Джуд неудачник.
Часть I. Меригрин.
Глава X

X

На другое утро, в воскресенье, Арабелла опять принялась за перегонку сала, а эта работа подала ей повод возобновить вчерашний неприятный разговор, приведший ее в прежнее сварливое настроение.

- Так вот что говорят обо мне в Меригрине, - я тебя в ловушку поймала? Было что и ловить, нечего сказать! задирала она Джуда. Занятая топлением сала, она увидала несколько его ценных книг на столе, где им не следовало лежать. - Я не хочу, чтоб эти книги валялись тут! - крикнула она грубо, и, схватывая их одну за другою, начала швырять на пол.

- Оставь мои книги в покое! - унимал ее Джуд. - Ты должна была отложить их в сторону, если они мешают тебе, но пачкать их так - глупо! За неопрятной работой руки Арабеллы были засалены, и потому пальцы её оставляли весьма заметные следы на книжных обложках. Но она продолжала, не стесняясь, сбрасывать книги на пол, пока выведенный из терпения Джуд не схватил за руки слишком расходившуюся жену. При этом укрощении он как-то нечаянно задел её косу, которая распустилась по плечам.

- Пусти! - вскрикнула Арабелла.

- Обещай не трогать моих книг.

Она колебалась. - Пусти меня! - повторила она.

- Обещай!

После маленькой паузы, она наконец сдалась: - Ну, обещаю, только пусти.

Джуд оставил её руки, а она сейчас-же вышла из дому и очутилась на большой дороге уже с заплаканным лицом. Здесь она начала метаться из стороны в сторону, нарочно растегнув лиф и растрепав еще больше волосы. Было чудное воскресное утро, сухое, ясное и морозное, и по ветру доносился колокольный звон из Ольфредстонской церкви. Народ шел по дороге, одетый в праздничные наряды, здесь была преимущественно молодежь, такие же парочки, или как были еще так недавно Джуд и Арабелла, когда прогуливались по этой-же дороге. Они заглядывались невольно на необычайный вид Арабеллы, расхаживавшей без шляпки, с развевавшимися по ветру волосами, с растегнутым лифом, с высоко засученными рукавами и сильно лоснившимися от сала руками. Один из прохожих даже проговорил брезгливо: - Господи помилуй нас грешных!

- Посмотрите, что муж сделал со мною! - вопила Арабелла. - Заставил меня работать в воскресенье, когда мне надо было идти в церковь, растрепал все волосы, да еще платье чуть не изорвал!

Джуд был возмущен этим безобразием и вышел, чтобы силою втащить ее домой. Затем, мало-помалу, его раздражение улеглось. Успокоенный сознанием того, что между ними все кончено и потому решительно все равно, как-бы они ни вели себя по отношению друг к другу, Джуд молча глядел на жену. Счастье их разрушено, думал он, разрушено роковой ошибкой их брачного союза; они виноваты в том, что заключили пожизненный договор, основываясь на временном чувстве, не имевшем ничего общего с взаимной симпатией, которая одна только делает сносным пожизненное сожительство.

- Однако, ты начинаешь унижать меня по готовым примерам, как твой отец унижал твою мать, а сестра отца твоего унижала своего мужа, - язвительно упрекала она его. - В вашем роду видно все были такими-же хорошими мужьями и женами.

Джуд невольно остановил на жене пристальный удивленный взгляд. Но она замолчала и продолжала расхаживать взад и вперед по комнате до тех пор, пока не утомилась. Он отошел от неё и, проходив несколько минут в раздумье, направился в Меригрин. Здесь он зашел к своей старой тетке, становившейся с каждым, днем все слабее.

- Скажите, тетушка, разве мой отец унижал мою мать, а моя тетка своего мужа? - резко спросил он, усаживаясь у камина.

Тетка закатила свои тусклые глаза, так что, казалось, они ушли под самую оборку старомодного чепца, с которым она никогда не расставалась.

- Кто это тебе сказал? - спросила она.

- Все равно, кто; мне говорили, и я желаю знать всю правду.

- Это можешь, конечно, но жена твоя должно быть дура, если она сказала тебе это! - Впрочем, узнать-то тут нечего. Отец и мать твои не могли ужиться вместе и разошлись. Это случилось, когда ты был еще малюткой. Их последняя ссора произошла по возвращении их домой с базара из Ольфредстона, на Хойме у риги Браун-Хауз и тогда-же они простились навсегда. Мать вскоре потом умерла - или, по правде сказать, утопилась, а отец переселился с тобой в Южный Вессекс, и больше никогда сюда не показывался.

Джуду вспомнилось при этом, что отец никогда не упоминал ни о Северном Вессексе, ни о его матери, до самой своей смерти.

- Тоже самое вышло и с теткой, сестрою твоего отца. Её муж оскорблял ее, и наконец ей так опротивело жить с ним, что она удалилась с своей маленькой девочкой в Лондон. Фолэ не были созданы для брачного ярма: оно никогда на нас складно не сидело. Видно, есть что-то в нашей крови, что не мирится с обязательством делать то, что мы делаем очень охотно добровольно. Вот поэтому-то тебе и следовало послушаться меня и не жениться.

- Так где же отец с матерью разошлись - вы говорите у Браун-Хауза?

Уже сумерками, выйдя от старушки, Джуд отправился домой. Но, дойдя до открытой равнины, он свернул на нее и дошел до большего круглого пруда. Мороз держался, хотя и не особенно сильный, и крупные звезды медленно выступали над его годовой, мигая из таинственной глубины неба. Он ступил сначала одной, а потом и другой ногой на край льда, затрещавшего под его тяжестью; но это не смутило его. Он стал скользить по нем дальше, при чем лед резко поскрипывал под его ногами. Дойдя почти до середины пруда, он оглянулся и подпрыгнул; треск повторился, но Джуд устоял. После нового прыжка с его стороны и треск льда прекратился. Тогда Джуд возвратился и вышел на берег.

- Любопытная штука, - подумал он про себя. - Чего ради я уцелел? и он решил, что не достоин избрать себе род смерти. Легкая смерть гнушалась им, не хотела принять его в качестве добровольной жертвы. Но что же оставалось ему предпринять, что было бы более общеупотребительно и пошло, чем самоубийство? Пусть другой исход менее благороден, но он более соответствует его теперешнему унизительному положению. Он может напиться, это и будет самое подходящее, а он и забыл о вине. Пьянство всегда было самым обычным, избитым утешением отъявленных негодяев. Теперь он начал понимать, почему иные люди напивались в трактире. С этими мыслями он изменил направление пути и вскоре пришел к одному неприглядному трактиру. Когда он вошел и сел к столу, стенная картина с изображением Самсона и Далилы напомнила ему, что он заходил сюда с Арабеллой в первый воскресный вечер их флирта. Он потребовал себе вина и пил рюмку за рюмкой, в продолжение целого часа, если не больше.

новом виде. Но дом оказался уже в потемках и Джуду пришлось порядочно повозиться, пока в его состоянии удалось ему зажечь огонь. Тут он заметил, что свиная туша была уже убрана, хотя отбросы еще и валялись. На стене подле очага был приколот старый конверт, на внутренней стороне которого Арабелла написала лаконическую строчку:

- Ушла к знакомым. Не вернусь.

Весь следующий день Джуд оставался дома. Он отправил тушу в город, потом убрал комнаты, запер дверь, положил ключ на обычное место, на случай возвращения жены, и ушел в свою мастерскую в Ольфредстоне.

Вечером, притащившись домой в том же виде, как и накануне, Джуд увидел, что жена домой не возвращалась. Следующий и еще следующий день прошли в той же неизвестности. Наконец, принесли письмо от неё.

В нем Арабелла откровенно признавалась, что он надоел ей. Такой неинтересный слюняй ей не нужен, и его ремесло нисколько ее не занимает. Нет никакой надежды, чтобы он когда-нибудь исправился или исправил ее. Далее она сообщала, что родители её, как ему известно, в последнее время подумывали об эмиграции в Австралию, так как свиноводство теперь стало убыточным. Теперь они решились, наконец, на переселение и она вызвалась ехать с ними, если он против этого ничего не имеет. Она там надеется скорее найти себе подходящее дело, нежели в этой нелепой стороне.

деньги, вырученные от продажи туши, прибавив и собственный небольшой остаток.

С этого дня Джуд больше ничего не слыхал об Арабелле, узнав только стороною, что семья её еще не уехала, ожидая распродажи своего имущества с аукциона. Тогда он уложил все вещи в фуру и отослал их Арабелле, чтобы она продала их вместе с прочим добром, или выбрала из них для продажи что захочет.

Потом, возвращаясь на свою квартирку в Ольфредстоне, он увидал в окне одной лавки небольшой билетик с объявлением о продаже обстановки его тестя. Вскоре затем ему случилось зайти в маленькую лавчонку скупщика старых вещей на главной улице, и между разным хламом из старой домашней утвари, по-видимому только что привезенным с аукциона, Джуд заметил небольшую фотографию в рамке, оказавшуюся его собственным портретом.

Эту карточку он нарочно снял и дал вставить деревенскому мастеру в кленовую рамочку в подарок для Арабеллы и торжественно преподнес ей в день их свадьбы. На задней стороне еще видна была надпись: «От Джуда Арабелле», с означением даты. Она, вероятно, выбросила этот портрет вместе с другими вещами на аукцион.

Скупщик заметил, что Джуд смотрит на карточку, и, не подозревая что это его портрет, он, указывая на новую кучу, объяснил, что это лишь небольшая часть той коллекции, которая осталась за ним на торгах в одном коттедже по дороге в Меригрин. «Рамочка очень пригодная, если вынуть эту карточку. Вы можете иметь ее всего за шиллинг», - говорил он.

Окончательная утрата его женою всякого нежного чувства к нему, что подтверждалось между прочим и продажей подаренного портрета, была последним толчком, не достававшим для истреблепия в нем всякого хорошего чувства к жене. Заплатив шиллинг, он взял карточку и дома сжег ее вместе с рамкой.

Дня через два или три после этого, Джуд услышал, что Арабелла уехала с своими родителями. Он посылал сказать ей, что готов зайти проститься, но она сухо ответила, что лучше обойтись без этих нежностей, раз она решилась разойтись с ним, что, пожалуй, было и справедливо. На другой день после её отъезда, окончив дневную работу, он вышел, после ужина, в звездную ночь, пройтись по слишком знакомой дороге по направлению к нагорью, где он испытал самые памятные треволнения в своей жизни. Жизнь теперь снова принадлежала ему.

Он не мог разобраться в своих воспоминаниях. На этой старой дороге ему казалось, что он все такой же мальчик, каким он был, когда фантазировал на вершине этого самого холма, впервые увлеченный неудержимым стремлением к Кристминстеру и образованию.

Тут он заметив, что стоит недалеко от того места, где, как говорили, расстались его отец и мать.

Немного подальше, с вершины, казалось, был виден Кристиминстер, или то, что он принимал за этот город. Мильный камень, как и тогда, стоял у самого края дороги. Джуд подошел к нему и сейчас же вспомнил, что однажды на пути домой он с гордостью вырезал острым новым резцом на задней стороне этого камня надпись, в которой он выразил свои стремления. Это было еще в первую неделю его ученичества, прежде встречи с недостойной девушкой, разрушившей все его планы. Он не ожидал, что написанное им тогда еще можно быстро разобрать. При свете спички он соскоблил вырезанную когда-то с таким энтузиазмом надпись: «Туда! Д. Ф.» и изображенную тут же руку, указывавшую по направлению к Кристминстеру.

Вид этого камня с сохранившеюся надписью, прикрытой травой и крапивой, зажег в его душе искру прежнего огня. Теперь несомненно его целью должно быть движение вперед чрез все препятствия - лишь бы уйти от угнетающей скорби, от позорных воспоминаний!

Еще он мог вступить в борьбу со своей судьбой и последовать своему первоначальному призванию.

Пройдя еще несколько по пути к городу, он увидал его отблеск в северо-восточной стороне горизонта. Там действительно виднелось слабое сияние и какой-то легкий туман, сквозь который только и можно было видеть оком веры. Но для него было довольно и этого. Он отправится в Кристминстер, как только кончится срок его ученичества.

Джуд возвратился в свою комнатку в лучшем настроении и прочитал молитвы на сон грядущий.