| Автор: | Голдсмит О. |
| Категории: | Повесть, Философская монография |
Письмо LXXXIII
[Несколько предостережений, почерпнутых у современного китайского философа.]
Лянь Чи Альтанчжи - Хингпу, через Москву.
Ты достиг возраста, сын мой, когда стремление к удовольствиям охлаждает усердие. Но не погуби погоней за ними счастье своей дальнейшей жизни. Жертвуй малыми удовольствиями в ожидании больших. Посвяти несколько лет прилежным занятиям, и тогда ты не будешь знать ни забот, ни нужды.
Однако чем рассуждать об этом самому, я лучше приведу тебе наставления, почерпнутые мной у современного китайского философа {Перевод этого отрывка можно найти также у Дю Альда, том II, folio, стр. 47 и 58. Это извлечение может хотя бы послужить свидетельством той любви к юмору, которая проявляется в сочинениях китайцев.}. "Кто обрел счастье учением, тот непременно упрочит его настойчивостью. Любовь к книгам охлаждает страсть к удовольствиям, а когда страсть эта гаснет, для поддержания жизни требуется самая малость. Ведь человека, имеющего больше необходимого, не постигают тяжкие разочарования, и он избегает всех унижений, связанных с нищетой.
В жизни, добровольно посвященной науке, есть неизъяснимая прелесть. Впервые читая хорошую книгу, я словно приобретаю нового друга, а, перечитывая ее, как будто встречаюсь со старым. Все, что случается с нами, важно оно или нет, - должно служить к нашему совершенствованию. Не только один алмаз придает блеск другому алмазу, этому служит и просто камень. Поэтому даже оскорбления и пренебрежение, высказанные нам ничтожным человеком, должны пойти нам на пользу. Его грубость заставляет меня заглянуть в собственную душу, дабы искоренить малейший недостаток, который мог быть причиной его поношений.
И все же сколь ни велики радость и польза, приносимые человеку знаниями, родителям часто стоит немалого труда заставить детей учиться. Нередко прилежание заменяется принуждением. Нерадивость же в годы ученичества лишает надежды достичь чего-либо в будущем. Стоит им оказаться перед необходимостью написать несколько строк в выражениях более изысканных, нежели обычно, перо становится для них тяжелее жернова, и они тратят десять дней на то, чтобы более или менее пристойно составить два-три периода.
Такие люди оказываются в особо неловком положении, когда в конце парадного обеда пускают блюдо с игральными костями, дабы с их помощью решить, сколько стихов должен припомнить каждый из гостей. Приходит черед неуча, и он глупо молчит. Общество забавляется его смущением, все перемигиваются и смеются над ним, а он только таращит глаза по сторонам и присоединяется к общему хохоту, даже не подозревая, что он его причина.
Не так важно читать много, как читать постоянно. От случайного чтения толку мало. А некоторые один день трудятся с необычайным усердием, а затем десять дней отдыхают. Но мудрость - большая кокетка, и за ней надобно ухаживать рьяно и упорно.
читателя. Они представляют собой вредные вымыслы и превыше всего ставят любовную страсть.
Непристойности в них выдаются за игру ума, интриганство и преступные вольности - за галантность и обходительность, а тайные свидания и даже злодейство рисуются в столь привлекательном свете, что могут увлечь даже людей зрелых. Насколько же больше должны страшиться их влияния молодые люди обоего пола, чей рассудок еще так слаб, а сердце так восприимчиво к страсти.
Умение проскользнуть с черного хода или перелезть через ограду - вот достоинства, которые намеренно приукрашиваются, пленяя неопытные души. Правда, в таких историях дело завершается обычно браком, заключаемым с согласия родителей и с соблюдением всех предусмотренных законом церемоний. Однако преобладающая часть книги содержит немало такого, что оскорбительно для истинной морали, ниспровергает похвальные обычаи, попирает законы и объявляет пустыми самые непреложные обязательства человека перед обществом вот почему романы столь опасны для добродетели.
- Но позвольте, - возразят некоторые. - Сочинители этих романов помышляли лишь о том, чтобы представить порок наказанным, а добродетель вознагражденной. Согласен. Но заметит ли большинство читателей эти кары и награды? Не будет ли их внимание отвлечено совсем иным? И можно ли представить, что искусство, с которым автор старается внушить любовь к добродетели, окажется сильнее тех соблазнительных мыслей, которые влекут к распущенности? Чтобы внушить добродетель с помощью столь ненадежного средства, автор должен быть философом и притом весьма выдающимся, но много ли сыщется в наш век таких философов?
Избегай книг, где порок выступает в личине добродетели; ищи мудрости и знаний и никогда не обольщайся тем, будто ты обрел их. Человек МУДР до тех пор, пока продолжает поиски мудрости, но стоит ему только однажды вообразить, будто он уже достиг желанной цели, как он превращается в глупца. Ищи добродетель, уподобившись слепцу, который не сделает шагу, не ощупав дорогу.
а рассудительность - кормило. Без последнего корабль - игрушка любой волны и может погибнуть при небольшом ненастье. Короче говоря, безвестность и нищета порождают рвение и бережливость, рвение и бережливость порождают богатство и почет, богатство и почет порождают гордость и роскошь, а гордость и роскошь - скверну и праздность, а скверна и праздность вновь порождают нищету и безвестность. Таковы метаморфозы жизни.
Прощай!
Примечания
1...за исключением романов... - Эта филиппика против современных романов является почти дословным пересказом морального трактата, помещенного у Дю Альда, автор которого не назван (II, 58). Двумя годами ранее (13. I-1759) в письме к брату Генри Голдсмит решительно настаивает, чтобы тот оберегал своего сына от чтения романов, "потому что они изображают красоту в более привлекательном виде, чем это бывает в жизни, и рисуют счастье, которое человеку не суждено испытать" (CL 60).