило немало труда держаться на ногахъ, не могъ все же не посмеяться надъ раздраженнымъ семинаристомъ. Онъ даже взялъ на себя трудъ пролить некоторый светъ на это темное и подозрительыое дело.

- Эта селедочная головка - просто ловкая шутка одного изъ вашихъ товарищей, - сказалъ онъ. - Она не попала къ вамъ изъ кофейника, подумайте сами, ведь она бы не прошла черезъ его узкiй носикъ.

Нике въ раздумьи опустилъ голову.

- То, что вы говорите, очень вероятно, я объ этомъ самъ уже думалъ. Носикъ кофейника, дейсвительно, очепь узокъ, и я не за темъ ходилъ къ капитану, чтобы жаловаться - нетъ, это было бы ужъ слишкомъ глупо!

И господинъ Нике искренно говорилъ то, что думалъ. Право, это была уже слишкомъ скверная шутка. Въ конце концовъ, онъ сталъ высказывать опасенiе, какъ бы съ нимъ не произошелъ "тотъ известный случай", который обыкновенно бываетъ съ нимъ после того, какъ онъ съестъ какую-нибудь гадость.

А море становилось все неспокойнее, и морская болезнь свирепствовала все сильнее. Эмигранты одинъ за другимъ становились ея жертвами, а внизу, въ каютахъ перваго и второго класса, служащiе не знали, какъ и справиться съ уборкой и чисткой. Какъ немилосердно валила съ ногъ эта болезнь даже самыхъ здоровыхъ людей! Я часто бывалъ на море и все же не выдержалъ и въ теченiе целыхъ сорока восьми часовъ былъ ни живъ, ни мертвъ; я скорее даже склоненъ думать, что былъ мертвъ. До шотландскихъ береговъ я еще кое-какъ держался, но затемъ свалился. Однажды, когда мои страданiя достигли высшей точки, и я безпомощно лежалъ въ какомъ-то углу верхней палубы рядомъ съ несколькими товарищами по несчастью, соседъ мой по койке слева, житель городка Хаугезунда, этотъ толстый, неуклюжiй человекъ, который ухитрялся спотыкаться о свои собственные сапоги, прошелъ мимо меня и наступилъ, безъ малейшей на то надобности, на мою ногу. И я не былъ въ состоянiи приподняться и воздать ему по заслугамъ, и онъ избегъ такимъ образомъ должнаго наказанiя. Но въ общемъ, этотъ хаугезундецъ былъ очень услужливымъ человекомъ. Онъ таскалъ для меня желтые коренья изъ кладовой повара, когда я страдалъ отъ морской болезни; онъ принялъ сторону господина Нике, когда въ одинъ прекрасный день тотъ сцепился съ методистскимъ проповедникомъ по поводу чудесъ, а затемъ близъ Нью-Фаундлендской мели, когда я лишился всехъ моихъ записей и бумагъ, онъ прямо-таки объявилъ, что чувствуетъ это несчастье такъ же сильно, какъ если бъ оно было его личнымъ, и въ искренности его словъ я не могу сомневаться.

* * *

Мой юный спутникъ, господинъ Нике и оба ремесленника сидели внизу и развлекались, распивая бутылку рома. Молодого купца какъ разъ въ это время аттаковала черная "Венера", совсемъ юная мексиканка; проводивъ друга своего сердца, шкипера изъ Зандефiорда, на его пароходе обратно въ Норвегiю, она возвращалась теперь на свою родину. Подобно редкостному чужеземному зверьку, ходила она по палубе, ласковая и очень чувствительная къ малейшему вниманiю, распевала испанскiя песни и курила папироски, какъ мужчина. Купецъ заглядывалъ отъ времени до времени ей въ глаза, называлъ ее съ нежной интонацiей своимъ маленькимъ чудовищемъ, своей маленькой черной зверушкой - все слова, которыхъ она не понимала. Какъ-то разъ она затеяла ссору съ одной изъ четырехъ особъ въ эксцентричныхъ туалетахъ à la Карлъ-Іоганнъ. Маленькое, живое, полное огня созданьице накинулось на свою противницу и разразилось потокомъ англiйскихъ бравныхъ словъ и насмешливыхъ прозвищъ, которыя, подобно солнцу ея родины, жгли и горели яркими кровавыми красками, - словъ, которыя были до того откровенными, что нетъ никакой возможности ихъ передать.

Пенiе или, вернее, что-то среднее между пенiемъ и обыкновенной речью раздалось позади меня. Это былъ господинъ Нике; онъ что-то лепеталъ. Онъ былъ пьянъ, - ромъ, повидимому, подействовалъ на его голову. Съ безсмысленнымъ и счастливымъ смехомъ онъ говорилъ о томъ, что ничего не можетъ быть прiятнее, какъ прогуливаться при лунномъ свете, да, "итти" при лунномъ свете. И въ то же время онъ опустился на первое попавшееся место и продолжалъ лепетать.

Теперь тишина царила повсюду. Слышался только шумъ машины и огромныхъ волнъ, разбивающихся о бортъ и потрясающихъ до основанiя пароходъ. Утомленные и больные лежали какъ попало - одни на койкахъ, другiе на своихъ сундукахъ и чемоданахъ. Мой юный спутникъ лежалъ на какомъ-то мешке; пустая бутылка изъ-подъ рому и стаканъ валялись возле него. Ремесленникъ сиделъ, опустивъ голову на грудь, и спалъ. Я подошелъ и встряхнулъ моего юнаго спутника. Онъ открылъ глаза и гневно спросилъ меня, кто я такой и что я намеренъ делать съ его саломъ, съ его собственнымъ обедомъ и корабельными сухарями. Позже онъ несколько отрезвился и объявилъ, что съ моей стороны было совсемъ некрасиво, да, совсемъ некрасиво такъ внезапно его разбудить. Мы ведь столько времени были друзьями, - говорилъ онъ, - а теперь я его прямо-таки опозорилъ. Онъ, какъ видно, находился подъ влiянiемъ той навязчивой идеи, что онъ обещалъ мне напиться, прежде чемъ онъ отъедетъ отъ своей родины на много-много тысячъ миль. Но ведь я и не думалъ его отъ этого удерживать или порицать его.

Между темъ, вернулся купецъ и сейчасъ же сталъ осведомляться о господине Нике. Где онъ? Онъ долженъ непременно съ нимъ поговорить. А затемъ онъ сталъ разсказывать о томъ, какъ провелъ время со своей черной возлюбленной.

- Посмотрите-ка, какъ она укусила мой палецъ, эта негодница, эта безстыдная особа женскаго пола.

И онъ показалъ мне окровавленный палецъ.

Несколько часовъ спустя господинъ Нике и мой юный спутникъ сошлись снова. Они стояли другъ противъ друга и заботливо разспрашивали другъ друга о здоровье. У обоихъ хмель во время сна несколько испарился, они сконфуженно поглядывали другъ на друга, растерянно улыбались; глаза ихъ покраснели; они старались прочистить свои осипшiе голоса и, по возможности, ясно говорить.

Мы оставили позади себя Шотландiю. Я осилилъ, наконецъ, морскую болезнь, и она оставила меня въ покое. Я проголодалъ сорокъ восемь часовъ, былъ въ теченiе сорока восьми часовъ просто нечеловечески боленъ и только въ последнiй моментъ меня спасъ нашъ второй поваръ несколькими ложками ячневой каши, сваренной на воде. Никогда не забуду, до чего это было вкусно. Вообще, весь экипажъ былъ очень добръ и внимателенъ къ намъ. Часто люди эти оказывали намъ какую-нибудь сверхлюбезность после того, какъ мы, бывало, порядкомъ настрадаемся отъ качки. Когда мы несколько свыклись съ пароходной пищей, она стала намъ казаться такой вкусной, что лучше и желать нельзя. Хлебъ былъ всегда прекрасно выпеченъ и давался въ обильномъ количестве; кроме того, мы каждый день получали и пшеничный хлебъ.

Теперь мы плыли по Атлантическому океану. Мрачное, суровое, точно молитвенное выраженiе появилось на всехъ лицахъ.

Итакъ, значитъ, теперь... - ну, что же, съ Богомъ!

Что же касается моего юнаго спутника, то онъ объявилъ, что чувствуетъ себя дурно, какъ только начинаетъ думать о томъ необъятномъ понятiи, которое заключается въ словахъ "Атлантическiй океанъ". Кристемъ Нике ответилъ, что объ этомъ нечего и думать. Такiя мысли годятся только для женщинъ и детей. Если все пойдетъ хорошо, то все и будетъ хорошо. Ну, а если все пойдетъ плохо, то придется умереть - и баста.

- Мое мненiе о смерти? Оно нисколько не разнится отъ того, которое составилось у большинства образованныхъ людей: это - конецъ всего и всему, это - заключительная точка всехъ великихъ идей. Будь вы, действительно, человекомъ, интересующимся подобными вопросами, я бы вамъ кое-что прочелъ объ этомъ изъ одной книги, которая находится въ моемъ сундуке.

Я зашелъ въ семейное отделенiе - местонахожденiе женатыхъ людей и молодыхъ девушекъ. Нижняя палуба была здесь разделена на довольно большiя отдельныя помещенiя, получающiя светъ и воздухъ черезъ открытые на верхнюю палубу люки. Более удобно устроенныя койки, обеденные столы и скамьи придавали этимъ семейнымъ помещенiямъ некоторую уютность. На нашемъ пароходе было три подобныхъ помещенiя, и воздухъ въ нихъ былъ лучше, чемъ где-либо въ другомъ месте, если, конечно, не принимать во вниманiе огромнаго количества грудныхъ детей и не менее большого количества женщинъ, больныхъ морской болезнью.

несколько клочковъ волосъ, а одна изъ нихъ, вдова, севшая на пароходъ въ Христiанзунде, дошла въ своей кротости до того, что избрала оружiемъ для борьбы свои собственные ногти.

Это маленькое невинное времяпрепровожденiе привлекло всеобщее вниманiе, и я долго наблюдалъ, какъ пассажиръ перваго класса - портной изъ Копенгагена - стоялъ и смотрелъ въ золотое пенснэ съ верхней палубы черезъ открытый люкъ на ссорящихся женщинъ; онъ покачивался взадъ и впередъ, поднимался на носки, переходилъ съ места на место, даже какъ-то подпрыгивалъ, только чтобы ничего не упустить изъ этого интереснаго зрелища. Несколько маленькихъ детей выказывали, наоборотъ, совершенное равнодушiе къ этой борьбе женщинъ, - они сидели, погруженныя въ какую-то серьезную думу и лакомились обрывкомъ старой газеты, лежавшей между ними; по временамъ они испускали какiе-то нечленораздельные звуки, при чемъ лица ихъ принимали самый глубокомысленный видъ.

"устройству комфортабельной обстановки", какъ онъ говорилъ. Да, онъ хотелъ провести время этого морского путешествiя по-человечески, и если никто не хотелъ прибирать и устраиваться, то онъ всецело бралъ иницiативу на себя. Съ этой целью онъ принялся воздвигать изъ сундуковъ и чемодановъ целыя горы, ставя ихъ одинъ на другой, такъ что между ними образовался свободный проходъ. - Для прогулки, - объяснилъ господинъ Нике.

На верхней палубе дулъ такой холодный ветеръ, туманъ былъ до того непрiятенъ, а угольная пыль, вылетавшая изъ трубъ, такъ пачкала лица, что, право, это было съ его стороны великолепной идеей устроить нечто въ роде крытаго бульвара для прогулокъ?! Житель городка Хаугезунда первый хватился своего чемодана, такъ внезапно исчезнувшаго съ обычнаго места, и грубой, безжалостной рукой разрушилъ всю возведенную господиномъ Нике постройку; она съ минуту продержалась, а затемъ рухнула, усеявъ весь полъ своими развалинами.

Погода становилась все холоднее, сырой туманъ все густелъ, съ парохода нельзя было ничего различить, куда бы вы ни повернулись, въ какую бы сторону ни глядели, всюду надъ моремъ виселъ серый туманъ, точно дымящееся небо, сливающееся съ землей. И каждыя тридцать секундъ раздавался резкiй, протяжный свистъ сирены, грубый металлическiй звукъ которой далеко разнесился по безконечному и безбрежному пространству океана.

* * *

Дни шли, и море становилось все неспокойнее, штормъ крепчалъ, и масса эмигрантовъ валялись, полумертвые отъ страданiй. Только въ виде редкаго исключенiя попадался на глаза здоровый человекъ, пощаженный морской болезнью. Мой юный спутникъ пролежалъ много дней на своей койке. Онъ говорилъ, что, право, не стоитъ "стоять", когда подходитъ смерть. И онъ стоналъ и велъ себя, какъ неразумный маленькiй теленокъ. Если онъ когда-нибудь, - въ чемъ онъ, впрочемъ, сильно со мневается, - опять очутится на твердой земле, онъ никогда не станетъ жаловаться на такую безделицу, какъ, напримеръ, потеря пальца или ноги, потому что это сущiе пустяки въ сравненiи съ темъ, что онъ теперь испытываетъ.

- Что съ вами? Вамъ нездоровится?

- Ахъ, да, до некоторой степени. Но здесь такъ сильно пахнетъ машиннымъ масломъ, кроме того въ кухне жарятъ мясо, и отъ этихъ смешанныхъ запаховъ каждаго затошнитъ.

Когда же мы спустились внизъ, и когда купецъ угостилъ его табачной жвачкой подъ предлогомъ, что это единственное средство, которое можетъ его сейчасъ же излечить, господинъ Нике сталъ все больше и больше походить на трупъ. Онъ прислонился къ чему-то спиной, засунулъ руки въ карманы и закрылъ глаза.

- Не приближается ли вашъ "известный случай"? - спросилъ купецъ, посмеиваясь ему прямо въ лицо.

"Известный случай" не только приближался, но былъ уже такъ близко, что не подозревавшiй столь злостной каверзы шутникъ дорого поплатился за свой вопросъ. После этого купецъ заявилъ, что, по его мненiю, самое благоразумное, что онъ можетъ сделать - это пойти и хорошенько выыыться. Съ этого дня господинъ Нике уже не покидалъ своей койки.

И действительно, казалось, что не будетъ конца этому положенiю вещей. Море каждый день, нетъ, даже каждое утро, становилось все неспокойнее, все бурливее. Туманъ то появлялся, то исчезалъ. Ветеръ разгонялъ его на время, но онъ вновь являлся и окутывалъ весь пароходъ; безпрестанный, непрерывающiйся ни днемъ, ни ночью скрипъ снастей достигалъ даже до нижней палубы. Какъ-то разъ ночью подломилось несколько коекъ; люди, спавшiе на нихъ, скатились на полъ; обезсиленные болезнью, они натянули на себя одеяла и, полуголые, продрогшiе, не имея даже силъ взять матрацы, они заснули на чемъ попало - на мешка и сундукахъ.

Около полуночи какая-то женщина просунула голову въ наше отделенiе. Она съ большимъ трудомъ взобралась по крутой лестнице, ведущей изъ семейнаго отделенiя къ намъ.

Фонарь у насъ тускло горелъ, со скрипомъ покачиваясь, на железномъ крюке, и голова женщины какъ-то странно и неестественно вырисовывалась въ отверстiи люка

- Не можетъ ли кто-нибудь изъ васъ пойти и сказать капитану, что на дне парохода слышится какой-то странный шумъ?

- Нетъ ли здесь кого-нибудь, кто можетъ доложить, что въ пароходе образовалась течь?

Тогда многiе начали громко надъ ней смеяться, но женщина, уходя, продолжала упорно бормотать, что корабль далъ трещину

Господинъ Нике все еще лежалъ на своей койке въ самомъ жалкомъ состоянiи. Его "известный случай" теперь превратился въ одинъ безконечно продолжительный "случай". Кто-то изъ его спутниковъ спросилъ его однажды, не умеръ ли онъ.

намъ не попадаться ему на дороге, стоялъ теперь собственной особой на капитанскомъ мостике. Мы слышали его голосъ, раздававшiйся тамъ, наверху. Онъ резко, отчетливо отдавалъ свои приказанiя, и все, не колеблясь, повиновались ему. У насъ у всехъ было такое чувство, что капитанъ, несмотря на все, самый лучшiй человекъ на всемъ пароходе, - да, въ эти минуты на лице его не было и следа обычнаго насмешливаго выраженiя.

Воздухъ и освещенiе въ семейныхъ отделенiяхъ оставляли желать лучшаго. Волненiе усилилось до того, что пришлось ошвартовать все люки, выходившiе на верхнюю палубу. Большинство обитателей этихъ отделенiй не покидало своихъ коекъ, дети лежали, тесно прижимаясь къ матерямъ, мужчины - съ безсмысленными глазами и широко раздувающимися ноздрями, неспособные къ какому бы то ни было движенiю. Вверху, на самой последней ступени лестницы, стоялъ совершенно здоровый и бодрый методистскiй проповедникъ - певецъ духовныхъ гимновъ. Онъ стоялъ тамъ съ обнаженной головой и обнаженной грудью, точно окаменевъ въ молитвенномъ экстазе. И всю ночь со вчерашняго дня простоялъ онъ такъ. Время отъ времени къ нему подходилъ какой-нибудь эмигрантъ и говорилъ съ нимъ. Когда разсвело, и все люди проснулись, онъ вдругъ громко крикнулъ къ намъ внизъ.

- Я голосъ, говорящiй съ вами во имя Господне!

И онъ принялся сыпать вокругъ себя словами покаянiя и угрозами адскихъ мукъ. Но это былъ плохой храмъ, - этотъ пароходъ съ шестьюстами жалкихъ и страдающихъ эмигрантовъ!

Молодыя девушки после безсонной ночи уснули, наконецъ, и кто знаетъ, можетъ быть, именно теперь имъ снился давно знакомый и прiятный сонъ о лихой и веселой мазурке. Что касается отцовъ и матерей, то каждый изъ нихъ несъ свое бремя, а поэтому проповедь методиста была гласомъ вопiющаго въ

Купецъ былъ совершенно здоровъ. Онъ даже время отъ времени закуривалъ огромную и скверно пахнувшую трубку, конечно, делая это тайкомъ, такъ какъ, изъ опасенiя пожара и изъ жалости къ больнымъ морской болезнью, строго воспрещалось курить. Господинъ Нике сейчасъ же почувствовалъ отвратительный табачный запахъ и сталъ грозить, что донесетъ на купца. Тотъ, въ отместку, началъ издеваться надъ трусостью семинариста. - Да, онъ всего боится. И купецъ сталъ повторять: - Кристенъ труситъ, Кристенъ труситъ, Кристенъ отъ страха запряталъ подъ подушку евангелiе!

Нике, собравъ последнiя силы, клялся и божился, что купецъ безсовестно лжетъ.

Вдругъ въ этотъ моментъ наверху что-то обрушилось со страшнымъ шумомъ. Трескъ и оглушающiй грохотъ пронесся по пароходу. Насъ всехъ свалило съ ногъ, и морская волна прокатилась по ступенямъ нашей лестницы. Со всехъ сторонъ раздались страшные крики. Когда я, наконецъ, въ некоторомъ роде снова обрелъ себя, лежа животомъ на лице жителя города Хаугезунда, я тотчасъ же вскочилъ на ноги и принялся отыскивать моего юнаго спутника. Его сбросило съ койки, и онъ лежалъ точно мертвый, съ крепко сжатыми кулаками и губами.

Когда же я его поставилъ на ноги и подвелъ къ койке, то оказалось, что онъ целъ и невредимъ, и паденiе не причинило ему ни малейшаго вреда.

- Ну, да все это пустяки, - сказалъ онъ, - однимъ членомъ больше или меньше - не все ли равно! Нетъ, вотъ морская болезнь... Да, ужъ эта морская болезнь!..

Купецъ крикнулъ надъ самымъ моимъ ухомъ:

- Взгляните-ка на Кристена - онъ стоитъ на коленяхъ на своей койке и целуетъ евангелiе.

съ собой обломки дерева, Купецъ позволилъ себе, наконецъ, почтительно заметить, что у насъ начинаетъ какъ будто становиться немного сыровато, затемъ, обращаясь къ господину Нике и подражая его голосу и манере, онъ сказалъ:

- Смерть! Что есть смерть? - Только заключительная точка всехъ великихъ идей...

И какъ только господинъ Нике услышалъ эти слова, онъ поспешно сунулъ евангелiе подъ подушку и скрылся въ глубине своей койки - до того былъ онъ сконфуженъ этимъ. Но, начиная съ этого момента, погода стала изменяться къ лучшему. На следующiй день мы могли итти уже полнымъ ходомъ; мой юный спутникъ могъ сидеть на своей койке, а господинъ Нике находился на пути къ выздоровленiю. Спустя двенадцать часовъ после выдержаннаго нами шторма, ни на одномъ лице не видно было и следа пережитыхъ ужасовъ и того выраженiя покорности воле Божiей, которое было появилось у некоторыхъ изъ путешественниковъ. Теперь все набрасывались на котлы съ пищей съ той жадностью, которая бываетъ только у выздоравливающихъ отъ морской болезни.

* * *

Дождь, сильное волненiе и буря были въ теченiе всего плаванiя нашими постоянными спутниками - исключительно редкая погода въ августе месяце и въ Атлантическомъ океане. Когда же, наконецъ, установилась соответствующая времеiи года и месту хорошая погода, большимство эмигрантовъ такъ возгордились этимъ, что не давали высказывать похвалы погоде, точно считая это какимъ-то личнымъ для себя оскорбленiемъ. Да, никогда еще не оказывалъ Господь Богъ своихъ благодеянiй более неблагодарнымъ людямъ. Только больные съ искренней благодарностью приветствовали наступленiе хорошей погоды. - Методистскiй проповедникъ посреди парохода распевалъ свои гимны. Толпа совершенно незнакомыхъ и неизвестно откуда взявшихся людей вдругъ появилась на светъ Божiй. Люди, пролежавшiе двенадцать-четырнадцать сутокъ на койкахъ, не имея силы даже поднять головы, теперь выползли изъ самыхъ отдаленныхъ закоулковъ на верхнюю палубу и сидели бледные, исхудалые, похожiе скорее на деревянныхъ куколъ, чемъ на людей. Все усиливающаяся жара говорила намъ безъ словъ о томъ, что мы приближаемся къ берегамъ Америки. Птицы высоко кружились надъ нами, совершенiю чуждыя намъ птицы, страннаго вида, со отраннымъ, непривычнымъ для нашего уха крикомъ. Паруса и дымящiяся пароходныя трубы виднелись на горизонте по всемъ направленiямъ. Какая-то норвежская барка подошла къ намъ и сигналами просила сообщить ей, на какой высоте мы находимся.

Вновь появились такъ долго молчавшiя гармонiи; все страхи, все ужасы были забыты.

Пароходъ вымылся и принарядился. На бортъ приняли лоцмана, пассажиры облачились въ самыя нарядныя одежды, и мой юный спутикъ могъ уже стоять на ногахъ.

И вотъ изъ моря выплылъ передъ нами Нью-Іоркъ, величественный, поражающiй богатствомъ и разнообразiемъ красокъ - настоящiй гиганть! Солнце заслонилъ какой-то туманъ, и въ этомi тумане солнечные лучи дрожали и искрились, а городъ блестелъ белизной мрамора и яркостью цветныхъ кирпичей. Тысячи самыхъ разнообразныхъ флаговъ развевались на мачтахъ безчисленныхъ судовъ, сновавшихъ по всемъ направленiямъ, куда только достигалъ человеческiй глазъ, До насъ доносились уже шумъ и грохотъ колесъ и поршней на фабрикахъ, удары молотовъ и верфей, стукъ безчисленныхъ машинъ, работавшихъ своими железными и стальными руками. Два какихъ-то господина, прiехавшихъ на маленькомъ пароходе, поднялись по нашему трапу и вошли на цалубу. Это явилась полицiя охраны здравiя, которой мы, пассажиры нижней палубы, обязаны были показать наши языки и дать пощупать наши пульсы. Но вотъ съ другого маленькаго парохода поднимаются по трапу еще два господина. Это норвежскiй консулъ и... америкаискiй сыщикъ. Они ищутъ норвежца, какого-то Оле^: и вотъ онъ какъ бы уже стоитъ одной ногой на американской почве; еще несколько минутъ, и онъ былъ бы спасенъ. А тутъ явились эти двое и забрали его. Я никогда не забуду его лица: это искаженное ужасомъ лицо, эти углы рта, безпомощно вздрагивающiе въ то время, какъ консулъ читалъ ему приказъ объ его задержанiи. Кристенъ Нике стоялъ на форштевне. Онъ отошелъ несколько въ сторону, такъ какъ все еще не могъ притти въ себя отъ изумленiя, въ которое его повергло найденное имъ въ кармане сюртука письмо, въ которомъ находилось порядочное-таки число кронъ; да, право, весьма приличное количество десятикронныхъ бумажекъ. Очень прiятный подарокъ для беднаго семинариста. И онъ никакъ не могъ понять, откуда явился этотъ подарокъ, и ужъ ни въ коемъ случае не подозревалъ, что половину всей суммы вложилъ въ конвертъ его мучитель-купецъ. И мы медленно и спокойно вошли въ Нью-Іоркскую гавань.