Часы досуга (сборник стихов). Веселовский Ю: Предисловие. Автор произведения

Год:	1807
Категория:	Критическая статья
Входит в сборник:	Часы досуга (сборник стихов)
Связанные авторы:	Байрон Д. Г. (О ком идёт речь), Веселовский Ю. А.

Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1905.

"Часов досуга", - хотя это заглавие они получили не сразу, - выпала на долю довольно печальная и далеко не вполне заслуженная ими судьба. В пору их появления они были встречены значительною частью критики или очень сурово, или довольно равнодушно; многим они показались любительскими упражнениями неопытного и недостаточно самостоятельного дебютанта, жаждущого в то же время посвятить читателей во все подробности своей личной жизни, привязанностей, дружеских отношений, - считая все это безусловно интересным для всех {Было, впрочем, и несколько благоприятных отзывов о книге, - наприм. в журнале "The Critical Review".}. Проблески несомненного дарования, поэтического чувства, искренности, неподдельной грусти как-то ускользали от внимания "строгих ценителей и судей" того времени, испортивших юноше-поэту столько крови. Но, с другой стороны эти же нападки косвенно содействовали тому, что молодой поэт с еще большею настойчивостью, энергией и увлечением отдался литературной деятельности, желая посрамить и блистательно опровергнуть не в меру придирчивую критику. В оправдание тех, кто так враждебно отнесся к ранним опытам великого поэта, можно только привести то, что отнюдь не легко было тогда же предугадать дальнейшую эволюцию таланта Байрона, основываясь на этом сборнике юношеских стихотворений. Здесь много слабых вещей, хотя, наряду с этим, в нем уже попадаются чисто байроновские мотивы, которые заслуживали бы совершенно другой оценки. Разбирать "Часы досуга" ретроспективно, конечно, гораздо легче; раз мы знаем, какое направление принял далее талант поэта, какие мотивы с течением времени одержали верх в его творчестве, мы без особенного труда можем, изучая его юношеские опыты, отметить, между прочим, первые проблески того, что с годами развилось и достигло пышного расцвета. Теперь то ясно, что даже ранние шаги Байрона на литературном поприще уже находились в известной связи с тем, что ему предстояло создать, были весьма интересною, хотя и не вполне удавшеюся, быть может, попыткою будущого гениального поэта выбиться на свою настоящую дорогу. Для того, чтобы в эпоху появления "Часов досуга" уже понять, какие дарования таились в авторе этих нескольких стихотворений, преимущественно субъективного, даже интимного характера, в значительной степени связанных с различными деталями школьной жизни, нужно было обладать большою прозорливостью.

Как бы то ни было, несмотря на то, что отдельные замечания первых критиков "Часов досуга" были справедливы, - в общем юношеския вещи Байрона, несомненно, были разобраны слишком сурово. У критики не было никакого желания поддержать молодого писателя, выделить все то, что отличало его книжку от таких же сборников стихотворений, выпускавшихся в ту пору дюжинными, лишенными настоящого дарования авторами, дать ему благожелательные советы и указания. Отчасти в этом случае был виноват сам поэт, делавший вид, что он выпускает первое и последнее собрание своих стихотворений, желавший себя изобразить дилетантом, который только случайно вступил на литературное поприще и готов теперь проститься со своею музою навсегда, чтобы заняться каким нибудь делом. По справедливому замечанию одного из биографов Байрона, это заявление поэта об его нежелании заниматься и в будущем литературною деятельностью, - заявление, высказанное сгоряча, впоследствии неоднократно им повторявшееся, - должно было отбить даже у наиболее расположенных критиков охоту предаваться гаданиям относительно его будущого. Не хотелось думать о том, что может выработаться из поэтического творчества человека, повидимому, стремившагося быть только случайным, мимолетным гостем в области литературы и не смотревшого особенно серьезно на свои поэтические опыты. Но если суровое или равнодушное отношение к "Часам досуга", какое обнаруживала критика без малого сто лет тому назад, может быть все же если не оправдано, то объяснено теми или другими обстоятельствами, - то в наши дни юношеский сборник Байрона, казалось, должен был бы дождаться вполне справедливой и объективной оценки. Теперь мы имеем возможность сравнивать ранние опыты поэта с более зрелыми его созданиями, отмечать связь между отдельными эпизодами его биографии и некоторыми из его "juvenilia", или то влияние, какое на него оказывали писатели старшого поколения. Наконец, мы в состоянии оценить по достоинству художественные красоты некоторых вещей, которые, безспорно, поднимаются выше общого уровня "Часов досуга" и предвещают, хотя бы в главных чертах, те создания Байрона, на которых основывается его мировая слава. Но, странное дело! Несмотря на то, что существует ряд прекрасных работ о Байроне, излагающих его жизнь или анализирующих его творчество, - и значение его главных вещей, казалось бы, прочно установлено, - для "Часов досуга" все еще не вполне настала пора справедливой, свободной от всего предвзятого и шаблонного оценки!.. Сравнение с лучшими поэмами Байрона, которые, конечно, стоят неизмеримо выше, заставило многих современных критиков и историков литературы быть несправедливыми по отношению к злополучным "Hours of idleness". Они обречены таким образом, даже по прошествии длинного ряда лет после их появления, все еще оставаться в пренебрежении, - как будто это не были создания того же поэта, который написал "Чайльд Гарольда", "Дон Жуана", "Манфреда".

Многия суждения об юношеском сборнике Байрона, конечно, повторяются в наши дни просто по традиции, как бы с чужого голоса, и не подвергаются должной проверке или пересмотру. Но любопытно, что мы их встречаем иногда в очень солидных, обстоятельных работах, отнюдь не основанных только на готовых чужих мнениях и приговорах. Так, Эльце, в своей известнейшей книге о Байроне, высказывает тот взгляд, что "Часы досуга" отнюдь не предвещают гения поэта, что поэтический горизонт их ограничен внутренними и внешними явлениями школьного мира, что они несравненно ниже юношеских произведений Попа, и т. д. Это не мешает, правда, Зльце признать известное значение юношеских вещей Байрона для истории постепенной эволюции его дарования {"Lord Byron", von Karl Elze; Berlin; 1886; стр 77--78.}. Во многих других книгах о Байроне мы встречаем не менее резкие и категорические отзывы о "Часах досуга". Укажем для примера на новейший биографический очерк проф. Кеппеля, - из серии "Geisteshelden", - где попадаются, между прочим, следующия строки: "Общий эстетический приговор над этими juvenilia Байрона не будет слишком строгим, если мы скажем, что что все эти ранние опыты, " {"Lord Byron", von Emil Koeppel; Berlin 1903; стр. 17.}.

Странно было бы, конечно, впадать и в противоположную крайность, превознося ранние поэтические опыты Байрона, ставя их наравне с тем, что он впоследствии подарил человечеству наиболее сильного, высокого, благородного, самобытного, находя непременно в каждом из них какие-то особенные красоты. Постараемся лишь вполне объективно и спокойно разобрать содержание "Часов досуга", их значение, как материала для биографии поэта, художественные достоинства некоторых стихотворений, их связь с позднейшим периодом творчества Байрона.

"Часы досуга" принято вообще обозначать самый ранний сборник стихотворений Байрона, с которого ведет свое начало история его поэтического творчества. Собственно, в этом случае допускается некоторая неточность: первая книжка стихов, выпущенная Байроном и по своему содержанию предвещавшая "Часы досуга", которые имеют с нею девятнадцать общих стихотворений, "Fugitive pieces" и была выпущена без имени автора в очень ограниченном числе экземпляров; только под двумя стихотворениями стояла подпись Байрон. Впоследствии это издание было уничтожено автором, и два уцелевших экземпляра составляют библиографическую редкость. В начале 1807 г. появилось, опять без обозначения имени автора, второе издание его стихотворных опытов, названное им "Стихотворения на различные случаи" (Poems on varions occasions) и выпущенное в количестве ста экземпляров. В состав этой книги вошли все стихотворения из первого сборника, за исключением двух, - причем к ним прибавлено было двенадцать новых вещей. Наконец, в 1807 г. вышел в свет сборник "Часы досуга, собрание стихотворений оригинальных и переводных" были в первый раз. Эта книга была уже надписана именем "Джорджа Гордона, лорда Байрона, несовершеннолетняго". Но и эта редакция не была окончательною; в следующем 1808 г. появилось второе издание "Часов досуга", носящее, однако, другое заглавие ("Оригинальные и переводные стихотворения") и по составу своему далеко не однородное с первым; достаточно сказать, что в него вошло пять новых вещей, а число перепечаток из первых двух сборников уменьшилось {См. предисловие библиографического характера, предпосланное "Часам досуга" в издании Кольриджа; т. I (1898); стр. XI--XIII. Ср. также Алексея Веселовского, "Байрон , стр. 25 26. - Сведения о подготовке "Часов досуга" к печати, продаже издания и пр можно найти в письмах Байрона, напр., к Риджу, г-же Ингот и др.}.

Нужно заметить, наконец, что ряд стихотворений, написанных Байроном в ту же раннюю пору, почему-то не был им включен ни в один из его юношеских сборников; некоторые стихотворения были, напр., напечатаны только в 1830 или 1832 г., после смерти поэта ("L'amitiй est l'amour sans ailes", "Прощание", "К моему сыну" и нек. др.); иные были им написаны уже после появления четвертой редакции его juvenilia и поэтому не вошли в нее, но по общему характеру ничем не отличаются от тех, которые мы находим в "Часах досуга". В настоящее время принято ради удобства обозначать именем "Часов досуга" все вообще юношеския стихотворения Байрона, как появившияся в четырех его сборниках, так и посмертные, - хотя в новейшем и лучшем издании сочинений Байрона (под ред. Кольриджа) эти стихотворения все же расположены нарочно в хронологическом порядке, с делением на "Fugitive pieces", "Poems on various occasions" и т. д., - чтобы можно было проследить историю возникновения первого цикла поэтических произведений Байрона {Порядка издания Кольриджа и Протеро придерживается и настоящее издание. В изд. Гербеля из "Часов Досуга" взято лишь несколько стихотворений. Ред.}. В дальнейшем, говоря о "Часах досуга", мы также будем все время иметь в виду все, что поэт написал в самые молодые годы, хотя бы иные вещи были напечатаны только после его смерти.

Анализируя содержание "Часов досуга", нельзя, разумеется, не заметить тотчас же, что некоторые стихотворения начинающого поэта теперь не могут представить для нас интереса по существу, да и в пору их появления не давали настоящого понятия о внутреннем мире юноши. К числу их принадлежат, между прочим, и различные стихотворные переводы из древних авторов, вышедшие из-под пера Байрона в школьные годы. Среди вполне оригинальных или только навеянных знакомством с теми или другими авторами произведений мы находим вдруг переводы {Эти прямые переводы, само собою разумеется, не включены в настоящее издание, но мы дали переводы Ред.} из Эврипида, Эсхила (отрывок из "Скованного Прометея"), Катулла ("Ad Lesbiam", "Lugete Veneres Cupidinesque", Тибулла, Горация, Анакреона (оды 1, 3, 5), Виргилия (большой отрывок из девятой песни "Энеиды"). Подобные переводы, очень мало дающие, конечно, даже если обратить внимание на выбор отдельных вещей, для характеристики молодого Байрона, представляют, однако, некоторый интерес, знакомя нас с его школьными занятиями и выясняя степень его начитанности в сфере античных литератур. Вопрос об отношении Байрона к римской и греческой словесности в пору его пребывания в школе Гарро неоднократно затрагивался в его биографиях и характеристиках {См., напр., Frank Allan Millidge,"Byrons Beziehungen zu seinen Lehrern und Schulkameraden, und deren Einfluss auf seine litterariscbe Tдtigkeitt" (1903, стр. 16--18).}. Что особенной склонности к изучению древних авторов у него не было, и что познания, им приобретенные в этой области, были не слишком обширны, это не подлежит сомнению! Немаловажную роль сыграла в данном случае необходимость изучать сочинения классиков, прежде всего, - как известный грамматический материал, занимаясь более формою, чем внутренним содержанием... Это естественно, должно было отбить у юного Байрона значительную долю интереса к латинским и греческим писателям, которых к тому же успешно прививали школьникам, в ущерб родной словесности, отнюдь не занимавшей подобающого ей места. Не следует, однако, преувеличивать несочувственного отношения мальчика к творчеству лучших представителей античных литератур и его недостаточного знакомства с ним, - как это было сделано некоторыми изследователями. Относительно "Прометея" Эсхила у нас есть, например, свидетельство самого Байрона, удостоверяющого, что он увлекался этою пьесою, которая в Гарро читалась три раза в год. Иногда утверждали, что в частности к латинским писателям Байрон относился очень холодно и враждебно; но если трудность стихотворного размера действительно приводила иногда мальчика в отчаяние, то, с другой стороны, в позднейших письмах Байрона старательными изследователями найдено было сорок цитат из латинских авторов или ссылок на них. Заметим кстати, что для определения степени знакомства поэта с античными литературами имеют значение не только переводы, включенные в "Часы досуга", но и эпиграфы к некоторым стихотворениям из Платона (к "Эпитафии любимому другу"), Горация, Анакреона.

"Часы досуга" заключают в себе, однако, материал и для решения более общого и более интересного вопроса - о степени начитанности молодого Байрона и о том направлении, какое принимали в ту пору его литературные вкусы {Этому вопросу посвящено специальное исследование, полное фактов, хотя и очень сухое по форме: Ludvig Fuhrmann "Die Belesenheit des jungen Byron" (1903).}. Вместе с его письмами, относящимся к тому же времени, юношеския стихотворения его содержат в себе много весьма ценных указаний. Ясного, цельного, определенного впечатления мы, правда, не получаем, - но это происходит оттого, что сам Байрон в эту пору еще колебался между различными течениями и оттенками, мог одновременно увлекаться писателями, у которых было в сущности очень мало общого. В одном из самых ранних его произведений, входивших еще в состав "Fugittve Pieces", есть упоминание о Шекспире и его героине - Джульетте, а последний куплет стихотворения "К М." (1806) навеян тремя шекспировскими стихами. Стихотворение "К женщине" заканчивается строкою, взятою из "Дианы" Монтемайора; "Стансы к одной даме" лишний раз указывают на знакомство Байрона с творчеством Камоэнса, произведениями которого он в ту пору зачитывался. В первом куплете стихотворения "Granta" упоминается о Лесаже и его "Хромоногом бесе". Носящее романтическую окраску стихотворение "Oscar of Alva" представляет собою обработку мотива, взятого из "Духовидца" Шиллера, а одно место в нем несколько навеяно опять Шекспиром, - именно его "Макбетом". Знакомство с поэмами Макферсона заставило Байрона написать "Смерть Кальмара и Орлы, подражание Макферсона" и перевести "Обращение Оссиана к солнцу".

"Монологе барда" (1806), говоря о враждебном отношении, какое встречают его первые опыты, Байрон утешается воспоминанием о целом ряде других, более известных, составивших себе имя писателей, которым также приходилось многое выносить со стороны несправедливых, придирчивых критиков: он вспоминает о Попе, Грее, Драйдене. Прибавим, что из Грея взят эпиграф к известному юношескому стихотворению Байрона "Слеза"; сверх того, по справедливому замечанию Кеппеля, то стихотворение, в котором юный поэт прощается со своим любимым деревом на кладбище в Гарро, напоминает "Сельское кладбище" Грея, а другое стихотворение, в котором описывается общий вид на Гарро, может быть сопоставлено с "Ode on а distant prospect of Eton College", того же Грэя {Кеппель 1. с, стр. 16.}. С другой стороны, "Молитва природы" Байрона носит некоторые следы влияния "Всеобщей молитвы" (Universal prayer) Попа, которым увлекался начинающий поэт. Все эти факты производят впечатление чего то довольно разнородного, смешанного, слишком пестрого, - но для истории постепенной эволюции таланта и литературных симпатий Байрона они все же весьма ценны.

Значение "Часов досуга", как биографического материала, несомненно значительно. Нельзя, конечно, приписать все то, что Байрон говорит о своем детстве и школьных годах, без всяких оговорок, без сопоставления с другими показаниями, вообще без должной проверки; но несомненно, что многия подробности его жизни в эту раннюю пору отразились весьма ярко в его первых опытах. Нужно только иметь в виду, что на известном отдалении, как это часто случается, многое стало казаться Байрону гораздо более привлекательным, отрадным, безмятежным... В таких стихотворениях, как "Я хотел бы быть снова беззаботным ребенком", навсегда промелькнувшее детство изображается, напр., счастливою порою, о которой можно вспоминать только с искренним сожалением. Между тем мы знаем, что в действительности детство поэта отнюдь не было таким безмятежным и он далеко не был доволен своей судьбою в эту пору, когда детския впечатления еще не отошли в область воспоминаний о невозвратном, и потому именно - вдвойне милом прошлом. Как бы то ни было, в "Часах досуга" отразились многия детали, относящияся к детским годам поэта, начиная с общого характера тех местностей, где ему приходилось бывать или жить подолгу. С неподдельною любовью говорит поэт о тех пейзажах, которые ему приходилось видеть в детстве, о живописных горах, по которым он блуждал, еще не зная тревог и невзгод жизни ("Lachin y Gair" и др.). Два стихотворения посвящены Ньюстэдскому аббатству, сыгравшему заметную роль в жизни поэта, молодые годы которого были тесно связаны с этим древним монастырем, перестроенным затем в замок, но всею своею внешностью неизменно напоминавшим об отдаленном прошлом. В одном из них - "При разставании с Ньюстэдским аббатством" (1803) поэт упоминает, между прочим, о своих предках - крестоносцах, хотя на участие представителей его рода в крестовых походах в истории нет никаких указаний. Обширную (более 150 стихов) "Эллегию, посвященную Ньюстэдскому аббатству" Кольридж сопоставляет с одним письмом молодого Байрона к матери (1809), где также говорится о Ньюстэде.

"Часы досуга" для ознакомления с ученическими годами Байрона, с его пребыванием в Гарро. Нельзя не заметить, что и здесь дело не обошлось без некоторой идеализации и приукрашения задним числом. Мы знаем, например, что вначале школа Гарро отнюдь не производила на Байрона особенно благоприятного впечатления, - даже больше: он долго не мог с нею свыкнуться и вполне освоиться в её стенах. Если же полагаться на позднейшия стихотворения из цикла "Часы досуга", с их ретроспективною оценкою школьных лет, можно подумать что это была исключительно пора веселых проделок, шалостей, идеального товарищества, ничем не стесняемых молодых порывов. Отдельные указания на некоторые теневые стороны этого "золотого века" почти не могут ослабить общого впечатления. Между тем тот же поэт, коснувшись в двух случах Кэмбриджа и своего пребывания в Trinity College, нашел только отрицательные стороны в английском университетском мире и не скрыл своего несочувственного отношения к общему духу высших учебных заведений {Этот отзыв о Кэмбридже можно сопоставить с тем. что Байрон говорил в ту же пору об университетской жизни в своих письмах (к Августе Байрон, Джону Гэнсону и друг.).}. Во всяком случае из "Часов досуга" можно узнать много интересных данных, - иногда лишь подтверждающих, правда, то, что нам известно из других источников, - для характеристики образа жизни, товарищеских отношений, симпатий и антипатий мальчика, так как, несмотря на отмеченную выше подрисовку, в основе воспоминаний поэта лежали все же подлинные факты.

Очень ясно и рельефно выступает, напр., в ранних юношеских стихотворениях сочувствие Байрона руководителю школы в Гарро, д-ру Друри, которого он обозначал нарочно псевдонимом Probus, В стихотворении "На перемену учителей в большой публичной школе" (1805) поэт очень определенно выражает свою скорбь и негодование по случаю замены Друри - Бэтлером, как ему казалось, грозившей полным упадком школы, в которую прежний педагог вложил столько труда и знаний. Совершенно так же в обширном стихотворении "Детския воспоминания", которое представляет выдающийся интерес, как биографический материал, поэт дает весьма нелестную характеристику Бэтлера, изображая его типом сухого и напыщенного педанта, который достоин молчаливого презрения. Эта оценка, несомненно, была слишком сурова и пристрастна, и объяснялась главным образом тою симпатией, какую мальчик питал к Друри, которому он навсегда остался благодарен за его теплое, полное участия и ласки отношение. Впоследствии сам Байрон сознал свою ошибку, примирился с Бэтлером и хотел заменить во втором издании "Часов досуга", - еслибы оно вышло в свет, - относящияся к нему строки совершенно другими... {Изд. Кольриджа, стр. 88, прим.; Elze l. с, стр. 40.} Но юношеския стихотворения вполне точно передают взгляд юного 37-41.}.

"Часах досуга". Поэту представлялось иногда, что он положительно не в состоянии воспеть или описать все светлые отрадные эпизоды, какие были связаны с его пребыванием в Гарро. В "Детских воспоминаниях", посвятив школьной жизни более 360 стихов, он все же скорбит о том, что тема его не исчерпана, много друзей оставлено им без внимания, иные сцены школьного быта так и не были им воспеты. В том же стихотворении он вспоминает о "веселом отряде" товарищей, который избрал его своим вождем и послушно исполнял его приказания, всегда обращаясь к нему первому за советом и видя в нем свою последнюю опору. Весьма интересны указания на успех, выпадавший на долю молодого Байрона, когда он выступал в стенах школы в роли декламатора, произносящого с воодушевлением и пафосом отрывки из тех или других драм. Поэт вспоминает о том, как он декламировал, напр., монолог Занги над трупом сраженного им Алонзо - из пьесы Юнга "Месть" (The revenge) или потрясающий монолог короля Лира, "лишенного своими дочерьми королевства и разсудка" (обращение к буре). В обоих этих случаях знаки одобрения были настолько единодушны, что молодой дебютант, как он сам в этом сознается, готов был вообразить себя выдающимся декламатором, соперником Генри Моссопа, лучшого исполнителя роли Занги, или вторым Гарриком.

Дружеския отношения занимают особенно видное место среди тех мотивов, которые были разработаны Байроном в юношеском цикле его стихотворений. Этому, конечно, нельзя удивляться. В ту пору дружба была окружена в глазах Байрона особенно светлым ореолом; она еще казалась чем то возвышенным, идеальным, безкорыстным, - хотя в отдельных мизантропических выходках и тогда не было недостатка. Известно его любимое определение дружбы, ставшее заглавием одного из его юношеских стихотворений: "L'amitié est l'amour sans ailes", - дружба, это - любовь без крыльев. Что-то восторженное, пылкое, страстное всегда примешивалось к дружеским чувствам мальчика, который сам вполне сознавал этот неукротимый и слишком экспансивный характер своей дружбы. По справедливому замечанию Эльце, немаловажную роль играло в этом случае желание молодого Байрона выступать в роли покровителя и защитника своих друзей, проявлять свое великодушие, благородство, смелость... Недаром он всегда любил дружиться с мальчиками, которые были моложе его годами и следовательно скорее нуждались в покровительстве и помощи. Иные дружеския связи впоследствии ослабели и не играли роли в жизни поэта; другия, наоборот, долго оставались неизменными и косвенно заставляли Байрона еще более идеализировать, на известном отдалении, свои ученические годы. Любопытно отметить, с другой стороны, что некоторые из школьных товарищей поэта умерли очень молодыми: Лонг в 1809-м году, Вингфильд - в 1811-м, Татерсалль - в 1812-м и т. д. причем иные из них стали жертвами какого либо несчастного случая (падения с лошади, кораблекрушения, эпидемической болезни). Очень немногие из них, притом - не самые близкие к Байрону, вроде, напр., Роберта Пиля, составили себе впоследствии крупное, выдающееся имя {О друзьях и товарищах Байрона и их позднейшей судьбе - см. у Millidge, III, 2.}. Но даже имена тех товарищей поэта, которые не совершили с течением времени ничего особенно заметного или полезного для общества, сохранились в памяти потомства, - или по крайней мере тех лиц, которые интересуются творчеством Байрона и изучают его, - исключительно благодаря тому, что в "Часах досуга" поэт воздвигнул нерукотворный памятник, между прочим, и дружеским отношениям, скрашивавшим ему школьные годы.

"Детских воспоминаниях" перед нами проходит целая портретная галлерея товарищей и друзей Байрона, которых он нарочно обозначил псевдонимами, преимущественно ~ в античном духе, - под стать к "Пробусу" и "Помпозусу" в сфере педагогики. Весьма характерно для Байрона то, что он долго не мог решить, кому из своих друзей отдать предпочтение, кого признать самым близким и симпатичным. В названном выше стихотворении мы находим обращение к "Алонзо", лучшему, самому дорогому из моих друзей, причем под Алонзо подразумевается лорд Клэр, с которым Байрон действительно был очень близок, причем эта близость не прекратилась и впоследствии; но когда то же самое стихотворение еще входило в состав "Poems on varions occasions", те же сочувственные, даже прямо восторженные строки относились к Иоанну, - "Алонзо" следуют другие силуэты друзей, - Davus (Татерсалль), которого автор благодарит за спасение его жизни, Lycus (граф Клэр), Euryalus (граф Делавэрр), Cleon (Эдуард Ноэль Лонг).

"Часов досуга". Так, отдельное послание посвящено графу Делавэрру, причем поэт вспоминает, как дороги они были друг для друга: Делавэрр любил его, как брата, и встречал с его стороны такую же любовь; он знал, что душа, сердце, все существование Байрона, еслибы представилась какая либо опасность, были всецело в распоряжении его друга, что ни годы, ни разлука не могли изменить его чувств, как человека, всецело преданного только любви и дружбе... Это стихотворение весьма типично для творчества молодого Байрона и оттеняет тот восторженный, неуравновешенный, пылкий характер, какой, как мы знаем, нередко принимало в его душе столь спокойное и сдержанное у других чувство дружбы. В другом стихотворении, - с эпиграфом из Горация, - Байрон обращается с дружескими речами к Лонгу, которого он всегда высоко ставил за чистоту и благородство его души, и опять вспоминает промелькнувшие дни ранней молодости, пригрезившейся ему ночною порою, когда все кругом объято было сном.

Упомянем также о стихотворении "К герцогу Дорсету" (1805), где поэт, вспоминая снова, перед отъездом из Гарро, об ученических годах, о той поре, когда они с Дорсетом часто проводили время вместе, причем последний, как младший, в силу школьного обычая, находился у него в известном подчинении, - вместе с тем дает ему советы, относящиеся к будущему, убеждает его никогда не прислушиваться к голосу лести, не обращать внимания на "молодых паразитов", которые так и льнут к богатым и знатным людям, даже если это их товарищи, и стараются влиять на них в самую дурную сторону, побуждая их не заниматься слишком много книгами, не утруждать себя, как это делают простые смертные, не допускать, чтобы кто либо разбирал и строго оценивал их поступки. Любопытно, что это стихотворение довольно характерное для миросозерцания и житейских взглядов молодого Байрона, не попало, по свидетельству самого поэта, в руки Дорсета. Оно вначале оставалось не напечатанным и было включено только в четвертую редакцию юношеских стихотворений (1808), когда автор случайно нашел его в своих бумагах. Наконец, графу Клэру посвящено в "Часах досуга" особое стихотворение, с эпиграфом: "tu semper amoris sis memor, et cari comitis ne abscedat imago"; некоторые строфы его носят необыкновенно восторженный и нежный характер; так, в одном случае поэт выражает пожелание, чтобы жизненный путь его друга был усыпан розами, чтобы его слезы всегда были только слезами радости, и т. д.

Таков был Байрон в эпоху создания и появления "Часов досуга", как певец несколько мечтательной, бурной, неуравновешенной, но зато вполне искренней и неподдельной дружбы... Еще интереснее вопрос о том, как в эту раннюю пору он уже выступал во многих случаях в роли поэта любви и страсти, - он, который впоследствии должен был так много любить и так ярко, поэтично, пламенно изливать подчас все то, что испытывает любящее или охваченное страстью сердце. Известно, что сердечная жизнь началась для Байрона очень рано, когда он был еще ребенком, и в продолжение его ученических лет влюбленность играла большую роль в его личной жизни. Увлечение Мэри Дэф (в Абердине) сменилось поклонением Маргарите Паркер, которой Байрон посвятил свои первые стихи, настолько она вдохновила и очаровала его; а за двумя этими юными женскими образами показывается третий, оставивший еще более яркий след в биографии поэта и в истории его творчества - Мэри Чаворт, имя которой тесно связано с эпохою его пребывания в Гарро {См. письмо Байрона к матери (сентябрь 1803 г.), а также письмо последней к Генсону оно и оказывается на деле относящееся к той же поре и затрагивающее вопрос о любви поэта к Мэри.}. В виду того субъективного колорита, какой носят "Часы досуга", можно было бы a priori предположить, что любовные стихотворения, с разнообразною окраскою, займут в них очень видное место. Так просматривая "Часы досуга", мы находим в них прежде всего ряд стихотворений, озаглавленных "К Каролине", "К Эмме", "К Мэри", "К Лесбии", "К Анне", "К Элизе", "К Гарриэт", и т. п., наконец просто - "К женщине", "К одной даме". Нам попадаются здесь и стихотворения, затрагивающия общие вопросы, опять - связанные с любовью и страстью: "Первый поцелуй любви", "Последнее любви".

не миру, то по крайней мере заинтересованным в этом лицам, о том, что он испытал и выстрадал, беззаветно отдаваясь чувству любви... Кое где сказывается недостаток самобытности, склонность повторять, за неимением собственных, вполне самостоятельно придуманных образов, сравнений, эпитетов, то, что было вычитано из книг соответствующого содержания - напр., античных - и показалось достойным заимствования. Иногда нас не вполне удовлетворит, наконец, и самая внешняя форма стиха, который в подобных случаях хотелось бы видеть более музыкальным и гибким, как и рифмы - более богатыми. Но это замечание относится далеко не ко всем эротическим произведениям юного Байрона; в некоторых из них сказывается искреннее чувство, поэтично выраженное, местами уже подернутое едва уловимою дымкою грусти...

"Fugitive pieces"), но весьма правдивую и прочувствованную элегию на смерть Маргариты Паркер, озаглавленную "На кончину молодой девушки, двоюродной сестры автора, которая была очень дорога ему". Здесь отражается непритворная скорбь мальчика Байрона (элегия написана была в 1802 году) при мысли о том, что молодая, красивая, изящная девушка стала добычей смерти, была похищена "царем ужаса", не знающим сострадания и жалости. Напрасно старается автор утешить себя мыслями о том, что любимое им существо находится теперь в блаженной обители, среди лучезарного сияния, ангельских хоров и вечных радостей... Могила Mapгариты все же вызывает у него скорбь и тоску, слезы выступают у него на глазах, его сердце не может так скоро забыть ту, к которой оно было привязано.

на смерть Маргариты Паркер мы теперь должны перейти к стихотворениям, навеянным любовью к Мэри Чаворт, временно овладевшею всеми мыслями, ощущениями и порывами молодого поэта, который серьезно думал о том, чтобы сделать Мэри своею женою. Портреты Мэри (приложенные к настоящему тому) дают известное представление о красоте и изяществе её лица, хотя, - по справедливому замечанию новейшого биографа Байрона, - конечно, не могут вполне передать и объяснить нам того обаяния, какое она производила на своего поклонника, всецело отдавшагося одно время своему чувству. Стихотворения, посвященные Мэри, - тем более, если их сопоставить с другими сведениями, находящимися в нашем распоряжении, - определенно свидетельствуют о том, что в данном случае мы имеем дело с чем то более серьезным и глубоким, чем те мимолетные увлечения, которые отразились в многочисленных зротических вещицах, вошедших в "Часы досуга". Вместе с большинством биографов поэта, нельзя не высказать предположения, что его жизнь сложилась бы, вероятно, совершенно по другому, и его характер вылился бы в иную форму, еслибы Мэри Чаворт не отвергла любви "хромоногого мальчика", к которому она чувствовала только чисто братское расположение, не допуская и мысли о чем либо более глубоком и захватывающем, хотя и польщенная его поклонением {Сам Байрон высказывал подобную мысль значительно позднее этой поры, незадолго до смерти (1822 г ). "Если-бы я женился на ней, быть может, вся моя жизнь сложилась бы по другому".}. Замужество Мэри было одною из первых серьезных драм в жизни Байрона; напускное спокойствие, с каким он выслушал известие об этом событии из уст своей матери, советовавшей ему предварительно.вынуть носовой платок, так как он может ему понадобиться", не имеет серьезного значения и не передает того, что происходило в это время в душе юноши...Печальная развязка отнюдь не шаблонного романа молодого Байрона производит тем более удручающее впечатление, что дальнейшая жизнь Мэри, отвергнувшей Байрона, чтобы устроить свою судьбу по другому, сложилась очень неудачно: семейный разлад, отсутствие всякого духовного единения супругов, потом душевная болезнь, сравнительно ранняя смерть (но уже после кончины Байрона), - вот что выпало ей на долю. Но, подобно тому, как имена самых близких друзей Байрона не забыты до сих пор, имя Мэри Чаворт знакомо всем, кто интересуется жизнью и творчеством поэта, особенно благодаря тем стихотворениям из "Часов досуга", в которых увековечен её чарующий образ {Ср. EIze, стр.36--37, 47--51;А.Веселовский, "Байрон", стр. 17--18, 27.}.

Байрон вспоминает о Мэри в двух строфах из стихотворения "Слеза", вообще носящого грустную, пессимистическую окраску. Здесь мы узнаем, что любимая девушка для него потеряна навсегда, что пропало то время, когда она отвечала слезою участия на его пламенные обеты; она принадлежит другому - и он должен со вздохом отказаться от того, что уже считал своим, продолжая все же искренно желать ей счастья и относиться к ней с уважением. Еще более замечательно в данном случае стихотворение "К одной даме" (в позднейшей редакции: "К--"), носящее чисто автобиографический характер. Характерны уже самые первые слова: "О, еслибы моя судьба была связана с твоею"... Словно предугадывая то, что он должен был сказать впоследствии, испытав длинный ряд разочарований и невзгод, поэт представляет себе, каков он был бы, еслибы возле него находилась горячо им любимая женщина, способная благотворно влиять на него. Он избегнул бы многих заблуждений, неразумных шагов, был бы лучше, нравственнее и чище душою. Ведь когда то "моя душа была чиста подобно твоей"... Тогда мир его души еще не был нарушен, отчаяние еще не закрадывалось в нее. Но после того, как Мэри стала женою другого, он точно переродился, - только не к лучшему! Он начал искать забвения, чтобы заглушить скорбь сердца и, как он выражается в порыве откровенности, постараться найти во многих то, что когда то он думал найти в ней одной. Все те наслаждения, которым он теперь отдается, чтобы не думать и не вспоминать постоянно о своем горе, были бы ему чужды, еслибы Мэри не отвергла его, потому что он искренно хотел испытать спокойные семейные радости... При всем том, ради любимой женщины, поэт соглашается относиться без ненависти к своему счастливому сопернику.

"Отрывок" - (второй) его обращение к тем местам, вроде Эннсли, которые еще так недавно были ему дороги, потому что улыбка Мэри делала их подобными небесным обителям, - а теперь кажутся ему суровыми и неприветливыми! Вторая, озаглавленная "Воспоминание", еще любопытнее: здесь поэт прощается с любовью, надеждою, радостью, говорит, что счастье его покинуло, - и сожалеет только о том, что не может отрешиться и от воспоминаний... В 1807 г. Байрон снова вспоминает о Мэри в одной из строф стихотворения "The adieu" (Прощание), а к 1808-му относится замечательное и по содержанию, и по форме, стихотворение. "Итак, ты счастлива", интересное и в чисто психологическом отношении, как любопытный "человеческий документ", дающий нам возможность заглянуть в самую глубину потрясенного и страдающого сердца. После известного промежутка, поэт увидел ту девушку, которую он любил, уже замужнею женщиною, матерью, говорил с её мужем, ласкал её ребенка и невольно отдался мыслям о том, что могло бы быть, еслибы сбылись его мечты. Недаром он так боялся этой минуты, волновался, ожидая этого свидания; но он все же взял себя в руки, с наружным спокойствием вынес устремленный на него пристальный взгляд Мэри, - и только безмолвное, вечно застывшее, чуждое всего мятежного отчаяние отразилось на его лице... Наконец, в 1809 г, поэт пишет свои "Стансы, к одной даме, при отъезде из Англии", которые местами можно сопоставить с прощанием Чайльд-Гарольда. Здесь опять говорится об одиночестве и душевном сиротстве, о жажде забвения, которая заставила поэта мечтать об отъезде из родных краев, где все ему слишком напоминало о прекрасной, но оттолкнувшей его девушке. Тщетно старался он утешиться или разсеяться, - "потому что я могу любить только одну!"... "Сон", возсоздающее заново историю его несчастной любви.

"Часах досуга". Нельзя вообще достаточно протестовать против мнения, будто в юношеском цикле Байрона попадаются только весьма несовершенные, не вполне отделанные вещи, которые не имеют никакой связи с зрелыми произведениями поэта. Во многих случаях эта связь определенно бросается нам в глаза; иногда то или другое стихотворение является как бы эмбрионом или первым наброском другого, более поздняго и поэтому более зрелого произведения. В примерах недостатка не будет. Сатирическое, местами - очень резкое стихотворение "Мысли, внушенные экзаменом в коллэдже" предвещает позднейшия сатирическия нападки Байрона, начиная с "Английских бардов". Эльце сопоставил выходки юного Байрона против Кэмбриджа с тем, что мы встречаем впоследствии по этой части в его поэме "Беппо". В стихотворении, посвященном Бичеру (1806 г.), уже отражается, быть может, несколько преждевременное, еще не вполне пережитое и перечувствованное, но все же - замечательно характерное для Байрона гордое разочарование, которое должно было впоследствии стать отличительною чертою его творчества. Поэт говорит здесь о том, что он "не хочет спускаться в мир, который он презирает", преклоняться перед надменными, приветствовать глупцов; только благодарность потомства и громкая слава какого нибудь Фокса еще могли бы привлечь его! "Мне немного лет, - между тем, я уже чувствую, что этот мир не для меня", восклицает поэт в стихотворении "Я хотел бы быть снова беззаботным ребенком"; он уже испытывает желание бежать от людей, жалуется на непрочность дружбы и любви, с ужасом вспоминает о том, как неприкрашенная действительность сменила собою мечты и фантастическия грезы, показав их несостоятельность.

"Молитве природы", о которой мы упоминали выше; "Отец света, великий небесный Бог, - так начинается эта своеобразная молитва, - слышишь ли Ты возгласы отчаяния?" В следующей строфе мы читаем: "Отец света, к Тебе я взываю! Ты видишь, как мрачна моя душа!" Любопытно, что эти строки были почти дословно повторены поэтом в другом стихотворении, также весьма грустном по общему тону - "Прощание". Разочарованием дышить и стихотворение "К--", полное резких выходок против женщин ("я не скажу, чтобы у вас не было души, - нет она у вас есть, и очень темная" и т. д.) и заканчивающееся словами: "Женщина! может быть, у тебя есть душа, - но где же скрыли демоны твое сердце?!" Здесь можно было бы вспомнить и дышащую мизантропией "Эпитафию Нью-фаундлэндской собаке", и необыкновенно поэтичное стихотворение "Так плакать ты будешь, когда я умру", и отмеченные выше "Стансы к одной даме", с их гарольдовским пессимизмом. В общем, юношеския произведения Байрона, уступая, конечно, его лучшим, наиболее зрелым и сильным вещам, все же подготовляют нас к славной и плодотворной поре его литературной деятельности и служат переходом к ней.