Ган Исландец.
Часть первая.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ган Исландец. Часть первая. Глава I (старая орфография)

ВИКТОР ГЮГО. 

Ган Исландец.
РОМАН В ДВУХ КНИГАХ. 

Перевод с французского А. СОКОЛОВОЙ. 

С.-ПЕТЕРБУРГ.
Типография Е. Евдокимова, Б. Итальянская, 11. 1884. 

ГАН ИСЛАНДЕЦ 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I

- Вот до чего доводит любовь, сосед Ниэль! Бедняжка Гут Стерсен не лежала бы теперь на этой большой черной плите, как морская звезда, забытая отливом на отмели, если-бы заботилась только о починке челнока и ветхих сетей своего отца. Да утешит святой Усуф нашего старого товарища в постигшем его несчастии!

- Да и жених её, - подхватил чей-то пронзительный дрожащий голос: - этот красавец Жилль Стадт, не лежал-бы тут рядом с ней, если бы вместо того, чтобы волочиться за богатством в проклятых рудниках Рерааса, он качал люльку маленького брата под закоптелой кровлей своей хижины.

- Э! Матушка Олли, твоя память стареет вместе с тобою, - возразил сосед Ниэль, к которому обращена была первая речь. - У Жилля никогда не было брата и тем труднее бедной вдове Стадт переносить свое горе. Хижина её теперь совсем осиротела и взоры матери, ища утешения в небе, будут встречать лишь ветхую кровлю, под которой висит опустелая люлька сына, в цвете лет простившагося с жизнью.

- Несчастная мать! - вздохнула старая Олли: - а парень сам виноват... зачем понесло его в Рераасския рудокопни?

- Право, - сказал Ниэль: - эти адские рудники берут с нас по человеку за каждый аскалон меди. Не так-ли, кум Брааль?

- Рудокопы - это безумный народ, - ответил рыбак. - Чтобы жить, рыба не должна покидать воды, а человеку не след спускаться в недра земли.

- Но если работа в рудниках нужна была Жиллю Стадту, чтобы сыграть свадьбу с своей невестой? - заметил из толпы молодой парень.

- Э! - прервала его Олли: - разве можно подвергать жизнь свою опасности ради страсти, которая не стоит такой жертвы. Нечего сказать, славное брачное ложе доставил Жилль своей возлюбленной!

- Значит, молодая девушка утопилась с отчаяния, узнав о смерти своего жениха? - осведомился другой любопытный.

- Что за вздор! - грубо закричал какой-то солдат, расталкивая толпу. - Я хорошо знаю эту девочку, она действительно была помолвлена с молодым рудокопом, придавленным обвалом скалы в шахтах Сторваадсгрубе, близ Рераасса. Но она также была любовницей одного из моих товарищей, и когда третьяго дня она тайком отправилась в Мункгольм отпраздновать с своим дружком смерть жениха, лодка её наткнулась на подводный камень и Гут утонула.

Смешанный шум голосов поднялся в толпе. "Врешь, служба" кричали старухи; молодежь молчала, а сосед Ниэль ехидно напомнил рыбаку Браалю свое глубокомысленное изречение: "Вот до чего доводит любовь!" Солдат, не на шутку раздраженный сварливым бабьем уже послал ему название: "старых ведьм кираготской пещеры", оскорбительный эпитет, с которым трудно было безропотно примириться, как вдруг повелительный грубый голос, закричавший: "тише, тише, болтуны!" положил конец препирательствам.

Все смолкло, подобно тому как при крике петуха водворяется тишина в среде раскудахтавшихся кур.

Прежде чем продолжать наш рассказ, не лишне будет описать место, где происходила вышеописанная сцена. Читатель, без сомнения, уже догадался, что мы в одном из тех зданий, которые человеколюбие и общественное призрение посвящает для последняго приюта безвестных трупов, по большей части самоубийц, жизнь которых не богата была красными днями.

В эпоху давно минувшую, в стране мало цивилизованной, куда мы переносим читателя, еще и не помышляли превращать эти убежища в вычурно мрачные памятники, как то делают теперь наши столицы, блещущия золотом и грязью. Солнечные лучи не проникали туда и, скользя по артистически украшенному своду, не освещали ряда возвышений, изголовья которых готовят как бы для сна. Если отворялась дверь сторожки, взор, утомленный зрелищем голых, изуродованных трупов, не мог отдохнуть, как в наше время, на изящной мебели и резвящихся детях.

Смерть являлась здесь во всей своей отвратительной наготе, во всем ужасе: тогда не пытались еще украшать полуистлевший скелет лентами и саваном.

Помещение, в котором происходила вышеописанная сцена, было обширно, а парившая в нем темнота придавала ему еще более фантастические размеры. Дневной свет проникал туда лишь через низенькую, четырехугольную дверь, ведшую к Дронтгеймской пристани, да в отверстие, вырубленное топором в потолке, откуда, смотря по времени года, падали дождь, град или снег на трупы, расположенные как раз против отверстия.

Железная балюстрада, высотою по грудь взрослого, делила это помещение во всю ширину. В переднее отделение входили посетители через вышеупомянутую четырехугольную дверь, в заднем - виднелось шесть длинных черного гранита плит, размещенных в ряд и параллельно друг дружке. Боковая, маленькая дверь служила входом в каждое отделение для сторожа и его помощника, которые занимали остальную часть здания, примыкавшую к морю.

Рудокоп и его невеста лежали рядом на двух смежных гранитных плитах. Тело молодой девушки начало уже разлагаться, судя по широким синим и багровым полосам, которые тянулись вдоль её членов, соответственно ходу кровеносных сосудов. Черты лица Жилля были мрачны и суровы, но труп его так страшно был изуродован, что невозможно было судить, тот-ли это красавец, о котором говорила старая Олли.

Перед этими-то обезображенными останками, среди молчаливой толпы начался вышеприведенный разговор.

Рослый, сухощавый человек пожилых лет, скрестив руки и опустив голову на грудь, сидел в самом темном углу морга {Морг - помещение, где в течение известного срока выставляют тела убитых или самоубийц неизвестного звания.} на поломанной скамье. Казалось, он не обращал ни малейшого внимания на происходившее вокруг него, но вдруг поднявшись с места, он крикнул: "Тише, тише, болтуньи!" и протянул руку солдату.

Воцарилась тишина. Солдат обернулся и громко расхохотался при виде нового собеседника, изможденное лицо которого, редкие, растрепанные волосы, длинные пальцы и полный костюм из оленьей кожи достаточно оправдывали столь неожиданную веселость. Между темь в толпе женщин поднялся сдержанный говор:

- Это сторож Спладгеста {Спладгест - название морга в Дронтгейме.}. Это адский тюремщик мертвецов! - Это дьявольский Спиагудри! - Проклятый колдун...

- Тише, болтуньи, тише! Если сегодня день вашего шабаша, спешите к вашим помелам, не то они улетят без вас. Оставьте в покое этого благородного потомка бога Тора.

С этими словами Спиагудри, попытавшись скроить грациозную улыбку, обратился к солдату:

- Ты сказал, товарищ, что эта жалкая женщина...

- Старый негодяй! - пробормотала Олли: - Мы действительно для него жалкия женщины, так как наши тела, попадись они в его когти, не принесут ему по таксе более тридцати аскалонов, меж тем как за любой негодный остов мужчины он имеет верных сорок.

- Тише, ведьмы! - повторил Спиагудри: - Право, эти чортовы дочери что их котлы; как согреются, начинают шуметь. Скажи-ка мне, мой храбрый воин, твой товарищ, любовницей которого была Гут, без сомнения наложил на себя руки, потеряв ее?..

Эти слова произвели взрыв долго сдерживаемого негодования.

- Слышите, что толкует басурман, старый язычник? --закричало разом двадцать пронзительных, нестройных голосов: - ему хочется заполучить еще нового покойника ради лишних сорока аскалонов!

- А если бы и так, - продолжал сторож Спладгеста: - Наш милостивый король и повелитель Христиерн V, да благословит его святой Госпиций! - разве он не объявил себя покровителем всех рудокопов, так как они обогощают его королевскую казну своим скудным заработком.

- Не слишком ли много чести для короля, сосед Спиагудри, - заметил рыбак Брааль: - когда ты сравниваешь королевскую казну с сундуком твоей мертвецкой, и его особу с своей?

- Сосед! - повторил Спиагудри, уязвленный такой фамильярностью: - Твой сосед! Скажи-ка лучше твой хозяин, так как легко может статься, что со временем я и тебе, мой милейший, одолжу на недельку одну из моих каменных постелей. Впрочем, - добавил он, смеясь: - я ведь заговорил о смерти этого солдата в надежде видеть продолжение обычая самоубийств под влиянием сильных, трагических страстей, внушаемых подобными женщинами.

- Хорошо, хорошо, великий хранитель трупов, - сказал солдат: - но что хотел ты сказать своей милой гримасой, так удивительно похожей на последнюю усмешку висельника?

- Чудесно, мой храбрый воин! - вскричал Спиагудри: - я всегда думал, что под каской латника Турна, победившого диавола саблей и языком, кроется более ума, чем под митрой Ислейфского епископа, сочинившого историю Исландии, или под четырехугольной шапкой профессора Шонинга, описавшого наш собор.

редких животных. Однако, что же ты хотел мне сказать?

- Если труп, доставленный сюда, вынут из воды, мы обязаны платить половину таксы рыбакам. Вот потому-то я и хотел просить тебя, славный потомок латника Турна, уговорить твоего злополучного товарища не топиться, а избрать какой либо иной способ покончить свое существование. Ему не все ли равно, а умирая, он наверно не захочет обидеть бедного христианина, который окажет гостеприимство его трупу, если только утрата Гут натолкнет его на такой отчаянный поступок.

- Ну, здесь ничего не выгорит, мой сердобольный и гостеприимный тюремщик. Плоха надежда на моего товарища, что он сделает тебе удовольствие, воспользовавшись твоей соблазнительной гостинницей о шести постелях. Неужто ты думаешь, что другая какая нибудь валкирия не утешила его в потере этой? Клянусь моей бородой, ваша Гут уже давно порядком надоела ему.

При этих словах буря, минуту тому назад висевшая над головой Спиагудри, обрушилась всей своей тяжестью на злосчастного солдата.

- Что, несчастный негодяй! - кричали старухи: - Так-то вы нами дорожите? Вот любите после этого таких бездельников.

Молодухи все еще молчали, некоторые из них даже находили, что этот бездельник недурен собой.

- Ого! - сказал солдат: - шабаш-то снова расходится. Мучения Вельзевула поистине ужасны, если ему каждую неделю приходится выслушивать подобные хоры!

Неизвестно, чем кончилось бы это новое препирательство, если бы в эту минуту всеобшее внимание не было привлечено шумом, несшимся с улицы.

Шум постепенно усиливался и вскоре толпа полунагих мальчишек, крича и вертясь вокруг закрытых носилок, которые несли два человека, в безпорядке ворвалась в Спладгест.

- Это откуда? - спросил сторож морга носильщиков.

- С Урхтальских берегов.

- Оглипиглап! - закричал Спиагудри.

Малорослый лапландец в кожанной одежде появился на этот зов в одной из боковых дверей и сделал знак носильщикам следовать за ним. Спиагудри тоже пошел с ними и дверь захлопнулась, прежде чем толпа любопытных успела угадать по длине трупа, покоившагося на носилках, мужчина то был, или женщина.

Всевозможные предположения и догадки прерваны были появлением Спиагудри и его помощника, которые внесли труп мужчины во второе отделение морга и положили его на одну из гранитных плит.

- Давненько уж не попадалась мне такая прекрасная одежда, - промолвил Оглипиглап, качая головою.

Приподнявшись на цыпочках, он прикрыл мертвеца красивым капитанским мундиром. Голова трупа быда обезображена, все тело в крови. Сторож несколько раз окатил его водою из старого поломанного ведра.

- Клянусь Вельзевулом! - закричал солдат: - Это офицер нашего полка!.. Кто бы это мог быть?.. Уж не капитан ли Боллар... с горя, что потерял своего дядю? Но нет, он его прямой наследник. - Не барон ли Рандмер? Вчера он поставил на ставку свое имение, но завтра же вернет его с замком противника в придачу. - Быть может это капитан Лори, у которого утонула собака, или казначей Стунк, которому изменила жена? - Однако во всех этих поводах я не нахожу ни малейшей уважительной причины к самоубийству.

Толпа зрителей увеличивалась с каждой минутой. В это время молодой человек, проезжавший по пристани, приметил это стечение народа, соскочил с лошади и, бросив поводья следовавшему за ним слуге, вошел в Спладгест.

Вновь прибывший одет был в простой дорожный костюм, вооружен саблей и закутан в широкий зеленый плащ. Черное перо, прикрепленное к его шляпе брильянтовым аграфом, ниспадало на его благородное лицо и колыхлось над его высоким лбом, обрамленном длиннымя каштановыми волосами; его забрызганные грязью сапоги и шпоры свидетельствовали, что он прибыл издалека.

Когда он вошел в Спладгест, какой-то малорослый приземистый человек, закутанный тоже в плащ и пряча свои руки в огромных перчатках, спрашивал солдата:

- А кто тебе сказал, что он самоубийца? Что он не сам покончил с собой, это также верно, как то, что крыша вашего собора не загорелась сама собой.

Подобно тому, как обоюдоострый меч наносит двойную рану, так и эти слова породили два ответа.

- Что за чорт! - вскричал в свою очередь солдат: - Кто смеет спорить со мной, со мной, вторым стрелком Мункгольмского гарнизона, что этот человек не пустил себе пулю в лоб?

- Этот человек был убит, - холодно возразил малорослый субъект.

- Скажите на милость, какой оракул! Отваливай, твои маленькие серые глазки видят так же зорко, как и руки в этих длинных перчатках, в которые ты прячешь их среди лета.

Глаза незнакомца сверкали.

- Ну, служба, моли своего патрона, чтобы эти руки не оставили в один прекрасный день своего отпечатка на твоей роже.

- А, посмотрим! - вскричал солдат, вспыхнув от гнева, но вдруг сдержал себя и добавил: - Нет, не след говорить о поединке при мертвых.

Малорослый человек пробормотал что-то на незнакомом языке и замешался в толпу.

- Его нашли на Урхтальских берегах, - произнес чей-то голос.

- Капитана Диспольсена еще нет в Мункгольме.

- Говорят, что Ган Исландец скитается на этих берегах.

- В таком случае весьма возможно, что это капитан, заметил солдат: - если Ган отправил его на тот свет. Кому неизвестна проклятая манера Исландца убивать свои жертвы так, чтобы оне имели вид самоубийц.

- Каков из себя этот Ган? - спросил кто-то из толпы.

- Карлик, - поправил другой.

- Разве его никто не видел?

- Тот, кто видел его в первый раз, видел его в последний.

- Шш! - сказала старая Олли. - Говорят, только троим удалось перекинуться с ним человеческим словом: это окаянному Спиагудри, вдове Стадт и бедняге Жиллю, который лежит теперь здесь. Шш!

- Ну, - вдруг вскричал солдат: - теперь я убежден, что это капитан Диспольсен. Я узнаю стальную цепь, которую подарил ему при отъезде наш узник, старый Шумахер.

Молодой человек с черным пером поспешно вмешался:

- Клянусь Вельзевулом, это он! - ответил солдат.

- Ступай, найми лодку в Мункгольм, - приказал он слуге.

- Но, сударь, а как же генерал?

- Ты отведешь к нему лошадей, завтра же я сам буду у него. Кажется, я волен поступить, как мне заблагоразсудится... Ступай, скоро уж вечер, а мне дорога каждая минута. Лодку!

Слуга повиновался и несколько минут следил глазами за своим юным господином, который удалялся от берега.