Пятеро из одного стручка

Ганс Христиан Андерсен

Издание: Т-ва И.Д. Сытина

Типо-лит. И.И. Пашкова, Москва, 1908 г.

Переводчик: А.А. Федоров-Давыдов

Их было пять горошин в одном стручке. И стручок, и сами они были зеленые, поэтому и думали, что весь свет - зеленый, и это было в порядке вещей. Стручок рос; росли и горошины, сообразуясь с обстоятельствами, потому что сидели все в один ряд. Снаружи светило солнце и поило стручок теплом, дождь омывал его, делал чистым и прозрачным; было тепло, хорошо и уютно, днем светло, ночью темно, как это и подобает. И по мере того, как, сидя на месте, горошины подрастали, они стали задумываться над некоторыми вопросами, потому что ведь не могли же они сидеть без дела.

- Неужели мы здесь останемся навсегда? - спросила одна из них. - От неподвижности мы можем затвердеть. Мне почему-то кажется, что там, за нашими стенами есть что-то другое, я это чувствую...

Прошло несколько недель. Пожелтели горошины, пожелтел и стручок.

- Весь свет пожелтел, - сказали они и были по-своему правы.

И вдруг они почувствовали толчок. Стручок сорвали, он попал в чьи-то руки, а оттуда соскользнул в карман жакетки, и не один, а в сопровождении других полных стручков.

- Ну, значит, скоро нас выпустят, - сказали горошины, потому что только этого они и дожидались.

- Хотелось бы мне знать, кто из нас пойдет дальше всех, - сказала самая маленькая горошинка из пяти. - Да теперь скоро увидим...

- Пусть будет то, что быть должно, - сказала самая большая.

Тррах!.. Стручок лопнул, и все пять горошины выкатились на свет Божий. Лежали они на ладони у ребенка; мальчик держал их в руке и говорил, что горошинами этими можно чудно стрелять, и сейчас же вложил одну в рогатку и выстрелил первой горошинкой.

- Я лечу, лечу Бог знает куда! Лови, кто может! - крикнула она и с этими пловами исчезла.

- Я, - сказала вторая, - полечу прямой дорогой на солнце; это очень недурной уголок, как раз по моему вкусу.

И она скрылась.

- Мы куда попадем, там и ляжем на покой, - сказали две другие, - но вперед мы всё-таки покатимся... - они на самом деле покатились и, прежде чем попасть в самострел, упали на землю, но их всё-таки подняли и зарядили. - Мы пойдем дальше всех...

- Пусть будет, что быть должно, - сказала последняя, вылетая из самострела, и она влетела в щель старой доски, наполненной мхом и мягкой землей, как раз под маленькое окошко на чердаке; мох прикрыл ее, и хотя она была лишена свободы, но не обойдена Господом Богом. - "Пусть будет, что быть должно"... - повторила она про себя.

За окном на чердаке в маленькой комнате жила бедная женщина, которая днем уходила на поденную, помогала топить печи, колоть щепу и исполняла всякую черную работу, потому что была сильна и трудолюбива; но из нужды она выбиться всё-таки не могла. Дома, в комнате лежала её единственная дочь подросток, хрупкая и нежная; вот уже год, как она лежала в постели и была ни живая, ни мертвая.

- Она уйдет к своей сестре... - говорила женщина. - У меня было только двое детей, но и двоих прокормить было не легко; Господь Бог поделился со мной и взял одну к Себе; мне так бы хотелось, чтобы другая осталась со мной, но Он, наверно, не хочет, чтобы сестры были разлучены, и моя больная девочка, наверно, тоже скоро уйдет туда, на небо, к сестре...

Но девочка не уходила; весь долгий день, пока мать была на работе, она лежала одна терпеливо и тихо.

Стояла весна, и однажды рано утром, когда мать собиралась уходить из дому, теплое ласковое солнце заглянуло в маленькое окно, и лучи его упали на пол, и девочка вдруг устремила взгляд на нижнее стекло рамы.

- Что это там такое зеленое за окном? Оно качается от ветра...

- Ах! - сказала она. - Здесь проросла горошина и распустила свои зеленые листики. Как могла она попасть сюда, в щель? Теперь у тебя будет маленький садик, на который ты можешь радоваться.

Мать пододвинула постель больной к окну так, чтобы она могла видеть проросшую горошину, а сама ушла на работу.

- Мама, мне кажется, я выздоровлю, - сказала вечером больная девочка. - Солнце так тепло и ласково заглядывало сегодня ко мне! Ростки горошины крепнут, и я окрепну и встану и выйду на солнечный свет...

"Ах, если бы Господь Бог дал!" - подумала мать, не смея верить, что это сбудется; но всё-таки распускающийся зеленый стебелек, вызвавший в ребенке радостное желание жизни, она привязала к палочке, чтобы ветер не мог его сломить; потом взяла нитку и привязала ее одним концом к подоконнику, другим к верхней перекладине рамы, чтобы лепестки горошины могли со временем, когда подрастут, за что-нибудь уцепиться.

- А ведь правда, это, кажется, завязь цветка, - сказала мать раз утром, и в ней самой родились надежда и вера, что её девочка выздоровеет; она вспомнила, что за последнее время девочка разговаривала оживленнее, что в продолжение этих дней она по утрам сама приподнималась и садилась на постели и смеющимися глазами глядела на маленький гороховый сад, выросший из одной горошины. Неделю спустя в первый раз больная встала с постели, хотя и не надолго. Радостная сидела она на солнце; окно было открыто, за ним в полном цвету качался бело-красный цветок горошка.

Больная девочка тихонько наклонилась и поцеловала нежные лепестки. И день этот походил на праздник.

- Господь Бог Сам посадил и возрастил этот цветок для тебя, моя ненаглядная дочурка. Тебе и мне на радость и утешение, - сказала счастливая мать и улыбнулась цветку, точно он был добрый ангел Божий.

Ну, а что сталось с другими горошинами?

"Бог знает куда" и сказала: "Лови меня, кто может", упала на крышу в дождевой желоб и попала в желудок к голубке, как Иона во чрево кита. Две лентяйки добились тоже очень многого и были тоже съедены голубями, - это хоть называется прожить не без пользы; та, которая хотела улететь на солнце, упала в сточную канаву и пролежала в грязной воде дни, недели и совсем разбухла.

стручка...

И сточная канава вполне с ней согласилась.

А наверху, у окна на чердаке стояла девочка с сияющими глазами, с налетом румянца на щеках и, сложив нежные руки над цветком горошины, благодарила за него Бога,

- А я, - сказала сточная канава, - я всё-таки стою за свою горошину...