Родимое пятнышко

РОДИМОЕ ПЯТНЫШКО.

Во второй половине прошлаго столетiя жилъ на свете ученый, глубоко изучившiй все отрасли естествознанiя. Не задолго до того времени, къ которому относится нашъ разсказъ, онъ убедился, что сила нравственнаго сродства несравненно могущественнее всякаго сродства химическаго. Другими словами: онъ оставилъ лабораторiю на попеченiе своего помощника, смылъ съ своего красиваго лица следы копоти и дыма, свелъ пятна кислоты и другихъ едкихъ веществъ, покрывавшiя его руки, и вступилъ въ бракъ съ прелестной молодой девушкою.

Въ то время, когда открытiе электричества и другихъ ему подобныхъ явленiй природы было еще внове и казалось надежнымъ путемъ къ мiру чудесъ, случалось нередко, что любовь къ науке, по своей глубине и всепоглощающей силе, соперничествовала съ любовью къ женщине. Умъ, воображенiе, самое сердце находили обильную пищу въ изследованiяхъ, которыя, по мненiю тогдашнихъ ученыхъ, должны были расширить кругъ человеческаго могущества.

Мы не знаемъ, былъ ли Альмиръ до такой степени убежденъ въ томъ, что настаетъ пора полнаго преобладанiя человека надъ природою, но, во всякомъ случае, онъ предался наукамъ такъ искренно и глубоко, что врядъ ли какая нибудь другая страсть могла когда либо отвлечь его отъ нихъ совершенно. Любовь къ молодой жене, конечно, могла одержать верхъ; но это могло случиться только тогда, когда бы она слилась въ немъ, такъ сказать, съ любовью къ науке и заимствовала у нея новую силу.

Какъ бы то ни было, Альмиръ вступилъ въ бракъ, последствiя котораго были самыя странныя и необыкновенныя. Разъ както, вскоре после свадьбы, сиделъ онъ подле жены. Въ немъ заметно было сильное волненiе; волненiе это возростало все более и более и наконецъ сделалось такъ велико, что онъ вынужденъ былъ заговорить.

- Жоржина, сказалъ онъ: - приходила ли тебе когда нибудь въ голову мысль избавиться отъ значка, который у тебя на щеке?

- Решительно никогда, отвечала Жоржина съ улыбкою; но, заметивъ, что онъ смотритъ пасмурно и угрюмо, она покраснела и прибавила: - сказать правду, мне такъ часто говорили, что это пятнышко служитъ украшенiемъ, что я и теперь имею глупость верить этому.

- На всякомъ другомъ лице, можетъ быть, - но ужь никакъ не на твоемъ. Милая Жоржина, ты создана такъ прекрасно, что этотъ ничтожный недостатокъ - я, впрочемъ, не знаю, можно ли еще его назвать недостаткомъ: можетъ быть, это также своего рода красота - оскорбляетъ меня, потому что служитъ лучшимъ доказательствомъ того, что на земле нетъ полнаго совершенства.

- Оскорбляетъ васъ! вскричала Жоржина, глубоко Обиженная. - Сначала она покраснела отъ досады, потомъ заплакала. - Зачемъ же вы взяли меня изъ родительскаго дома? сказала она, заливаясь слезами. Вы не можете любить того, что васъ оскорбляетъ.

Чтобы объяснить этотъ разговоръ, мы должны заметить, что у молодой женщины, на самой средине левой щеки, былъ странный знакъ. Когда она была совершенно спокойна и ничто не возмущало ея лица, этотъ розоваго цвета знакъ почти сливался съ цветомъ щеки. Когда Жоржина краснела, онъ становился еще незаметнее и наконецъ исчезалъ совершенно, когда приливъ крови оживлялъ ея щоки яркимъ румянцемъ. Но когда она бледнела отъ страха или волненiя, знакъ обозначался ярко, какъ красное пятно на беломъ снеге, и приводилъ Альмира въ тайный трепетъ. Онъ имелъ видъ ручки, - ручки пигмея самой мелкой породы. Обожатели Жоржины говорили, что Фея коснулась своей маленькой ручкой щеки ребенка въ ту минуту, когда онъ родился, и оставила на ней легкiй следъ, какъ таинственный залогъ той магической власти, которую красавица должна была прiобрести надъ всеми сердцами. Многiе изъ нихъ ценою жизни готовы были купить завидное право прижать къ устамъ эту таинственную ручку. Мы должны, впрочемъ, сказать правду: знакъ этотъ производилъ впечатленiе весьма различное, смотря но характеру техъ, которые видели его. Были особы такiя взыскательныя - разумеется, между женщинами - которыя уверяли, что эта кровавая ручка - такъ обыкновенно оне называли ее - уничтожала совершенно всю прелесть лица Жоржины и даже делала его безобразнымъ. Но, по мненiю этихъ строгихъ судей, голубоватыя жилки, встречающiяся въ мраморахъ самой чистейшей белизны, могутъ, пожалуй, сделать изъ превосходнейшей античной статуи безобразное чудовище. Что же касается до ценителей другого пола, то одни изъ нихъ въ родимомъ пятнышке находили новый предметъ удивленiя; другiе же, не разделяя этого удивленiя, желали, чтобы пятнышка не было, потому что тогда бы Жоржина могла служить идеаломъ совершеннейшей красоты, безъ малейшей тени недостатка. После свадьбы - до техъ поръ Альмиръ не обращалъ на родинку никакого вниманiя - онъ почувствовалъ, что принадлежитъ къ числу последнихъ.

Если бы Жоржина была не такъ прекрасна, если бы демонъ зависти могъ открыть въ ней еще другой какой нибудь недостатокъ, то странная прелесть минiатюрной ручки, то обрисованной чуть-чуть, то совершенно исчезавшей и снова выступавшей ярче и живее, смотря по впечатленiямъ, волновавшимъ сердце красавицы, могла бы еще увеличить любовь Альмира. Но, видя, что жена его могла бы служить образцомъ безукоризненной красоты, если бы не родинка, Альмиръ никакъ не могъ помирится съ этимъ недостаткомъ: съ каждымъ днемъ онъ становился для него все более и более невыносимымъ. Это былъ роковой знакъ, который природа, такъ или иначе, безпощадно и неизгладимо налагаетъ на все свои произведенiя, чтобы показать, что все они созданы только на время, исчезнутъ, уничтожатся, и что всякое совершенство на земле достигается трудомъ и страданiемъ. Красная ручка казалась ему страшнымъ символомъ неизбежныхъ и тяжкихъ объятiй, въ которыхъ смерть сжимаетъ все, что только есть на земле прекраснаго и благороднаго, все низводя на степень ничтожества и праха. Роковой знакъ какъ будто говорилъ ему, что и его жена, его прекрасная Жоржина, подчинена греху, заботамъ, разрушенiю и смерти; скоро его мрачное воображенiе придало родимому пятнышку страшное значенiе, и никогда душевная красота Жоржины не доставляла ему столько наслажденiй, сколько страданiй и мученiй доставала ему эта роковая родинка.

Въ минуты самыя счастливыя и сладкiя, невольно и даже вопреки принятой решимости, онъ возвращался къ одному и тому же предмету. Сначала родимое пятнышко не имело въ его глазахъ особенной важности, но потомъ, мало по малу, мысль о немъ слилась со всеми его идеями и стремленiями и наконецъ сделалась исключительною, преобладающею мыслью. Съ самого утра, открывая глаза, онъ замечалъ на прелестномъ лице жены роковой знакъ несовершенства; а вечеромъ, когда они сидели у огня, глаза его невольно и украдкой обращались на ея лицо, и передъ нимъ, какъ дрожащее пламя огня, мелькала роковая ручка, и ему казалось, что смерть наложила свою печать на прелестное лице обожаемой имъ женщины. Отъ этихъ взглядовъ Жоржине становилось страшно. Заметивъ, что онъ наблюдаетъ за нею, молчаливый и мрачный, она бледнела какъ смерть, И, посреди этой матовой белизны, красная ручка выступала ярко, какъ рубиновый барельефъ на беломъ мраморномъ поле.

Разъ вечеромъ, въ ту позднюю пору, когда светъ лампы такъ ослабелъ, что родимое пятнышко на щеке бедной женщины было только чуть-чуть заметно, она сама, въ первый разъ, решилась заговорить о немъ.

- Помнишь ли ты, милый Альмиръ, сказала она, стараясь улыбнуться: - страшный сонъ, который ты виделъ прошедшую ночь? Тебе приснилась моя несчастная родинка.

- Нетъ, совершенно не помню, отвечалъ Альмиръ, вздрогнувъ.

Потомъ, желая скрыть внутреннее волненiе, онъ прибавилъ, сухимъ и холоднымъ тономъ:

- Очень можетъ быть, впрочемъ, что она действительно мне приснилась, потому что передъ темъ я много о ней думалъ.

- Тебе снилось, продолжала Жоржпна поспешно: она боялась, чтобы слезы не помешали ей говорить: - о, это было страшное сновиденiе!... Я удивляюсь, какъ ты забылъ его. Какъ можно забыть эти слова: она проникаетъ до самого сердца.... а между темъ ее нужно вырвать, стереть....

Болезнь души очевидна, когда сонъ не можетъ удержать страшныхъ призраковъ въ границахъ своихъ мрачныхъ владенiй, когда они вырываются на волю и отравляютъ нашу жизнь, открывая тайны, которыя насъ тревожатъ. Альмиръ вспомнилъ свое сновиденiе. Ему снилось, что онъ, при помощи Аминадаба, пробовалъ снять родинку со щеки Жоржины. Но чемъ глубже вонзалъ онъ ножъ, темъ глубже опускался роковой знакъ, такъ что наконецъ онъ проникъ до самого сердца: неумолимый, онъ хотелъ вырвать его и оттуда.

Когда все подробности страшнаго сновиденiя возникли въ памяти Альмира, онъ смутился какъ преступникъ. Истина часто является намъ подъ покровомъ сна и безжалостно раскрываетъ передъ нами то, чего мы не замечали и въ чемъ она боялась показаться на яву. До техъ поръ Альмиръ и не подозревалъ, какую неотразимую власть прiобрела эта мысль надъ его умомъ, и какъ трудно будетъ ему возстановить свое прежнее спокойствiе и счастiе.

- Альмиръ, сказала Жоржина, торжественнымъ голосомъ: - я не знаю, чемъ можетъ кончиться эта операцiя. Можетъ быть, следствiемъ ея будетъ неизлечимая болезнь, можетъ быть, эта родинка неразрывно связана съ моимъ существованiемъ; но я на все готова. Скажи же мне, есть ли средство свести, во что бы то ни стало, роковой знакъ, который напечатлелся на моей щеке прежде, чемъ я увидела светъ Божiй?

- Милая Жоржина, я много думалъ объ этомъ предмете, сказалъ Альмиръ съ живостiю: - и совершенно убедился, что есть возможность свести эту родинку.

- Если это возможно, то попробуй, какъ бы ни было это опасно. Я не боюсь опасности, потому что жизнь - до техъ поръ, пока этотъ роковой знакъ будетъ возбуждать въ тебе отвращенiе и ужасъ - будетъ для меня тяжкой ношей, отъ которой я избавлюсь съ радостiю. Сними же съ меня этотъ страшный знакъ или лиши меня жизни. Ты великiй ученый: какъ же не снять тебе ничтожнаго, маленькаго пятнышка, которое я могу закрыть двумя пальцами? Ты долженъ это сделать для твоего собственнаго спокойствiя; ты долженъ спасти разсудокъ твоей несчастной Жоржиныi...

- Благородный, безценный, милый другъ! вскричалъ Альмиръ въ порыве восторга: - не сомневайся въ моемъ искусстве. Я посвятилъ на это лучшiя силы души и ума. Жоржина! ты заставила меня проникнуть въ самое сердце науки: я чувствую теперь себя въ силахъ сделать изъ тебя идеалъ совершенства... и какая радость, какое торжество будетъ тогда, когда я исправлю недостатокъ, который природа допустила въ прекраснейшемъ изъ своихъ произведенiй! Пигмалiонъ, въ ту минуту, когда оживилась его статуя, не испытывалъ восторга, который суждено испытать мне.

- Итакъ, это решено, сказала Жоржина, стараясь улыбнуться. - Смотри же, Альмиръ, не щади меня, если бы даже роковой знакъ укрылся ко мне въ самое сердце.

Альмиръ нежно поцаловалъ ее въ щоку - правую щоку, а не ту, на которой отпечатлелась красная ручка.

На другой день Альмиръ сообщилъ Жоржине придуманный имъ планъ: онъ решился посвятить все свое время и все свои силы этому важному занятiю и въ то же время хотелъ, чтобы Жоржина пользовалась совершеннымъ спокойствiемъ, необходимымъ для успеха. Съ этой целью они положили перейти въ огромные покои, где прежде помещалась лабораторiя Альмира. Тамъ, во время трудолюбивой молодости, совершилъ онъ те открытiя, которыя возбудили удивленiе во всехъ ученыхъ обществахъ Европы. Тамъ, въ уединенной тишине лабораторiи, бледный физикъ трудился надъ изученiемъ явленiй самыхъ возвышенныхъ слоевъ атмосферы небесной и самыхъ глубокихъ пластовъ земли; тамъ онъ открылъ причины образованiя волкановъ, проникъ въ тайны происхожденiя ключей и источниковъ, определилъ, отчего одни изъ нихъ вытекаютъ изъ недръ черной земли горячей и чистой струею, а другiе заключаютъ въ себе благотворныя, целебныя свойства. Тамъ же, въ самую раннюю эпоху юности, изучалъ онъ строенiе человеческаго тела. Альмиръ давно уже отказался отъ этихъ последнихъ изследованiй, невольно сознавъ ту истину, передъ которой рано или поздно становится втупикъ каждый ученый: онъ убедился, что наша общая мать-природа, работая и трудясь весело и беззаботно, при яркомъ дневномъ свете, въ то же время заботится хранить свои тайны и, несмотря на свою видимую, безпечную откровенность, скрываетъ отъ насъ все, кроме результатовъ. Правда, она даетъ намъ полную свободу разрушать, но редко дозволяетъ возстановлять разрушенное. Альмиръ снова принялся за покинутыя наблюденiя, но уже не съ той целью, какъ прежде: онъ взялся теперь за нихъ только потому, что они заключали въ себе много физiологическихъ истинъ и лежали на пути, по которому онъ долженъ былъ следовать для достиженiя новой цели.

Жоржина содрогнулась отъ ужаса въ ту минуту, когда должна была переступить черезъ порогъ лабораторiи. Чтобы успокоить ее, Альмиръ весело посмотрелъ на нее; но, заметивъ, что родимый знакъ на ея бледной щеке обозначился съ поразительной яркостiю, онъ не могъ подавить въ себе судорожнаго движенiя. Жоржина упала въ обморокъ.

- Амниадабъ! Аминадабъ! вскричалъ Альмиръ, топая ногами.

На крикъ его явился человекъ небольшого роста, но необыкновенно сильнаго сложенiя; жосткiе, косматые волосы длинными прядями ниспадали на его лицо, почерневшее отъ дыма и копоти. Аминадабъ - такъ его звали - былъ помощникъ Альмира съ самого начала его ученой каррьеры. Механическая точность и изумительная ловкость, съ которой онъ исполнялъ самые сложные опыты, нимало не понимая ихъ цели и назначенiя, были необходимы Альмиру при его практическихъ занятiяхъ. Его изумительная сила, косматые волосы и закоптелое лицо, носившее невыразимую печать глубокаго матерiализма, делали изъ него представителя физической природы человека, между темъ какъ Альмиръ, стройный и высокiй, съ лицомъ бледнымъ и полнымъ ума и выраженiя, могъ служить типомъ природы нравственной.

- Отвори двери будуара, сказалъ Альмиръ: - и зажги курительную свечку,

Аминадабъ поспешилъ исполнить его приказанiе. Комната тотчасъ же наполнилась восхитительнымъ и возбуждающимъ ароматомъ, который привелъ въ чувство Жоржину. Она открыла глаза, огляделась крутомъ и увидела очаровательную картину. Альмиръ превратилъ мрачныя и закоптелыя комнаты, въ которыхъ провелъ лучшiе года своей жизни надъ изученiемъ таинственныхъ явленiй природы, въ великолепный будуаръ, достойный быть жилищемъ красавицы. Голыя стены покрылись роскошными тканями, придающими комнатамъ видъ величiя и красоты, котораго никакое другое украшенiе не въ состоянiи придать имъ; широкiя складки этихъ тяжелыхъ тканей, разстилаясь сверху до низу, скрывали резкiя линiи угловъ и, казалось, заключали въ себе пространство, взятое изъ безконечности. Жоржина могла подумать, что она несется на облакахъ по воздуху. Альмиръ удалилъ солнечный светъ, потому что онъ могъ мешать химическимъ процессамъ, и заменилъ ихъ матовымъ блескомъ лампъ, разноцветные огни которыхъ разливали слабое розовое сiянiе. Въ ту минуту, когда Жоржина открыла глаза, онъ стоялъ передъ нею на коленяхъ и смотрелъ на нее внимательно, но безъ всякаго страха: онъ былъ уверенъ въ себе.

- Где я?... Да, знаю - помню, сказала Жоржина слабымъ и дрожащимъ голосомъ.

И она поднесла руку къ щеке, чтобы скрыть отъ глазъ мужа роковой знакъ.

- Успокойся, милый другъ, сказалъ Альмиръ. - Не бойся меня. Поверь мне, Жоржина, я доволенъ, что въ тебе есть хоть одинъ недостатокъ: я уничтожу его, онъ исчезнетъ, и тогда какъ мы будемъ счастливы, веселы!

- Сжалься, сжалься надо мною, продолжала она умоляющимъ голосомъ. - Ради Бога, не гляди на меня такъ. Я не могу забыть, какъ ты содрогнулся отъ ужаса и отвращенiя!

Чтобы успокоить ее и облегчить ея умъ отъ тягостныхъ мыслей, Альмиръ сталъ показывать ей разныя интересныя явленiя, открытыя имъ на трудномъ пути науки. Воздушные образы, призраки, лишенные определенныхъ формъ, замелькали и закружились передъ ея глазами, оставляя легкiй, смутный следъ въ лучахъ розоваго полу-света, озарявшаго комнату. Жоржина понимала, впрочемъ, отчасти, какимъ образомъ производятся эти оптическiя явленiя. Когда она насмотрелась на это зрелище, Альмиръ попросилъ ее взглянуть на вазу, наполненную землею. Жоржина взглянула неохотно, разсеянно; но она была прiятно изумлена, когда изъ земли вдругъ выступилъ отростокъ... потомъ вытянулся тонкiй стебель... постепенно распустились листья.... и посреди нихъ развернулся восхитительный цветокъ.

- Это просто колдовство! вскричала Жоржина: - я не смею дотронуться до него.

- Сорви поскорей, сказалъ Альмиръ: - и понюхай, пока онъ еще цвететъ. Черезъ несколько секундъ цветокъ завянетъ.

- Растворъ былъ слишкомъ силенъ, сказалъ Альмиръ задумчиво.

Чтобы поправиться, онъ предложилъ жене снять съ нея портретъ посредствомъ снаряда, придуманнаго имъ самимъ. Снарядъ состоялъ изъ полированной металлической дощечки, на которой, отъ действiя солнечныхъ лучей, долженъ былъ обозначиться образъ Жоржины. Она согласилась очень охотно - когда портретъ былъ конченъ, она взглянула и ужаснулась: черты ея лица обозначались смутно черными пятнами, а вместо щеки вышла одна маленькая ручка. Альмиръ схватилъ дощечку и бросилъ въ сосудъ, наполненный кислотою.

Скоро, впрочемъ, Альмиръ забылъ объ этихъ неудачныхъ опытахъ. Въ минуты, свободныя отъ трудовъ и занятiй, усталый и измученный, приходилъ онъ къ Жоржине и въ ея присутствiи почерпалъ новыя силы. Онъ говорилъ ей много и горячо о могуществе своей науки и разсказалъ исторiю длиннаго ряда алхимиковъ, столько вековъ трудившихся надъ открытiемъ философскаго камня, посредствомъ котораго они надеялись извлекать золото изъ самыхъ жалкихъ и негодныхъ веществъ. Альмиръ, по видимому, былъ вполне убежденъ, что открытiе универсальнаго начала, столь долго и тщетно отъискиваемаго, вовсе не выходило изъ пределовъ возможности; но въ то же время онъ полагалъ, что достигнуть этого могущества можетъ только человекъ глубоко ученый и одаренный возвышенной мудростiю, которая никогда не допуститъ его воспользоваться имъ. То же самое думалъ онъ и о жизненномъ элексире. Онъ намекалъ, что отъ него совершенно зависитъ составить напитокъ, который можетъ продлить жизнь человеческую на много летъ, можетъ быть, даже навсегда; но это произвело бы въ природе такой безпорядокъ, что тотъ, кто вкусилъ бы этого напитка, сталъ бы проклинать его таинственную силу.

- Альмиръ, ужели ты говоришь это не шутя? спросила Жоржина, смотря на мужа съ удивленiемъ и страхомъ. - Ужасно обладать такой тайной, и даже мечтать о достиженiи такого могущества страшно!

- Не бойся, добрый другъ. Я не хочу ценой всеобщаго безпорядка продлить нашу земную жизнь. Но ты поймешь теперь, что мне нетрудно найти средство снять съ твоей щеки родимое пятнышко.

При этихъ словахъ Жоржина вздрогнула, какъ отъ прикосновенiя раскаленнаго железа.

Альмиръ возвратился въ лабораторiю. Лабораторiя была отделена несколькими комнатами отъ той горницы, где находилась Жоржина; несмотря на то, она слышала, какъ Альмиръ отдавалъ приказанiя Аминадабу, который отвечалъ ему голосомъ дикимъ, страннымъ, более похожимъ на рычанiе зверя, чемъ на голосъ человеческiй. Черезъ несколько часовъ Альмиръ снова пришелъ къ Жоржине и предложилъ ей посетить его кабинетъ, где онъ собралъ самые редкiе химическiе продукты и обращики сокровищь, добытыхъ изъ недръ земли. Онъ показалъ ей, между прочимъ, маленькую сткляночку, наполненную веществомъ удивительно ароматнымъ. Вещество это было безценно по своимъ благодетельнымъ свойствамъ. Альмиръ бросилъ въ воздухъ несколько капель: въ ту же минуту комната наполнилась восхитительнымъ и укрепляющимъ ароматомъ.

- А это что такое? спросила Жоржина, указывая на стклянку, наполненную жидкостiю золотистаго цвета. - Какой прекрасный цветъ! Право, я готова подумать, что это элексиръ жизни...

- Это самый сильный изъ ядовъ, когда либо существовавшихъ на земле; успокойся, милая Жоржина: благотворная сила этого вещества гораздо важнее его гибельныхъ свойствъ... Посмотри лучше на эту жидкость. Несколько капель ея, разведенныхъ въ воде, могутъ свести самыя сильныя веснушки; но растворъ более сильный остановитъ притокъ крови и сделаетъ изъ лица розоваго и цветущаго здоровьемъ бледный призракъ.

- И этимъ-то веществомъ ты хочешь помазать мне щеку? спросила Жоржина съ безпокойствомъ.

- Нетъ, отвечалъ Альмиръ: - оно оказываетъ влiянiе только на поверхность; для тебя нужно средство, которое бы действовало сильнее и проникало гораздо глубже.

Во время свиданiй съ Жоржиной, Альмиръ тщательно наблюдалъ за впечатленiями, которыя производили на нее его слова; онъ замечалъ, какъ действуютъ на нее затворническая жизнь и температура комнаты. Иногда онъ предлагалъ Жоржине такiе странные вопросы, что ей казалось, будто бы она уже испытываетъ влiянiе врачебныхъ средствъ, что она вдыхаетъ ихъ вместе съ ароматами, наполнявшими воздухъ ея комнаты, и принимаетъ ихъ въ кушаньяхъ. Ей казалось также - но это было, можетъ быть, дело одного воображенiя - что она испытываетъ во всемъ организме раздраженiе, что ощущенiе странное, необъяснимое разливается но всемъ ея жиламъ и сжимаетъ сердце и болезненно и прiятно. Когда же у нея доставало решимости посмотреться въ зеркало, то она замечала, что лицо ея бледно, какъ белая роза, - только на щеке ярко выступала красная ручка. О, тогда она ненавидела этотъ роковой знакъ более, чемъ самъ Альмиръ!

Чтобы наполнить чемъ нибудь то время, которое Альмиръ считалъ нужнымъ посвящать ученымъ изследованiямъ и разложенiямъ, Жоржина начала читать. Во многихъ старыхъ и пожелтевшихъ книгахъ, которыя составляли библiотеку Альмира, нашла она места интересныя и поэтическiя. Это были большею частiю произведенiя физиковъ среднихъ вековъ, каковы, напримеръ, Альбертъ Великiй, Корнелiй Агриппа, Парацельзъ и знаменитый творецъ "Бронзовой Головы". Все эти древнiе естествоиспытатели стояли впереди своего времени, разделяя въ то же время суеверныя понятiя той эпохи.

имъ для ея достиженiя, успехи и неудачи и обстоятельства, отъ которыхъ, по его мненiю, зависело то и другое. Книга эта могла служить исторiей и эмблемой его жизни, пылкой, честолюбивой, мечтательной и въ то же время практической и деятельной. Чемъ более читала Жоржина, темъ более увеличивались ея любовь и уваженiе къ мужу, хотя она не могла уже такъ безъусловно, какъ прежде, верить въ непогрешимость его сужденiй. Какъ ни велики были его открытiя, она не могла не заметить, что самые блистательные его успехи почти все были только неудача въ сравненiи съ темъ идеаломъ, котораго онъ предполагалъ достигнуть. Самые блестящiе его брильянты были не что иное, какъ жалкiе камешки передъ настоящими алмазами, самородными, неподражаемыми. Книга эта, наполненная описанiями открытiй, прославившихъ Альмира, была въ то же время дневникъ самый грустный и печальный. Она заключала въ себе грустную исповедь и горькое сознанiе безсилiя человека.

Мысль эта такъ глубоко огорчила Жоржину, что она опустила голову на раскрытую книгу и залилась слезами. Альмиръ засталъ ее въ такомъ положенiи.

- Опасно читать книги колдуновъ, сказалъ онъ, улыбаясь, хотя на лице его въ то же время заметны были безпокойство и неудовольствiе. - Въ этой книге, Жоржина, есть страшныя страницы: перечитывая ихъ, я боюсь потерять разсудокъ. Берегись: оне могутъ повредить тебе.

- Оне возвысили тебя въ моихъ глазахъ, отвечала Жоржина.

- Подождй конца этихъ опытовъ: тогда можешь удивляться мне, если хочешь. Я буду считать себя достойнымъ удивленiя тогда только, когда успехъ увенчаетъ мои труды.... А теперь я пришелъ послушать тебя: спой мне что нибудь, мой ангелъ.

жизнь скоро кончится, и что онъ совершенно убежденъ въ успехе. Едва только онъ вышелъ, Жоржина почувствовала непреодолимое желанiе следовать за нимъ. Она забыла сказать ему, что въ продолженiе двухъ уже или трехъ последнихъ дней она замечала въ себе что-то необыкновенное въ томъ месте, где у нея была родинка; она испытывала странное ощущенiе: это была не боль, а какое-то раздраженiе, распространявшее безпокойство во всемъ ея организме. Она последовала за Альмиромъ и въ первый разъ вошла сама въ его лабораторiю.

Прежде всего поразила ея взоры огромная печь - неутомимый, пылкiй, весь раскрасневшiйся отъ огня работникъ, который, повидимому, калился на очаге несколько вековъ сряду: такъ много сажи накопилось на всей его поверхности. Въ ту минуту на очаге стоялъ аппаратъ для перегонки жидкостей. Вся комната была уставлена ретортами, кубами, цилиндрами, ступками и другими химическими снарядами. Тутъ же стояла, на случай надобности, и электрическая машина. Воздухъ былъ тяжелъ, удушливъ и наполненъ газами, извлеченными изъ веществъ, терзаемыхъ и мучимыхъ наукою. Строгая простота въ убранстве, голыя стены, каменный полъ - странно поразили Жоржину, привыкшую къ фантастической роскоши своего будуара. Но более всего поразилъ ее самъ Альмиръ: онъ приковалъ къ себе все ея вниманiе. Онъ былъ бледенъ какъ смерть, встревоженъ, взволнованъ и, наклонясь къ огню, следилъ за ходомъ процесса съ такимъ напряженнымъ вниманiемъ, какъ будто бы жидкость, которую онъ перегонялъ, слилась съ его жизнью и должна была превратиться въ напитокъ вечнаго блаженства или вечныхъ страданiй. Не было въ немъ и следовъ той уверенности и веселаго вида, которые онъ принималъ на себя, чтобы ободрить Жоржину.

- Будь теперь внимательнее, Аминадабъ! Осторожнее, жалкая машина! Осторожнее! шепталъ Альмиръ про себя.

- Ге! ге! прорычалъ Аминадабъ: - посмотри, господинъ....

его пальцевъ.

любопытная.... уйди сейчасъ же!

- Нетъ, Альмиръ, сказала Жоржина, съ благородною гордостiю: - не ты, а я должна жаловаться. Ты сомневаешься и не доверяешь жене своей. Ты тщательно скрывалъ отъ меня безпокойство, съ которымъ следишь за ходомъ опытовъ. Напрасно, другъ мой, ты составилъ обо мне такое жалкое мненiе. Открой мне опасности, угрожающiя намъ, въ случае неудачи; я не страшусь ихъ: мои опасенiя гораздо легче твоихъ.

- Нетъ, Жоржина, возразилъ Альмиръ, съ нетерпенiемъ. - Этого никогда не будетъ.

- Пусть будетъ по твоему, отвечала она, спокойно. - Я выпью все, что тебе угодно; даже я выпила бы и ядъ, который твоя рука поднесла бы мне.

- Жоржина, ангелъ мой! вскричалъ Альмиръ, глубоко тронутый. - До сихъ поръ я еще не зналъ всей силы и величiя твоей души. Теперь я не хочу ничего скрывать отъ тебя. Знай же, что твоя родинка - это маленькое пятнышко на поверхности кожи, по видимому, такое ничтожное, слилось совсемъ твоимъ существомъ и соединено съ нимъ такъ сильно, какъ я никогда не полагалъ. Я давалъ уже тебе разныя средства, сильныя и действительныя; но они не произвели на тебя никакого, действiя. Теперь остается испытать еще одно только средство. Если оно не удастся, мы погибли.

- Средство это очень опасно, Жоржина, отвечалъ Альмиръ, тихимъ голосомъ.

- Опасно! Я страшусь только одного - чтобы этотъ страшный знакъ не остался на моей щеке вечно. Сними его, сними, во что бы то ни стало - а не то мы оба сойдемъ съ ума!...

- Ты говоришь правду, сказалъ Альмиръ, печально. - Теперь, другъ мой, ступай къ себе. Еще несколько времени, и мы сделаемъ последнiй опытъ.

Альмиръ проводилъ жену до ея комнаты и простился съ ней тихо и печально; грусть эта лучше всякихъ словъ свидетельствовала о важности приготовленiй, которыми онъ хотелъ заняться. Когда онъ ушелъ, Жоржина предалась мечтамъ. Она желала отъ всей души, чтобы мечта Альмира осуществилась - хоть на одно мгновенiе. Она поняла, что только на одно мгновенiе это и возможно.

бледность эта происходила не столько отъ страха или сомненiя, сколько отъ сильнаго умственнаго напряженiя.

- Перегонка удалась совершенно, сказалъ онъ, отвечая на взглядъ Жоржины. - Если наука не обманываетъ меня, успехъ будетъ полный. Благотворная сила этого напитка не подлежитъ сомненiю. Посмотри, какъ подействуетъ онъ на это растенiе.

На окне стоялъ геранiумъ, листья котораго были покрыты жолтыми пятнами. Альмиръ пролилъ несколько капель драгоценной жидкости на изсохшую землю. Черезъ несколько мгновенiй, когда корни цветка втянули въ себя благотворную влагу, безобразныя пятна исчезли, листья ожили и ярко зазеленели.

- Мне ненужно доказательствъ, сказала спокойно Жоржина. - Дай мне сосудъ. Я совершенно полагаюсь на твое слово и готова на все.

- Пей же, благородное созданiе! вскричалъ Альмиръ, въ порыве восторженнаго удивленiя.

- Какой чудесный напитокъ! сказала она, съ тихой улыбкой. - Онъ удивительно сладокъ и ароматенъ. Онъ утолилъ мучительную жажду, томившую меня въ продолженiе несколькихъ дней Теперь, милый другъ, дай мне уснуть. Я устала, мне нужно отдохнуть: голова моя клонится на грудь какъ лепестки розы, припадающiе къ ложу, после солнечнаго заката.

Она проговорила последнiя слова съ трудомъ, какъ будто бы ей стоило большихъ усилiй произнести эти медленные, замирающiе звуки, и погрузилась въ глубокiй сонъ. Альмиръ селъ подле жены и смотрелъ на нее съ мучительнымъ безпокойствомъ. Въ немъ заметна была, впрочемъ, легкая тень пытливаго и безстрашнаго любопытства, свойственнаго всемъ ученымъ. Ничто не ускользало отъ его зоркаго глаза. Румянецъ на щеке, малейшая неровность въ дыханiи, дрожанiе ресницы, дрожь во всемъ теле, - все замечалъ онъ и записывалъ въ фолiантъ. Каждая страница этой книги была отмечена глубокой мыслiю, но на последней странице сосредоточились мысли многихъ летъ.

Время отъ времени Альмиръ, съ невольнымъ трепетомъ, посматривалъ на родимое пятнышко и вдругъ, уступая странному и непонятному побужденiю, наклонился и поцаловалъ его. Но въ ту же минуту почувствовалъ онъ глубокое отвращенiе. Жоржина сделала безпокойное движенiе, легкiй стонъ - какъ упрекъ - вырвался изъ ея груди. Альмиръ продолжалъ наблюдать но прежнему съ напряженнымъ вниманiемъ, и вотъ онъ заметилъ, что прекрасная ручка, сначала такъ ярко выступавшая на бледной щеке Жоржины, начала бледнеть, гаснуть, исчезать. Присутствiе этой родинки было ужасно, но еще ужаснее она исчезла. Посмотрите на угасающую радугу, и вы поймете, какъ исчезъ этотъ таинственный знакъ.

- Онъ исчезаетъ, гаснетъ; вотъ онъ исчезъ почти совершенно, говорилъ Альмиръ, въ порыве невыразимаго восторга. - Теперь онъ едва заметенъ.... Победа! победа! Страшный зпакъ потерялъ свою роковую силу. Малейшiй приливъ крови къ щеке, и онъ исчезнетъ совершенно. Но отчего такъ бледна Жоржина?

- Смейся! вскричалъ Альмиръ, въ изступленiи: - веселись и смейся: ты прiобрелъ право смеяться!

прежде такъ ярко выступавшiй и затмевавшiй ея счастiе, теперь былъ едва заметенъ. Но почти въ ту же минуту она устремила глаза свои на мужа, съ неизъяснимой тоской и безпокойствомъ.

- Бедный Альмиръ! прошептала она.

- Бедный!... Нетъ, Жоржина, богатый! счастливый! вскричалъ онъ. - Труды мои увенчались полнымъ успехомъ

Увы! она говорила правду. Роковой знакъ былъ неразрывно связанъ съ ея жизнью: это была какъ бы таинственная связь, соединявшая ея душу съ смертной оболочкой. Въ ту минуту, когда последнiй красноватый оттенокъ родимаго пятнышка - единственнаго недостатка прекраснаго лица - исчезъ съ ея щеки, душа Жоржины оставила земную оболочку и улетела въ небо. Если бы Альмиръ былъ благоразумнее, онъ не отвергъ бы добровольно счастiя, которое могло бы наполнить жизнь его невыразимымъ блаженствомъ. Къ несчастiю, онъ занятъ былъ однимъ Настоящимъ. Онъ ничего не виделъ за пределами мрачныхъ владенiй Времени и, не умея заранее жить въ Вечности, не могъ найти въ Настоящемъ совершенства Будущаго....