| Автор: | Гюго В. М., год: 1874 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
Книга третья
ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ РЕЗНЯ
I
Проснулась маленькая Жоржетта.
Просыпающийся ребенок - это словно распускающийся цветок. Из этих невинных душ словно несется какое-то свежее благоухание.
солнца падал на ее убогую кроватку; но трудно было бы сказать, у чего был нежнее розовый цвет - у утренней зари или у ножки ребенка.
Мальчики еще спали: сон у мужчины всегда бывает крепче. А Жоржетта, веселенькая и спокойная, болтала да болтала.
Рене-Жан был черноволос, у Гро-Алена волосы были каштановые, а у Жоржетты совершенно белокурые. Цвет волос у детей в зависимости от их возраста часто меняется. Рене-Жан похож был на маленького Геркулеса; он спал ничком, подложив под лицо оба свои кулачка. Гро-Ален перекинул обе ноги за спинку своей люльки.
Все трое были одеты в лохмотья. Одежда, которой снабдил их батальон Красной Шапки, давно уже износилась. На них не было даже белья; оба мальчика были почти голые, а на Жоржетте было надето что-то такое, что когда-то представляло юбку, а теперь не похоже было даже на кофточку. Да и кому было заботиться об этих детях? Некому. Матери у них не было; а дикари-крестьяне, таскавшие их за собой из леса в лес, уделяли им часть своей пищи, но, конечно, с ними не нянчились. Малютки изворачивались, как умели. Но ребенок, даже и в лохмотьях, представляет собой светозарное явление. Словом, эти дети были прелестны.
Жоржетта болтала. Болтовня ребенка - это то же, что щебетание птички, это - тот же гимн, - невнятный, но возвышенный. Но ребенок имеет перед собой то, чего нет у птички, - мрачную судьбу человека. От этого и происходит то, что взрослый человек не может слышать без грусти веселого пения младенца. Самый возвышенный гимн, который можно услышать на земле, - это лепет человеческой души в устах младенца. Это смутное шептание мысли, являющейся пока лишь инстинктом, содержит в себе как бы призыв к вечной правде: оно может также являться протестом, скромным и печальным, прежде чем переступить через порог жизни. Это неведение, улыбающееся бесконечности, как бы приобщает все сотворенное к судьбе, готовящейся этому слабому, безоружному существу. Если случится несчастье, оно явится злоупотреблением доверия. Лепет ребенка - это в одно и то же время и больше и меньше, чем человеческое слово. Это не ноты, и в то же время это пение; это не слова, и в то же время это язык; лепет этот начинается на небе, но не кончается на земле; он начинается еще раньше рождения ребенка и продолжается долго после него. Этот лепет состоит из того, что говорил ребенок, когда он был еще ангелом, и из того, что он скажет, когда станет человеком. У колыбели есть свой вчерашний день, подобно тому, как у могилы есть день завтрашний; вчерашний и завтрашний дни сливают в этом щебетании свое темное неизвестное; и ничто лучше не доказывает существования Бога, вечности, ответственности, двойственности судьбы, чем эта печальная тень в этой розовой душе.
зарождающемуся утру. Душа любит свет. Небо было голубое, солнце ярко светило, в воздухе было тепло. Это слабое созданьице, ничего не зная, ничего не понимая, бессознательно мечтало, чувствовало себя в полнейшей безопасности среди этих честных деревьев, среди этой искренней зелени, среди этой чистой и мирной природы, среди мягкого и приятного шума ручейков, листвы, насекомых, пташек, над которыми ярко сияло невинное, радостное солнце.
Вслед за Жоржеттой проснулся старший, "большой" ее брат - четырехлетний Рене-Жан. Он вскочил в кровати на ножки, перешагнул через спинку кровати, увидел свою миску, нашел это вполне естественным, уселся на полу и принялся за свой завтрак. Болтовня Жоржетты не в состоянии была разбудить младшего из мальчиков, толстяка Гро-Алена; но стук ложки о миску заставил его открыть глаза и усесться в кроватке. Гро-Алену было три года от роду. Он увидел и свою миску, протянул ручонку и, не вылезая из кроватки, поставил миску к себе на колени, взял в кулачок ложку и, следуя примеру старшего брата, принялся есть.
Жоржетта их не слушала и продолжала что-то мурлыкать себе под нос. Широко открыв глазки, она смотрела куда-то наверх; что бы ни было над головою ребенка, потолок или свод, в глазах его постоянно отражается небо.
Рене-Жан опорожнил свою миску, выскреб дно ее ложкой, вздохнул и проговорил серьезным голосом: "Я съел свой суп". Слова эти вывели Жоржетту из ее задумчивости, и она повторила: "Шуп, шуп". Затем, увидев, что Рене-Жан уже закончил свой завтрак, а Гро-Ален кончает его, она также взяла стоявшую рядом с ней мисочку и принялась есть, поднося, однако, ложку гораздо чаще к уху, чем ко рту. Иногда она отказывалась от благ цивилизации и ела просто пальцами. Гро-Ален, выскребя, по примеру старшего своего брата, дно миски, выполз из кроватки, и они вдвоем пустились бегать.