Завоевание рая.
Глава IV. Господин да ла Бурдоннэ

Глава IV
ГОСПОДИН ДЕ ЛА БУРДОННЭ

Кержан вскрикнул от радости, увидя маркиза де Бюсси, возвратившегося в Мадрас.

- Как я о вас беспокоился! - воскликнул он. - Я терялся в догадках относительно вашего продолжительного отсутствия. Но, слава Богу, вы живы; и мне не приходится оплакивать моего нового друга.

Бюсси с чувством протянул руку Кержану.

- Однако вы были в опасности, - сказал последний, заметив руку на перевязи и бледность молодого офицера.

Маркиз рассказал ему о своих приключениях; и Кержан приходил в изумление, следя за рассказом с лихорадочным вниманием.

- Если б я слышал этот рассказ не из собственных ваших уст, - сказал он, когда Бюсси замолчал, - я счел бы его за вымысел: так это приключение походит на роман.

- На роман, слишком скоро кончившийся, - сказал Бюсси со вздохом. - Теперь же, скажите мне, что здесь творится?

- Ах, друг мой, черт его знает! Что касается меня, то я закрываю глаза, чтобы ничего не видеть: до того я боюсь понять происходящее.

- Вы пугаете меня! Разве наша победа ускользнула от нас?

- Не совсем так; но то, что я предвидел, увы! совершается. Гордость и, я сильно боюсь, что еще что-нибудь худшее, низвергает с пьедестала героя, который привел нас.

- Командира?

- Пойдемте! Я расскажу вам все.

Кержан увлек своего товарища к одному из городских домов, где он жил.

- Я позволил себе, дорогой Бюсси, - говорил он ему дорогой, - распорядиться перенести ваши вещи в это жилище, которое мне отвели на время нашего пребывания здесь. Я рассчитывал поселиться в нем с вами. Если вам такой план не нравится, простите мне, пожалуйста.

- Я вам очень обязан: вы меня смущаете своей заботливостью, которую я так мало заслужил.

Выстроенный по-европейски дом, к которому направлялся Кержан, находился на Казенной площади, почти напротив дворца Николая Морса; в последнем расположился французский командир со своим генеральным штабом.

Когда оба молодых человека удобно уселись в одной из комнат, с прохладительными напитками, и когда "панка", большой веер, привязанный к потолку и приводимый в движение негром, находившимся в соседней комнате, стал освежать воздух, чтобы умерить невыносимую жару, Кержан начал рассказывать:

- Как вам известно, город капитулировал и наша победа была полной. Мой дядя, Дюплэ, поздравляя военачальника с успехом, посоветовал ему главным образом спасти крепость и употребить все средства, чтобы разрушить торговые заведения наших противников. Но адмирал не любит слушаться советов; и вот, после многих тайных совещаний его с губернатором Морсом и английским генеральным штабом, стал распространяться слух о подписании договора насчет капитуляции и выкупа.

- Это верно. Верховный совет Пондишери, на котором председательствует мой дядя, в качестве губернатора Индии, выставил адмиралу всевозможные доводы, чтоб убедить его, что этот столь пагубный договор о выкупе ничего не стоит, если даже будут выполнены все его обязательства, так как он заключен с военнопленными; и что в таком случае ни одно обязательство не может быть выполнено.

- Это очевидно.

- Это очевидно для всех, кроме г-на де ла Бурдоннэ, так как он остался глух ко всем советам. Для меня ясно, что он получил от англичан миллион, с условием возвратить город за цену призрачного выкупа и что этот миллион уже в верных руках.

Бюсси встал, бледный и дрожащий от негодования.

- Ах, сударь! Возьмите назад ваши слова! Не обвиняйте в такой низости француза, подобного героя, или я буду считать себя оскорбленным вместе с ним.

- Я еще больше люблю вас за ваш великолепный гнев, - сказал невозмутимо Кержан. - Но я ни слова не могу взять назад, потому что говорю не на ветер. Наш герой - корсар, вот и все.

- Но, в конце концов, какие же у вас доказательства?

- Слушайте! - сказал Кержан, глотая замороженный щербет. - Четыре самых богатых банкира из армян были арестованы как заложники; вдруг их отпустили. Англичане говорят открыто, что "их послали за маленьким подарком для генерала".

- Англичане выдумали эту клевету.

- Я знаю еще лучше, или, пожалуй, хуже, - сказал Кержан.

- Так как мой кошелек был почти пуст, - что часто с ним случается, - а меня обуревали тысячи желаний, которые мне хотелось удовлетворить, то мне пришло в голову пойти к одному еврею в Мадрасе, о котором я слышал, и заключить через его посредство один из тех несчастных займов, которые разоряют семейства. К счастью для меня, еврей был в очень дурном расположении духа и вовсе не намерен был открывать мне своей мошны. Мне ужасно было досадно на эту неудачу; но я ничего не мог добиться от жида, кроме признания, что был сделан налог в сто тысяч пагод, чтобы заплатить французскому генералу за его снисхождение, и что на его долю пришлась огромная сумма в семь тысяч пагод - вопиющая несправедливость, которую никогда не осмелились бы совершить, если бы он был христианин или хотя бы армянин. Теперь, мой друг, хотите верьте мне, хотите нет. Если события не убедят вас, вы можете поддерживать обвинение в клевете; и я готов дать вам удовлетворение.

- Простите, - сказал Бюсси, протягивая руку молодому офицеру. - Но это был удар в сердце; я был поражен этим ужасным открытием.

Кержан крепко пожал руку своего товарища.

- Повторяю, - сказал он. - Ваше негодование увеличивает мое уважение к вам.

- Может быть, еще не все потеряно? - сказал Бюсси после долгого молчания. - Опьянение внезапным богатством, конечно, вскружило голову командиру, но он возвратится к своему долгу и образумится.

- Пора бы ему образумиться! Ведь его эскадре угрожает большая опасность на рейде Мадраса в данную минуту: скоро наступит муссон, этот период ужасных бурь, который бывает у нас ежегодно; если адмирал не уберет свои корабли, они погибнут.

- Это правда, - сказал Бюсси. - Они уже давно должны были уйти.

Это еще не все, - заметил Кержан, - Карнатикский набоб, свирепый Аллах-Верди, приказавший убить своего питомца, чтобы занять его место, скалит зубы на губернатора французской Компании и спрашивает, по какому праву он берет Мадрас? Мой дядя отвечал, что берет его, чтобы отдать ему, собираясь отдать его, разумеется, в том виде, в каком ему будет угодно, т. е. совершенно разрушенным. Но так как он присоединил к своему ответу много редких птиц и персидских кошек с голубыми глазами, то набоб временно успокоился. Однако, если город не будет возвращен в назначенное время, он снова разгневается и может броситься на нас со своей армией, как снег на голову.

Шум торопливых шагов на лестнице прервал беседу двух молодых людей. Вошел негр, в сопровождении ливрейного лакея, который передал Кержану письмо.

- А, это от моей кузины, г-жи Барнваль, - сказал он, поспешно ломая печать. Он громко прочел записку

"Приходите скорее, мой дорогой кузен: сейчас явилась депутация из Пондишери. Ее прислал Дюплэ и верховный совет".

- В дорогу! - вскричал молодой офицер, надевая шпагу. - Битва начинается. Пойдемте и вы, Бюсси: приглашение касается также и вас.

- Кто это г-жа Барнваль? - спросил последний, следуя за своим товарищем.

- Падчерица моего дяди Дюплэ. Она вышла замуж за английского коммерсанта и живет в Мадрасе. Это очаровательная женщина, истая француженка душой.

Когда они вошли в залу, где собравшиеся депутаты вели оживленную беседу, г-жа Барнваль бросилась навстречу к Кержану.

- Идите скорее, кузен! - сказала она ему тоном, в котором проглядывало сильное беспокойство, несмотря на ее веселый вид. - Мне нужен рыцарь, чтобы защитить меня: вообразите, этот страшный командир хочет овладеть моей особой, чтобы сделать меня заложницей.

Но она остановилась в изумлении, видя, что Кержан был не один.

- Маркиз Шарль Бюсси, капитан волонтеров, сказал Кержан, представляя новоприбывшего. - Это - драгоценное подкрепление, которое посылает нам Франция; он сделал мне честь стать моим другом.

- От души приветствую господина де Бюсси! - сказала она. - Он столько же наш друг, как и ваш.

И она протянула ему красивую, тонкую, белую руку; Бюсси поцеловал ее. Г-жа Барнваль была очень молода и изящна. Ее красивый костюм дополняла красная роза в волосах, напудренных под цвет инея. В углу ее хорошенького рта красовалась мушка.

- Неправда ли, сударь, какое ужасное дело? - сказала она, обращаясь к Бюсси. - Видано ли когда-нибудь подобное упорство! Но позвольте представить вам наших депутатов.

Все присутствующие подошли поздороваться с молодым офицером. Это были: генерал-майор де Бюри, в голубом костюме с красными отворотами и золотыми нашивками, который привлекал все взоры; генеральный прокурор Брхйер; инженер Парадис, храбрый и кроткий солдат, родом из Швейцарии; д'Эспремениль, Бартелеми, Дюлоран - члены верховного совета в Пондишери, де ла Туш, Шанжак и, наконец, Фриэль, переводчик и доверенное лицо Дюплэ.

Г. д'Эспремениль, пылкий и энергичный от природы, был очень взволнован. Он только что сделал предложение, которое не решались принять его более робкие товарищи, а именно, немедленно арестовать этого бунтовщика-командира, который отказывался повиноваться губернатору французской Индии.

- Разве не ему первому пришла в голову мысль покуситься на свободу госпожи Барнваль? - говорил д'Эспремениль. - О, он отлично знал, какой драгоценный залог будет у него в руках! Разве это не объявление войны, не открытый бунт?

- Как! Так это не шутка, то, что вы мне сказали, кузина? - вскричал Кержан. - Но мой дядя не мог же снести подобной вещи?

- Мой добрый отец уже ответил по этому поводу так, как должен был ответить; вы знаете, что он ставит долг выше всех других чувств. И моя мать присоединилась к нему. Они написали адмиралу, что его угроза не может их поколебать и что они сумеют пожертвовать своей привязанностью ради долга.

- Итак, господа, не будем терять ни минуты! - сказал генерал-майор, вставая. - Исполним наше поручение, и дай Бог, чтобы нам удалось окончить его миролюбиво!

Депутаты, вместе с двумя офицерами, покинули г-жу Барнваль, чтобы отправиться к командиру.

Когда они проходили по площади, адмирал смотрел в окно. Он привскочил от удивления и поспешно вошел в приемную.

- Господа! - сказал Бюри товарищам у входа в залу, где их ожидал командир. - Не забудем наставлений нашего возлюбленного губернатора, который предписывал нам прибегнуть сначала к миролюбию и вежливым речам, прежде чем воспользоваться нашими полномочиями.

- Достанется нам за нашу вежливость! - проворчал д'Эспремениль.

опершись рукой на край стола. На нем были красные панталоны, такие же чулки и голубой сюртук без фижм, с малиновыми отворотами и золотыми галунами, обшитый бургундским галуном.

Знаменитому моряку, заслужившему имя Магэ в одном славном деле, было тогда 47 лет от роду; но злокачественная лихорадка подрывала его здоровье и покрыла желтизной его лицо: оттого он казался старше своих лет. У него был горбатый нос, напоминавший клюв хищной птицы, ясный и острый взгляд, морщинистый, немного вдавленный лоб; углы тонких губ выражали презрение. На груди у него блестел орден св. Людовика.

С минуту продолжалось тяжелое молчание. Ла Бурдоннэ молча, неприязненно смотрел на прибывших, скрывая легкую дрожь смущения. Наконец он заговорил первый:

- Ну, господа, чего вы желаете и что скажете нового?

Фриэль выступил вперед и поклонился.

Командир, мы пришли в последний раз умолять вас, от имени губернатора Индии, отказаться от пагубного решения, противного выгодам нации во всех отношениях.

- A! Дело идет все об этом выкупном договоре! - вскричал ла Бурдоннэ, хмуря брови. - Ведь я уже сказал, что всякие представления по этому поводу бесполезны. Участь Мадраса решена. Хорошо я поступил или дурно, я считал в праве дать английскому губернатору капитуляцию. Неужели я - единственный полководец, который не может заключить условий с защитниками взятых им стен?.. Если бы я мог подумать, что господин Дюплэ и его совет будут ко мне так придираться, то никогда здесь не взвился бы французский флаг. Я вступил бы в местечко, взял бы с англичан дань, оставил им флаг и, пожелав спокойной ночи, уехал бы на мои острова.

- Вы поставили бы себя, сударь, в очень неловкое положение, - возразил Фриэль с некоторым нетерпением. - Ведь не вы взяли город: храбрые подданные короля жертвовали своей жизнью ради его славы, а не ради вас; они заставили бы вас поднять флаг.

Ла Бурдоннэ на минуту опустил голову, затем отыскал на столе королевскую грамоту и подал ее Фриэлю.

- Вы видите, - сказал он. - Здесь написано, что будет одобрено все, что я ни сделаю.

- Это одобрение относится лишь к вашим военным действиям. Министр не может потакать нарушению закона, а вы очень хорошо знаете, что раз французский флаг взвился над городом, он подчиняется генерал-губернатору. Как только вы вступили в город, вы должны были передать ключи от складов и казны, а также торговые книги Компании королевским комиссарам; но вы предпочли вручить их господину вашему брату.

Командир вздрогнул и заскрежетал зубами от ярости.

- Если бы я знал, кто осмеливается заподозрить меня и моего брата, - вскричал он, сжимая кулаки, - я раскроил бы ему рожу, распорол бы ему живот, растоптал бы его ногами!..

И моряк, вне себя, извергнул поток ругательств, с которыми, по грубости и силе, вряд ли мог соперничать последний из матросов.

Г-н Фриэль не смутился и возразил, немного повысив голос:

- Подозревают ли вас, сударь, я не знаю; но ваш брат слишком хорошо известен. Вам лучше было бы отдать ключи последнему офицеру, нежели ему. Книги кассы нигде не могут найти: это уже достаточно сильная улика против него, если не прямое доказательство.

Ла Бурдоннэ сделал движение, как бы желая броситься на Фриэля, но вдруг гнев его остыл: в комнату вошел посланный.

Он принес письмо от Дюплэ. Командир сел за стол и начал читать его.

В этом письме, написанном сплошь его рукой, губернатор Индии еще раз, в самых трогательных выражениях, умолял ла Бурдоннэ отказаться от этого призрачного договора, столь пагубного для интересов Франции. Он говорил с ним как брат с братом - в каждой строчке сквозило его полное бескорыстие, глубокий здравый смысл и чувство долга.

Читая это письмо, столь благородное и убедительное, ла Бурдоннэ испускал глубокие вздохи. Окончив его, он опустил голову на руки и, впав в какое-то расслабление, принялся плакать, как ребенок.

Фриэль, который из скромности отошел на несколько шагов в сторону и стоял неподвижно, скрестив руки, сделал жест изумления; депутаты обменялись взглядами, а Бюри сказал вполголоса:

Но д'Эспремениль презрительно пожал плечами.

Командир принялся ходить большими шагами в глубоком раздумье. Потом, приходя снова в какое-то непостижимое волнение, вызванное, очевидно, нервной лихорадкой, он опять принялся плакать.

- Успокойтесь, сударь! - сказал Фриэль. - Не поддавайтесь до такой степени горю; уступите нашим просьбам, и все уладится само собою.

- Нет, нет, я не могу от него отказаться! - вскричал адмирал голосом, прерываемым рыданиями. - Если нужно, пусть меня ведут на виселицу. - Он спохватился, взглянув на свой орден св. Людовика. - Я положу голову на эшафот. Я желал добра. Я думал, что имею власть, и не хотел поступать с англичанами, которых считаю молодцами, со всею строгостью. Я отвезу к подножию трона мою бескорыстную службу и мою невинность.

И слезы снова полились из глаз адмирала.

- Право, - сказал Бюсси на ухо Кержану, - мне ужасно тяжело видеть, как плачет этот неустрашимый моряк.

Но д'Эспремениль, которого эта сцена, видимо, раздражала, подошел к ла Бурдоннэ.

- Сударь, так вы твердо решились не внимать нашим просьбам?

- Ничто не заставит меня изменить решение, - отвечал командир, поднимая голову. - Я дал слово англичанам - и сдержу его.

- В таком случае, сударь, я должен сказать вам с сожалением, что мирное поручение окончено и нам остается только передать вам приказания.

Бюри выступил вперед, ла Бурдоннэ, который не знал его, при виде его красно-голубого мундира с золотыми нашивками, подумал, что он приехал из Франции. Невыразимый ужас изобразился на его лице, которое стало бледно, как его напудренный парик.

Бюри подал ему бумагу верховного совета, которая утверждала его полномочия. Затем он приказал растворить двери, так как все должны были слышать его заявление.

Капитаны кораблей и различные офицерские чины быстро наполнили комнату.

Тогда секретарь начал читать первое постановление верховного совета, объявлявшее, что договор о выкупе, заключенный ла Бурдоннэ без полномочия и к тому же с пленными, не имеющими права вступать в договоры, лишен всякого значения и потому признается несуществующим. Второе постановление учреждало провинциальный совет в форту Сен-Жорж и назначало д'Эспремениля комендантом и губернатором форта и города Мадраса.

Ла Бурдоннэ слушал с величайшим вниманием, и легкое дрожание нижней губы выдавало его страх. Но, когда он увидел, что все эти декреты исходили из Пондишери, а не из Франции, он совершенно ободрился и даже рассмеялся самоуверенно.

мне полную свободу действий.

- Вы заставляете нас еще раз повторить вам, что всякое завоеванное место подчиняется власти генерал-губернатора. Вы, который состоите также губернатором французской колонии, должны это знать лучше всякого другого.

Адмирал не знал, что ответить, и, чтобы выйти из затруднительного положения, снова поддался порыву гнева, который был далеко не искренен. Среди строгого молчания собрания снова раздались грубые оскорбления и простонародная брань. Ла Бурдоннэ воспламенялся все более и более, и его лицо сделалось красным.

- А, так вы хотите войны! - вскричал он наконец. - Вы пришли меня оскорблять; вы делаете мне вызов, оспаривая мою власть. Хорошо: пусть будет война! Будем сражаться. Посмотрим, чья возьмет.

По временам его речь путалась, потому что зубы его были расшатаны скорбутом, который он схватил во время своих геройских плаваний.

- Ко мне, мои офицеры!

И, обратясь к депутатам, сказал:

- Становитесь вы со своими, господа, по одну сторону, а я со своими стану по другую. Сюда, мои офицеры, сюда!

В собрании поднялся ропот негодования. Ла Бурдоннэ понял, что зашел слишком далеко. На миг у него закружилась голова. Ему представилось видение - Бастилия и тот эшафот, о котором он только что говорил, сам не веря этому. Но он скоро овладел собой: его ум, изобретательный на хитрости, еще не истощился.

Депутаты хранили молчание, которое ла Бурдоннэ принял за знак согласия. Он вышел в соседнюю комнату.

Через несколько минут он вернулся с бумагой в руках, которую и вручил секретарю. Тот прочел:

Г. де ла Бурдоннэ в собрании военного совета:

"Милостивые государи! Вы слышали возражение верховного совета в Пондишери и сделанное им предложение изменить слову, которое я дал господам англичанам; поэтому я собрал вас, чтобы узнать от вас, господа, должен ли я, согласившись на капитуляцию и приняв соответственные условия, сдержать честное слово, независимо от того, правильно я поступил или нет?"

"Мы все согласны, что г. де ла Бурдоннэ должен сдержать слово, данное им господам англичанам".

"Составлен на собрании военного совета, состоявшегося 2 октября 1746 года".

Следовали тридцать три подписи членов совета.

Но д'Эспремениль с нетерпением прервал перечень имен.

слово, хотя бы оно было дано врагам, и они ответят не колеблясь: да, нужно. Но попробуйте поставить вопрос как следует. Скажите им: "Я распоряжаюсь Мадрасом; его участь можно решить тремя способами - захватить город, срыть его или взять выкуп. Верховный совет Пондишери, комендант Коромандельского берега, вся нация просят меня захватить его; я один считаю более подходящим взять с него выкуп. Что вы посоветуете мне?" В ответе ваших офицеров не может быть сомнения.

- Я буду держаться того, который они подписали, - отвечал спокойно ла Бурдоннэ.

- Прекратим эту тяжелую сцену, - сказал Бюри, удерживая знаком д'Эспремениля. - Ничто не победит упрямства этого господина. Нам остается приказать офицерам и войскам этого гарнизона не очищать города Мадраса и не садиться на суда, покуда их не принудят к тому силой оружия. А теперь, господа, удалимся.

Бюри поклонился и вышел в сопровождении всех депутатов.

Очутившись на улице, д'Эспремениль схватил руки генерал-майора и сказал:

- Подобные меры немыслимы между французами.

- Ну, так, до свидания, господа, счастливо оставаться! - вскричал д'Эспремениль. - Вы вспомните о моем предсказании, когда будете сидеть под замком. Что касается меня, то я не охотник до плена и удираю.

Он пустился бежать со всех ног и скрылся из виду.

Действительно, через четверть часа Бюри и депутаты, не поторопившиеся скрыться, были арестованы по приказанию ла Бурдоннэ.