Автор: | Гуд Т., год: 1875 |
Примечание: | Перевод Д. Михаловскаго, Ф. Миллера, В. Буренина |
Категория: | Стихотворение |
Связанные авторы: | Михаловский Д. Л. (Переводчик текста), Буренин В. П. (Переводчик текста), Миллер Ф. Б. (Переводчик текста) |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Стихотворения (старая орфография)
АНГЛИЙСКИЕ ПОЭТЫ
В БИОГРАФИЯХ И ОБРАЗЦАХ
Составил Ник. Вас. Гербель
САНКТПЕТЕРБУРГ
Типография А. М. Потомина. У Обуховского моста, д. No 93
1875
ТОМАС ГУД.
Мост вздохов. - Д. Михаловского
Сон Лэди. - Ф. Миллера
Сон Евгения Арама. - В. Буренина
Томас Гуд, известный английский поэт, автор "Песни о рубашке", "Моста вздохов", "Сна Евгения Арама" и других, приобретших всемирную известность, стихотворений, родился 23-го мая 1799 года в Лондоне, в улице Польтри, одной из самых модных и шумных пунктов Сити. Отец его, мистер Томас Гуд, один из трёх компаньонов книгопродавческой фирмы Вернор, Гуд и Шарп, был человек очень дельный и довольно образованный, любивший литературу независимо от связи её со своею торговою профессиею. Томас был самым младшим из своих четырёх сестёр и двух братьев и, подобно остальным членам семейства, не отличался хорошим здоровьем с самого рожденья. Получив воспитание в одном из пригородных училищ, будущий поэт, не желая быть лишней тягостью для семейства, лишившагося в 1811 году своего главы, поступил писцом в одну купеческую контору, по пробил в ней недолго, так-как сидячая жизнь стала вредно действовать на его и без того хилое здоровье. Оставив контору, Томас Гуд поступил в ученье к своему дяде по матери, Роберту Сандсу, гравёру, у которого прожил не без пользы целых три года, занимаясь рисованьем. Навык к владенью карандашом, приобретённый им здесь, впоследствии пригодился Гуду при иллюстрировании своих многочисленных статей и стихотворений.
Между-тем, здоровье Гуда не улучшалось. Это последнее обстоятельство побудило его проститься с дядей и отправиться в Шотландию, к родным своего отца, жившим в городе Донди. Но родные приняли его весьма не родственно, что побудило его поселиться нахлебником у одной шотландки, жены без вести пропавшого моряка, которая держала так-называемый boarding-house, нечто в роде пансиона для жильцов. Здесь были возобновлены молодым Гудом попытки писать стихи, сделанные-было в купеческой конторе, но потом брошенные. Развитию в нём и без того сильной наклонности к литературным занятиям много способствовала слабость здоровья, поневоле обрекавшая его на сидячую жизнь. Ко времени пребывания Томаса Гуда в Шотландии относится и первое появление его в печати. Поводом к этому событию послужило появление между временными жильцами пансиона, приютившого Гуда, какого-то антиквария, присланного из Эдинбурга с поручением сделать какие-то розыскания в местных архивах.
"Я был того мнения, говорит Томас Гуд в своих "Литературных Воспоминаниях", что как в домашней, так и в государственной экономии гораздо полезнее подметать сор в настоящем, чем стирать пыль с прошедшого. Вследствие итого я рекомендовал приобрести несколько новых щоток для городского управления, и послал с таким предложением шуточное письмо к издателю не то "Вестника", не то "Хроники", выходившей в Допди. Письмо удостоилось чести явиться на самом видном месте в столбцах газеты..." "Принятие письма моего в газету, продолжает Томас Гуд несколько далее, окрылило меня - и я поспешил отправить кое-что и в ежемесячный журнал, издававшийся в Донди. Издатель был так милостив, что принял мою дочь под свой покров, не поставив ничего в счот за её помещение. Такой успех способен превратить всякого в самого усердного бумагомарателя и заставить его продать себя, душою и телом, Печатному Весу, этому меньшому брату немецкого Мефистофеля. Тем не менее, только спустя несколько лет, именно столько, сколько требуется обыкновенно на выучку, помянутый бес стал действительно моим домашним духом."
В конце 1820 года, Томас Гуд переехал обратно в Лондон, а в начале следующого - получил приглашение редактора одного из лучших журналов того времени, "Лондонского Магазина". быть его помощником. Первыми работами Гуда в названном журнале были комические ответы на письма, получаемые редакциею - письма, большая часть которых существовала только в воображении начинающого юмориста. Впрочем, юмористическое направление, принятое им вскоре и владевшее им впоследствии почти нераздельно, но проглядывало в нём так сильно во время его участия в этом журнале. Напротив, произведения серьозные, то-есть - оды, сонеты и поэмы, в значительной степени превосходили количеством его юмористическия статьи в стихах и прозе хотя и уступали им в качестве. Из множества стихотворений Гуда, написанных им около этого времени, заслуживает быть упомянутой всего одна довольно скучная и притом весьма длинная пьеса: "Центавр Лик", в которой современная критика видела задатки высокого поэтического таланта. Содержание этой античной поэмы заключается в следующем: Лик, удерживаемый Цирцеей в её волшебной власти, внушает страстную любовь одной водяной нимфе. Нимфа эта, желая сделать его безсмертным, прибегает к чарам волшебницы. Цирцея научает её произнести заклинание, которое превратит Лика в копя; по. испуганная действием чар, нимфа останавливается на половине заклятия - и Лик превращается в коня только наполовину, то-есть делается центавром.
В 1824 году Гуд женился на сестре своего друга, поэта Джона Рейнольдса. Несмотря на много тяжолых и горьких дней, которые довелось провести вместе Гуду и его жене, союз их был счастлив вообще, а первые два-три года, проведённые ими в Лондоне, даже смело могут быть названы самыми светлыми годами по всей жизни Гуда.
Ещё до женитьбы Гуд с братом своей будущей жены, Джоном Рейнольдсом, сочинили и напечатали книжку смехотворных "Од и посланий к великом людям". Весёлость и остроумие, которыми отличалась эта книжка, изданная анонимно, были всеми замечены, вследствие чего книга была быстро раскуплена - и - так сказать - предвозвестила Гуду ту популярность, которая выпала впоследствии на долю его комических произведений.
По переходе, в 1824 году, "Лондонского Магазина" в другие руки, Гуд перестал быть его сотрудником, а, два года спустя, выбрал из него свои сатирическия статейки и шуточные стихотворения, прибавил к ним новые пьэсы в том же роде, которых накопилось у него достаточно, и издал их отдельною книжкою, под заглавием: "Странности и Причуды в стихах и прозе". Книга имела большой успех, и вскоре понадобилось второе её издание.
Около этого времени Гуд попробовал свои силы в серьозном повествовательном роде; но проба оказалась несовсем удачной - и в настоящее время изданные им в 1827 году два тома "Национальных повестей" совершенно позабыты. Ещё меньший успех выпал на долю его фантастической поэмы "Чары летней ночи", оставшейся на половину в кладовой издателя. В следующем 1829 году Томас Гуд является издателем альманаха "The Gern", в котором было помещено одно из замечательнейших произведений его, небольшая поэма: "Сон Евгения Арама", перевод которой помещон в нашем издании. Стихотворение это, основанной на действительном факте, имело громадный успех и сделало имя Гуда известным во всей Англии. "Оно - говорит Аллен Коннингзм - даёт ему высокое место в ряду поэтов, которые касаются тёмной и страшной стороны человеческой природы, и не столько ясным выражением, сколько намёком говорят о преступлениях, имя которых приводит людей в содрогание."
"Сон Евгения Арама", Гуд принялся за составление "Комического Альманаха". Это юмористическое издание продолжалось десять лет и постоянно имело большой круг читателей.
В конце 1834 года, банкротство одной книгопродавческой фирмы поставило Гуда и его семейство в самое затруднительное положение, благодаря которому он принуждён был сделаться добровольным изгнанником из Англии и поселиться на континенте. Так-как экономия, которая была теперь так нужна, лучше всего могла быть соблюдаема в Германии, при тамошней, сравнительно с Англиею, дешевизне, то Гуд и избрал эту последнюю страну своим местопребыванием на континенте, хотя и не знал ни одного слова по немецки. Первые три года своего пребывания за границей Гуд провёл в Кобленце, а остальные три - в Остенде, где продолжал работать для своего "Комического Альманаха", который, с своей стороны, продолжал выходить как следует. Здесь же начал он и привёл к концу свою книгу о Германии или, лучше сказать. об английских туристах, которая вышла в свет в 1839 году, под заглавием: "На Рейне". Но смотря на решительный успех этой книги, первое издание которой разошлось в две недели, Гуд не получил за неё почти ничего от издателя, оказавшагося охотником наживать деньги даром.
Между-тем, дурное состояние здоровья поэта не улучшалось, а к концу 1839 года даже значительно ухудшилось, что побудило его, наконец, возвратиться в Англию, надеясь найти там необходимые для него отдых и спокойствие. Переезд Гуда в Лондон, в окрестностях которого он и поселился, подействовал благодетельно не только на его здоровье, но и за литературную его деятельность. С этого времени в его юмористических пьесах содержание становится глубже, и те сердечные струны, которые почти не издавали звука с той поры, как был написан "Сон Евгения Арама", стали звучать всё внятнее в его стихах.
В исходе 1841 года, Томасу Гуду предложено было редакторство журнала "Новый Ежемесячный Магазин", которое он и принял охотно; но. проработав над ним около двух лет, он, вследствие разных неудовольствий, принуждён был отказаться от него и основать свой собственный журнал, который вскоре и стал выходить весьма аккуратно, каждое первое число, начиная с 1-го января 1844 года, под лаконическим названием: "Магазин Гуда", с приложением особого листка, озаглавленного: "Комическая Смесь". В издании Гуда приняли участие лучшие современные писатели: Барри-Корнваль, Диккенс, Бульвер, Броунинг и многие другие; поэтому нет ничего удивительного, что "Hood's Magazine" скоро сделался любимым чтеньем англичан, главному требованию которых, заключающемуся в обилии занимательных повестей, юмористических статей и хороших стихов, он удовлетворял как нельзя лучше. В том же году, в одном из святочных нумеров "Понча", была напечатана его знаменитая "Песнь о рубашке", имевшая громадный успех. Перепечатанная почти во всех английских повременных изданиях и положенная на музыку, она вскоре приобрела такую популярность во всей Великобритании и Ирландии, что стада являться даже на бумажных носовых платках, возбуждая всюду самый горячий энтузиазм. Недовольствуясь этим, она вскоре перешла Ламанш, и, переведённая на все европейские языки и наречия, повсюду встретила самый восторженный приём.
Между-тем здоровье Гуда всё более и более разстроивалось, причём он с замечательным терпением переносил свои страдания. Он ее только не жаловался на них, но, страдая сам, посвящал свои последния думы страданию ближних. После "Песни о рубашке", он написал ещё несколько стихотворений того же характера, в которых нашли свой голос бедствия низших классов. Таковы: "Сон Лэди", перевод которого читатель найдёт в нашем издании, "Фабричные часы", где унылой и грозной процессией проходят перед глазами поэта миллионы голодных и оборванных работников, от ропота которых гул стоит над туманным Лондоном ("Неевшие, идут они по Мясной и Хлебной улицам, томящиеся жаждой - по Молочной, полунагие - но улице Портных")", таковы, в особенности, пьэсы: "Мост вздохов", прекрасный перевод которой также помещон в предлагаемом издании, и "Песня работника", произвёвшая почти такое же впечатление на всех, как и "Песня о рубашке".
Между-тем смерть подходила в поэту быстрыми шагами. Январский нумер "Магазина" на 1845 года был последним проредактированным им самим. Февральский нумер вышел в свет уже под редакцией Варда. В нём, между-прочим, были напечатаны стансы, начинающияся стихом: "Жизнь, прощай! Мутится ум!" Это были последние стихи, написанные Гудом. Последние нумера "Гудова Магазина" (их вышло ещё два, в марте и апреле) были уже печальными бюллетенями о болезни его основателя. Гуд угасал с каждым днём; но всё ещё обращался с весёлыми словами и ясною улыбкою к многочисленным старым и новым друзьям, которые приходили навестить его и проститься с ним. К страданиям умиравшого, прибавилась, в последние дни, водяная. За днём изнеможения следовали ночи агонии и безсонницы. Вечером 1-го мая Гуд позвал к своей постели жену, дочь и сына, которому только-что исполнилось десять лет. С нежною любовью благословил он их, после чего, тихо пожимая руку жены, сказал: "Помни, Джени, что я всем прощаю, как, надеюсь, и мне простят!" Затем он погрузился в забытьё, которое длилось весь следующий день, а 3-го мая 1845 года, рано утром, перешол почти незаметно от жизни к смерти, Похороны Томаса Гуда совершились скромно и без шуму. Тело усопшого поэта было предано земле на Кэнсаль-Гринском кладбище, а в июле 1865 года был воздвигнут над ним памятник по всеобщей подписке, представляющий большой бромовый бюст поэта на красивом пьедестале из полированного красного гранита. На карнизе плиты, поддерживающей бюст, начертаны слова: "Он пропел песню о рубашке". По бокам же пьедестала, в двух медальонах, изображены две сцены из двух знаменитейших его произведений: на одном - утопленница "Моста вздохов", которую выносят на берег; на другом - Евгений Арам, только что закрывший книгу и грустно следящий за играми своих маленьких учеников.
Поэзия Томаса Гуда, как и вся его литературная деятельность, была вполне искренна. Знакомясь с ним, как с человеком, мы видим тоже гармоническое соединение глубокого, строгого и серьозного чувства и ясного, гуманного и проницательного взгляда на жизнь, с почти-младенческой беззаботностью и весёлостью, к каким способны только чистые и добрые души.
Д. Михаловский.
Ф. Миллер.
В. Буренин.
*) Содержание этого стихотворении основано на действительном факте. В половине прошлого столетии в одной из школ небольшого английского города Линк был учителем некто Евгений Арам. Он отдалялся от общества, держал себя скромно и смотрел угрюмо; вообще, на нем была печать какой-то таинственности. Как учитель, он был чрезвычайно старателен и, кроме того, усердно занимался геральдикой, ботаникой и филологией. По праздникам, когда в школе не было уроков, его видели мрачно и одиноко бродящим за городом, по пустым берегам Ауза. В 1758 году Арам был внезапно арестован по подозрению в убийстве башмачника Кларка, совершонном четырнадцать лет тому назад. Близь Нерсборо был вырыт из земли человеческий скелет, и это открытие послужило поводом к следствию, которое вызвало арест Арама. Вдова Кларка не раз намекала, что в пропаже без вести её мужа виноват линкский учитель и еще некто Гаусман. Гаусман засвидетельствовал перед судом, что убийцы Кларка - Арам и еще один человек, по имени Ферри, и что, убив башмачника, они зарыли тело его близь Нерсборо. Тут именно и был найден скелет. Улики против Арами были слишком очевидны - ночь был осужден, Арам вел свою защиту с большой твердостью и самообладанием. После осуждения, он признался на исповеди духовнику в своем преступлении, но объявил в тоже время, что доля участии Гаусмана в убийстве Кларки была значительнее, чем можно заключить из его слов. Полагали, что поводом к убийству ныли корыстолюбивые побуждения; но Арам объявил, что его побудило единственно чувство ревности и подозрение, что Кларк был в любовной связи с его женой. Арама приговорили к смертной казни, которая и была совершена над ним 6-го августа 1750 года в Иорке. Ему было пятьдесят четыре года от роду.