| Автор: | Гарди Т. |
| Категория: | Роман |
Книга четвертая. Запертая дверь
Глава V
Она идет через пустошь
Четверг, тридцать первого августа, был одним из целого ряда дней, когда уютные домики казались удушающими, а прохладные сквозняки блаженством; когда в глинистой почве садов появлялись трещины и дети боязливо называли их «землетрясением»; когда в колесах повозок и экипажей обнаруживались шатающиеся спицы; когда жалящие насекомые кишели в воздухе, в земле и в каждой капле воды, которая где-либо сохранилась под открытым небом.
Именно в этот день около одиннадцати часов миссис Ибрайт вышла из дому, направляясь через пустошь к дому своего сына, чтобы сделать все, что в ее силах, для примирения с ним и Юстасией, как она и обещала охрянику. Она рассчитывала пройти большую часть дороги, прежде чем навалится самая сильная жара, но вскоре увидела, что это ей не удастся. Солнце наложило свою печать на всю пустошь, даже пурпурные цветы вереска побурели от сухого зноя нескольких предшествовавших дней. Воздух в каждой долине был как в печи для обжига, и чистый кварцевый песок в руслах зимних потоков, которые летом служили тропинками, претерпел что-то вроде кремации, с тех пор как началась засуха.
В прохладную, свежую погоду миссис Ибрайт не сочла бы за труд пешую прогулку до Олдерворта, но сейчас зной и духота делали это предприятие тяжелым для пожилой женщины; и в конце третьей мили она уже жалела, что не наняла Фейруэя подвезти ее хотя бы часть пути. Но от того места, где она сейчас находилась, добраться до дома Клайма было не труднее, чем возвращаться обратно. Поэтому она продолжала идти вперед, а воздух вокруг нее дрожал неслышно и томил землю тяжкой усталостью. Она посмотрела на небо над головой и вместо прозрачно-сапфирового тона, каким бывает окрашено небо в зените весной и ранним летом, увидела что-то металлически-фиолетовое.
Иногда по пути ей попадались местечки, где целые независимые миры поденок проводили время в пиршествах и веселье, кто в воздухе, кто на горячей земле и растениях, кто в теплой и вязкой воде наполовину пересохшего пруда. Все более мелкие пруды превратились в парную грязь, и можно было смутно различить, как червеообразные личинки каких-то непонятных тварей с упоением валяются и барахтаются в ней. Миссис Ибрайт, не чуждая вообще склонности к философским раздумьям, присаживалась иногда под своим зонтиком отдохнуть и поглядеть, как они блаженствуют; надежда на благоприятный исход ее посещения успокаивала ее и освобождала ум, так что в промежутках между двумя важными мыслями она могла уделять вниманье всякой малости, какая попадалась ей на глаза.
Миссис Ибрайт никогда не бывала в доме сына, и его точное местоположение было ей неизвестно. Она попробовала одну из поднимавшихся в гору тропинок, потом другую, но обе уводили ее в сторону. Вернувшись обратно, на открытое место, она увидела поодаль человека, занятого какой-то работой, подошла к нему и попросила объяснить ей дорогу. Он указал направление и добавил:
Миссис Ибрайт вгляделась и сказала, что да, она видит.
- Ну вот ступайте за ним следом и не ошибетесь. Он как раз туда идет.
Она пошла за этим человеком. Он весь был коричневатого цвета и не больше отличался от окружающего ландшафта, чем зеленая гусеница от листка, которым кормится. Он шел быстрее миссис Ибрайт, но она наверстывала, когда он останавливался, а это случалось всякий раз, как он проходил мимо зарослей ежевики, - и не теряла его из виду. Потом, проходя, в свою очередь, мимо таких мест, она видела на земле с полдесятка длинных и гибких плетей ежевики, которые он, очевидно, срезал во время своей остановки и аккуратно сложил возле тропы. Ясно, что он предназначал их для скрепления вязанок дрока и намеревался прихватить на обратном пути.
Это молчаливое существо, занятое своими мелкими хлопотами, казалось, значило в жизни не больше, чем насекомое. Казалось, это какой-то паразит пустоши, разъедающий потихоньку ее поверхность, как моль разъедает одежду, погрязший в возне с ее растениями, не знающий ничего на свете, кроме папоротников, дрока, вереска, лишайников и мха.
ей путь. Но неожиданно она вновь ощутила его как личность, заметив какую-то особенность его походки. Эту походку она уже где-то видела - и поступь обличила человека, так же как поступь Ахимааса на дальней равнине выдала его царской страже[28]. «У него походка точь-в-точь как была у моего мужа», - сказала она, и тут ее осенило: этот сборщик дрока был ее сын.
Ей трудно было освоиться с этой странной действительностью. Она знала от охряника, что Клайм в последнее время занялся резкой дрока, но думала, что он делает это кое-когда, больше для развлеченья, а сейчас перед ней был настоящий сборщик дрока, в одежде, привычной для этого ремесла, думающий привычные для этого ремесла мысли, если судить по его движеньям. Лихорадочно перебирая в уме десяток поспешных планов, как немедля избавить его и Юстасию от такого образа жизни, она с бьющимся сердцем шла за ним и увидела, как он вошел в собственную дверь.
По одну сторону от дома Клайма был пригорок и на нем кучка сосен, которые так высоко уходили в небо, что их кроны издали казались темным пятном, повисшим над вершиною холма. Подходя к этому месту, миссис Ибрайт почувствовала слабость - от волнения, усталости, нездоровья. Она поднялась на пригорок и села в тени сосен - отдохнуть и подумать, как лучше начать разговор с Юстасией, чтобы не раздражить эту женщину, у которой под внешней томностью таились страсти, более сильные и неукротимые, чем даже у нее самой.
Деревья, под которыми она сидела, были до странности избиты и потрепаны, грубы и дики, и на несколько минут миссис Ибрайт отвлеклась от мысли о своей поломанной бурей судьбы и вгляделась в следы подобных же передряг на них. У всех девяти деревьев не нашлось бы одной целой ветки все были изодраны, обкорнаны, изуродованы жестокой непогодой, которой они бывали отданы в полную власть, когда она бушевала. Иные деревья были обожжены и расщеплены, словно молнией, на стволах виднелись черные пятна, как от огня, а земля у их подножья была завалена мертвой хвоей и сухими шишками, сбитыми во время бурь прошлых лет. Место это называлось Дьяволовы мехи, и достаточно было побывать здесь в мартовскую или ноябрьскую ночь, чтобы попять причину такого наименования. Даже теперь, в эти знойные послеполуденные часы, когда ветра, казалось, вовсе не было, в кронах сосен не умолкало протяжное стенанье, и не верилось, что этот звук вызван всего лишь движением воздуха.
унизительным, что она, старшая по возрасту, первая делает шаг к примирению. Но миссис Ибрайт давно уже все это взвесила и теперь думала только о том, как сделать, чтобы Юстасия в этой уступчивости увидела не малодушие, а мудрость.
Отсюда - сверху - ей был виден задний скат крыши, сад и вся ограда этой крохотной усадьбы. И в ту минуту, когда она уже собиралась встать, она заметила, что к калитке подошел какой-то мужчина. Он держался несколько странно, нерешительно, не так, как человек, пришедший по делу или по приглашению. Он с любопытством оглядел дом с фасада, потом обогнул его и принялся рассматривать дом и сад сзади, как если бы это было место рождения Шекспира, тюрьма Марии Стюарт или замок Угомон[29]. Завершив круг и снова оказавшись перед калиткой, он вошел в нее. Это раздосадовало миссис Ибрайт, так как она надеялась застать сына и его жену одних; но минутное размышление убедило ее в том, что так даже лучше, - присутствие постороннего и необходимость вести разговор на общие темы сгладит неловкость первых минут ее появления в доме и даст ей время освоиться. Она спустилась к калитке и заглянула в разогретый солнцем сад.
На дорожке спала кошка, растянувшись прямо на голом гравии, как будто на постели, - пледы и коврики были в такую жару непереносны. Листья штокрозы обвисли, словно полузакрытые зонтики, сок, казалось, закипал в стеблях, а листья с гладкой поверхностью сверкали, словно металлические зеркала. Небольшая яблонька - какой-то ранний сорт - была посажена возле самой калитки, и только одна она благоденствовала в этом саду по причине легкой почвы; и среди падалицы на земле под яблоней валялись осы, опьяневшие от сока, или ползали вокруг маленьких пещер, которые они выгрызли в мякоти плодов, прежде чем впали в оцепенение от их сладости. У дверей в дом лежал серп Клайма и последние пять-шесть плетей ежевики, которые он собирал на глазах у миссис Ибрайт; ясно было, что он сам бросил все это здесь, входя в дом.
28
…так же как поступь Ахимааса… выдала его царской страже. - Согласно библейскому преданию, на сороковом году царствования Давида в Израиле сын его Авессалом поднял против отца восстание, намереваясь занять его место. Давиду даже пришлось покинуть Иерусалим и удалиться в город Менахем. В Иерусалиме он, впрочем, оставил лазутчиками двух священников, из коих один, Садок, имел при себе связным своего сына Ахимааса. Когда высланное Давидом войско разбило восставших и военачальник Иоав послал к царю вестника, Ахимаас решил тоже побежать, чтобы самому возвестить царю о победе. Царь сидел между двух городских ворот, озирая простирающуюся перед ним равнину; в это время воин из городской стражи крикнул, что видит двух человек, бегущих вдали, и добавил: «Я вижу походку первого, похожую на походку Ахимааса, сына Садокова». И сказал царь: «Это человек хороший и идет с хорошей вестью».
Но Ахимаас, кроме вести о победе, приносит еще и трагическую весть о гибели Авессалома, которого, несмотря на его бунтарство, Давид любил больше всех других своих детей и потом горько оплакивал. Таким образом, упоминание в этом месте романа об Ахимаасе, которого узнали по походке, для читателя, хорошо знакомого с библейским преданием, становится своего рода сигналом, предвестием трагедии, надвигающейся на миссис Ибрайт, которая тоже издали узнала своего сына по походке.
29
Замок Угомон - в битве при Ватерлоо важный стратегический пункт. Утром 18 июня 1815 г. войска Наполеона предприняли атаку на правый фланг английской армии у замка Угомон, но нападение встретило здесь энергичный отпор и натолкнулось на укрепленную позицию.