Беппо

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1818
Категория:Поэма
Входит в сборник:Произведения Байрона в переводе Д. Д. Минаева
Связанные авторы:Минаев Д. Д. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Беппо (старая орфография)

СОЧИНЕНИЯ ЛОРДА БАЙРОНА

В ПЕРЕВОДАХ РУССКИХ ПОЭТОВ

ТОМ ПЕРВЫЙ

ИЗДАНИЕ ТРЕТЬЕ

О. ГЕРБЕЛЬ

С.-ПЕТЕРБУРГ
1883

БЕППО.
ВЕНЕЦИАНСКАЯ ПОВЕСТЬ.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

"Беппо" был написан в Венеции, в октябре 1817 года, и приобрел большую известность тотчас же по его появления в свет в мае следующого года. По письмам лорда Байрона видно, что он в то время не предавал ему большого значения, не подозревая, что открыл этим рассказом новый путь, на котором его гению предназначено было одержать блистательнейшия из его побед. "Я написал юмористическую поэму", пишет он г. Муррею, "в роде прелестных поэм Уистль-Крафта, основанную на венецианском анекдоте, который мне показался весьма забавным. Название её Беппо - уменьшительное Иосиф; тут есть и политика, и драма."

                              I.

          Известен всем - не сомневаюсь в том

          Католиков классический обычай:

          За несколько недель перед постом

          Они толпой всех классов, без различий.

          Будь хоть богач, иль в звании простом.

          С спасительной, как думаю я, целью

          Бегут отдаться общему веселью;

          Готовясь к покаянию, спешат

          

          Где, в вихре песен, музыки и пляски,

                              II.

          Скользят и вьются бешеные маски.

          Лишь только ночь свой полог развернёт-

          И чем темней, тем лучше - наступает

          Пора, которой муж со страхом ждёт

          И с трепетом любовник ожидает,

          Ханжа кривит улыбкою свой рот,

          И, скромности оковы разбивая,

          Шалит открыто юность огневая.

          Разгул и плеск! На языке у всех

          Запас острот и неподдельный смех;

          И звук рулад, и шопот страстной пары

          Сливаются с аккордами гитары.

                              III.

          Пестреют вкруг одежды разных стран,

          Костюмов фантастическия краски,

          Наряд жидов и греков и римлян,

          И арлекинов прыгающих маски,

          

          И под чалмой прелестные турчанки,

          И - наконец - нескладный, хмурый янки.

          Нарядов тьма; лишь в этот маскарад

          Не разрешается носить один наряд:

          Смотрите, не являйтесь, Бога ради,

          На карнавал в монашеском наряде.

                              IV.

          Нет, лучше вовсе будь без панталон,

          Иль тернием обвей себя для танца,

          Чем возмутить людей со всех сторон

          Намёком на одежду францисканца.

          Тогда не пощадит тебя закон,

          И будешь ты - как ни был бы ты важен -

          В аду на угли красные посажен,

          Где грешника из адского котла

          Ничья рука спасти бы не могла -

          И... лишь посредством денежного вклада,

          Тебя, быть может, выпустят из ада.

                              V.

          

          Вы можете одеться по картинке,

          Какой угодно только; так не раз

          На лондонском тряпичном старом рынке

          Иной колет, лишь из однех проказ,

          Искали вы для вечера иль бала.

          В Италии ж подобных мест не мало,

          Но - уж таков волшебной речи склад -

          Названья их как музыка звучат;

          А в Англии квартал найдём едва-ли,

          Который бы "Piazza" называли.

                              VI.

          Тем праздникам названье: карнавал -

          "Прощайся с мясом" значит в переводе.

          Понятен смысл: лишь только пост настал,

          О мясе и не думают в народе;

          Но одного лишь я не понимал:

          Зачем же пост с его трапезой тощей

          Встречается весёлостью всеобщей?

          Не потому ли самому мы пьём,

          

          Бокалы наши дружно наполняем,

          Когда друзей в нут дальний провожаем?

                              VII.

          Наступит пост - и мяса больше нет;

          Все сорок дней вкушая лососину,

          Хоть злостью приправляйте свой обед;

          А соусы? - о них нет и помину.

          О, путники! не раз от этих бед,

          Застигнуты негаданно диэтой,

          Вы бранью разражались (брани этой

          Я с музою не стану повторять),

          Не забывая гневно объявлять:

          "Не можем мы (вам всё одни пиры бы!)

          Есть без приправ, без сои этой рыбы.

                              VIII.

          Охотникам до соусных приправ

          Решаюсь дать совет такого рода -

          И думаю, что я останусь прав:

          Сбираясь в путь, во всякий месяц года

          

          И пряностей, и соусы Горвея,

          Чтоб не сидеть голодными, говея,

          Иначе же - поклясться в том могу -

          Вы, где-нибудь, на чуждом берегу,

          Без собственного повара - поверьте -

          Умрёте от голодной страшной смерти.

                              IX.

          Я только лишь католикам внушал,

          Как соблюдать обычай древний Рима;

          Но той диэтой вовсе не путал

          Я чужестранца, едущого мимо,

          И чтобы он постов не соблюдал -

          Спешу предупредить: для протестантов,

          Для всех больных, для прихотливых франтов,

          И... и для дам, охотинц до причуд,

          Не существует вовсе рыбных блюд,

          И кто проклятий страшных не боится,

          Впадая в грех, пусть вовсе не постится,

                              X.

          оно не бывал

          Так бесконечно весел и потешен,

          И шумен итальянский карнавал,

          Так оживлён и несдержимо бешен,

          Как посреди венецианских зал:

          Не мало тайн интриги маскарадной

          Там покрывал разгул толпы нарядной

          И ни один ловился жгучий взгляд

          Под страстные напевы серенад...

          И так, прошу последовать за мною

          В Венецию, рождённую волною.

                              XI.

          Ах, красота венециянских жен!

          Их быстрый взгляд, улыбки их, приманки!...

          Припоминал я образы мадонн,

          При взгляде на лицо венециянки.

          Когда она выходит на балкон -

          Вы, отдаваясь прелести обмана,

          В ней видите Венеру Тициана -

          

          Иль, наконец, её прелестный вид

          Напомнит вам, лишь только в новом фоне,

          Одно из лиц картин Джиорджионе -

                              XII.

          Где краски правды жизненной полны.

          Когда зайдёте вы в дворец Манфрнни,

          То, множеством картин окружены,

          Вы, может-быть, одной его картине

          Останетесь покорны и верны -

          И станет вам всего она дороже.

          Так некогда со мною было то же,

          А почему? - тому разгадки нет.

          То просто был жены его портрет;

          Но как он создан!... Творческая сила

          Земной любви в нём образ воплотила.

                              XIII.

          Да, той любви, которой мир живёт,

          Любви людской, встречаемой на деле!

          И веришь тут, что только жизнь даёт

          

          И что мечта до них не доростёт...

          В картине той, которую б желали

          Вы унести, которую б украли,

          Когда бы страх иль стыд не помешал,

          Чудесный образ тот напоминал,

          Что вам давно черты знакомы эти,

          Но что ужь вновь не встретить их на свете.

                              XIV.

          Тот образ нам знаком когда-то был

          В дни юности, на подвиги готовой,

          И юноша искать его любил

          На лицах дев, при каждой встрече новой,

          Когда он в тишине боготворил

          Создания, без имени, без тела,

          Которых жизнь создать нам не хотела,

          Которых мы не встретим никогда,

          Как тех плеяд, пропавших без следа,

          Растаявших дыханием эфира

          И ставших невидимками для мира.

                              

          Действительно, венециянки вид

          Напоминает кисть Джиорджионе,

          Особенно, когда она стоит

          Одна перед решоткой на балконе.

          Ведь красота сильнее поразит,

          Когда мы к ней стоим не очень близко!

          И вот тогда, склонясь к решотке низко,

          Таинственно раздвинув складки штор

          И вкруг себя бросая томный взор,

          Венециянка кажется прекрасна,

          Что не всегда бывает безопасно.

                              XVI.

          Затем, что взор невольный вздох родит,

          Вздох пробуждает тайные желанья,

          Желанье наконец заговорит

          И: перейдёт в любовное посланье,

          С посланьем же Меркурий полетит,

          Охотник до подобных поручений,

          А там - не миновать и приключений,

          

          Свиданья, вечный страх и, наконец,

          Разбитые ревннвцем, с жаждой мщенья,

          И головы, и клятвы увлеченья.

                              XVII.

          Шекспиром был давно изображен

          Тип этих женщин в чудной Дездемоне.

          В Италии до нынешних времён -

          В Венеции роскошной и в Вероне -

          Вы встретите подобных много жен,

          С той разницей - мы думать можем смело -

          Что их мужья не следуют Отелло,

          Что все мужья прекрасной той страны,

          Как чёрный мавр, для женщин не страшны,

          И жен душить едвали-б захотели

          За-то, что те поклонников имели.

                              XVIII.

          Но если кто в них ревность и найдёт,

          То свойства очень мирного, и ныне

          Из них никто подушки не возьмёт,

          

          Нет! беззаботный, ветренный народ

          В несчастий иную примет меру,

          И если в жен мужья теряют веру,

          Из них никто не будет поражен

          Открытою неверностию жен,

          Но каждый муж супруге отомщает

          Лишь только тем, что сам ей изменяет.

                              XIX.

          Случалось ли гондолу видеть вам?

          

          С навесом и резьбою по углам,

          Безмолвная, вся трауром одета,

          Как тёмный гроб, несётся по волнам.

          За вёслами сидят два гондольера,

          

          Едва слышна... Несётся странный гроб,

          И разгадать не в силах был ни кто б

          О том, что в тишине его творится,

          Что под его навесом говорится.

                              

          И день, и ночь гондолы вкруг скользят,

          Шныряют вдоль Риальто, по каналам,

          И у театров труппы их стоят,

          Открытые всем путникам усталым;

          

          Закутавшись угрюмо в балдахины,

          Их мрачными считать нам нет причины,

          Затем-что и в гондоле мы порой

          Встречали жизнь, и смех и пир горой.

          

          Спешим, смеясь, в карете погребальной.

                              XXI.

          Но я ещё рассказ не начинал.

          Лет за

          В Венеции блестящий карнавал

          И ряженый народ зашевелился.

          Однажды, разодета, как на бал,

          Одна венециянка пожелала

          

          Как имя ей - не мог я угадать,

          А потому хочу её назвать

          Лаурою. Название Лауры

          Удобнее для рифмы и цезуры.

                              

          Она была не очень молода,

          Но уж никак старухой не смотрела,

          Иль дамой, у которой никогда,

          При отношеньях нежных самых, смело

          

          Подобных дам покрыты строгой тайной

          И ни за что - ни прямо, ни случайно -

          У них (таков упрямый женский род!)

          Не выпытать: "который же вам год?"

          

          Что, впрочем, мне всегда казалось диким.

                              XXIII.

          Не такова была Лаура - нет,

          Ещё года лицо её щадили,

          

          Была светла. Лауру находили

          Красавицей, когда, являлась в свет,

          Неслись за ней восторженные речи

          (С красавицей в толпе приятны встречи)

          

          Всегда её высокое чело,

          Улыбка с уст её не исчезала

          И всякого, казалось, награждала.

                              XXIV.

          

          Замужних дам покойнее дорога,

          Затем-что на грешки подобных дам

          Везде сквозь пальцы смотрим мы, не строго;

          Но если же - со страхом передам -

          

          Замужством не прикроет грех девичий,

          То ждут её позор и вечный стыд,

          Когда она сама не поспешит

          Свои дела, как будет можно,

          

                              XXV.

          Лауры муж, по званью моряка,

          Скитался по морям и по чужбине;

          Когда же, возвратясь издалека,

          

          И им овладевала там тоска,

          Жена его на вышку поднималась,

          Откуда ей всё море открывалось

          И судно, на котором муж приплыл

          

          Купец-моряк, торгующий с Алеппо,

          По имени Джузеппе, или Беппо.

                              XXVI.

          С его лица загар не пропадал

          

          Но красоту едва-ль в нем уменьшал

          Его густой, коричневый румянец;

          Он, как моряк, ни сколько не терял

          От этого сурового загара,

          

          Лаура же, хоть не была горда,

          Непобедимою считалася всегда,

          Была для всех, как свет её ославил,

          Женою самых строгих, строгих правил.

                              

          С последней их разлуки много лет

          Прошло, но всё домой не ехал Беппо.

          Как, почему его так долго нет -

          Судили большей частию нелепо.

          "Он утонул!" решил сначала свет,

          Потом же остроумно порешили,

          Что от долгов бежал он; даже были

          Охотники побиться об заклад:

          Вернётся ль он когда-нибудь назад?

          

          Тотчас же об заклад спешат побиться!

                              ХХVIII.

          Печально очень было, говорят,

          Супругов разлучавшихся прощанье,

          

          Что это их последнее свиданье.

          (Предчувствия подобные страшат,

          Как сон воображение больного;

          Испытывать их вовсе мне не ново).

          

          Предчувствие печальное унёс

          С собою муж, и затаил он горе,

          Плывя в Адриатическое море.

                              XXIX.

          

          Лаура плачет, в траур наряжалась,

          Вдруг потеряла вовсе аппетит

          И спать одна решительно боялась:

          Едва где только ставень заскрипит,

          

          Ей чудится то вор, то привиденье:

          Ей целый день нигде покоя нет.

          И вот она, во избежанье бед

          И чтоб чего не сделалось с ней хуже,

          

                              XXX.

          Лаурою был выбран для услуг -

          А женщины искусны так на это -

          На время то, пока её супруг,

          

          Домой не возвращался, новый друг,

          Один из тех, все дамы на которых

          Глядят с негодованьем в чистых взорах,

          А втайне их не прочь и полюбить.

          

          Богатый граф, мотавший денег груду.

          О нём такое мненье было всюду.

                              XXXI.

          Он музыку и танцы изучил,

          

          И по-французски бойко говорил,

          И даже по-тоскански без ошибки.

          Последним он особенно дивил

          (В Италии - спешу предостеречь я -

          

          И - постановки оперной знаток -

          К певцам он был неумолимо строг.

          Ту арию всегда встречай хмуро,

          Когда кричал он в креслах: "siccatura!"

                              

          Он изрекал пиесам приговор

          Молчанием иль громким криком: "bravo";

          Дрожал оркестр, страшась за свой позор,

          Когда, смотря налево и направо,

          

          Иной фальшивой нотой возмущённый;

          И дрожь овладевала примадонной,

          Когда, трудясь над выводом рулад,

          Встречала вдруг его лукавый взгляд;

          

          Чтоб он хоть провалился под Риальто.

                              ХХXIII.

          Он был поэт, романсы распевал,

          Острил под-час находчиво и метко,

          

          И сам импровизировал нередко;

          Достоинство картины понимал

          И даже слыл за ловкого танцора:

          В Италия подобной славы скоро

          

          Что итальянец вовсе не танцор.

          Итак, он слыл за льва в известном круге

          И даже был герой... в глазах прислуги.

                              ХХXIV.

          

          Находкой редкой - в этом я уверен:

          Чем холодней он женщину любил,

          Тем долее ей оставался верен,

          И потому ни разу не смутил

          

          В нём билось сердце вовсе не такое,

          Которое, приняв любовь в себя,

          Само затрепетало бы, любя.

          Он был любовник школы очень странной -

          

                              XXXV.

          Вот почему печальная жена

          Вдруг увлеклась таким героем слепо

          И мужу не осталася верна.

          

          И сколько жь лет Лаура ждать должна?

          Она могла считать себя вдовою,

          И муж её досужею молвою

          Давно, давно уж был похоронён;

          

          То должен мертвецом для всех казаться,

          Или, по-крайней-мере, им считаться.

                              XXXVI.

          Притом для заальпийских жен -

          

          Уже давно почти вошло в закон -

          Прости их Бог! - иметь и по два мужа.

          Не знаю верно, кем был занесён

          За Альпы тот прелестнейший обычай,

          

          И повсеместно в обществе терпим,

          Где никого не трогало, что им

          Между двумя вторичный

          Которым первый тотчас нарушался.

                              XXXVII.

          "побочный" муж прослыл

          Под именем вульгарным "чичисбея";

          Но это имя прежде он носил...

          Тот модный брак, нисколько не робея,

          К испанцам даже доступ получил.

          

          Моря переплывая и озёра,

          Все страны эта мода заразит.

          Но Англии пускай не посетит,

          Иначе, там от язвы этой моды

          

                              XXXVIII.

          Хотя всегда с почтеньем я гляжу

          На юных дев - лукавить для чего же -

          Я откровенно всё-таки скажу:

          

          Когда за ней я в обществе слежу

          Иль с глазу на глаз с нею повстречаюсь.

          Обрисовать я этим не стараюсь

          

          Я говорю: всех дам свободный тон

          И эта речь, текущая свободно,

          Пленят, сведут с ума кого угодно.

                              XXXIX.

          

          Как хороши! - но так оне пугливы,

          Так часто опускают глазки вниз

          И краскою алеют, точно сливы,

          Что вы от них всегда бы отреклись.

          

          И словно ждут, что им подскажет мама -

          И их занятья, лепет, робкий взгляд

          Напомнят вам спелёнанных ребят.

          Притом от мисс межь английским народом

          

                              XL.

          И так названье: cavalier servente -

          Везде употребительное слово -

          Лишь значит: муж заштатный или франт,

          

          Как постоянно - это их талант -

          Быть продолженьем шлейфа милой леди,

          Приятно улыбаться на обеде,

          Отыскивать гондолу, экипаж,

          

          Носить за ней перчатки, шали, шляпки

          И в магазинах купленные тряпки.

                              XLI.

          Как ни была б Италия страшна

          

          Люблю тебя, роскошная страна,

          Люблю смотреть на кисти винограда,

          В полдневный зной у вскрытого окна

          Виющихся в несвязанных размерах.

          

          Где лозы прихотливо заплелись,

          Зелёной бахромой спадая вниз:

          Так на холсте, натянутом на рамах,

          Малюют виноградник в мелодрамах.

                              

          Люблю скакать без устали верхом

          В осенний день, не спрашивая грума,

          Лежит ли плащ дорожный за седлом,

          Боясь, что солнце спрячется угрюмо

          

          Передо мной вся в зелени аллея;

          И путь свой перерву я не жалея,

          Когда возов увижу длинный ряд,

          Везущих спелый, красный виноград;

          

          С навозом бы попались нам повозки.

                              XLIII.

          Любил я, солнце, весело смотреть

          На твой закат, уверенный заране,

          

          И, не скрываясь в утреннем тумане,

          Как и всегда не перестанешь греть.

          Нет, не напомнит нам твой взор приветный

          Взор пьяницы мертвящий и безцветный,

          

          Не вспомню я о зареве огней,

          С болезненным мерцанием горящих

          В чаду паров, над Лондоном висящих.

                              XLIV.

          

          Ты каждый слух чаруя и балуя,

          Напоминать гармонией привык

          Волшебный звук святого поцелуя,

          С уст женщины сбежавший в сладкий миг.

          

          Он но похож на наш язык гортанный.

          Сравню ль его с наречьем наших стран,

          Иль с разговором хмурых англичан,

          Которые не могут выражаться,

          

                              XLV.

          Люблю ещё - и кто же слабость ту

          Мне не простит? - прелестных итальянок;

          Равно их всех люблю за красоту:

          

          Их чёрных глаз и жар, я теплоту,

          В которых страсть горит с улыбкой кроткой

          И важных дам с классической походкой;

          Люблю их взор, вам говорящий вдруг,

          

          И той природы девственные ласки,

          И тех небес полуденные краски.

                              XLVI.

          О, красота! ты Ева той страны!

          

          Чьи образы безсмертью преданы?

          Не ты ль его с богами породнила,

          Которые завидовать должны

          Его твореньям? Чья же, чья же лира

          

          Нет, ни один певец не воспоёт

          Твоих чудес, твоих живых красот -

          И все слова безсильны и не новы,

          Пока живут создания Кановы.

                              

          "Всё в Англии люблю я" - так в Калэ

          Я говорил - "и даже недостатки!"

          Оставшись верен этой похвале,

          Люблю её правительство, порядки,

          

          Пока ее имеют англичане -

          Права пера в литературном стане,

          Люблю типографический станок,

          Которого стеснить никто не мог,

          

          Лишь только б он оканчивался скоро -

                              XLVIII.

          Люблю налог, который не тяжел,

          И огонёк, пылающий в камине,

          

          И пиво я люблю ещё доныне;

          Люблю, покамест дождик не пошел,

          Хорошую пагоду; а погода

          Бывает хороша в теченье года

          

          И так, люблю Британии права,

          Ея граждан солидность и свободу

          И не совсем весёлую природу;

                              XLIX.

          

          Ея проекты, подати, реформы

          И митинги, которыми хотим

          Себя уверить с очень давних пор мы,

          Что мы - народ свободный; мной любим

          

          И лёд, и холод леди нашей чинной,

          И ваш холодный северный туман - ,

          Ну, словом - всё в отчизне англичан,

          Как есть теперь, или как прежде было,

          

                              L.

          Но возвращусь к рассказу. Мне давно о

          Пора окончить это отступленье,

          К тому жь, в глазах читателя оно

          

          Читателю совсем не суждено

          Так подчиняться авторским капризам;

          И, склонный к неожиданным сюрпризам,

          Он непременно требует от нас

          

          Который нервы трогал бы - а это

          Ведь не всегда по силам для поэта.

                              LI.

          Когда б я мог, читатели, для вас

          

          Когда б я мог взобраться на Парнас,

          Где заседают музы, вдохновляя

          Иных певцов!... О, что бы за рассказ -

          Хоть греческий иль ассирийский даже -

          

          И отдал бы книгопродавцам в плен

          Богатое собранье пёстрых сцен,

          Чувствительных весьма, сантиментальных,

          С присутствием героев идеальных.

                              

          Но я певец - увы - не без греха!

          Мне места нет на славном Геликоне:

          Я рифму подбираю для стиха,

          Какая попадётся в лексиконе -

          

          О критиках не думая заране,

          Меня предать готовых грозной брани,

          И даже я нередко на пути

          Предполагал до прозы низойти;

          

          И я останусь верен этой моде.

                              LIII.

          С Лаурой граф жил мирно и в ладу;

          Почти шесть лет их связь не прерывалась,

          

          И ссора между ними начиналась,

          Но не служила, впрочем, к их вреду,

          И ревностью навеянная ссора

          Всегда кончалась очень, очень скоро.

          

          Чтоб маленькая ссора или блажь,

          Ревнивый гнев, иль что-нибудь такое,

          Не нарушали изредка покоя.

                              LIV.

          

          Назвать их можно было без пристрастья,

          Счастливою на столько, что пустой

          Иной каприз не нарушал их счастья:

          Она пленяла зрелой красотой,

          

          Казалися легки и не суровы.

          Свет их щадил, и лишь порой ханжа

          Их в чёрту посылал, но, сторожа

          Всех юношей, попавших в сеть к Амуру,

          

                              LV.

          Да, молодость любовь им сберегла.

          Любовь и юность - всюду неразлучны;

          Ведь без любви и юность не тепла,

          

          Одна любовь в дни юности могла

          Нас оживлять, смиряя жизни ропот;

          Одну любовь не улучшает опыт,

          Печальный опыт многих трудных лет.

          

          Того огня, что юность оживляет,

          Нас ревностью своею забавляет.

                              LVI.

          Был карнавал. Строф тридцать шесть назад

          

          Лаура, приготовив свой наряд,

          Заняться поспешила туалетом.

          Так делал, вероятно, мой собрат,

          Заботясь о задуманном наряде,

          

          Я одного при этом не сказал:

          В Италия длиннее карнавал.

          На лица всех он маски надевает

          И шесть недель с толпы их не снимает.

                              

          Лаура нарядилась не спеша.

          Подобных женщин редко встретишь в мире.

          Она была свежа и хороша,

          Как херувим... на вывеске в трактире,

          

          Как первая виньетка на журнале,

          Где модные картинки открывали

          Мы под обёрткой тонкого листка,

          Затем, чтоб ни единая строка

          

          Не пачкала бюст стройный, иль фигуру.

                              LVIII.

          Они пошли в Ридотто. Это зал,

          Где люди пьют, танцуют, веселятся;

          

          Который бы напомнил, может-статься -

          Хоть в меньшем виде только - наш воксал,

          С той разницей, что там героев бала

          Дождливая погода не пугала.

          

          Мы встретились бы с пёстрою толпой,

          Которая - замечу в назиданье -

          Гораздо ниже нашего вниманья.

                              LIX.

          "пёстрою толпою" мы всегда

          Часть публики известной называем,

          В собраниях которой никогда

          Друзей своих и близких не встречаем -

          Друзей, которым всюду без труда

          

          Толпа - совсем иное: подчиниться

          Она всегда готова модным львам,

          Капризам их, веленьям и словам

          Избранников одних

          Чем свет велик? - темно названье это!

                              LX.

          Так было прежде в Англии - в те дни,

          Когда являлись дэнди в модном свете:

          

          Иною расой франтов на паркете

          И доживают жизнь свою в тени...

          Избранники и демагоги моды!

          Не раз к вам безпощадны были годы,

          

          Так погибает слава на земле:

          От войн, любви, и - что гораздо хуже -

          От зимняго ненастья и от стужи.

                              LXI.

          

          Рукой могучей северного Тора

          Он с армией своей был побеждён,

          Стихиями осилен был без спора.

          Так храбрый китолов, со всех сторон

          

          Так новичёк со страхом разрывает

          Грамматики учебник роковой,

          Наполеон пал жертвой боевой -

          А счастие?... Но замолчу здесь строго,

          

                              LXII.

          Фортуны власть над нами велика.

          Безсмертная, от дела не старея,

          Нам счастье раздает её рука

          

          С Фортуной я не кончил счет пока:

          Она мой путь не много украшала,

          Но все ж меня надежда не кидала,

          Что, наконец, за тяжкий ряд невзгод

          

          Я буду ждать... а потому-то ныне

          Ни слова не скажу я о богине.

                              LXIII.

          Разсказ мне не даётся, словно клад:

          

          Но в том размер условный виноват,

          Которого никак не уломаю.

          Бросать его - уж поздно; рад, не рад

          Я подчинюсь капризному примеру,

          

          Но ежели в грядущие года

          С ним, наконец, я справлюсь - о! тогда,

          Почтив его своей последней тризной,

          Я изберу размер не столь капризный.

                              

          Они пошли в Ридотто - и туда

          Сам думаю отправиться я скоро,

          Чтоб несколько развлечься, господа,

          Средь бальных танцев, пляски, разговора,

          

          Черты лица под тёмной пеленою;

          А так-как скука странствует за мною

          Не торопясь, то, посетивши бал,

          Её, пожалуй, я бы перегнал

          

          А в полчаса мы много сделать можем.

                              LXV.

          А между-тем Лаура в зал вошла.

          Лицо её улыбкою сияло.

          

          Шептала с тем, тем головой кивала;

          Когда ж Лаура долго не могла

          Быть в духоте - по одному лишь взгляду

          Граф приносил ей тотчас лимонаду;

          

          Костюм своих блистательных подруг,

          Заметила, и даже не без вздоха,

          Что все оне одеты очень плохо.

                              LXVI.

          

          Та локоны фальшивые имела,

          На третьей - безобразнейший тюрбан,

          Четвёртая - как саван побелела

          И застилал глаза её туман,

          

          Шестая говорит провинциялкой,

          Седьмая, у которой по плечу...

          Но - "видеть их я больше не хочу,

          Чтобы оне, как привиденья Банко,

          " - решила итальянка.

                              LXVII.

          Пока она осматривала зал

          И масок разноцветные наряды,

          Её встречали ропотом похвал;

          

          И только женщин многих возмущал

          (Оне вдруг стали пасмурны и хмуры)

          Восторг мужчин пред красотой Лауры,

          Которой вид, улыбка, светлый взор

          

          "И этого" - сказали втайне дамы -

          "Ей извинить не можем никогда мы."

                              LXII.

          Что ж до меня касается, то я

          

          Негодованье в сердце затая.

          Что для страны всегда казалось срамом,

          Волнует постоянно и меня;

          И еслиб я был облечён тем саном,

          

          Всё говорить, что в голову придёт,

          Тогда бы я затеял новый род

          Проповедей - и проповеди эти

          Известность получили бы на свете.

                              

          И так, пока Лаура в зале шла,

          Шутя, смеясь направо и налево,

          Не думая, что для подруг была

          Причиною и зависти, и гнева,

          

          Пока она в блестящей зале бала

          Вокруг себя поклонников сбирала,

          То с этим объяснялася, то с тем,

          Какой-то незнакомец между-тем

          

          И несколько - признаться нужно - странным.

                              LXX.

          Тот незнакомец турком был одет,

          С лицом почти-что бронзового цвета.

          

          Не знаю я. Поклонник Магомета

          За многоженство, может-быть, привет

          И вызовет, но только мудрено нам

          Завидовать его гаремным женам,

          

          И, четырёх имея в доме жен,

          Наложниц может, если есть охота,

          Держать всегда ad libitum, без счёта.

                              LXXI.

          

          Он лица их скрывает под покровом,

          И женщина считает за позор

          С мужчиною обмолвиться хоть словом,

          Хотя б он был родня ей с давних пор;

          

          Когда-нибудь завидовать мы стали.

          Обычаю восточному верны,

          Бездействовать всю жизнь оне должны,

          Кормить детей, купаньем нежить кожу

          

                              LXXII.

          Им не знакомы книжная печать

          И толки о последней, покой драме;

          Остротами не думая блистать,

          

          Но если б свет проник туда - как знать?--

          И начался раскол во всём гареме,

          Кто б справился с красавицами теми?

          Но к счастию, что в их среде пока

          "синяго чулка"

          И юноши румяного, с которым

          Оне могли б заняться книжным вздором.

                              LXXIII.

          Им не знаком торжественный рифмач,

          

          Ручной зверёк, поэзии палач,

          Терзающий наш слух безчеловечно,

          Стихами называющий свой плач

          И хныканье, кривляка на Пегасе,

          

          И юношей, задумавших "творить",

          Посредственность, желающая быть

          Прославленной, известной для чего-то,

          Имея смысл и силу идиота.

                              

          Им не знаком оракул-стихоплёт,

          Хвалящий то, что стоит поруганья,

          Жужжащий дни и ночи на пролёт

          И мучающий нас без состраданья

          

          Иль наглостью, цинизмом грязной брани,

          И с жадностью глотающий в тумане

          Печальную известность; наконец,

          Таких поэм бездарнейший певец,

          

          Когда б ещё гораздо были хуже.

                              LXXV.

          Не признанных талантов роль жалка:

          Они напоминают почему-то

          

          Лоскутьями обвешенного шута.

          Их разгадать - задача не легка;

          Но самого отчаянного фата,

          Которого встречали мы когда-то

          

          Терпимее любой журнальный враль

          С коллекцией бумажных насекомых,

          Живущих и в журналах, и в альбомах.

                              LXXVI.

          

          Из тёмной касты пишущих педантов.

          Вас, Роджерс, Вальтер-Скотт и Томас Мур,

          Вас с обществом подобных фигурантов,

          

          Не смешивал ещё никто в народе.

          Так пусть они, тупые по природе,

          Гоняясь за чужою остротой,

          Проходят без следов перед толпой,

          

          Для мальчиков и дам литературных.

                              LXXVII.

          Нет, мусульманкам с детских их пелён

          Неведомы, по счастью, люди эти,

          

          Османам, посещающим мечети;

          Но если бы издать такой закон,

          (Я в свой проект имею много веры)

          Чтоб на восток пошли миссионеры

          

          Вводить в гаремах книжный наш язык,

          Тогда наверно б мы пришли к богатым

          И несомненно важным результатам.

                              LXXVIII.

          

          Для дев его никто не сочиняет

          Религиозных повестей, поэм,

          И лекций им профессор не читает

          Хотя о метафизике. Затем

          

          И за теченьем звезд не наблюдают,

          Не предаются вздохам при луне

          И чистой математикой оне

          Не занимались в школе педагога,

          

                              LXXIX.

          А почему его благодарю?--

          Особые причины есть на это;

          Я ничего теперь не говорю

          

          Но, может-быть, когда я возгорю

          Желанием - для прозы бросить лиру -

          Я напишу об этом вам сатиру.

          Я склонность к ней уж чувствую давно,

          

          На склоне лет тот смех нас оживляет,

          Который думать чаще заставляет.

                              LXXX.

          Веселья и невинности года!

          

          В наш чёрствый век, начавший без стыда

          Всё разрушать, в припадке отрицанья,

          Мы не отыщем вашего следа.

          Но, всё-равно! я остаюсь вам верен

          

          Что времена счастливые опять

          Придётся нам когда-нибудь встречать,

          И я теперь - о, сладкия мгновенья!--

          Пью горький джин за ваше возвращенье.

                              

          А турок на Лауру всё глядит,

          Не сводит глаз с нея ни на минуту,

          И взор его, казалось, говорит:

          "Я на тебя смотрю, а потому-то

          " Подобный взор смутит

          Иную робкую, пугливую натуру,

          Но не смутил нисколько он Лауру.

          Случалось ей уже не в первый раз

          Выдерживать огонь подобных глаз,

          

          Она встречала взгляды иностранца.

                              LXXXII.

          Ночь пронеслась и близок был разсвет...

          И в этот час любительницам бала

          

          Покамест дня ещё не наступало,

          Скорей кидайте бал или банкет.

          При освещеньи люстры вы блистали,

          Когда ж потухнут лампы в бальной зале

          

          Тогда у вас румянец пропадёт,

          И яркие лучи дневного света

          Вдруг обличат все тайны туалета.

                              LXXXIII.

          

          Я по балам шатался и упрямо

          Сидел всю ночь и ждал явленья дня,

          Чтоб посмотреть, найдётся ли там дама,

          Которая, (кто ж обвинить меня

          

          Без страха встретит луч дневного света?

          Я много знал красивых дев и жен,

          Но лишь одной был только поражен,

          Которой щеки так же были алы

          

                              LXXXIV.

          Я имени её не назову,

          Не потому, что имя это - тайна,

          Но для чего ж бросать его в молву,

          

          Как светлый сон, мелькнувший наяву?

          Но, может-быть, её вы и встречали

          На лондонском или парижском бале,

          Где вы бывали верно иногда;

          

          Румянец щёк, который без испуга

          Поспорил бы с румяным утром юга.

                              LXXXV.

          Лаура, без сомненья, поняла

          

          До той поры, когда исчезнет мгла

          И день начнёт сквозь окна прорываться.

          А потому немёдленно была

          Готова в свой отель вернуться с бала.

          

          Граф шел за нею, - был уже поздний час,

          Но ожидало их на этот раз

          Препятствие (не редкие примеры):

          С гондолой их исчезли гондольеры.

                              

          Все гондольеры - точно как у нас

          Извощики перед дверьми собраний -

          Толкаются, теснятся каждый раз

          Среди пинков и самой крупной брани,

          

          Приходится смирять нередко страже,

          Но и при ней они не могут даже

          Удерживать разнузданный язык,

          К которому едва-ли кто привык;

          

          Я не введу в рассказ свой, без сомненья.

                              LXXXVII.

          Но, наконец, гондолу отыскав,

          Поехали вдоль тихого канала

          

          Об обществе и о костюмах бала,

          С злословием свой смех перемешав.

          Когда ж они к палаццо подплывали,

          И в лестнице, купавшейся в канале,

          

          Лаура взор случайно подняла;

          Вдруг перед нею - случай очень странен -

          Опять стоит всё тот же мусульманин.

                              LXXXVIII.

          "Слушайте, синьор,

          Поступки ваши требуют ответа

          И вызывают нас на разговор.

          Зачем вы здесь? Иль, наконец, всё это

          Нечаянность? Но с-этих-пор

          

          А иначе я сам обязан буду

          Заставить вас... вы можете понять..."

           - "Мне нечего, синьор, вам объяснять -

          Ответил турок тут не без улыбки -

          "Здесь никакой, поймите, нет ошибки.

                              LXXXIX.

          "И эта дама, граф - моя жена!"

          Известьем неожиданным не мало

          

          Но где б британка в обморок упала

          И памяти лишиться бы должна,

          Там итальянка с тайною мольбою

          В одну минуту справится с собою,

          

          Флаконов, оттираний роковых,

          Разрезанных шнуровок на корсете,

          Как вообще случается на свете.

                              ХС.

          

          И что сказать могла она? ни слова!

          Но иноземца вежливо спешит

          Граф пригласить - хоть это было ново -

          Войти в их дом. Он турку говорит:

          "Чтоб избежать публичного содома,

          Мы обо всём перетолкуем дома,

          Себя не выставляя напоказ

          Для сотни любопытных слишком глаз,

          Иначе же дадим мы пищу разом

          "

                              ХСИ.

          Они вошли в палаццо. Им несут

          Душистый кофе, сделанный заране.

          Известно нам: напиток этот чтут

          

          Хотя его они различно пьют.

          Межь-тем Лаура, скрыв своё смущенье,

          Воскликнула: "Ах, Беппо! без сомненья

          Ты не язычник? тот же, как всегда?

          

          Где жь ты скитался долго? Почему же

          Я столько лет де слышала о муже?

                              ХСИИ.

          "Не турком ли вернулся ты назад?

          

          Ах! правда-ль будто турки все едят

          Не вилками, а пальцами?... Мой Боже!

          Такую шаль видал ли кто навряд:

          Не мне ль ёё привёз ты из чужбины?

          

          Не разрешает туркам Магомет?...

          И как ты мог, скажи мне, столько лет

          Жить без... А я, Maria Santa, я же...

          Но ты так желт, что, право, страшно даже.

                              

          "Ах, Беппо, борода к тебе нейдёт...

          Сбрей бороду, пожалуйста, скорее.

          С чему она? чтоб насмешить народ?

          Ил ты забыл, что, как и прежде грея,

          

          А твой костюм... прошу я, Бога ради,

          Не выходи теперь в таком наряде...

          Ведь у людей ужасно злой язык...

          И для чего жь ты волосы остриг?

          

          Не сосчитать твоих седых волос-то!"

                              XCIV.

          Как Беппо отвечал своей жене -

          Не знаю точно я, но - между нами -

          

          Он на берег был выброшен волнами

          И очутился вдруг в той стороне,

          Где будто бы стояла прежде Троя,

          

          Настала жизнь неволи и труда;

          Но он бежал к пиратам на суда

          И, добровольно ставши ренегатом,

          Жил хорошо и сделался богатым.

                              

          Разбогатев с избытком, начал он

          Подумывать о родине далёкой,

          С которой был так долго разлучён -

          И о стране родной тоски глубокой

          

          Всё к ней влекло его неудержимо.

          Случилось раз - корабль испанский мимо

          Тех самых мест в Корфу шёл с табаком;

          На тот корабль пробравшися тайком

          

          Отправился искать удачи Беппо.

                              XCVI.

          Он на корабль испанский перенёс

          Свои богатства... Богу лишь известно,

          

          Они добыты честно иль нечестно?

          Но бегство это Беппо удалось.

          Он говорил: "лишь только Провидьнье

           меня тогда!" Но это мненье

          Я разделю едва ль когда-нибудь.

          И так корабль пустился быстро в путь

          Без всяких бед, крушений и погони,

          

                              XCVII.

          В Корфу он прибыл. Беппо в тот же час

          С своим добром сел на другое судно,

          Где называл себя на этот раз

          

          И поступить иначе... Напоказ

          Он выставил товар свой для продажи

          И торговал, никем не узнан даже.

          Так, избежав несчастий и засад,

          

          Чтоб вновь примкнуть к забытому им кругу

          И снова отыскать свою супругу.

                              XCVIII.

          Жена его радушно приняла,

          

          Но тотчас же чалму с него сняла -

          И день один ходил он в графском платье;

          Толпа друзей приветлива была

          И стала ездить к Беппо на обеду,

          

          Хозяина, который всякий раз

          Готовил им какой-нибудь рассказ;

          Но хоть гостей беседа развлекала,

          В рассказы те я верю очень мало.

                              

          Быть-может, Беппо точно испытал

          Не мало бурь и бел в иные годы,

          Но, наконец, и он покой узнал

          И вспоминать любил свои невзгоды,

          

          И не в ладах... Мне, кстати, говорили,

          Что он и граф - приятелями жили.

          Но кончен лист, нет места для пера,

          И мой рассказ кончать давно пора.

          

          Но стал писать - и вышел вон из меры.

                                                                                Д. Минаев.

БЕППО.

1. В. Любича-Романовича. (Беппо. Венециянская повесть. Вольный перевод из сочинений Байрона.) "Сын Отечества", 1842, ч. II, No 4, отд. IV, стр. 1--36.

"Современник", 1863, т. 97, No 8, отд. I, стр. 401--438. Здесь перевод напечатан в исправленном виде.