| Автор: | Д'Ивуа П., год: 1900 |
| Категории: | Роман, Приключения |
Глава 12. Золотое поле Бримстонских гор
Спустя два дня после описанных событий, вверх по течению реки Шэм, впадавшей в Индийский океан на западном берегу Австралийского материка, плыла легкая лодка. На веслах сидели восемь человек. По их загорелым и решительным лицам, по спорым ритмичным движениям, в них нетрудно было узнать моряков. Все одинаково были одеты в широкие блузы и панталоны, вправленные в сапоги. На руле сидел человек в полотняной каске. Человек этот, казалось, был начальником.
-- Скоро, должно быть, приедем капитан? - почтительно обратился к нему один из гребцов.
Человек в каске поднял голову.
-- Да, скоро, в нескольких милях отсюда река загибается к югу. Там я и выйду.
Эта фраза была сказана на чистом английском языке, хотя в ней и чувствовался французский акцент, который легко могло отличить английское ухо между лесистыми пустынными берегами. Светлые струйки воды с убаюкивающим журчанием разбивались о днище лодки. Все вокруг было спокойно. Разве изредка пронзительно крикнет птица, да по берегу проскачет кенгуру, звонко ударяя задними лапами о землю. И снова тишина австралийской пустыни, нарушаемая только всплесками весел.
Солнце поднялось к зениту и бросало на гребцов свои палящие лучи. Их лица покрылись крупными каплями пота, выступившими на лбу, носу и подбородке. Раскаленный воздух затруднял дыхание.
-- Причаливайте, братцы, - проговорил, заметив утомление гребцов, тот, кого называли капитаном. - Отдохнем немного в тени.
На загорелых лицах выразилось удовольствие, и лодка быстро повернула к берегу и стала поперек реки, таким образом, матросы, сидевшие до сих пор лицом к устью, могли посмотреть по направлению к верховьям.
-- Взгляните-ка, капитан! - вскричал гребец, только что говоривший с начальником.
-- В чем дело, Брэдди?
-- Посмотрите, река делает поворот, и я уже вижу те три стрелы, о которых вы нам говорили.
Все повернулись в ту сторону, куда указывал говоривший.
Действительно, пройдя небольшой мысок, река поворачивала к югу. У самой подошвы поднимался холмик с тремя острыми каменистыми вершинами, расположение которых напоминало трезубец.
-- Как по-вашему, капитан? - спросил моряк снова.
-- А думаю, что вы правы. Что же, осталось не более двух миль! Приналягте, братцы! Веселей будет отдыхать, когда приедем совсем.
Лодку уже снова повернули вдоль реки, и легкое суденышко понеслось к холму.
Скоро скалистые вершины холма стали видны во всех подробностях. Их склоны были изрезаны причудливыми арабесками, но кто сделал эти арабески, кто так терпеливо выполнил эту титаническую работу, никто, ни туземцы, ни европейцы, не могли ответить на этот вопрос. Быть может, это были шалости природы, быть может, остатки древнего, давно забытого религиозного культа. Как бы то ни было, этот утес благодаря своей характерной форме мог служить прекрасной дорожной приметой, и наши путники были теперь вполне уверены, что они находятся на верном пути. Да если бы они и сомневались, то совсем недолго, так как, завидев лодку, из кустов вышел туземец, татуированный по-мирному. Он приложил руки ко рту в виде рупора и громко окликнул лодку, как бы желая обратить на себя внимание ее пассажиров.
-- А вот и проводник, - объявил Брэди.
-- Да, кажется.
-- Значит, вы выйдете, а мы останемся и станам вас ждать?
-- Да. Но только хорошенько спрячьте лодку, да и сами не очень-то показывайтесь.
Еще несколько взмахов весел, и лодка вошла в небольшой заливчик и выскочила на берег, проскрипев носом по золотистому песку.
Туземец поклонился. Раздетый почти совсем, только с небольшим фартуком, который опоясывал его бедра, он выглядел очень живописно. Его всклокоченные волосы были украшены зубами диких зверей, в руках он держал карабин. Он казался сильным и ловким.
-- Мора-Мора приветствует капитана Триплекса, - проговорил он по-английски гортанным голосом.
-- Капитан Триплекс приветствует Мора-Мора, - отвечал человек в каске.
Все выскочили на берег. В два приема гребцы подняли легкую лодку на плечи и унесли в густую чащу, начинавшуюся в нескольких шагах от реки.
-- Капитан хочет отдохнуть?
-- Да.
-- Мы не развернем ленты пути, пока не спадет жара. Мы пойдем, только когда солнце опустится вот до этого места.
И он указал пальцем, куда должно спуститься солнце.
Капитан движением головы выразил согласие.
-- Хорошо. Мора-Мора погасил очаг жизни молодого кенгуру. Мора-Мора снял шкуру и подставил свою добычу ласке пламени. Может быть, капитан захочет подкрепиться, прежде, чем отдыхать?
-- И я, и мои люди.
Туземец улыбнулся и показал белые, острые, как у волка, зубы. Забросив за плечо карабин, он повернулся и вскоре скрылся в чаще.
Оставшись один, европеец задумался. Его просто поразила странная поэтичность речи проводника. Но эта поэтичность - особенность австралийского духа. В физическом отношении эти люди - настоящие чудовища, больше похожие на обезьян, чем на людей. Зато в нравственном отношении, по странному капризу природы, они полны какой-то своеобразной поэзии. Этой поэзии их учит слепая грусть лесов, мрачный ужас каменистых пустынь...
Возвращение гребцов, успевших спрятать лодку в надежное место, вывело из задумчивости капитана. Тотчас же, вслед за матросами, вернулся и Мора-Мора. Он в одной руке держал пучок широких листьев, в другой - ружейный шомпол, на котором, как на вертеле, был надет еще дымящийся кенгуру. Громкое "ура!" встретило появление запасливого туземца. Тотчас же все уселись в тени, откупорили дорожные фляжки и с аппетитом принялись уничтожать вкусную дичь. Наконец, утолив голод, все растянулись на земле и вскоре заснули, несмотря на страшную жару, которой не умеряла даже близость реки.
Разбудила их относительная свежесть. Открыв глаза, они увидели, что ослепительно белый свет солнца уже сменился умеренным, набрасывающим золотисто-желтый, сквозивший розовыми тонами колорит на всю окрестность. Мора-Мора уже держал в поводу двух лошадей.
-- Нас настал, капитан, - сказал он.
-- Я готов, - ответил капитан, тут же бодро вскакивая на ноги.
Он шепотом отдал несколько кратких приказаний Брэдди и вслед за тем прыгнул в седло. Туземец последовал его примеру, и они тронулись по едва заметной тропинке, исчезавшей в лесной чаще. Минуту спустя они уже потеряли из виду и реку и гребцов.
Так они ехали часа два между двумя непрерывными стенами зелени, но, наконец, выехали на обширную равнину, на которой лишь кое-где были разбросаны группы резиновых деревьев. Теперь они могли ехать рядом и немного быстрее. Они дали волю лошадям, бросив поводья, и умные животные тут же воспользовались своей свободой, срывая по пути стебли "коровы-травы", названной так по густому, подобному молоку соку, который наполняет ее толстый стебель.
На ночь путешественники остановились в гостинице, если так можно назвать грубую постройку из грубых бревен. Хозяин встретил их очень приветливо.
-- Эге! - вскричал он, складывая руки на своем толстом брюхе. - Наверное, джентльмен едет на золотое поле Бримстонских гор! Ведь я угадал?
-- Отлично придумали. Золота много.
-- Мне до этого нет никакого дела. Я еду повидаться с одним золотоискателем.
-- Так я и поверил! Нет, золотое поле так скоро не выпустит того, кто на него вступит.
-- Меня выпустит. Я не нуждаюсь в золоте.
-- Ах, значит, джентльмен так богат? - проговорил хозяин, снимая шляпу.
-- Однако! Вы так почтительны с богатыми людьми, что подумаешь, будто тут они редкость.
-- А где они не редкость, скажите на милость?
-- Но здесь... В стране золота...
-- Ошибаетесь, сударь. В золотоносных местностях можно найти больше разочарований, чем золота.
-- Неужели?
-- Поверьте мне, старому золотоискателю. Я был бы бедняком, если бы не нашел другого способа разработки россыпей.
-- Какой же это способ?
-- А вот держу гостиницу.
-- Вот как!
-- Без сомнения. Приезжающие отдают мне часть своих сбережений, а отъезжающие - часть добычи. Они беднеют, а я - богатею. Сказать по правде, россыпи - пустая приманка. Они выгодны только виноторговцам, да тем, кто торгует разными припасами.
-- Это невозможно.
-- Рассудите сами, каждый золотоискатель средним числом добудет в день на сто франков золота.
-- Деньги немалые!
-- Да, в обыкновенном городе. А отсюда сообщения почти нет, конкуренции тоже, и потому все страшно дорого.
-- Понимаю. Значит, купцы злоупотребляют своим положением.
-- Это закон спроса и предложения. Не нужен вам продукт, и цена понижается, необходим - повышается.
-- Так что?..
стоит франков тридцать. А прибавьте сюда одежду, инструменты! Увидите, что и при ста франках в день рабочий влезает в долги.
-- Верно, пожалуй.
-- Да и это еще не все. Торговцы золотом преисправно обирают рабочих. Они-то ведь знают их положение. Как только рабочий найдет хорошее место, а уж купец тут как тут и предлагает ему четверть цены. Тот из нужды соглашается, а купец и рад. Нет, скажу я вам, тут около самого золота и живет самая ужасная нужда.
-- Придется с вами согласиться. Но все-таки приготовьте-ка нам поужинать. Только не обирайте нас, как здешних рабочих...
Хозяин громко расхохотался на это замечание. Он быстро, насколько это позволяла его толщина, накрыл стол, позвал двух темнокожих и отдал им какие-то приказания.
-- Извините, - обратился он к своим постояльцам. - Вам придется чуточку подождать. Моя жена Пэгги отправилась к местному банкиру. Мы, знаете, дома не держим много денег, а то рабочие с отчаяния вдруг не станут церемониться!
-- Купцы грабят их, они грабят купцов. Это закон равновесия сил.
Хозяин почесал себе затылок.
-- Не слыхал я такого закона. Но, раз вы так говорите, значит, и такой закон есть. А скажите, есть такие золотоискатели, которые все же составляют себе состояние?
-- Как не быть! Одному на тысячу удается найти себе золотую богатую жилу. Если ему удается скрыть это от других, он обеспечен на всю жизнь. Ну а если услышат другие, то не миновать ему ножа. Всякому лестно поживиться на чужой счет.
Проводник слегка дотронулся до плеча капитана.
-- Мора-Мора и его братья презирают золотые камни, - сказал он. - Кто храбр, тот с карабином и хорошим бумерангом найдет, чем прокормить себя и свою подругу. Белые презирают золото на словах, а сами из-за него режутся. Почему же они называют нас дикарями?
Капитан не нашелся, что ответить, и только покачал головой.
-- Коусон, - обратился он к хозяину, - вы не знаете, там такого Боба Сэмми?
-- Боба Сэмми? Это такой великан?.. Все молчит и хмурится? Как же, знаю.
-- Этот самый. Что он за человек?
-- Чудак какой-то. Все его боятся, он ни с кем не дружен. Построил себе хижину отдельно от всех на утесе, между двумя оврагами, и живет там, точно в крепости. Работает один, а вечером выходит на свой утес и стоит там целыми часами, глядя на запад, иногда, говорят, он целыми днями так дежурит и ночами. Однажды, во время полнолуния, одному рабочему вздумалось подстеречь его, и он вот рассказывал потом, что после полуночи Боб целый час махал руками, как будто кого-то узнал. Впрочем, он никому не причиняет зла, но все его считают немного сумасшедшим.
Путешественник не успел ответить, так как в это время внесли жаркое из опоссума, очень аппетитное с виду.
Пригласив проводника последовать своему примеру, путешественник с аппетитом принялся за ужин и, казалось, что он всецело поглощен делом самонасыщения. Поужинав, он завернулся в одеяло, которое у него было уложено во вьюках, откинулся в угол и закрыл глаза. Вследствие этого хозяину так и не удалось поболтать.
Он хотел было обратиться к проводнику, но и тот успел последовать примеру капитана. Таким образом, хозяину пришлось отказаться от своих надежд, но он легко примирился с этим, вознаградив себя нескончаемым монологом, который он произносил, закрывая двери и окна. Наконец, и он угомонился и ушел к себе.
На другой день путешественники распрощались с толстым философом, сели на лошадей и крупной рысью поехали дальше на восток, в полдень они отдохнули в небольшой рощице, окружавшей полувысохший источник, а ночевали в каменистой долине, так как нигде не было видно жилья. Однако было настолько тепло, что эта ночь, проведенная под открытым небом, ничуть им не показалась неприятной, но зато на другой день им пришлось плохо. Зеленеющая равнина кончилась и сменилась холмистой, бесплодной местностью. Песок здесь чередовался с красноватыми камнями. Это было начало Сэнди, большой австралийской пустыни.
Но, к счастью, чутье Мора-Мора, настоящее чутье дикаря, помогло им около полудня найти небольшой грот, где они смогли укрыться от палящего воздействия полуденного зноя. И только когда жар спал, они двинулись дальше.
Еще два дня они ехали по сухой и раскаленной равнине пустыни. На утро третьего дня показался какой-то неправильный силуэт.
-- Это там, где Боб Сэмми?
-- Да.
Триплекс пришпорил лошадь, но туземец быстро удержал ее за повод.
-- Если вы будете скакать, то сегодня не доедете.
-- Почему? Тут же не более десяти миль.
-- Скажите вдвое и не ошибетесь. Вы не слишком-то привыкли к равнинам, ваша честь, и потому неверно оцениваете расстояния.
Замечание туземца полностью оправдалось. Солнце уже приблизилось к горизонту, когда путники въехали в ущелье, прорезывая крутые Бримстонские горы. Дикий пейзаж произвел сильное впечатление на европейца.
Выветренные скалы, разделенные глубокими долинами высоты, громоздились друг на друга, и все это было окутано дымкой голубоватого тумана. Запах этого тумана невольно обратил внимание Триплекса.
-- Черт возьми! Да ведь это сернистый ангидрид! - вскричал он.
Химический термин, разумеется, ничего не сказал проводнику, но сопровождавшая этот термин гримаса показалась тому совершенно ясной.
-- Серой пахнет, - сказал он. - Здесь ее добывают. Здесь такие источники, которые выбрасывают грязь, смешанную с серной пылью. Да вот они, близко, посмотрите. Здесь же и золото встречается чаще всего.
Во время этого разговора они въехали в долину, которая была несколько шире остальных. Повсюду торчали небольшие возвышения, из которых вырывался голубоватый огонь, все склоны этих возвышений были покрыты серым цветом.
фигуры. Одни, нагнувшись над желтоватой рекой, промывали песок и грязь в надежде найти крупинки золота, другие долбили ломами утесы из кварца.
Действие подземного огня проявлялось повсюду. Там и сям поднимались огромные базальтовые глыбы, отделенные ущельями от отвесных склонов гор. На дне этих ущелий шумели мутные потоки. Почва под ногами была трепещущей, как стенки парового котла. Изо всех отверстий выделялся острого запаха газ, раздражавший и нос, и горло, и глаза. Мора-Мора наконец остановился перед одним из золотоискателей.
-- Не можете ли вы нам указать дом Боба Сэмми?
Золотоискатель поднял голову и окинул их подозрительным взглядом.
-- Незачем тут указывать! - сердито отрезал он. - Боб все равно никого не принимает.
-- Ну и получит от Боба пулю в награду за любопытство. Недурно, это нас хоть позабавит. Идите вдоль ручья, с милю пройдете и доберетесь до такого места, где серные источники сближаются между собой, так что под парами и земли не видно. Вот в этом месте утес, а на утесе - хижина. Там он и живет.
И рабочий снова принялся за свой труд, не обращая внимания на путешественников.
Но им уже было достаточно этих указаний, они поехали вдоль реки, от воды которой шел характерный запах сернистого водорода. Время от времени им попадались золотоискатели, которые окидывали их любопытствующими взглядами, в которых было что-то враждебное и вместе с тем растерянное. При взгляде на них невольно вспоминался афоризм индусского философа Нураки: "Кем овладеет жажда золота, тот делается разбойником. Вся жизнь у них сводится к одному слову "брать". обезличивается. Одним словом, в нем не остается ничего человеческого: он становится животным и опускается все ниже и ниже".
При виде их капитан понял, почему так часты убийства на россыпях. На лицах этих людей как бы имелась печать отверженности, в глазах светилось дикое отчаяние. Когда они открывали рот, казалось, что они вот-вот укусят.
Путешественники ехали все дальше и дальше. Долина расширялась, а сернистые вулканы появлялись все чаще, а испарения от них шли все гуще. Тяжелый, серный пар окутывал почву своим матовым покровом.
Проехав еще немного, они увидели то, что искали. Шагах в ста от них, точно волшебный замок, поднималась громадная базальтовая скала, на самой верхушке которой ютилась убогая хижина. А на самом краю утеса стоял огромный человек, обратившийся лицом к западу. Он был похож на статую в ожидании и, казалось, сливался в одну массу с утесом.
А серные пары все гуще клубились вокруг путешественников. У них щекотало в горле, слезились глаза, а лошади безнадежно поднимали кверху головы, как бы инстинктивно чувствуя, что наверху воздух чище и лучше.