Причуды любви.
Глава II

Глава II

Финансист, услышав стук двери, остановился, стоя спиной к свету. Женщина вошла в комнату, тоже остановилась, и они некоторое время стояли, глядя друг на друга, причем в их взорах не заметно было ни малейшего удовольствия от встречи.

На вошедшую, однако, стоило посмотреть - она была достойна внимания во многих отношениях. Прежде всего, сразу становилось ясно, что это одна из тех личностей, которые влекут к себе совершенно независимо от того, какие у них черты лица или цвет кожи, вообще красивы они или некрасивы. От всего существа женщины веяло силой и каким-то могучим очарованием. Когда Зара Шульская появлялась в обществе, все разговоры тотчас умолкали и все взоры обращались на нее.

Она была высока и стройна, но во всех чувственных изгибах ее тела не было ни малейшего намека на худобу. У нее была небольшая, гордо посаженная голова и тоже небольшое овальное личико; правильностью черт Зара не могла похвастать, но ее замечательная по своей чистоте и нежности кожа напоминала великолепный белый бархат или лепесток гардении. Красиво изогнутые свежие алые губы открывали, когда она улыбалась - что случалось нечасто - ровные белоснежные зубы, и эта редкая улыбка производила впечатление большой душевной силы.

 -- черные. Однако, взглянув в эти глаза против света, вы с удивлением видели, что они чистого серо-стального цвета. Это были, надо сказать, очень странные глаза: когда они смотрели из-под густых черных бровей, в них читалась затаенная ненависть, и вообще они были очень выразительны, но не сулили ни мира, ни спокойствия.

Волосы же Зара, вероятно, получила в наследство от своей прабабушки - испанской еврейки. Великолепные волосы цвета спелого каштана, только что выпавшего из скорлупы, или отлично вычищенной гнедой лошади светлого оттенка. Тяжелые косы, обвивавшие ее головку, должно быть, падали ниже колен, когда она их распускала. Прическа производила такое естественное впечатление, как будто обладательница этих дивных волос совершенно не заботилась о моде и причесывалась одинаково из года в год. Необычайно красивые крупные волны волос шли от самого лба, придавая голове античный характер. Во всей внешности Зары искусство, по-видимому, не играло никакой роли, даже платье из дешевой мягкой материи было совсем невзрачным, хотя на ней оно выглядело по-царски. Она действительно походила на императрицу от кончиков своих безукоризненных пальцев до небольшой ножки с высоким подъемом.

И с царственным высокомерием она спросила Маркрута прекрасным низким голосом:

-- В чем дело? Почему вы так спешно меня призвали?

Финансист мгновение молча рассматривал ее, как будто видел впервые и отмечал в уме ее достоинства. "Ты чертовски привлекательна, -- думал он. -- Ты так же надменна, как и мой отец, император, -- о, как бы он гордился тобой! -- и способна свести с ума любого мужчину. Поэтому ты будешь главной ставкой в моей игре, которую я непременно должен выиграть; но в то же время обретешь и свое счастье, так что даже Эллинка, если она в состоянии видеть оттуда, куда она ушла, не сможет упрекнуть меня в том, что я был жесток к тебе".

 Я попросил вас сойти вниз, -- сказал Френсис вслух, -- потому что мне необходимо переговорить с вами об очень важном деле. Не угодно ли вам присесть, милая племянница? -- и он с церемонной учтивостью пододвинул ей кресло.

Зара села и, сложив руки, приготовилась слушать. Она была так же невозмутима, как и он, но если в его спокойствии чувствовалось некоторое нервное напряжение и деланность, то ее спокойствие производило впечатление уверенной силы. Как дядя, так и племянница казались двумя притаившимися пантерами, готовыми прыгнуть.

-- Итак... -- напомнила она.

И Френсис стал говорить.

-- Вы находитесь в нужде, чуть ли не голодаете, насколько я знаю, и, конечно, не предполагаете, что я послал за вами в Париж просто так, без всякой причины? Думаю, вы догадались, что у меня насчет вас есть кое-какие планы.

 Конечно, -- презрительно уронила она. -- Я не приняла это за филантропический порыв с вашей стороны.

-- Прекрасно, в таком случае мы можем сразу перейти к делу, -- продолжал финансист. -- У вас нет никаких сомнений в том, что ваш муж, граф Владислав Шульский, умер? При установлении его личности не могло быть допущено никакой ошибки? Ведь, кажется, выстрел совершенно снес его лицо, не правда ли? Я, собственно, тщательно собрал все сведения о его смерти, какие только могли мне сообщить власти Монте-Карло, так что у меня сомнений нет, но мне хотелось бы услышать подтверждение от вас.

-- Владислав Шульский умер, -- ответила Зара спокойно и даже как будто с удовлетворением. -- Виной стычки между ним и Иваном Ларским была женщина по имени Фето. Ларский застрелил моего мужа в ее объятиях. Он содержал ее, а Владислав был лишь временным любовником. Она выла над его трупом, как самка, потерявшая своего детеныша, и как раз причитала об его прекрасных глазах, когда приехала я, -- за мной прислали. Глаза его на самом деле исчезли навсегда, но невозможно было ошибиться и не узнать его кудрявых волос и его жестоких белых рук. Отвратительное зрелище! Мне пришлось быть свидетельницей многих гнусностей, но эта сцена была хуже всего, что я видела.

Мне хотелось бы забыть об этом, дядя, -- ведь прошел уже год! Фето засыпала его могилу цветами, а затем уехала с героем трагедии - Ларским, которому власти дали возможность убежать, так что все окончилось к всеобщему удовольствию.

-- А вы с тех пор жили, кое-как перебиваясь... с теми... -- и здесь в голосе Френсиса Маркрута послышались новые нотки - в нем зазвучала неприязнь, граничащая с ненавистью.

 Я жила с моим маленьким братом Мирко... и с Мимо... разве могла я покинуть их? И иногда нам действительно приходилось очень плохо, но не всегда, особенно когда Мимо удавалось продать картину.

-- Не говорите мне о нем, я не хочу слышать его имени, -- с непривычной горячностью вскричал Френсис. -- Вначале, если бы я встретил его, я бы его убил, как вам известно, но теперь этот негодяй может жить; сестра моя умерла, и потому он не стоит пороха, который требовался бы для выстрела.

Графиня Шульская слегка передернула плечами, и в ее потемневших глазах появилось выражение презрения, однако она не произнесла ни слова. Френсис стоял у камина и зажигал сигару. Он знал, что для предстоящего разговора нужно тщательно выбирать слова, потому что обращался к отнюдь не беспомощному созданию.

-- Вам двадцать три года, Зара; замуж вы вышли, кажется, в шестнадцать, -- сказал он наконец. -- До тринадцати лет, насколько я знаю, вашим воспитанием занимались очень тщательно, а теперь, я думаю, вы довольно хорошо знаете жизнь.

-- Жизнь! -- отозвалась она с горечью. -- Боже мой, да, я знаю жизнь и мужчин!

 Да, вероятно, вы думаете, что знаете и мужчин.

Ее верхняя губа слегка приподнялась, обнажив ровные белые зубы, и эта гримаска походила на оскал животного.

-- Я знаю, что они жалкие, эгоистичные ничтожества или жестокие, ненавистные звери, как Владислав... или умные преуспевающие финансисты, как вы, дядя, -- и этого знания с меня довольно! Мы, женщины, всегда должны приносить себя в жертву одному из этих типов!

-- Однако вы не знаете англичан...

-- Как не знаю? Я отлично помню своего отца и то, как он был холоден и жесток по отношению к моей бедной матери... -- голос Зары дрогнул. -- Он думал только о себе, о своих удовольствиях, о том, чтобы попасть в Англию на охотничий сезон, и оставлял ее, бедняжку, по целым месяцам одну. Все мужчины себялюбивы и подлы!

 Но несмотря на это я нашел вам мужа англичанина, от которого, будьте так добры, мадам, не отказывайтесь, -- повелительно сказал Френсис.

Зара рассмеялась, если только этот звук можно было назвать смехом - так он был безрадостен.

-- Заставить меня выйти замуж вы не можете, и я не выйду, -- жестко проговорила она.

-- А я думаю, что выйдете, если только я вас знаю, -- со спокойной уверенностью возразил финансист. -- Я, естественно, предложу вам некоторые условия...

Она бросила на него быстрый взгляд, который сверкнул, как взгляд животного, готовящегося к нападению. В ее темных глазах часто появлялось такое выражение, и потому она всегда старалась держать веки опущенными.

 Какие же это условия?

Френсис, глядя на Зару, вспомнил черную пантеру, которой он ходил любоваться в зоологический сад, и ему стало немного жутко, но при ее вопросе он быстро оправился - это ведь был чисто деловой вопрос. Поэтому со свойственной ему непринужденностью он сел против нее и, куря сигару, стал колечками выпускать дым.

-- А условия такие, что ваш брат, Марио, будет обеспечен на всю жизнь. Вы сможете поместить его в приличное место и дать ему возможность развивать свой талант...

И Маркрут замолчал.

Графиня Шульская конвульсивно сжала руки, а когда ответила, в голосе ее, несмотря на всю ее гордость и умение владеть собой, звучало страдание, которое тронуло бы всякое сердце, только не такое равнодушное, как у Френсиса.

 Боже мой! -- произнесла она так тихо, что он еле расслышал. -- Я ведь однажды уже заплатила за них своим телом и душой. Ведь слишком много требовать от меня, чтобы я это сделала во второй раз...

-- Это как вам будет угодно, -- сказал финансист.

Он редко ошибался в своих приемах по отношению к людям, от которых хотел чего-нибудь добиться. Обыкновенно он вел разговор прямо к цели и, выпустив главный залп, замолкал, всем своим видом выражая полное равнодушие. Маркрут считал, что, проявляя заинтересованность, дает оружие в руки противника. По его мнению, можно высказывать притворный интерес, когда это необходимо, но истинного интереса не следует проявлять никогда. Поэтому он молчал, предоставляя своей племяннице раздумывать над его предложением сколько ей будет угодно.

Зара встала с кресла и облокотилась о его спинку. При угасающем свете дня лицо ее было мертвенно бледно.

-- Вы представляете себе, какова была моя жизнь с Владиславом? -- глухим голосом проговорила она. -- Сначала я была игрушкой для его жестоких наслаждений, затем, как я узнала впоследствии, он пользовался мной как приманкой; при этом он мучил и оскорблял меня с утра до вечера. Я всегда его ненавидела, но вначале он казался таким добрым... Добрым по отношению к моей милой матери, которую вы бросили на произвол судьбы, предоставив ей умирать в нищете.

-- А она уже тогда начала хворать, и мы были очень бедны, поэтому я и вышла за него.

Зара направилась к двери, но, взявшись за бронзовую ручку, остановилась и снова заговорила. Она совершенно не сознавала, какую трагическую фигуру представляла собой в этот момент, когда последние солнечные лучи внезапно ворвались в комнату и зажгли золотое сияние, как мученический венец, вокруг ее головы.

-- Нет, это слишком большая жертва, -- сказала она с рыданием в голосе. -- Я не сделаю этого...

И вышла, закрыв за собой дверь.

"Странные создания эти женщины, -- размышлял он, -- мужчина может заставить их делать все, что захочет, если только будет принимать в расчет их темперамент и совершенно не обращать внимания на их слова". Маркрут был философ. В его библиотеке большинство книг составляли философские труды, и сейчас на его столе лежал, видимо многократно читанный, том Эпикура. Он взял его и прочел: "Тот, кто тратит свою юность на обильную пищу, вино и женщин, забывает, что похож на человека, который носит шубу летом".

 -- на него самого. И он знал, что и вино, и женщины могли доставлять наслаждение человеку, который умел их ценить.

Положив книгу, он взял "Морнинг пост", лежавшую поблизости на полке, и снова прочел заметку, доставившую ему за завтраком большое удовольствие: "Вчера герцог Гластонборн и леди Этельрида Монтфижет давали обед в Гластонборн-Хаус. Среди немногих приглашенных был и... -- здесь он пропустил несколько звучных титулов и с удовлетворением остановил взгляд на своем собственном имени, -- ... мистер Френсис Маркрут".

Он улыбнулся, а когда затем устремил взгляд на огонь в камине, в его холодных голубых глазах появилось выражение, какого никто никогда у него не видел, и он мягко прошептал: "Этельрида!".