| Автор: | Гарди Т. |
| Категория: | Роман |
Часть вторая. Весна
VI
В доме лесника
В следующий понедельник Дик выехал утром из дому в таком приподнятом состоянии духа, какое редко посещает даже очень молодых людей. Окончились пасхальные каникулы, кобыла Красотка, запряженная в легкую рессорную тележку, весело бежала по дороге, а Дик глядел на влажно-зеленые склоны холмов, прогревшиеся в лучах солнца, которое в эти редкие погожие деньки ранней весны светило с удовольствием новизны, а не с привычной скукой обыденности. Дик направлялся за Фэнси, гостившей у отца в соседнем приходе, чтобы отвезти ее в Меллсток и захватить кое-какую домашнюю утварь. Горизонт был затянут тучами, но впереди этой темно-серой завесы все сверкало в потоке солнечного света.
Возчик еще не сказал сыну о происках Шайнера и о его вероятных намерениях относительно Фэнси. В таких деликатных делах он предпочитал полагаться на волю божью, убедившись на опыте, что вмешательство в дела ближних, пораженных недугом любви, никогда не приводит к добру.
Дом Джеффри Дэя стоял в глубине Иелберийского леса, входившего в обширные владения графа Уэссекса, у которого Дай выполнял обязанности главного лесника на этом участке. Неподалеку от дома проходила дорога из Кэстербриджа в Лондон, и с тех пор, как вырубили скрывавшие ее деревья, из окон уединенного домика стали видны повозки и пешеходы, взбирающиеся на Иелбери-Хилл.
Даже постороннему человеку было бы приятно приехать к леснику в гости в такое великолепное весеннее утро. Поднимающийся из трубы завиток дыма клонился к крыше, как голубое перо на дамской шляпке; косые лучи солнца падали на газон перед домом и оттуда - через раскрытую дверь - на внутреннюю лестницу, освещая зеленоватым светом вертикальные доски ступенек и оставляя в тени горизонтальные.
Подоконник в гостиной был расположен высоко над полом и с наклоном книзу, а под ним стояла широкая низкая скамья, которая, так же как и стена позади нее, всегда находилась в густой тени; это было большим неудобством, но зато гостям не так бросались в глаза шелуха и брызги воды, разбрасываемые канарейкой из подвешенной в окне клетки. Стекло в оконной раме, разделенной толстым переплетом на ромбы, было, особенно в нижней части, все в узелках различных оттенков зеленого цвета. Фэнси очень хорошо знала, что, если смотреть через эти узелки, предметы за окном искажаются самым нелепым образом: шляпы отделяются от голов, плечи - от туловищ, спицы колес разлетаются в беспорядке, а прямые стволы елей изгибаются серпом. Посередине потолка проходила балка; сбоку в нее был вбит большой гвоздь, предназначенный исключительно для шляпы Джеффри, а над гвоздем темнела полукруглая полоса - след от полей этой шляпы, которую частенько вешали на гвоздь насквозь промокшей.
Комната была чрезвычайно странно обставлена. Принцип, по которому Ной заселил свой ковчег, распространялся здесь на неодушевленные предметы каждый был представлен дважды. Двойственность в меблировке была придумана предусмотрительной матерью Фэнси и проводилась с момента появления девочки на свет. Зачем - было ясно любому: второй комплект предназначался в приданое Фэнси. Самой заметной парой были тикавшие наперебой двое часов с зелеными циферблатами и недельным заводом; одни из них отбивали двенадцать часов за две с половиной минуты: другие - за три; одни причудливыми завитушками сообщали, что их изготовил Томас Вуд, на других - украшенных сводчатым верхом и вообще отличавшихся более вызывающей внешностью - значилось имя Изикиела Сондерса. Отчаянное соперничество этих двух ныне уже покойных кэстербриджских часовщиков было после их смерти наиболее выразительно увековечено в доме Джеффри. К сей главной статье будущего приданого справа примыкали два кухонных столика с полками - каждый с полным набором чашек, блюдец и тарелок; кроме того, налицо были две этажерки, две большие Библии, две жаровни и, наконец, два стоящих вперемешку гарнитура стульев.
Самое уютное место в комнате было против камина. Там хватало места не только для самого Джеффри, но и для кресла и рабочего столика его жены, причем оба располагались так, что их не обдавало жаром от пылающего очага; над очагом было тоже достаточно простора - там помещались деревянные жерди, к которым подвешивали для копчения куски грудинки; свисавшие с них длинные лохмотья сажи раскачивались на сквозняке, точно обветшалые знамена на стенах древних замков.
Все эти качества были присущи большинству каминов округи, но этот камин обладал одной достопримечательностью, которая не только привлекала к нему интерес случайных титулованных посетителей - для тех любой камин в простом доме был до некоторой степени диковиной, - но и вызывала восхищение друзей, привычных к очагам обычного местного образца. Этой особенностью было маленькое оконце в трубе чуть повыше очага, к которому нежно льнули кольца дыма, отклонявшиеся от перпендикулярного пути. Под оконцем помещалась полка, испещренная черными кругами - отпечатками от раскаленного дна кружек, которые ставили сюда, после того как их содержимое подогрелось в горячем пепле очага; круги эти придавали полке сходство с конвертом, побывавшим во множестве почтовых отделений.
Фэнси порхала по комнате, накрывая на стол, и, наклоняя голову то вправо, то влево, напевала обрывки песенок, которые возникали у нее в уме, как грибы после дождя. Наверху слышались шаги миссис Дэй. Наконец Фэнси подошла к двери.
- Отец! Обедать!
Лесник, высокий и сухощавый мужчина, размеренным шагом прошел мимо окна и через секунду вошел в комнату. Первое, что в нем обращало на себя внимание, была привычка все время смотреть вниз, словно он старался вспомнить что-то, сказанное вчера. Его лицо бороздили даже не морщины, а скорее трещины, а под глазами и над ними залегали глубокие складки, казавшиеся добавочными веками. Нос у него задирался кверху, - след одной из схваток с браконьерами, - и, когда заходящее солнце светило леснику в лицо, собеседники могли заглянуть ему глубоко в ноздри. Человек он был суровый, а в минуту раздражения мог бы показаться грубым, если бы не смягчающее влияние прирожденной душевной честности, которая, однако, при отсутствии гибкого ума, не мешала ему частенько проявлять бессмысленное упрямство.
Хотя с приятелями побогаче Дэй не был таким уж молчальником, посторонних он редко удостаивал словом, а со своим отловщиком Енохом объяснялся главным образом кивками. Они так хорошо изучили друг друга и их обязанности были им настолько привычны, что нужды разговаривать по делу у них почти не возникало; пускаться же с отловщиком в праздные разговоры лесник считал ниже своего достоинства ввиду тождества их кругозоров и поразительно независимого образа мыслей Еноха, совершенно неуместного, по мнению лесника, в его подчиненном положении.
Точно через три минуты после лесника в дом вошел Енох (помогавший хозяину в саду), Этот интервал он установил не без размышлений и неуклонно его соблюдал, обнаружив, что четырехминутное опоздание уже расценивалось как пренебрежение к порядкам, установленным в доме, а одновременное появление с лесником выдавало чрезмерный интерес к еде.
- Что-то ты сегодня поспешила с обедом, Фэнси, - сказал лесник, усаживаясь за стол и взглядывая на часы. - Этот твой Изикиел Сондерс опять убежал вперед против Томаса Вуда.
- А я брала посередине, - ответила Фэнси, тоже посмотрев на часы.
- Держись лучше Томаса, - сказал ей отец. - У него и стук-то надежнее сразу видно, что на него можно положиться. А время он показывает точно, все равно что городские часы. Ну, а где ж твоя мачеха?
Не успела Фэнси ответить, как за окном послышался стук колес и раздался голос Ричарда Дьюи, возвестившего о своем появлении громогласным: «Тпрру, Красотка!»
- Глянь-ка, Дик уже приехал за тобой, Фэнси, и тоже раньше времени. Ну что ж, зови парня с нами обедать.
Дик вошел в комнату, всем своим видом давая понять, что интересуется Фэнси не больше, чем любой другой своей соотечественницей. Все сели за стол. Дик был несколько обескуражен тем, что Фэнси держалась с ним совершенно непринужденно, словно совсем забыв об их случайных встречах, но решил не огорчаться по этому поводу. Енох сидел наискосок от него на дальнем конце стола под угловой посудной полкой и пил сидр из высокой кружки, разрисованной коричневыми елками. Он изредка вставлял словечко в общий разговор и вообще находился в выгодном положении, поскольку мог пользоваться всеми удобствами застольной беседы (хотя и не слишком оживленной), но не был обременен обязанностью ее поддерживать.
- Что ж это твоя мачеха не идет, Фэнси? - опять спросил Джеффри. - Ты уж извини ее, Дик, у нее иногда бывают странности.
- Ну конечно, - отозвался Ричард таким тоном, словно для него было привычным делом извинять людей со странностями.
- Вторые жены - это, брат, чудной народ.
- Да, женщине нелегко быть второй женой, особенно если она была первой, как вот моя.
- Наверно, нелегко.
- Видишь ли, первый ее муж был молодой парень и все ей спускал, вот она и повадилась чуть что - поднимать скандал. А когда я на ней женился и увидел такое дело, то подумал, что ее уже все равно не переделаешь, и махнул на нее рукой. Но странностей у нее хватает, даже слишком иной раз.
- Очень жаль это слышать.
- Да, жены - народ трудный. Понимаешь, какая штука, - хоть они никогда не бывают правы, но никогда и не ошибаются больше чем наполовину.
Фэнси, видимо, стало не по себе от этих прозаических рассуждений о женах, которые могли разрушить воздушный образ, созданный, как она догадывалась с женской проницательностью, воображением Дика. Уразумев по ее гробовому молчанию, что его слова чем-то не понравились образованной дочке, Джеффри переменил разговор.
- А что, Фэнси, прислал Фред Шайнер бочонок сидра, как обещал?
- Кажется, прислал. Да, прислал.
- Хороший человек Фред Шайнер, положительный человек, - заметил Джеффри и зачерпнув ложкой соусу, понес ее к своей тарелке кружным путем над сковородой с картошкой, чтобы нечаянно не капнуть на скатерть.
В течение всего разговора Джеффри смотрел к себе в тарелку, когда же он потянулся за соусом, то поднял глаза на ложку, ибо перемещение такой полной ложки на столь значительное расстояние требовало сосредоточенного внимания на всем пути. И если глаза лесника были прикованы к ложке, то глаза Фэнси с не меньшим вниманием были прикованы к лицу отца. В этом не было ничего преднамеренного или скрытного, но тем не менее она пристально глядела на отца. И вот почему.
Дик сидел справа от нее, а отец - напротив. И вот когда Фэнси на секунду положила правую руку на край стола, Дик вдруг, к ее полному смятению, положил вилку и, потерев лоб словно бы в объяснение своих действий, на треть закрыл ладонью руку Фэнси. Вот тут-то наша невинная Фэнси, вместо того чтобы выдернуть руку из западни, стала настороженно следить за глазами отца, дабы он не обнаружил эти опасные проделки Дика. Дик дожевал то, что у него было во рту; Фэнси доела кусочек хлеба, по-прежнему не принимая никаких мер и лишь наблюдая за Джеффри. Вот он поднял глаза, и руки моментально разошлись - Фэнси отдернула свою на шесть дюймов, Дик отодвинул свою на один.
- Я сказал, что Фред Шайнер хороший человек, - настойчиво повторил Джеффри.
- Да, да, конечно, - запинаясь, проговорил Дик, - только я его плохо знаю.
- Можешь мне поверить. Я-то его знаю лучше некуда. И ты ведь тоже его неплохо знаешь, а, Фэнси?
Джеффри произнес эти слова значительным тоном, явно вкладывая в них какой-то глубокий смысл.
У Дика в глазах мелькнуло беспокойство.
- Передай мне, пожалуйста, хлеб, - торопливо сказала Фэнси; румянец на ее лице несколько сгустился, а взгляд выражал необыкновенную озабоченность, едва совместимую с просьбой передать всего лишь кусок хлеба.
- На, пожалуйста, - ответил Джеффри, не замечая беспокойства дочери. Так вот, - продолжал он, возвращаясь к прерванной мысли, - если все пойдет гладко, мы, наверное, еще ближе сдружимся с мистером Шайнером.
- Очень хорошо, просто великолепно, - отозвался молодой человек, мысли которого совсем не следовали за высказываниями Джеффри, а льнули к той, что сидела в двух футах слева от него.
Тут Дик всерьез обеспокоился и стал слушать Джеффри с полным вниманием.
- Да, да, и северный ветер, - добавил Джеффри после внушительной паузы. - И хоть она моя плоть и кровь…
- Принеси, пожалуйста, из кладовки сыру, - перебила его Фэнси таким настоятельным тоном, словно умирала с голоду.
- Сейчас, девочка; я вот все называю ее девочкой, а не дальше как в прошлую субботу мистер Шайнер… сыру, говоришь, принести, Фэнси?
делами округи:
- Что правда, то правда, девичьи лица имеют большую власть над людьми. Лесник вышел за сыром.
- Разговор принял чрезвычайно странный оборот; во всяком случае, я не давала никаких оснований для подобных предположений, - вполголоса, но так, чтобы Дик ее услышал, проговорила Фэнси.
- Чему быть, того не миновать, - воскликнул из своего угла Енох, видимо решив восполнить отсутствие Джеффри. - Женись-ка на ней, мастер Дьюи, и дело с концом.
- Не говори глупостей, Енох, - строго сказала Фэнси.
- Если суждено жениться, то женишься, а если суждено остаться холостым, останешься холостым, - заметил Дик.
При этих словах Джеффри, который уже вернулся за стол, сжал губы в тонкую линию и устремил взор за окошко, вдоль просеки, в конце которой виднелась дорога, поднимавшаяся на Иелбери-Хилл.
- Не всегда так получается, - медленно проговорил он наконец, словно бы читая эти слова на доске, прибитой к столбу на дороге.
Фэнси заинтересованно подняла на отца глаза, а Дик спросил:
- Взять хоть мою жену. Ей судьба определила никогда и ни за кого не выходить замуж. А она решила, что выйдет, - и пожалуйста, вышла, даже два раза. Чего там судьба! Куда судьбе тягаться с пожилой женщиной - судьба против нее девчонка.
Над головой у них послышались шаги, затем кто-то стал спускаться по лестнице. Дверь отворилась, и вторая миссис Дэй вошла в комнату и направилась к столу, устремив на него пристальный взгляд и, казалось, не замечая сидящих за ним людей. Короче говоря, если бы стол был людьми, а люди - столом, ее поведение было бы в высшей степени естественным.
У нее было ничем не примечательное лицо, неопределенного цвета волосы с сильной проседью и прямая фигура, почти безо всякого намека на бедра; широкая белая тесьма передника, повязанного поверх темного шерстяного платья, говорила о большой чистоплотности.
- Теперь небось пойдут говорить, - начала она, - что у Джейн Дэй не скатерти, а одна рвань.
«пойдут говорить», хозяйка, видимо, имела в виду его самого. Между тем миссис Дэй уже вышла и поднялась к себе наверх, откуда вскоре вернулась со стопкой камчатных скатертей, аккуратно сложенных и спрессованных от долгого лежания до твердости дерева. Она швырнула всю стопку на кресло, затем взяла одну скатерть, встряхнула ее и принялась стелить на стол, по одной переставляя тарелки и кружки со старой скатерти на новую.
- Небось еще скажут, что у нее в доме приличного ножа с вилкой нет.
- Что вы, мне и в голову не придет говорить такое, - возразил Дик.
Но миссис Дэй уже опять исчезла в соседней комнате. Фэнси сидела как на иголках.
- Правда, странная женщина? - сказал Джеффри, спокойно продолжая есть. - Но ее уж поздно переделывать. Куда там! В нее это так въелось, что она умрет, если из нее дурь выбить. Да, очень странная женщина: посмотрел бы ты, чего только у нее не напасено наверху.
предварительно стерев с них слой смазки, воткнула большой кож в кусок мяса на блюде, а те ножи и вилки, которыми ели раньше, собрала и унесла.
Джеффри невозмутимо отрезал себе кусок мяса новым ножом и спросил Дика, не положить ли ему еще кусочек.
Накрывая на стол к обеду, Фэнси приготовила и чайный сервиз, - у деревенских жителей было принято, в целях экономии времени, сразу обедать и пить чай.
- Таких лодырей, сплетников, шалопаев и сорвиголов, как у нас в приходе, свет не видывал, - продолжала миссис Дэй, не глядя ни на кого из присутствующих и проворно собирая со стола чашки коричневого дельфтского фаянса[6]. - Небось ведь и о моем чайном сервизе будут болтать!
слой папиросной бумаги, миссис Дэй извлекла сверкающий серебряный чайничек.
- Дай я тебе помогу, - примирительно сказала Фэнси, вставая с места. Я просто не догадалась поставить хорошую посуду. Это все оттого, что я подолгу не бываю дома (тут она глянула на Дика) и иногда ужасно все путаю.
Ее улыбка и кроткие речи быстро сгладили неловкость.
Через несколько минут, убедившись, что больше ничто не бросает тени на честь хозяйки дома, миссис Дэй заняла свое место во главе стола и принялась с большим достоинством разливать чай. Дик, к своему немалому удивлению, обнаружил, что, покончив со своими чудачествами, она превратилась в весьма здравомыслящую женщину, с чрезвычайной серьезностью относящуюся к своим огорчениям.
Примечания
6
…собирая со стола чашки коричневого дельфтского фаянса. - Дельфт» город в Голландии, известный производством фаянса.