| Автор: | Гарди Т. |
| Категория: | Повесть |
VII. Хождение к Уормел-Кроссу и то, что произошло после
Обнаруженную контрабанду надо было еще до вечера переправить в Бадмаут, так что теперь акцизникам в первую очередь требовалось раздобыть лошадей и повозки, и с этой целью они обошли всю деревню. Латимер сновал повсюду с куском мела в руке и на каждой попадавшейся ему на глаза телеге и упряжи ставил казенную метку в виде широкой стрелы, да так ретиво, как будто готов был переметить даже ограды и дороги. Владелец помеченной таким образом повозки или упряжи обязан был предоставить ее в распоряжение властей. Стокдэйл, вдоволь насмотревшись на все это, пошел восвояси, приунывший и подавленный. Лиззи уже вернулась, пройдя через кухонную дверь, но еще не успела снять капор. Вид у нее был усталый, а настроение не лучше, чем у Стокдэйла. Разговаривать им было не о чем, и проповедник ушел к себе, надеясь отвлечься чтением; но из этого ничего не получилось, и он позвонил в колокольчик, чтобы ему принесли чаю.
Лиззи сама внесла поднос, ибо служанка еще утром убежала в деревню; развернувшиеся там события так ее взбудоражили, что она забыла о собственных обязанностях. Но не успели загрустившие влюбленные обменяться хотя бы словом, как появилась Марта, вся пылая от волнения.
- Ох, мистер Стокдэйл и миссис Ньюбери! Что там делается! Акцизники ни одной исправной телеги найти не могут. Взяли у Томаса Баллэма; и у Уильяма Роджера, и у Стивена Спрэка, выкатили на дорогу, а колеса-то раз! - и свалились, и телеги набок! Тут и увидели, что ни в одном колесе нету чеки. Тогда взялись за фургон Самуэля Шейна, а в нем все болты повыпадали. Тогда забрали тележку у молочника, а в ней тоже ни одного шпенька! Теперь пошли в кузницу делать новые шпеньки, а кузнеца-то нигде и нету!
Стокдэйл взглянул на Лиззи; она чуть-чуть покраснела и вышла из комнаты, а следом за ней и Марта. Обе они были еще в коридоре, как вдруг раздался стук у входа, и Стокдэйл услышал голос Латимера, тот обращался к Лиззи.
- Миссис Ньюбери, скажите, бога ради: кузнец тут не проходил? Только бы нам его найти - хоть за волосы, да притащим к наковальне, где ему быть полагается!
- Ну, он же известный лентяй, - кокетливо сказала Лиззи. - А зачем он вам понадобился, мистер Латимер?
- Да ведь как же! Во всей деревне не найдешь лошади, подкованной на все четыре ноги! У иных три подковы, а у иных и всего-то две! На телегах колеса без чеки, у фургона ступицы без втулок, и ни у кого ни единой исправной сбруи - эдак мы дотемна отсюда не выберемся! Ну и отчаянный у вас здесь народ, миссис Ньюбери! Только это они уж через край хватили, даром им не пройдет, помяните мое слово! Во всем приходе ни одного не сыщешь, кто б не заслуживал порки!
А кузнец Хардмен в это самое время стоял в конце проулка за кустом остролиста и покуривал трубку. Простившись с миссис Ньюбери, Латимер именно туда и направился, а Хардмен, заслышав шаги, не вытерпел - любопытство пересилило в нем осторожность. Он высунулся из-за куста как раз в тот момент, когда Латимер глянул в его сторону. Хардмену ничего не оставалось, как с невозмутимым видом выйти из-за куста.
- Вот уж целый час, как мы тебя разыскиваем, - сказал Латимер, сверкая глазами.
- Вишь ты, какая незадача, - отвечал Хардмен. - А я вот вздумал было пройтись да посмотреть, нет ли еще где припрятанных бочонков, - чтобы передать их властям.
- Как же, как же, мы в этом не сомневаемся, - произнес Латимер с уничтожающим сарказмом. - Ты бы непременно доставил их властям. Вы ведь всегда готовы нам помочь, целый день только и делали, что помогали. А теперь будь так любезен, пройди-ка со мной в кузницу, и мы, с твоего позволения, кое-что тебе закажем - именем короля!
Они ушли, и вскоре в кузнице зазвенели не слишком частые удары молота. Так или иначе, лошади и телеги были приведены в годное состояние, но только под вечер, когда часы пробили шесть, и грязные дороги заблестели под косыми лучами закатного солнца. Контрабандные бочонки вскоре были уложены на телеги, и Латимер и трое из его соратников медленно выехали из деревни и Двинулись по направлению к порту Бадмаут, до коего путь был весьма не близкий; оставшимся акцизникам было поручено караулить ту партию бочонков, которую, как уже выяснилось, контрабандисты затопили где-то между Рингсвортом и бухтой Лалстэд, а также во что бы то ни стало разыскать Оулета - единственного из жителей деревни, против кого имелись прямые улики, а именно - яма, обнаруженная в его саду.
Пока телеги, меченные меловым знаком, проезжали по улице в тусклом свете сгущавшихся сумерек, на пороге каждого дома стояли женщины и дети; и грустное выражение, с каким они посматривали на конфискованную собственность, недвусмысленно свидетельствовало о том, что все население Незер-Мойнтона связано с делами незаконной торговли.
- Ну, Лиззи, вот достойный финал вашей авантюры, - сказал Стокдэйл, когда скрип колес почти уже замер вдали. - Я благодарю бога за то, что вам удалось, не навлекши на себя подозрений, выпутаться из этой истории и все ваши потери ограничились потерей контрабандного вина. Быть может, вы присядете и разрешите поговорить с вами?
- Только не сейчас, мистер Стокдэйл, погодите немного, - ответила Лиззи. - Сейчас мне нужно уйти на минутку.
- Неужели опять на этот ужасный спуск? - спросил он беспомощным тоном.
- Нет, не туда. Я только хочу узнать, чем закончатся сегодняшние дела.
Он ничего не ответил, и она пошла к двери, но медленно, как будто выжидая, не скажет ли он еще чего-нибудь.
- Вы не вызвались пойти со мной, - сказала она наконец. - Вы, наверное, ненавидите меня после сегодняшнего?
Но зачем вам опять идти?
- Затем, что не могу я сейчас сидеть дома сложа руки. Там что-то происходит, и я должна знать что. Пойдемте!
И они вышли вдвоем в темноту надвигающейся ночи.
Дойдя до проезжей дороги, Лиззи свернула направо, и Стокдэйл скоро заметил, что они идут в ту же сторону, куда уехали повозки с захваченной контрабандой. Лиззи опиралась на его руку и время от времени вдруг придерживала его за локоть, показывая этим, что надо остановиться и прислушаться. Первую четверть мили они прошли довольно быстро, и после двух или трех таких остановок Лиззи сказала:
- Я уже слышу их - а вы?
- Да, я слышу скрип колес. Но что из этого?
- Мне только хочется знать, далеко ли они успели отъехать от нашей деревни.
- Ах, вот оно что! - воскликнул Стокдэйл, которого вдруг осенила догадка. - Затевается что-то недоброе! Теперь я припоминаю, когда мы выходили из деревни, там не было видно ни одного мужчины.
- Тсс! - прошептала она. Скрип колес внезапно прекратился, сменившись иными звуками.
- Там дерутся! - воскликнул Стокдэйл. - Там может произойти убийство! Лиззи, пустите, я иду туда. Совесть не позволяет мне стоять здесь и ничего не делать!
- Никакого убийства не произойдет, и даже головы никому не проломят, сказала Лиззи. - Наших тридцать, а их всего четверо; ничего плохого не будет.
- Значит, там действительно свершается нападение! - воскликнул Стокдэйл. - И вы знали об этом заранее. Почему вы держите сторону тех, кто нарушает закон?
- А почему вы держите сторону тех, кто отбирает силой у деревенских торговцев то, что они честно купили во Франции на свои собственные деньги? сказала она твердо.
- Купля эта нечестная.
- Нет, честная! - возразила она. - Оулет, и я, и все остальные, - мы заплатили по тридцать шиллингов за каждый бочонок еще до того, как их погрузили на борт в Щербуре! И если король, который для нас ровным счетом ничто, посылает своих чиновников, чтобы они крали у нас наше добро, так мы имеем право выкрасть его обратно!
Стокдэйл не стал вступать в пререкания и шел все так же быстро туда, откуда доносился шум; Лиззи держалась с ним рядом.
- Вы только не вмешивайтесь, дорогой Ричард, хорошо? - с беспокойством сказала она немного погодя, когда они уже приближались к месту событий. - Не надо подходить ближе. Это уже Уормел-Кросс, тут-то и должны были их захватить. Вы ничем не поможете, только вам самому попадет.
- Сперва выясним, что тут происходит, - сказал Стокдэйл.
Они прошли еще немного, и снова послышался скрип колес. Стокдэйл сообразил, что теперь повозки движутся им навстречу. Еще минута, и впереди показались все три телеги; Стокдэйл и Лиззи сошли в канаву, чтобы дать им проехать.
Вместо четырех сопровождающих, как это было, когда телеги выезжали из деревни, теперь подле них шла целая ватага человек в двадцать - тридцать, и у всех, как это к изумлению своему увидел Стокдэйл, лица были вымазаны сажей. В толпе он заметил шесть или семь крупных женских фигур, и по их широкому шагу определил, что это переодетые мужчины. Телеги проехали, а пятеро из толпы отстали от прочих и подошли к Лиззи и ее спутнику.
- По этой дороге временно прохода нету, - сказала одна из высоченных женщин, у которой локоны, длиною в добрый фут, свисали согласно тогдашней моде вдоль щек. Стокдэйл по голосу узнал, что это не кто иной, как Оулет.
- Послушайте-ка, вы, юноша, - начал было Оулет. - Ба, да это методистский проповедник! И вы тоже тут, миссис Ньюбери? Ну, так вот что, Лиззи, незачем вам сюда идти. Они уже все улепетнули, и народ отобрал свое назад.
Затем мельник пустился догонять своих товарищей. Стокдэйл и Лиззи также повернули к дому.
- Я б от души желала, чтобы ничего этого не было. Но нас вынудили, сказала она тоном сожаления. - Если бы акцизникам удалось увезти бочонки, половина жителей в нашей деревне целый месяц, а то и два, терпела бы нужду.
Стокдэйл, по-видимому, ее не слушал.
- Нет, я не могу так уйти, - сказал он. - Почем знать, может быть, все четверо акцизников убиты.
- Убиты! - с презрением воскликнула Лиззи. - Нет, у нас тут убийством не занимаются.
- Во всяком случае, я дойду до Уормел-Кросса, я хочу сам удостовериться, - решительно сказал Стокдэйл и, - даже не пожелав ей благополучного возвращения домой, повернул обратно. Лиззи стояла и смотрела ему вслед, пока его не скрыла тьма, затем печально побрела к Незер-Мойнтону.
На дороге было пустынно - в такое время года, да еще ночью здесь иной раз часами не попадался навстречу прохожий. Стокдэйл шел и не слышал ни единого звука, кроме скрипа собственных шагов; наконец он очутился возле лесных зарослей у дороги к Уормел-Кроссу. Но еще не доходя до перекрестка, он услышал голоса, несшиеся откуда-то из чащи.
- Эй! Эге-гей! Помогите! На помощь!
В голосах не чувствовалось ни отчаяния, ни какой-нибудь особенной слабости, но тревога в них, несомненно, была. У Стокдэйла не имелось при себе оружия, и, прежде чем ринуться в кромешную лесную темь, он выдернул из ближайшей изгороди кол, - так, на всякий случай. Войдя в лес, он крикнул:
- Что случилось? Кто зовет? Где вы?
- Здесь! - откликнулись голоса, и Стокдэйл пошел туда, откуда они раздавались; пробравшись сквозь кусты ежевики, он очутился подле тех, кого отыскивал.
- Почему вы не выходите на дорогу?
- Мы привязаны к деревьям!
- Кто вы такие?
- Я несчастный Билл Латимер, акцизный чиновник, - ответил жалобный голос. - Подите же сюда, перережьте веревки, сделайте милость. Мы уж боялись, что до утра никто сюда и не заглянет.
Стокдэйл проворно освободил пленников, и они принялись разминаться и расправлять затекшие руки и ноги.
- Мерзавцы! - восклицал Латимер, все более разъяряясь, хотя вначале, когда Стокдэйл только подошел к нему, он вел себя на редкость кротко. - Это все они, те же самые! Знаю я, они все из Незер-Мойнтона!
- Но показать это под присягой мы все-таки не можем, - отозвался кто-то из акцизников. - Ведь ни один не подал голоса.
- Что вы собираетесь предпринять? - спросил Стокдэйл.
- И мы тоже, - поддакнули его товарищи.
- Будем биться на смерть!
- Да! Да! - поддержали его остальные.
- Но, - продолжал Латимер несколько менее пылко, когда они выбрались из чащи, - мы ведь не знаем наверняка, что эти плуты с перемазанными рожами были из Мойнтона. И доказать это трудно.
- Что верно, то верно, - согласились его помощники.
- А потому предпринимать мы ничего не будем, - закончил Латимер уже с полным спокойствием. - По мне, так лучше быть на их месте, чем на нашем. У меня кожа на руках огнем горит от веревок, которыми эти две здоровенные дылды меня связали. И теперь, когда у нас был досуг подумать, я вот как рассудил: служба королю достается нам что-то слишком дорого. Вот уж двое суток, как я и на часок глаз не сомкнул: ну и, стало быть, разойдемся-ка, благословись, по домам.
Остальные трое с радостью приняли этот план действий, поблагодарив Стокдэйла за своевременную помощь, акцизники распрощались с ним на перекрестке и зашагали по дороге в западном направлении, а Стокдэйл повернул к Незер-Мойнтону.
Священник шел и думал, и мысли его были не веселые. Добравшись до дома, он не поднялся к себе наверх, а прошел прямо в маленькую гостиную, где Лиззи обычно проводила вечера вместе со своей матерью. На этот раз она сидела там одна, все еще в капоре и накидке. Подойдя к ней, он остановился и с минуту стоял, словно в каком-то оцепенении, глядя на разделявший их стол. Так как Стокдэйл молчал, Лиззи подняла к нему глаза, и по выражению их видно было, что она предчувствует недоброе.
- Куда они все ушли? - спросил он каким-то безжизненным голосом.
- Кто?.. Не знаю. Я их с тех пор не видела. Я пошла прямо домой.
- Если вашим соучастникам удастся сбыть эти бочонки, вы, я полагаю, получите большие барыши?
- Одна доля достанется мне, а другая моему двоюродному брату Оулету, еще по доле двум фермерам, а последнюю долю разделят между теми, кто нам помогал.
- И вы все еще не решили, - продолжал он медленно, - отказаться от торговли контрабандой?
Лиззи встала со стула и положила руку ему на плечо.
- Не просите меня об этом, - сказала она шепотом. - Вы сами не знаете, чего от меня требуете. Придется объяснить вам, хоть мне и не хотелось бы. На деньги, вырученные от этой торговли, мы с матерью и существуем. Он удивился.
- Это мне в голову не приходило, - сказал он. - Но на вашем месте я бы лучше нанялся подметать улицы. Что такое деньги по сравнению с чистой совестью?
- Совесть у меня чиста. Матушку свою я знаю с детства, а вот короля никогда и в глаза не видала. Мне дела нет до его налогов, но для меня очень важно, чтобы нам с матерью было на что жить.
- Выходите за меня замуж и обещайте, что перестанете заниматься контрабандой. Я буду содержать вашу матушку.
- Вы очень добры, - сказала Лиззи, видимо тронутая. - Дайте мне подумать. Я не хотела бы решать сейчас.
Лиззи дала ему ответ только на следующий день. Вечером она вошла к нему в комнату; выражение лица у нее было печальное и строгое.
Слова ее и то, как она держалась, показывали, что ей пришлось выдержать борьбу с собой и что решение далось ей нелегко.
Стокдэйл побледнел, но ответил спокойно:
- В таком случае, Лиззи, мы должны расстаться. Я не могу поступать против своих убеждений и обращать мой духовный сан в посмешище. Вы знаете, как я вас люблю; я все готов для вас сделать, но это единственное, чем я не могу поступиться.
- Ну, что вам так дался ваш духовный сан? - горячо возразила она. Ведь у меня есть собственный просторный дом. Почему бы вам не жениться на мне, и поселиться здесь с нами, и вовсе перестать быть священником? Право же, Ричард, в нашем деле нет ничего позорного, если только посмотреть на него моими глазами. Контрабанду доставляют нам лишь зимой, летом мы этим никогда не занимаемся. И это так красит нашу скучную жизнь в зимнее время, так приятно будоражит, и я до того ко всему этому привыкла, что даже и помыслить не могу, как без этого жить! По ночам, когда воет ветер, вместо того чтобы томиться скукой и до того уж отупеть, что даже и замечать не будешь, воет он или нет, ты все время начеку; ум твой действует, если даже сама ты в бездействии: все думаешь, как-то там твои друзья управляются? Ходишь по комнате взад и вперед, и все смотришь в окно, а потом и сама выйдешь, и ночью идешь, как днем, каждая ведь тропинка тебе известна, и, бывает, что прямо на волоске висишь, того и гляди, попадешься в лапы старому Латимеру и его молодчикам, да только где им, разиням, мы их и не боимся по-настоящему, они только проворства нам прибавляют.
- Он все же напугал вас прошлой ночью, и я советую вам вовремя остановиться, пока не стряслось настоящей беды.
Она покачала головой.
- Нет, пусть все будет по-прежнему. Так уж мне на роду написано. Это у меня в крови, и меня не исправишь. Ах, Ричард, кабы вы знали, до чего мне трудно то, чего вы требуете, и какому тяжкому испытанию вы подвергаете меня, когда заставляете выбирать между привычной жизнью и любовью к вам!
Он стоял, облокотясь о каминную полку и прикрыв глаза рукой.
- Лучше б нам было никогда не видеть друг друга, Лиззи, - сказал он. Не в добрый час мы встретились. Вот уж не думал, что наш союз - это такое безнадежное и неосуществимое дело!.. Ну да теперь поздно плакаться. По крайней мере, мне выпало счастье узнать вас.
- Вы идете против церкви, а я - против короля, - сказала она. По-моему, из нас вышла бы отличная пара.
Он грустно улыбнулся, а Лиззи все стояла, опустив голову, и глаза у нее стали наливаться слезами.
Печальным был тот вечер для них обоих, и столь же печальны были и последовавшие затем дни. И он и она занимались каждый своими делами, но как-то машинально, и подавленное состояние духа молодого священника было замечено в деревне многими из его прихожан. Но никто не догадывался, что причиной тому Лиззи, которая все это время не выходила из дому; все в деревне были уверены, что Лиззи и Оулет давным-давно втихомолку договорились пожениться.
В такой неопределенности протекла вся неделя, но однажды утром Стокдэйл сказал:
- Я получил письмо, Лиззи, - вы не возражаете, если я буду так вас называть, пока не уеду?
- Вы уезжаете? - спросила она растерянно.
- Да, я уезжаю. Так будет лучше для нас обоих. Мне не следует оставаться здесь после того, что произошло. Сказать вам правду, я просто не в силах жить здесь, и видеть вас каждый день, и сохранять при этом ту твердость воли, которая мне нужна, чтобы не изменить принятому мною решению. Я только что узнал, что постоянный священник прибудет сюда через неделю: тогда я смогу уехать куда-нибудь в другое место.
То, что он за все это время не поколебался в своих намерениях, больно уязвило Лиззи.
- Вы никогда не любили меня, - сказала она с горечью.
- Я мог бы сказать вам то же самое, - возразил он, - но не стану. Напоследок окажите мне любезность: накануне отъезда я буду читать в часовне проповедь - приходите послушать.
Лиззи утром в воскресенье обычно ходила в церковь, но вечером, вместе с другими не слишком твердыми в вере жителями Незер-Мойнтона, нередко посещала часовню; она согласилась прийти.
Лиззи сидела в часовне и в последний раз слушала молодого проповедника. Тесная часовенка была битком набита народом; как все и ожидали, темой для своей проповеди Стокдэйл избрал контрабандную торговлю, так широко практикуемую среди местных жителей. Слушатели, относя слова священника к самим себе, не догадывались, что обращены они были, главным образом, к Лиззи. Стокдэйл вложил в свою проповедь столько чувства, что под конец едва мог справиться с волнением. Его собственное страстное желание убедить и не отрывавшийся от него грустный взгляд Лиззи слишком разбередили душу молодого человека, он даже не помнил, как ему удалось закончить речь. Словно в тумане, видел он, что Лиззи повернулась и вышла вместе с остальными прихожанами; а немного погодя и сам он отправился домой.
Она пригласила его отужинать, и они сели за стол вдвоем - мать Лиззи, как обычно в воскресные вечера, рано легла спать.
- Мы расстаемся друзьями - ведь правда? - спросила Лиззи с деланной веселостью. Она ни словом не обмолвилась о его проповеди, что принесло ему немалое разочарование, но он тоже заставил себя улыбнуться.
- Разумеется, - ответил он, и они сели за стол.
В первый раз они разделяли трапезу - и, очевидно, в последний. После ужина Стокдэйл, более не в силах поддерживать пустой разговор, поднялся из-за стола и взял Лиззи за руку.
- Лиззи, - проговорил он, - вы, стало быть, считаете, что мы должны расстаться?
- Это вы так считаете, - сказала она печально. - А мне вам больше сказать нечего.
- И мне тоже, - ответил он. - Если таково ваше последнее слово прощайте!
Он нагнулся и поцеловал ее, и Лиззи невольно вернула ему поцелуй.
- Я выеду рано, - торопливо сказал он. - Мы больше не увидимся.
раздвинутыми занавесками мелькнуло лицо, но свет еще только чуть брезжил, мокрые стекла отсвечивали, сказать с уверенностью было нельзя. Стокдэйл сел в повозку и уехал, и в следующее воскресенье в часовне в Незер-Мойнтоне проповедь читал уже новый священник.
Прошло два года после отъезда Стокдэйла. За это время он получил наконец приход и проповедовал теперь в небольшом городке далеко от побережья, но однажды он вновь появился в Незер-Мойнтоне, прибыв туда точно таким же способом, что и в первый раз. Трясясь в фургоне, он расспрашивал своего возницу, и полученные ответы вызвали в молодом священнике живейший интерес. В результате этой беседы он тут же без всяких колебаний направился к своему прежнему жилищу. Было около шести часов вечера и то же время года, как и тогда, когда он покидал Незер-Мойнтон. Так же поблескивала сырая земля, на западе ярко горел закат, и на бордюрах вдоль дома поднимали головки примулы, посаженные руками Лиззи.
Лиззи, должно быть, увидела его из окна, потому что, когда он приблизился к дому, она уже стояла на пороге, приотворив дверь; но тут же, словно спохватившись, отступила назад и проговорила принужденным тоном:
- Мистер Стокдэйл?.. Вы?
- Я, конечно, - сказал он, беря ее за руку. - Ведь я написал вам, что зайду.
- Потому что и сам не знал, когда дела потребуют моего присутствия здесь.
- Вы приехали по делу?
- По делу, не могу это отрицать. Но я часто мечтал приехать только затем, чтобы повидать вас… Но что у вас здесь произошло? Я предсказывал вам это, Лиззи, а вы тогда не хотели меня слушать.
- Да, верно, - сказала она, пригорюнившись. - Но ведь так уж меня растили и воспитывали, это вошло у меня в плоть и кровь. Ну, да уж теперь со всем этим покончено. Акцизникам платят за каждого захваченного контрабандиста, живого или мертвого, и наша торговля сошла на нет. Нас травили, словно крыс.
нет, - выстрел предназначался Оулету, но я шла сзади, караулила, как всегда, пуля в меня и угодила. Кровь из раны так и лила, но я кое-как добралась до дому, в обморок не упала. Ну, а потом ничего - поболело, да и зажило. А про Оулета вы знаете - что ему-то пришлось претерпеть?
- Нет. Я слыхал только, что он еле спасся.
- Ему выстрелили в спину, но пуля, к счастью, ударила о ребро. Рана была очень тяжелая. Мы не дали его схватить. Товарищи всю ночь несли его через луга до самого Кинсбера и спрятали в сарае. Перевязывали рану сами, как умели, и так он у них там и лежал, пока не выздоровел и не смог ходить. Мельницу свою он еще раньше продал и в конце концов добрался до Бристоля и отплыл в Америку. Теперь он там обосновался, живет в Висконсине.
- Какого же вы теперь мнения о контрабандной торговле? - спросил священник с глубокой серьезностью.
… Но, мистер Стокдэйл, быть может, вы зайдете?
Стокдэйл зашел. И, надо полагать, они нашли теперь общий язык, ибо через две недели вся обстановка, принадлежавшая Лиззи, продавалась с торгов, а засим последовало венчание в методистской часовне в соседнем городке.
Он увез ее к себе на родину, подальше от былого ее поприща, в свой дом, где она с похвальным усердием стала научаться обязанностям жены священника. Говорят, что впоследствии она написала превосходный трактат под названием «Кесарево - кесарю, или Раскаявшиеся поселяне» и в нем, вместо предисловия, изложила, не называя подлинных имен, свою собственную историю. Сделав кое-какие исправления и добавив от себя несколько весьма красноречивых фраз, Стокдэйл отдал трактат напечатать, и за время своей совместной жизни супруги распространили не одну сотню экземпляров этого поучительного сочинения.
<1879>