На тему из Горация (сатирическое подражание "Посланию к Пизовам")

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1811
Категория:Поэма
Входит в сборник:Произведения Байрона в переводе Н. А. Холодковского
Связанные авторы:Холодковский Н. А. (Переводчик текста), Гораций К. Ф. (О ком идёт речь)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На тему из Горация (сатирическое подражание "Посланию к Пизовам") (старая орфография)

Дж. Г. Байрон

На тему из Горация.
(Hints from Horаce).

Подражание эпистоле "Аd Pisones, de аrte poёticа" и продолжение "Английских бардов и шотландских обозревателей".

Впервые перевел на рус. яз. Н. Холодковский

Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.

Ergo ftmgаr vice cotis, аcutum
Reddere qme fenrum vаlet, exsors ipsа secundi.
Horаtius, De аrte poёticа, IL 304, 305.

Стихи - трудная вещь; это упрямая вещь, сэр.
"Амелия", Фильдинг. Т. III, книга и глава V.

          Когда бы Лауренс, дар свой унижая,

          Любым портретом пачкал полотно,

          И кисть его, природу обижая,

          Кентаврами людей изображая,

          Кривлялась бы, - всем было бы смешно.

          Иль если бы, рисуя миньятюру

          

          Художник к ней приделал рыбий хвост;

          Иль если бы безсовестный Дюбост,--

          Как это мы и видели недавно,--

          Сердитой кистью гнусно и безславно

          Созданья Божьи вздумал унижать,--

          То никакая вежливость сужденья,

          Щадя глупцов и все их заблужденья,

          Нас не могла б от смеха удержать.

          Поверь мне, Мосхос, что такой картины

          Ничем не лучше книга, где поэт

          Свалил нескладно в кучу всякий бред,

          Нагромоздив без связи, без причины

          Больной кошмар, набор нелепых слов

          И образы без ног иль без голов.

          Поэты и художники, безспорно,

          Имеют право, лук напрягши свой,

          Пускать стрелу упругой тетивой;

          Я сам прошу у публики покорно

          Прощенья в том, что рад простить другим,

          

          И здравый смысл; пусть из прелестной дамы

          Не сделаем урода никогда мы,

          Ни птицам - змей рождать, ни тиграм злым -

          Ягнят невинных няньчить не велим.

          Солидные и длинные вступленья,

          Как патриотов речи, зауряд

          Плохим концом читателя дарят,

          А вычурность и пышность изложенья -

          Безсмыслицу скрывает; так порой

          Нахальство путь прокладывает свой

          Под маскою законной. Напрягая

          Свои все силы, стихотворцев стая

          Спешит воспеть лепечущий ручей,

          Долину Гранты, замок королей,

          Цветные окна, стрельчатые своды

          И Кема быстро льющияся воды,

          Иль радугу вдруг славит в ряде строк,

          Иль даже - Темзы царственный поток.

          Вы дерево нарисовать, быть может,

          

          Вам написать крушенье корабля,--

          То, зрителю картину посуля,

          Дадите вы мазню - нельзя плачевней,

          Лишь годную на вывеску в харчевне.

          Рисуете ль вы вазу, - все невпрок:

          Совсем не ваза выйдет, а горшок.

          В конце концов, забытый и голодный,

          Бежит в Греб-Стрит поэт наш превосходный,

          Осмеянный журналами, чей суд

          Опасен лишь - когда они не лгут.

          Да! Что ни нарисуйте, что ни дайте,--

          Лишь простоту и цельность наблюдайте.

          У большинства поэтов есть беда

          (Прислушайся, мой друг: ведь иногда

          Строчил и ты), - какой-то рок их странно

          От цели отвлекает безпрестанно,

          Заботится ль о краткости поэт,--

          Так ясности в его поэме нет;

          Старается ль парить в высокой сфере,--

          

          Изяществом иной блеснуть бы рад,--

          Лишь деланность и сухость - результат;

          Иной, боясь лишиться почвы верной,

          Плетет рассказ с подробностью чрезмерной;

          Иной украсить хочет свой рассказ

          Разнообразьем, - и, глядишь, как раз

          Ошибся: рыб в лесу он поселяет,

          Кабан же - в море у него гуляет!

          Чей ум не изощрен, в ком такта нет,--

          Тому и осторожность лишь во вред:

          Нет полноты ни в чем, везде пробелы;

          Так шьет портной бездарный, неумелый:

          Он шаровары сделает кой-как,

          Но осрамится, если нужен фрак.

          Нескладное такое сочиненье

          Не то же ли, - скажу свое я мненье,--

          Как еслиб дивный Аполлонов стан

          К твоим ногам приставили, Вулкан,

          Иль еслибы атлет, черноволосый

          

          Писатели! Касайтесь тем своих

          По силам, взвесив суть и важность их!

          Обдумайте, снесут ли ваши плечи

          То, что избрали вы предметом речи,

          Лишь тот поэт, чей выбор был умен,

          В своих созданьях будет награжден

          Всех ясных мыслей стройностью, порядком

          И остроумьем, в упоеньи сладком;

          Изящен он в полете дум своих,

          Прост слог его и музыкален стих.

          Пусть скажет такт ему, чтоб, меру зная,

          Пополнить он все пропуски умел;

          Одно вводя, другое отклоняя,

          Чтоб в выборе он был не слишком смел;

          А если скажет новое он слово,--

          Его одобрить общество готово.

          И вообще не бойтесь новых слов,

          Иль терминов, известных очень мало,

          Иль старых слов, которых не бывало

          

          Пример нам - Питт: он дал нам два-три слова,

          Которые для словарей - обнова;

          Вводите же и вы обновы в свет,--

          Не слишком часто только, мой совет.

          Теперь слов новых много вводят разом,

          К французским их пристегивая фразам.

          Что делал Чосер, Спенсер, - отчего б

          Того не сделал Драйден или Поп?

          Что сделал Питт и Вальтер-Скотт, - к тому же

          Способны и другие, их не хуже;

          Скотт - рифмами, Питт зычностью речей

          Обогатил язык земли своей,

          И что парламент признаёт законным,--

          То не сочтет писатель запрещенным.

          Как опадает осенью листва,

          Так отцветут и модные слова,

          Настанет срок, когда - увы - и сами

          Исчезнем мы с делами и словами!

          Пусть для торговли, волей королей,

          

          Пусть осушаем влажные равнины,

          Чтоб из болот создать красу полей;

          Пусть гаваней хлопочет рать живая,

          Суда от волн свирепых укрывая,--

          Все, все погибнет! Письменность одна

          Едва хранит былые времена.

          Так многому упадок неминучий

          Грозит, иное - снова оживет,--

          Как повелит обычай: он, могучий,

          Меняет речь, меняет жизни ход.

          Безсмертные меж ангелов сраженья

          Не рассказал ли в песнях наш Мильтон?

          Высокий нам пример изображенья

          Вещей священных в них оставил он.

          Любовный плач, пригодный для романсов,

          Иль скорбь о друге - вот предмет для стансов;

          Но что, скажите, лучше: белый стих,

          Иль рифма? Что, по вашему, из них

          На Геликоне рангом выше будет?

          

          Шумя и ссорясь; столь же щекотлив

          Вопрос подобный, как к суду призыв.

          Что до стихов сатиры, полных яда,

          То их источник - личная досада.

          Порукой в этом - слава наших стран:

          Поп, Драйден, славный Дублинский декан.

          Стих белый стал, - хоть пишут им немного,--

          Стихом трагедий с некоторых пор.

          В дни Драйдена безумный Альманзор

          Без рифм не мог промолвить монолога,

          А ныне нет примера, чтоб герой

          Надсаживал, рифмуя, голос свой.

          Комедия, по скромности натуры

          Стихи совсем покинув, завела

          На место их смешные каламбуры

          И к самой плоской прозе перешла;

          Не то, чтоб наши Бэны и Бомоны,

          Боясь стихов, в них видели препоны, -

          Но Талии так вздумалось. И вот

          

          Во всякой сцене надо помнить ясно,

          Чтоб ваш герой, что ни сказал бы он,

          Речь вел бы с ходом действия согласно:

          Порою нужно свой протяжный стон

          Унять на время Мельпомене грозной,

          А Талии шутливой - быть серьезной;

          И помните, чтоб также Тонли злой

          Лишь во-время возвысил. голос свой.

          У самого Шекспира в каждой драме

          Речь королей изложена стихами,

          Простые ж вещи - прозою простой;

          И резвый Галь перед отцом венчанным

          Иль Готспором, отвагой обуянным,

          "Кричащим в ухо" вызов боевой,--

          С достоинством речь держит, как герой.

          Поэты! Мало, если только гладки

          Стихи у вас: пленительны и сладки

          Должны быть ваши песни; глас певца

          

          Читателя печальте иль смешите,--

          Все, что угодно: лишь не спал бы он.

          Грустить готов я, только - не взыщите -

          Сперва пусть автор будет удручен.

          Когда б Ромео, удалясь послушно

          В изгнанье, скорбь нам выразил свою

          Лишь песней в роде "баюшки-баю",--

          Смеялся б я иль спал бы равнодушно.

          Печальной речи свойствен грустный вид,

          Затем, что грусть людей не веселит.

          Двусмысленность улыбку вызывает,

          Чувствительность - мечты нам навевает;

          Мир внутренний природа нам дала:

          Воспроизвесть? его - актера дело,

          Чтоб душу нам игра его зажгла.

          Чтоб сердце в нас восторгом пламенело,

          То до небес порыв вздымая свой,

          То в бездну горя падая с тоской.

          Чтоб чувствам дать возможность выраженья,

          

          Который, впрочем, в силу увлеченья

          Нередко меру забывать привык

          И здравый смысл (театр я разумею);

          И вот смешит он часто галлерею,

          Партер и ложи, вызвав шум и гром

          Апплодисментов, - только не умом.

          Пусть автор помнит (в том его уменье),

          Где действие идет: в среде простой

          Иль при дворе, улыбкой иль слезой

          Произвести он хочет впечатленье;

          Не все равно для сцены, кто на ней

          Является: "Лир", или "Лгун лакей",

          Юнец кутила, иль мудрец степенный,

          Простой Джон Буль иль "Перегрин" почтенный;

          Но если в них естественность видна,

          То все успех имеют превосходный,--

          Ирландец ли, шотландец ли природный,

          Вэльс или Вильтс родная их страна.

          Иль следуйте преданьям, иль умело

          

          Толпе, до зрелищ жадной, что за дело,--

          Жил или нет сценический герой?

          Один рецепт всегда приводит к цели:

          Пишите так, как быть моглоб на деле.

          Положим,что герой ваш - Дрокенсэр;

          Так пусть же он собою даст пример

          Неистовства превыше всякой меры;

          Иль нужен вам тип женщины-мегеры:

          Тогда Макбета гордая жена,

          Как образец прекрасный, вам годна.

          Так для всего легко найти примеры:

          Для слез, коварства, для добра и зла -

          Констанция, злой Ричард, принц несчастный

          Гамлет и Дьявол - типов ряд прекрасный;

          Но если мысль вам новая пришла

          И прочь свернули с торной вы дороги,--

          Тогда к своим героям будьте строги,

          Чтоб выдержать, с начала до конца,

          Тип и характер каждого лица.

          

          И старой темой вновь увлечь умы,

          Но лучше взять старье, чем если мы,

          Взяв новое, с ним сладить не съумеем.

          Но подражать советую я вам

          Не слишком близко, - мыслям не словам,

          Не частностям, а общему, умея

          Лишь выбрать то, что лучше и ценнее.

          Ты, юный бард, кому судьба грозит,

          Быть может, тем, чего боимся все мы:

          Увидеть, что, прочтя твоей поэмы

          Десяток строф, уже читатель спит,--

          Храни тебя Создатель от вступленья

          Такого, как у Боульса; он поет:

          "Проснись, о дух высокий песнопенья!"

          А дальше что^ хорошого дает

          Мозг воспаленный? Падает он сразу,

          Уподобляясь плоскому рассказу

          Во вкусе Соути: здесь и там, глядишь,

          Гора всегда рождает только мышь!

          

          Великий мастер лиры звук священный

          И сладко пел про райские сады,

          "Грехопаденье и его плоды".

          Поет - и вторит песне несравненной

          Земля, и ад, и небо всей вселенной;

          И прямо к делу нас ведет поэт.

          Без предисловий, - в них нужды нам нет.

          Отброшено все то, что не прекрасно

          Иль с грандиозным планом не согласно;,

          Не фейерверк дымящий видим мы,

          А яркий свет, струящийся из тьмы,

          И вымысел великий повсеместно

          Слит с правдою неразделимо тесно.

          Чтоб угодить толпе, вы знать должны,

          Что любо слуху гидры многоглавой.

          Пленились вы апплодисментов славой

          В тот миг, когда, спускаясь с вышины,

          Вниз занавес стремится? Чтобы это

          Вам заслужить, - послушайтесь совета:

          

          Всех возрастов черты до мелочей.

          Разнообразье мира бесконечно,

          И сказка жизни, хоть пуста, мала

          И много раз рассказана была,--

          Но будет вновь рассказываться вечно.

          Сперва картина детства светлых дней,

          Игр и проказ, и сверстников-друзей;

          Там - молодость и поздние уроки

          Расплаты злой за ранние пороки.

          Вот новичек ужь больше не кряхтит

          Под бременем ,чертовской Энеиды

          И собственных стихов; ему претит

          Наука, с чувством скуки и обиды

          Он поученья слушает, - и вот,

          Тебя покинув, Тэвелль, он идет

          Кутить себе, а Тэвелль наш, бедняга,

          Несчастен! Что ни день, то передряга:

          То бойся драк среди птенцов своих,

          То вдруг медведь живет в гостях у них!

          

          Не укротят юнцов народ горячий:

          Им выше всех занятий и забот

          Вопрос о псах, дни скачек и охот.

          Со старшим груб, со сверстником мятежен,

          С мерзавцем вежлив, с кошельком небрежен,

          Игре да девкам верен лишь всегда

          (Хоть и на них проклятье иногда

          Он изрыгает: горя, ведь, не мало

          Ему порой от них перепадало),

          Невежествен (он книгу лишь берет,

          Когда болезнь к постели прикует),

          Кругом в долгах, ограблен, одурачен,--

          Вот отбыл он весь срок, какой назначен,

          И, если раньше он не выгнан был,

          Глядишь - магистра степень получил!

          Какой почет! Как щеголять им любо

          В глазах гуляк притона или клуба!

          Вступая в жизнь, огонь растратив свой,

          Со своего отца он обезьянит;

          

          И туго верит банкам наш герой;

          Он молчалив и любит лишь беседу

          Тогда, когда он приглашен к обеду;

          В сенате он сидит, по временам

          Вотирует; наследника и сына

          Шлет в Гарро, ибо сам учился там;

          А сын его - отличнейший детина:

          Плутяга, верно, пэром будет сам!

          Вот он уж стар; дрожат его колена;

          Со сцены сходит он (вернее - сцена

          Уходит от него); он жаден стал

          И увеличить хочет капитал:

          Теперь лишь в этом все его стремленья.

          Не выдаст пенни он без сожаленья,

          С улыбкой сотню к сотне он кладет

          И тщетно злится, если срок придет

          Платить долги сынка - надежды рода;

          То он продаст, то купит для дохода;

          Во всем он сведущ, кроме одного:

          

          Сварлив и желчен, мыслей полн суровых,

          Все времена он хвалит, кроме новых;

          Дрянной брюзга, забыт, покинут, - вот

          Уж умер он, - и пусть себе гниет!

          Но возвратимся к драме. В дополненье

          Свое подробней разовью я мненье,

          Хоть, может быть, и надоел я вам.

          Конечно, легче вызвать слезы дам

          И грубые сердца привесть в волненье

          Посредством зрелищ, чем посредством слов;

          Но все же я настаивать готов,

          Что многие сюжеты превосходны

          Для повести, для сцены ж - непригодны.

          Что сносно слуху, то порой для глаз

          Мучительно и вызывает в нас

          Не жалость уж, а страх и отвращенье.

          Я - кровный бритт, но здесь, как исключенье,

          Готов я быть французом: кровь должна

          Со сцены быть совсем исключена,

          

          Пожалуй, также подлежат отмене;

          Интрига наш не оскорбляет взгляд,

          Убийства же и раны - нам претят.

          Злодей Макбет хоть в ужас нас приводит,

          Убийство все ж за сценой происходит;

          Вот выжечь Губерт сумрачный грозит

          Глаза малютке бедному Артуру...

          Что ж, разве нам не страшен этот вид,

          Не оскорбляет нашу он натуру?

          Раз героиню Джонсон захотел

          Повесить и веревку ей надел:

          Тут мы спасти съумели жизнь Ирены,

          Но пьесу чуть не выгнали со сцены.

          Хвала Творцу! Так кроток и терпим

          Наш новый век, что, кроме пантомим,

          На сцене даже нет и превращений;

          И сам Льюис, с толпою привидений,

          Хоть смелость он и доказал свою,

          Рискнет ли негра превратить в змею?

          

          Лишь только было б не невероятно!

          Но авторов, однако, знаю я,

          Которые - Создатель им судья -

          Согласны даже, чтоб их героини,

          Эффекта ради, были цветом сини!

          А главное, почтеннейший поэт,

          Прошу вас, - излагайте свой предмет

          С участьем только смертного народа;

          Не призывайте призраков, - иль вам

          Бежать придется к потайным дверям

          Для быстрого невольного ухода.

          Но из всего, что я бы запретил,

          Еще сильней, чем Деннис, - отвращенье

          Я к опере имею: свыше сил

          Мне слушать это злых и добрых пенье,

          В котором есть и радость, и печаль,

          Любовь, вражда, все - только не мораль!

          Хвалю декрет последний иностранный,

          В Гесперии и в Галлии желанный!

          

          Не помешает с пользой вывезть вон

          Шпионов, девок и певцов. Без меры

          Расширилась столица наша; скверы

          Пестреют там, где сеялись хлеба

          Крестьянами (теперь же их судьба -

          Молить о хлебе); но, хоть злом обилен

          Наш Лондон, - он настолько щепетилен,

          Что развлечений он не признает,

          Которые не вводят нас в расход.

          Вот юркий купчик, заплатив изрядно,

          Оркестру внемлет: уши у него

          Вопят, но "bis" кричит он безпощадно,

          Чтоб срок продлить мученья своего;

          Вот в переулке Фопа между франтов

          Толчется робко наш судья талантов

          И бережет то шляпу, то сапог,

          Чтоб бедному не отдавили ног.

          И так страдает он без облегченья

          Почти всю ночь и терпеливо ждет,

          

          И занавес, спускаясь, упадет.

          Зачем же он страдает так безплодно?

          Затем, что это дорого и модно!

          Так процветають целые полки

          Этрусской школы евнухов. Добавьте

          К ним скрипачей, а там им предоставьте

          Играть и петь: найдутся дураки!

          До той поры, когда монахи были

          Актерами (что в том? Ведь сам Давид

          Плясал перед ковчегом, как гласит

          Преданье нам), как святки приходили,

          Потешиться любил простой народ

          Обильем плясок, масок и острот.

          Современем явились улучшенья,--

          Веселый Понч и мистрисс Джон за ним:

          Она с безстыдством прыгала таким,

          Что странно, как избегла запрещенья

          Со стороны Бенволио она.

          Лорд-запретитель! Власть тебе дана

          

          Брань, драки, бедность, - все казнит твой суд,

          Лишь рауты и скачки пусть цветут.

          Вот фарс сменил комедию: век Фута,

          Смеющагося вечно, тут настал.

          Головорез! Осмеивая люто

          Не только то, что глупо и надуто,--

          Он над серьезным также хохотал.

          Не избежали злых насмешек яда

          Ни армия, ни церковь, ни чины,

          Ни суд, ни моды новые наряда.

          Увы! Теперь тебя мы лишены,

          Бедняжка Иорик! Прах немой твой тлеет...

          Кто любит смех, о Футе пожалеет.

          Но кто б от смеха удержаться мог,

          Высокопарный слыша диалог

          Меж двух шутов, одетых королями,

          Иль видя, как торжественно пред нами

          Идет на смерть Хрононхотонтолог

          И как Артур, грудь выпятив надменно,

          

          О Мосхос! Вновь с тобой надеюсь я

          Еще сидеть, как прежде, и смеяться

          Над глупостью, когда уже нельзя

          Действительно смешных острот дождаться!

          Друг, для тебя охотно бы, поверь,

          Я бросил келью циника теперь

          И, взяв девизом Свифта изреченье,

          Златое "Vive lа bаgаtelle!", опять

          Я странствия готов бы предпринять

          В краях Эгея, - там, где вдохновенье

          С веселым мы умели съединять,

          Пусть, жизнь твою лелея, Евфросина

          Благословит и час последний твой

          И, если вдруг сразит тебя кончина,

          Пусть под твоей подушкой, милый мой,

          Как у Платона, в этот час тяжелый

          Найдут о Мимах манускрипт веселый!

          Но к драме вновь! Лежит она без сил:

          Увы, ее виг Вальполь поразил!

          

          Что опера с балетом одолела.

          Но Честерфильд, чье бойкое перо

          Громило смех, сражался за свободу

          Для наших пьес, хотя и не в угоду

          Вельможным лбам, и тем творил добро

          В ущерб тупице лорду-камергеру.

          Но разве смех дозволен только пэру?

          Нет, пусть на сцену вновь вернется смех:

          Довольно горя дома есть у всех.

          Пусть "Селлену" рога вновь "Арчер" ставит,

          А "Эстифонья" с "Коппером" лукавит;

          Мораль плохая, но беды в том нет;

          Не все ж мораль, - забавы ищет свет!

          А если пьеса сгубит иль исправит

          Кого нибудь, - тогда, конечно, он

          Без Виллиса не мог бы быть спасен.

          Пример Макхита? Полноте, он вором

          Не сделал никого: вор раньше был

          Такой, как есть. Пусть пуритане хором

          

          Не лучше станут люди и не хуже

          Из-за театра, - все придет к тому же!

          Оставьте ж, методисты, ваш поход

          И пусть наш Дрюри снова расцветет!

          Но ждать ли толку от ханжей, с мозгами,

          Которые навек изсушены?

          Ведь кротости, внушенной небесами,

          Небес земные слуги лишены!

          Как патеры, так пуритан отряды

          

          Как некогда Сервета сжег Кальвин,

          Так и теперь сгорел бы не один.

          Чу! Слышен звук Солимского напева:

          Греха защитник, бойся верных гнева!

          

          Нас Бэкстер "тычет", Симеон же - бьет.

          Тот, чьим пером руководит природа,

          Понятно пишет каждому уму;

          Простак прочтет - и кажется ему:

          

          Но если ногти автор наш грызет,

          В чернилах пальцы пачкает, изводит

          Стопу бумаги, - то простой народ

          В его писаньях смысла не находит.

          

          Равняться Попу прелестью эклог?

          Но все жь его и Филипса ошибки

          (Один, хоть был естествен, грубым был,

          Другой - во всем искусственность любил)

          

          Усилья наши - холя красоту,

          С ней наравне хранить и простоту.

          В наш век изящных вкусов, без сомненья,

          Писак вульгарных ждет удел презренья;

          

          В дни Свифта, - грязь и грубость выраженья,

          Теперь толпа одобрить не склонна:

          Не только людям светским и приличным,--

          Противна грязь и дворникам столичным.

          

          Своим умом всю грубость в изложеньи

          Своих сатир, и в этом отношеньи

          Их выше лишь чудесный Гудибрас,

          Чей автор первый, дело взвесив строго,

          

          И мы не меньше им увлечены,

          Чем строчками значительной длины

          На первый взгляд в стихе, лишь восьмисложном,

          Нам кажется едва-едва возможным

          

          Казалось бы, он годен лишь для од;

          Но Скотт съумел вопросы высшей сферы

          Вместить искусно в краткие размеры,--

          И вот узнали скоро все о том,

          

          Взял верх над героическим стихом,

          Особенно в призыве боевом

          Иль в гимне страсти, нежном и сердечном,

          Где, в колебаньи мерном, как волна,

          

          Но большинство отвергло с отвращеньем

          Неправильность стиха: она мила

          Немногим лишь. С известным снисхожденьем

          Она бы быть допущена могла;

          

          Искать его британским бардам стыдно.

          Прилично ль, если пылких дум полет

          Поэт, боясь цензуры, оборвет?

          Иль скромничать пред критикой нам надо,

          "быть корректным"? Жалкая награда!

          Иль чтоб поэт фраз смелых избегал,

          Боясь ошибок, не ища похвал?

          Кто о чистейших образцах мечтает,

          Тот дни и ночи греков пусть читает,

          

          Язычников, по простоте тогдашней

          Довольствуясь поэзией домашней;

          И если кто был грамотен из них,

          То был доволен Чосером иль Бэном.

          

          Довольно было грубо, без прикрас

          И без претензий, с сальностью подчас;

          Хорош ли был их вкус, - решать нам трудно;

          Сказать, что глуп он - было б безразсудно,

          

          Изящество и пошлость без труда

          Съумеем разграничить; без сомненья,

          Когда хромает склад стихотворенья,

          Не только ухо чувствует разлад,--

          

          Но как решить, - о том возможны споры,--

          Кто были наши первые актеры?

          Возил ли их, как Фесписа, фургон,

          Пока театром не сменился он?

          

          Так ввел Шекспир и так велит Джон Буль;

          У нас на трон не всходит Мельпомена

          Без позолоты, перьев и ходуль.

          Старинные комедии имеют

          

          Оне приличны в обработке тем;

          На сцене, впрочем, сглаживать умеют

          Излишнюю нескромность вольных мест

          И пропускать - где слово, а где жест.

          

          Мы в стороне, - увидим, что у нас

          Поэты - очень деятельный класс,

          И выбор тем у них богат. Прославим

          Мы больше всех, конечно, тех из них,

          

          Британских тем держались; предоставим

          Тем, в ком изобретательности нет,

          У немцев брать действительный сюжет,

          Иль следовать трескучему французу,

          

          Где, из живых наречий, хоть одно,

          Которое нам было бы равно

          В поэзии иль в философском деле,

          Когда б у нас писатели умели

          

          Как делал Поп, поэтов наших князь?

          Вы, критики, которые так падки

          Разыскивать в поэтах недостатки

          И слишком резки в строгости своей!

          

          Он думал лишь, что люди безтолковы,

          А вы и впрямь с ума нас свесть готовы!

          Сказать по правде, - жалок и поэт

          У нас частенько: плохо он одет

          

          Ногтей остричь порядком не умеет;

          На чердаке живет он, нелюдим

          И бродит лишь ло улицам глухим.

          Немножко рифм, хоть капелька разсудка,

          

          С тех пор пропала ваша голова:

          Не исцелит вас ни одна трава!

          Как Вордсворт, мир созданьями дивите,

          В согласьи с ним у озера живите,

          

          И не ходите к Блэку целый год;

          И вот - уж вам печатать книгу можно.

          Явитесь в город: тут, скажу не ложно,--

          В один момент узнав поэта в вас,

          

          Но прежде, чем стихи писать, поэту

          Не надобно ль последовать совету,

          Как делал Бэйс, чтоб просветить свой ум,--

          Слабительным умерить тяжесть дум?

          

          Иль злей меня на свете нет поэта.

          Но - пусть слыву капризным, - все стерплю,--

          Такой ценой я славы не куплю;

          Нет, лучше скромно, как точильный камень,

          

          Особенно поэтов молодых,

          Чтоб разгорелся в них искусства пламень;

          Я сочинять совсем не буду сам,

          Но образцы и правила лишь дам:

          

          А мой пример, - что плохо; это ясно.

          Вопервых, прежде, чем писать, всегда

          Подумайте; у нас о том не слишком

          Заботятся, судя по новым книжкам.

          

          От изученья книг на те же темы,

          Какия вы избрали для поэмы.

          Кто твердо знает долг священный свой

          Пред родиной и ближними, умеет

          

          Всех радовать приветливой душой,--

          Будь это брат, отец иль гость чужой;

          Кто принимает просто с чувством меры,

          Законы наши, суд и форму веры,

          

          Чтоб наградить реформами народ;

          Кто склонен к делу, не к речам фразистым,

          Кто не устами мудр, а сердцем чистым,--

          Тот пусть для вас послужит образцом:

          

          Порою шутка резвая, живая,

          Безхитростна, красива и проста,

          Прочней царит в умах, в них вызывая

          Веселость, чем иная острота,

          

          О Греция, теперь ты так несчастна!

          Но в древности сыны твоей земли

          Сынами муз назваться бы могли:

          Их благородных душ, мечтавших страстно

          

          Мысль а наживе гнусной не теснила;

          А наши дети (если не должны

          В общественных учиться школах, сила

          Которых в том, чтоб, выучась едва

          

          К любому делу) - этой язвой злою

          Больны сызмальства. Не дает покою

          Отец сынку и все ему поет:

          "Ты помни: рубль копейка бережет!"

          

          Дано шесть пенсов; мы отнимем треть,--

          Что ж остается? "Будем грот иметь".

          "Ай, молодец!* папаша хвалит Дика:

          "Как вижу, малый мой не лыком шит:

          "

          Конечно, если эта грязь покроет

          Младую душу с первых дней, - она

          К чему угодно может быть годна,

          Поэзия ж гроша для ней не стоит.

          

          Стихи всегда держащих под запретом,

          Дабы детей не подпустить к поэтам;

          В глазах его и прочих мудрецов

          Лирический экстаз поэтов вреден;

          

          Ни золота там нет, ни серебра;

          Да и Парнасс, хоть славная гора,

          Но из всех гор, какие есть в Европе,

          Бедней он Ира иль ирландской копи.

          

          Иль то и это вместе,--вот те цели,

          Которые писателю под стать.

          Но если нужно, чтоб запечатлели

          Мы в памяти своей мораль стихов,--

          

          Для памяти такая же обуза,

          Как для спины - большой излишек груза.

          Чем ближе к правде выдумка у вас,

          Тем лучше: сказки нравятся лишь детям.

          

          Доверия вы не добьетесь этим:

          Один Иона только, побывав

          В китовом чреве, вышел жив и здрав.

          Для юношей о внешности красивой

          

          А кто постарше, - смысла ищет в ней.

          Ну, словом, наиболее счастливый

          Из всех поэтов - тот, кто съединил

          С образованьем ум; его журналы

          

          Поддержку рады дать по мере сил;

          Ему и Лонгмен - щедрый покровитель

          (Доходных книг, ведь, он большой любитель);

          И вот во вкусах Лондона царит

          

          А там - о ней известья полетели

          В Ирландию, а также и за Твид.

          Но от ошибок, - здесь сказать уместно,--

          И он не застрахован; всем известно,

          

          Без видимой причины оборваться;

          Иль там, где нужно пенью раздаваться,

          Вдруг голос даст невольно хриплый звук;

          Иль на охоте пес чутье теряет,

          

          Двустволка ж, как на мушку ни смотри,

          Бьет мимо цели, чорт ее дери!

          Когда красот в стихотвореньи много,

          За пару клякс мы не осудим строго:

          

          Для автора и для его пера.

          Но если автор вечно без вниманья

          Все оставляет наши указанья,

          Звуча все той же лживою струной,--

          

          Так пал и Гавард за свои затеи,

          Когда однажды пьесу написал,

          Которую наш средний театрал

          Не мог понять по смелости идеи.

          

          Был автор пьесы; после ж, как открылось,

          Что автор - Гавард, он был осужден:

          Звезда его навеки закатилась.

          Хоть мы не любим, чтоб дремал Мильтон,

          

          Поэмы - что картины: им подобно,

          Одне вблизи красой ласкают глаз

          И не боятся критики подробной;

          Другия - лучше издали для нас;

          

          Иные, даже если десять раз

          Их привлечет знаток на суд суровый,

          Нас каждый раз красой пленяют новой.

          О странники, которых цель - Парнас,

          

          Влекут туда, чтоб Муз послушать глас,--

          Пока не поздно, выслушайте друга!

          Взойдут туда немногие из вас!

          Не мало есть посредственного люда

          

          Среди придворных или на войне:

          В успехах их никто не видит чуда;

          Не только Эрскин за нос водит суд:

          И простаки вперед себе идут!

          

          Иль первым, иль последним будь поэт!

          Писатель средний - пасынок судьбины:

          Он жертва неба, света и газет.

          Друг Джеффри! Здесь тебя я вспоминаю

          

          Что вновь горю привычным мне огнем,

          Каким горят и каледонцы, знаю,

          Когда южане выступают в путь,

          Чтоб колесо их критики свернуть,

          

          И кроткие эклектики,когда

          Враги хотят, как турок злых орда,

          Отнять у бедной "веры", столь почтенной,

          Дар "добрых дел". Таков-то пламень тот",

          

          Добычи мелкой сокол мой не бьет.

          О ты, среди всей дичи Денедина

          Крупнейшая, сильнейшая скотина!

          К тебе свой путь направил мой Пегас;

          

          Грожу пером такому великану!

          Пока тебя я не сразил, не стану

          Сражаться против "жалких мужиков".

          Свирепый Сакс, ужели ты таков,

          

          Отвергнешь ты, хотя они всецело

          Посвящены тебе? Ты осмеял

          Мой детский опыт, песни музы школьной;

          Ужель теперь, когда я мужем стал,

          

          Ты, без причины ранивший меня,

          Ответишь ли теперь на оскорбленья?

          Ведь ты врагов разил без сожаленья!

          Как? Ты молчишь? Иль слишком низок я?

          

          Иль у тебя нет больше умных слов

          Для знати, как наследственных глупцов?

          Иль над юнцами шутки надоели,

          Равно как и коверканье имен?

          

          Зачем же я мечтал об этом споре

          Под Троею, Гомера позабыв,

          И на Эгейсксм и на Черном море

          Лелеял лишь вражды к тебе прилив?

          

          Алексис Коридона знать не хочет!

          Мой стих напрасен: враг мой без забот,

          Не выказав досады, отойдет.

          Ну, что ж? Родит когда нибудь Эдина

          

          Чтоб написал он ряд сердитых строк,

          Которых здесь я вынудить не мог.

          Быть может, будет более он честен,

          Хоть и ругатель, и не столь известен.

          

          Ну, например, лягушку вместо рыбы;

          Пусть на прованском масле подадут

          Жаркое нам: стерпеть мы не могли бы;

          Так к пирожкам совсем некстати мак;

          

          Тем более в стихах обязан всяк

          Разнообразьем красить изложенье.

          Нельзя гостям лишь мясо преподнесть:

          Так и стихами можно надоесть.

          

          Пловец - теченье должен поборать,

          И прежде, чем пуститься в бокс отважный,

          У Джексона уроки надо брать.

          Какое б мы оружье ни имели,--

          

          Чтоб им владеть и достигать им цели,

          Нам упражняться надо много лет;

          Но пятьдесят болванов, всем на диво,

          Нам двадцать тысяч строк срифмуют живо.

          

          И чтоб в стихах не высказал свой взгляд?

          Я тот, чьи предки также все когда-то

          Сидели здесь и жили. так богато,

          Оставив мне в наследство свору псов,

          

          И древний герб; с такою видной ролью

          Мне ль не блеснуть аттическою солью?

          Так мнят "джентльмэны"; но для вас, друзья,

          И гений - не последняя статья.

          

          Не так, как Соути со своей оравой,

          Блин за блином пекущие. Иль нет:

          Быть может, он нам отдых предоставит

          И нас от новой "Талабы" избавит

          

          Послушай, Соути! Дам тебе совет

          (Не злись, - без шуток, это превосходно):

          Из пьес твоих хоть по три ежегодно

          Сжигай, и нам хоть этим помоги,

          

          Но поздно уж: нет пользы от совета;

          Как книги вышли, - так их песня спета:

          К пирожникам сейчас оне пойдут,

          А те листов назад не отдадут!

          "Мэдок" с "Девой* могут просто,

          Играя роль зловредного нароста,

          Как трутовик гнилой на старом пне,

          Уплыть спокойно в Квито на бревне.

          Как говорят Овидий с Ламприером,

          

          Всех бестий, кроме женщин, усмирял;

          Когдаб и в наши дни таким манером

          Играл он, то увидели бы вы,

          Как в Тоуэре несутся в вальсе львы.

          

          В то время песни сладостные пели,--

          Без помощи искусной Рэна, вмиг

          Святому Павлу церковь бы воздвиг.

          В стихах был суд, и Греции поэты

          

          С мужьями жен мирили их советы;

          Они в собраньях смело речь вели

          И проводили новые законы,

          Чтоб вынудить реформы у короны;

          

          Не требуя за это десятин.

          С тех пор в Элладе, как и на Востоке,

          Поэт был жрец, поэты - и пророки;

          Их властный голос всюду суд чинил,

          

          Пришел Гомер, воинственно-глубокий

          Князь эпоса, и петь о битвах стал;

          За ним Тиртей спартанцев в бой жестокий

          (Как вождь - хромой, но как певец - высокий)

          

          Крепка была Ифома, билась смело,

          Но сила песни крепость одолела.

          Был век, когда оракул был в чести

          И Аполлон решенья вышней воли

          

          Вам было бы тогда стихи плести,

          Чтоб божествам ущерб не нанести?

          Подобно смертной деве, Муза хочет,

          Чтоб нежно ей служили. То она,

          

          То, как вакханка страстная, хохочет;

          То, как невеста, дерзких гонит прочь,

          То, как она же на вторую ночь,

          Уступчива; то вновь с ней перемена:

          

          В ней гордости могла б найти пример;

          То вся к услугам, то, как гренадер,

          Свирепа; взор любовь сулит, пылая,

          А в сердце - ложь спокойная и злая;

          

          Наедине, как лава, вся кипит.

          Когда поэт старательно составит

          Свой стих, - природа прочее добавит;

          Но быть должна и гения печать:

          

          Искусство и природа всемогущи,--

          Лишь мы с друзьями только портим пуще.

          Хоть юность любит скачки, бег, игру,

          Но пусть, не морщась, терпит и лишенья,

          

          Пусть и на труд идет без принужденья,

          И, - что стерпеть не всякому дано,--

          Пускай покинет женщин и вино.

          Певицы (речь идет о тех, конечно,

          

          Науке пенья годы отдают;

          А рифмоплеты хвастают безпечно:

          "Я создал пьеску и в печать сдаю!41

          И пьесу он печатает свою.

          

          И еслиб чорт последняго хватал,

          Все новые являлись бы на смену.

          И вот купец бросать прилавок стал,

          Помещик - свору и коней; девицы

          

          И войск вожди, и баронетов род,--

          Все, все в чернильный бросились поход;

          И касса даже их не укрощает:

          У Поллиона на текущий счет

          

          И не живые только, - мертвых рать,

          Возстав из гроба, стала роль играть

          Красноречивей головы Орфея;

          При жизни все, успеха не имея,

          

          А мертвые вдруг славой процвели!

          Как далеко пошла зараза эта,--

          Любой журнал разскажет иль газета,

          Где страстотерпцев рифмы длинный ряд

          

          Ах, из-за них нельзя читать без сплина

          Ни Морнинг-Пост, ни Монсли-Магазина!

          Там - первые дебюты всех певцов;

          А вслед, глядишь, - in quаrto уж готов!

          

          Кто поумней, останьтесь же в покое:

          Спешить вам с лирой надобности нет,

          Как полоумный лорд иль баронет,

          Иль сельские Криспэны (устарели

          

          И пусть у них дорийскую свирель

          Дорический настраивает эль.

          Чу! Вот поют сапожники, что взяты

          Добрейшим Кэпель-Лоффтом в лауреаты!

          

          А новый Мидас так им восхищен,

          Что у него, от напряженья слуха,

          Длиной в аршин уж стали оба уха!

          Живет себе меж нас один друид;

          

          Заранее стишки свои кропает;

          Измучив память бедную, чуть жив,

          Все силы жалкой Музы истощив,

          Он, наконец, с поэмой выступает.

          

          Но снисхожденья ждет он от друзей;

          Хотя не дружба - самоуваженье

          Должно б велеть полравить изложенье,

          Но умысел безстыдника один:

          

          Порой внезапно он воображает,

          Что кто нибудь его не уважает,

          Иль, сделав глупость, встретит он отпор,

          Иль кто нибудь дерзнет вступить с ним в спор,--

          

          Всю ненависть, какая накипела

          В душе его, и желчи весь запас

          Он в пасквиле спешит излить сейчас.

          Нахмуриться ль на дерзость вы посмели,

          

          Тогда беда! Пусть небо вам простит,

          А он навек останется сердит.

          Пусть будет так; пусть хоть цветут в сатире

          Те лавры, что его хвалебной лире

          

          Вновь выплывут пропавшия творенья,

          Где масса их давно уже гниет,

          Зловонные давая испаренья;

          Гнуснейшия из трав по берегам

          

          Они не только процветут, но даже

          Получат сбыт (возможно ль?) и в продаже!

          Пускай богатый деньгами поэт

          (Пожалуй, впрочем, в наше время нет

          

          Иль лорд, трагедий поставщик упорный,

          Каких у нас не мало знает свет,--

          Пусть бедного попа простого сана

          (Который бы зевоту капеллана

          

          И вечерком читать ему дадут

          Последнюю из драм своих. Покорно

          Начнет он перевертывать проворно

          Лист за листом; нисколько не умней,

          

          Во много раз злосчастное творенье;

          Но он, в виду имея повышенье

          (Ему обещан выгодный приход,

          Как только старший батюшка умрет),--

          

          И вот, пыхтя и брызгаясь без меры,

          "Великолепно! Браво! Восхищен!"

          На каждой строчке восклицает он

          До хрипоты (так платит похвалами

          

          Он топает, и каблуком стучит

          С усердием таким, что пол трещит.

          Затем, садясь, косится: старший в чине

          Не умер ли, не близок ли к кончине?

          

          И чувства от него не ожидай.

          Создатели "высоких песнопений*!

          Не верьте всем, кто хвалит ваш "подъем",

          И если друг вам скажет без стеснений:

          "Вот это выбрось вовсе, а вот в том

          Поправки сделай", - выслушав спокойно,

          Исправьте все, что плохо иль нестройно;

          А если в пьесе нечего сберечь

          И друг ее советует вам сжечь,--

          

          В огонь бросайте ваше сочиненье.

          Но если (только истинный поэт

          Едва ли это сделает) с презреньем

          Отвергнете вы дружеский совет,

          

          Отродье мозга вашего храня,--

          То добрых слов не ждите от меня,

          Кто дорожит идеей интересной,

          Как добрый критик или автор честный,--

          

          Что он страницу за страницей херит

          И в красоту различных мест не верит!

          Пусть лучше друг смеется, чем весь свет.

          Он выяснит неясных мест значенье,

          

          Как Джонсон, не потерпит он в стихах

          Безсмыслицы, хотя бы в пустяках:

          От пустяков бывает вред серьезный,

          Когда их грызть захочет критик грозный.

          

          Как от влиянья вредного луны,--

          Так от писак, чрезмерно говорливых,

          Бегут все прочь; лакеев терпеливых -

          И тех из клубной залы гонит вскачь

          

          Скучнейшее, как проповедь прелата,

          Противное, как речи бюрократа,

          Вот длится чтенье десять уж минут,

          Которые так медленно текут,

          

          Аренды: деньги вышли, скучно жить

          И кутежей нельзя не отложить.

          Когда такой поэт, с одушевленьем

          Болтающий нам вздор, гулять пойдет

          

          И заревет, что силы есть, в испуге:

          "Веревку! Гибну! Помогайте, други!"--

          Тогда никто, могу уверить я,--

          Будь то мужчина, женщина, дитя,--

          

          Другие для потехи, - очень рады,

          Что гибнет он. Подобная беда

          Действительно бывает иногда

          С поэтами. Скажу вам, для примера,

          

          Он, Бэджелль, был бродяга, рифмоплет

          И негодяй, - так говорит народ.

          Запутавшись в долгах, он очень скоро

          Придумал средство избежать позора:

          "как погиб Катон",

          Прыжок отважный в Темзу сделал он.

          Итак, поэты могут удавиться,

          Яд выпить, в воду броситься: дивиться

          Тут нечему. Но если кто спасет

          

          Напрасно к жизни возвратит беднягу,

          Который от нея хотел дать тягу.

          Сказать по правде, - было бы и грех

          Лишать его последней из утех:

          

          А может быть и совесть очень больно

          Иных поэтов мучит: их стихи

          На них лежат проклятьем, как грехи.

          Поэт, быть может, пьяным в воскресенье

          

          В прелюбодействе; вот, взбесившись, он

          Стихи все пишет, страшен всем соседям;

          Все перед ним дрожат, как пред медведем,

          Из клетки убежавшим; мудрецу

          

          А если кто, несчастный, попадется

          Во власть его, - беда! Ему придется

          До самой смерти слушать дикий вздор:

          С него всю шкуру спустит живодер,

          

          Сосет его, как стряпчий или пьявка!

Н. Холодковский.

ПРИМЕЧАНИЯ

Это сатирическое подражание "Посланию к Пизовам" Горация, дающее особого рода обзор современной английской, можно даже сказать, специально лондонской - литературы, помечено в рукописи: "Афины, Капуцинский монастырь, 12 марта 1811". Ценя это произведение чрезнычайно высоко, Байрон, однако, не решился его напечатать сейчас же вслед за появлением чувствуя, как он сам сознавался, что появление, в пору крупного литературного успеха, сатиры, вызванной литературною неудачею, "обрушило бы на голову автора целую гору раскаленного угля". Но и девять лет спустя, в пору полного расцвета своего таланта, поэт не изменил своего первоначального мнения об этом раннем своем произведении, как о выдающемся и по форме, и по содержанию, и, решив, наконец. его напечатать, с исключением лишь некоторых имен и отдельных мест, писал Муррею из Раввены, 23 сентября 1820 г.: "Что касается стихов, то они очень хороши; вообще, оглядываясь на то, что написано мною в ту пору, я удивляюсь, как мало я впоследствии усовершенствовался. Тогда я писал лучше, чем теперь; это оттого, что теперь я поддался страшно скверному вкусу нашего времени". Но издание сатиры снова было отложено, в виду высказанного Гобгоузом мнения, что в ней надо сделать много помарок, а также и до другим причинам. Вследствие этого она так и осталась не напечатанной при жизни автора.

"Писатели, говорит Кольридж, часто плохие судьи собственных сочинений; но из всех известных литературных заблуждений этого рода ошибки Байрона едва ли не самые поразительные. Вскоре после выхода в свет Корсара, он все еще считал своим лучшим произведением написав уже все величайшия свои создания, он продолжал уверять, что перевод из Пульчи (Morgante liaggiore) - лучше всего, что им сделано во всю жизнь, и в течение всей своей литературной деятельности упорно стоял за высокия достоинства сатиры" На тему из Горация".

Стр. 258.

Когда бы Лауренс, дар свой унижая...

Сэр (1769--1880) - известный английский живописец и президент Королевской Академии.

...безсовестный Дюбост

"В одной английской газете, которая проникает всюду, где есть англичане, я прочел отчет об этой грязной мазне маляра, изобразившого м-ра Г. в виде "скотины", и о процессе, который затем последовал. История эта, вероятно. так хорошо известна, что не требует комментариев". (Байрон).

-- французский живописец, который, в отместку на какую-то обиду, изобразил англичанина Гопа и его жену на картине с подписью: "красота и скотина". Брат г-жи Гоп испортил эту картину и, будучи привлечен к суду, заплатил по приговору сумму 5 фунтов стерлингов.

Поверь мне Мосхос...

Мосхос - греческий буколический поэт, сиракузянин. Его стихотворения отличались вычурностью. Это имя здесь употреблено, впрочем, только как псевдоним, что видно будет из дальнейшого изложения; под этим псевдонимом Байрон скрывает имя своего друга сопутствовавшого ему в путешествиях по Греции и другим странам.

Спешить воспеть лепечущий ручей,

Долину Гранты, замок королей.

Гранта - Кэм, на берегу которой расположен Кэмбриджский университет.

Иль даже Темзы царственный поток.

"Где много слов, ума ж - ни на вершок", как говорит Поп" (Байрон)

Греб-Стрит (Grub-street) - улица в Лондоне, где продаются разные произведения лубочной литературы.

Стр. 529.

Так шьет портной бездарный, неумелый.

"Лишь простые смертные довольствуются одним портным для всего своего костюма; более взыскательные джентльмэны находят невозможным доверять шитье нижняго платья тому же, кто шьет им сюртуки и пальто. Я говорю о том, как было дело в начале 1809 г.; какая реформа появилась с тех пор, я не знаю, да и не желаю знать".

Пример нам - Питт: он дал нам два-три слова,

Которые для словарей - обнова.

"Мистер Питт любезно обогатил ваш парламентский язык, как это можно видеть из многих статей, особенно в "Edinburgh Review".

Здесь намекается на некоторые вошедшие в то время в употребление финансовые термины, заимствованные из французского языка....

Письменность одна

Едва хранит былые времена.

"Старые баллады и пьесы и розсказни старых баб в настоящее время так же ценятся, как старое винво или новые речи. Правда, у нас теперь тысячелетие готического шрифта. Возблагодарим же ваших Геберов, Веберов и Скоттов".

Гебер (R. Heber, 1773--1833) и Вебер (Weber, 1783-1818) - известные английские библиофилы, собравшие и издавшие много произведений старинной английской литературы.

Дублинский декан - знаменитый сатирик Свифт, который был настоятелем собора св. Патрика в Дублине.

"См., Мак Флекно Драйдена, Дунсиаду Попа и все язвительные баллады Свифта. Каковы бы ни были остальные их произведения, названные пьесы первоисточником своим имеют личные чувства и дают главный отпор недостойным противникам, и если достоинства этих сатир зависят от поэтического таланта автора, то едкость их происходят от его личного характера".

В дни Драйдена безумный Альманзор.

"Альманзор или завоевание Гранады испанцами", напыщенная трагедия Драйдена.

Стр. 530.

...смешные каламбуры.

"Каламбуры очень одобряются толпою и отвергаются критикой; но они имеют на своей стороне Аристотеля, который допускает их в ораторских речах и удостоивает серьезного исследования". (Байрон).

...чтоб также Тонли злой

Лишь во-время возвысил голос свой.

Тонли

И верный Галь перед отцом венчанным.

"Галь" или "Гарри" - уменьшительной имя, под которым фигурирует у Шекспира Генрих IV в молодости"

Кричащим в ухо вызов боевой.

"Ему я крикну в ухо: Мортимер!" Генрих IV, ч. I, д, I, сц. 3).

Является "Лир" или "Лгун-лакей",

Простой Джонь-Буль, иль "Перегрин" почтенный.

"Лгун-лакей" - комедия Гаррика (1711); "Перегрин" - одно из лиц в комедии Джорджа Кольмана "Джон Буль" (1803).

Вэльс (Уэльс, Валлис) - одна из английских провинций на восточном берегу Англии.

Вильтс или Уильтшир

Положим, что герой ваш - Дракенсэр.

"Дрокенсэр" - действующее лицо в комедии герцога Бокингэма "Репетиция" (1671), имя которого сделалось нарицательным.

Хоть мудрено тягаться с корифеем...

Difficile est proprie communia dicere; tuque

Quara si proferres ignota indictaque primas

(Horatius, de arte poetica, 128, 130).

"Г-да Дасье, де-Севинье, Буало и другие оставили нам свой спор о значении этих слов, который был длиннее самого стихотворения Горация. Он напечатан в конце одиннадцатого тома писем г-жи де-Севинье (Париж 1806). Полагая, что всякий, кто способен комментировать, может иметь свое собственное мнение о таких вопросах, не менее, чем те, которые не берут смелости, я внес бы свою лепту с такою же неловкостью, как и другие, если бы мое уважение к остроумию августовского века Людовика XIV не заставило меня принести цитаты из этих знаменитых авторитетов. См.: 1) Буало: "Il est difficile de traiter des sujets qui sont à la portée de tout le monde d'une manière, qui vous les rende propres, ce qui s'appelle s'approprier un suiet par le tour qu'on y donne". {} Дасье: cil est difficile de traiter convenablement ces caractères que tout le monde peut inventer". 3) Batteux: "Mais il est bien difficile de donner des traits propres et individuels aux êtres purement possibles". Мнение и перевод г-жи де-Севинье, занимающие около 40 страниц, я опускаю, в особенности потому, что г-н Грувелль (издатель) замечает: "lachose est bion remarquable, aucune des ces diverses interprétations ne paraît pas être la véritable". Но, к счастью, кажется, лет через 50 появился "le lumineux Dumarsais" и постарался снова поставить Горация на ноги, "dissiper tous les nuages et concilier tous les dissentiments". Не сомневаюсь, что через следующия 50 лет появится кто-нибудь еще более "lumineux" и опровергнет своим высоким трудом Дюмарсэ и все его доводы, как если бы он был ничем не лучше Птоломея или Тихо, а комментарии его имели бы не более значения, чем астрономическия вычисления о нынешней комете. Я очень рад, что "la longueur de la dissertation" г-на Д. препятствует г-ну Г. высказаться подробнее об этом предмете. Поэт получше Буало и по крайней мере столь же образованный, как г-жа де-Севинье, сказал, что "немного знать - опаснейшая вещь"; а из сравнения комментариев легко видеть, какой опасности подвергаются собственники". (Байрон).

Быть может, тем, чего боимся все мы.

"Около двух лет тому назад м-р Кумберлэнд (в журнале, с тех пор прекратившем свое существование) объявил, что один молодой человек, по имени Тоунсэнд, начал эпическую поэму под заглавием Армагеддон". План поэмы и отрывки из нея обещали многое; но я надеюсь, что не обижу ни м-ра Тоунсэнда, ни его друзей, если обращу их внимание на те строки из Горация, которые подали мне повод написать эти стихи. Если м-р Тоунсэнд будет иметь успех в своем предприятия (как следует надеяться), то как много мир будет обязан м-ру Кумберлэнду за то, что он вывел этого автора в свет! Но пока этот знаменательный день не пришел, можно сомневаться, не принесет ли такое преждевременное опубликование плана (хотя мысли его и возвышенны) скорее ущерба надеждам м-ра Тоунсэнда, потому ли, что будут ожидать слишком многого, или потому, что от разъяснений уменьшится любопытство. М-р Кумберлэнд (талантов которого я не стану унижать скромною данью моей похвалы) и м-р Тоунсэнд не должны подозревать, что я руководствуюсь дурными мотивами, высказывая дурное предположение. Я желаю автору всего того успеха, какого он сам себе желает, и буду очень счастлив, если увижу, что эпическая поэзия поднялась над тою глубиною, в которую ее погрузили Соути, Коттль, Коули (г-жа или Авраам), Огильви, Вильки, Пэй и прочая "пыль настоящих и прошедших дней". Если он даже не Мильтон, то пусть он будет лучше Блэкмора; если он не Гомер, то пусть будет Антимахом. Я признал бы, что я, как молодой еще человек, слишком смело беру на себя роль советчика, если бы тот, к кому я обращаю своя советы, не был еще моложе. М-ру Тоунсэнду предстоит встретиться с величайшими трудностями; во в преодолении их он найдет себе хорошее занятие, а в победе над ними - удовлетворение. Я слишком хорошо знаю "писак насмешки, критиков обиды" и боюсь, что время научит м-ра Тоунсенда знать их еще лучше. Те, кто имеет успех, и те, которые его не имеют, одинаково несут это бремя, и трудно решить, кому больше достается. Я надеюсь, что судьба м-ра Тоунсэнда не возбудит зависти; скоро он будет знать людей достаточно хорошо, чтобы не видеть злорадства в этом выражении". (Байрон).

Стр. 531.

"Гарвей, "пустивший в обращенье кровеобращенье", в избытке восторга отбросил от себя книгу Виргилия, сказав, что это "чертовская книга". Личность вроде той, которую я описываю, вероятно, тоже отшвырнула бы от себя эту книгу, но скорей пожелало бы ей провалиться к чорту, - и не из отвращения к самому поэту, а из весьма понятного страха перед гекзаметрами. В самом деле, общепринятая школьная страда "долгих и коротких слогов" вполне способна возбудить на всю жизнь антипатию к поэзии; может быть, в этом и преимущество нашей школы". (Байрон).

...А Тевелль наш, бедняга...

"Infandum, regina jubеs renovare dolorem".

Надеюсь, что м-р Тевелль (которого я ничуть не хочу обидеть) поймет меня; а поймет ли это место кто-нибудь другой, - мне не важно. Все перечисленные события "quaeque ipso miserrima ѵиаи et quorum pars magna fui", могут быть удостоверены всегда и во всякое время". (Байрон). Тэвелль был тутором в Тринити-колледже во время пребывания там Байрона.

То вдруг медведь живет в гостях у них.

В глазах гуляк притона или клуба. (Точнее: "В глазах гуляк из "ада" или клуба).

"Ад" или притон - так называется игорный дон, где вы немного рискуете и где вас много надувают. Клуб - это веселое чистилище, где вы многое теряете и где, как предполагается, вас вовсе не надувают". (Байрон).

Гарро (Harrow-on-the Hill) - город, где Байрон учился в средней школе. (Переводчик).

Стр. 682.

Вот выжечь Губерт сумрачный грозит

См. драму Шекспира "Король Джон".

Тут мы спасти съумели жизнь Ирены.

"Ирена должна была сказать два стиха с петлею виселицы на шее; но публика закричала "убийцы", - и актриса должна была удалиться за кулисы" (Босвелль о Джонсоне). (Байрон).

"Ирена", пьеса Джонсона, была поставлена в Лондоне в 1749 году. Мысль о повешении актрисы перед публикою принадлежала Гаррику.

И сам Льюис с толпою привидений.

Мэтью-Грегори Льюис (1775-1818) - поэт и романисть. См. "Английские Барды".

Эффекта ради, были цветом сини.

"В постскриптуме к "Привидению в замке" м-р Льюис сообщает вам, что хотя негры были неизвестны в Англии в ту эпоху, когда происходит действие в его пьесе, но он допустил этот анахронизм ради сценического эффекта. Если бы он мог достигнуть эффекта, "сделав свою героиню синею" (я цитирую его собственные слова), то он покрасил бы ее в синий цвет!" (Байрон).

Еще сильней, чем Деннис, отвращенье

Деннис - английский критик (1657-1734), написавший трактат об итальянских операх, в котором он доказывает, что оперы эти - безнравственнее самых вольных пьес.

Конечно, твой эдикт, Наполеон.

Речь идет о "Континентальной системе" Наполеона I.

Переулок Фопа - одна из улиц, ведущих к оперному театру, где имели обыкновение собираться фешенебельные молодые люди.

Зачем же он страдает так безплодно?

Затем, что это дорого и модно.

В 1808 году, спеша в оперу, я наступил на ногу одному очень хорошо одетому человеку и обернулся, чтобы извиниться. Каково же было мое удивление, когда я узнал в нем швейцара того самого дома, в котором я в то время жил, в Альбемарльской улице! Этот джентльмэн всякое утро бегал на посылках в сорок мест за полкроны, а вечером тратил полгинеи, не говоря о расходах на костюм и на складную шляпу".

До той поры, когда монахи были

Актерами.

"Первые театральные представления, "мистерии", обыкновенно разыгрывались на Рождестве монахами (так как это были единственные грамотные люди, а позднее - вообще духовными лицами и студентами университетов. Действующими лицами мистерий были: Адам, Pater Coelestis, Вера, Порок и иногда два-три ангела. См. "Историю английской поэзии" Уортона". (Байрон).

...

Со стороны Бенволио она.

Бенволио лорд Гросвенор, который хлопотал о запрещении воскресных газет; он держал скаковых лошадей и был большим любителем скачек.

"Бевнолио извинением? Не думаю. Я никогда не слыхал, чтобы сводню хвалили за целомудрие потому, что она сама не совершала прелюбодеяния". (Байрон).

Кто любит смех, о Футе пожалеет.

Самуэль Фут (Foote) - английский актер и драматический писатель (1720--1777), автор многих пьес, полных едкими карикатурами на современников.

"Хрононхотонтолог" - пьеса Генри Кири 1784 - "самая трагическая из трагедий, когда либо трагически разыгранных трагиками", поставленная в Лондоне в 1734 году. В последней её сцене Бомбардинион убивает короля Хрононхотонтолога.

Стр. 533.

Благоволит и час последний твой.

Ефросина - одна из трех Граций или Харит.

Найдут о мимах манускрипт веселый.

"У Платона под подушкой в день его смерти нашли том "Мимов" Софрона. См. Бартелеми де-Пау (Pauw) или Диогена Лаэрция, если угодно. Де Пау называет эту книгу шутовскою. Кумберлэнд, в своем "Наблюдателе", говорит о ней, как о нравственной книге, подобной изречениям Публия Сира".

Увы! ее виг Вальполь поразил.

В 1737 году сэр Роберт Вальполь, усмотрев в одном из фарсов намеки на свою личность, внес билль о том, чтобы драматическия произведения подвергались цензуре лорда-камергера.

Но Честерфилъд! чье бойкое перо

Громило смех.

Пуст "Селлену" рога вновь "Арчер" ставит,

А "Эстифонья" с "Коппером" лукавит.

Арчер и Селлен - "Капитан Коппер" - лицо в одной комедии Флетчера (1624).

Без Виллиса не мог бы быть спасен.

Фрэнсис Виллис - английский врач, лечивший короля Георга III, когда тот впал в съумасшествие.

Полноте, он вором

Не сделал никого.

Бранят театр, как Колльерь им внушил.

Джереми Колльер епископ и богослов, обвинявший английскую сцену в безнравственности и кощунстве и печатно споривший по этому вопросу с писателем Конгривом (1697--8).

Речь идет об известном Друри-Лэнском театре в Лондоне.

Как некогда Сервета сжег Кальвин.

Сервет ученый врач, противник церковного учения о Св. Троице, сожженный в 1553 году в Женеве по настоянию Кальвина.

"тычеть", Симеон же бьет.

"М-р Симеон сущий буян веры и каратель "добрых дел". Его усердно поддерживает Джон Стикльс, работник в том же винограднике. Более о них я ничего не скажу, следуя словам Джонни, сказанным в многолюдном собрании: "против них одно оружие смех". "Тычки" м-ра Бэкстера "ленивым христианам" это подлинное заглавие книги, когда-то имевшей успех; да похоже на то, что она и снова будет его иметь". (Байрон).

Чарльз Симеон руководитель евангелического движения в Кембридже. Бэкстер "о тычках ленивым христианам" принадлежит Бюниану проповеднику в Новом Южном Уэльсе.

...Его и Филипса ошибки.

Филипс Дон смеялся в своих сатирах.

Стр. 534.

Возил ли их, как Фесписа, фургон.

Феспис,

В согласьи с ним у озера живите.

Намек на так называемую "озерную школу" (lake-school) английских поэтов, главарями которой были Вордсворт, Соути и Кольридж. Она называлась так потому, что поэты эти жили по берегам озер Кумберлэндского и Вестморлэндского графств.

И не ходите к Блэку целый год.

"Столь же знаменитый цирюльник, как сам Лицин, а платят ему еще дороже; может быть, и он когда нибудь попадет в сенаторы, так как он лучше, чем большая часть тех голов, которые он стрижет, так как он независим".

Лицин был цирюльник Цезаря, возведенный последним в звание сенатора за ненависть к Помпею. Блэк был известный парикмахер в Лондоне во времена Байрона.

Мальчишки нас начнут травит сейчас.

Вордсвортом. Когда он со своею сестрою Доротеей пришел к издателю "Курьера" Стюарту, то швейцар не хотел их пустмть дальше передней, так как они были странно и плохо одеты.

Как делал Бэйс, чтоб просветить свой ум.

Бэйс действующее лицо в комедии "Репетиция", в котором Джонсон видел каррикатуру на Драйдена. "Когда мне приходятся писать обыкновенные вещи", говорит Бэйс, "вроде, например, сонетов к Армиде или тому подобного, я ем только вареный чернослив; но когда у меня задумано что-нибудь серьезное, я всегда принимаю слабительное и пускаю кровь; ибо если вы желаете приобрести быстроту в мыслях и высокий полет воображения, то следует позаботиться об этом заблаговременно. Следовательно, вам надо принять слабительное".

Недаром же Локк одобрял отцов,

Стихи всегда держащих под запретом.

"У меня нет под руками оригинала, но в итальянском переводе мы читаем следующее: "Е unacosaa mio credoie molto stravagante, che un padro desideri, o pormetta, che son figliuolo coоtivi e pevfezioni questo talento". А немного далее: "Si trovano di rado nel Parnaso le miniеre d'oro е d'argento". См. "Educazione dei fanciulli del Signor Locke".

Бедный он Ира иль ирландской копи.

"По pauperior; Ир - это имя того нищого, который дрался с Одиссеем из-за фунта жареной козлятины, при чем потерял не только жаркое, но и дюжину зубов. См. Одиссею, п. 18. Ирландские золотые рудники в Виклове дают ровно столько руды, чтобы показать доход или позолотить фальшивую гинею". (Байрон).

В Ирландию, а также и за Твид.

Стр. 536.

Бьешь мимо цели, чорт ее дери!

"С тех пор, как м-р Поп обругал Гомера, которому он был весьма обязан (Гомер, - чтоб чорт побрал его, - сказал" и т. д.), можно считать позволительным послать в стихах что нибудь или кого нибудь к чорту, в виде поэтической вольности. В виду такого знаменитого прецедента и я пользуюсь здесь подходящим случаем". (Байрон).

"Относительно истории с трагедиею Гаварда см. Дэаис, "Жизнь Гаррика". Кажется, это был "Регул" или "Карл Первый". Когда узнали, что это его пьеса, то театр опустел, а книгопродавец отказался приобрести пьесу".

Хоть мы не любим, чтоб дремал Мильтон,

Но, утомясь, приветствуем и сон.

Вольная передача стихов Горация: Indignor, quandoque bonus dormitat Homeros; Verum operi longo fas est obropere somnum.

Не только Эрскин за нос водит суд.

(1750--1823) - превосходный оратор и знаменитый адвокат, отлично умевший влиять на суд, как ему было желательно.

Каким пылают, в ревности священной,

И кроткие эклектики...

"Господам эклектикам или христианским обозревателям я весьма благодарен за теплое милосердие, которое побудило в в 1809 году высказать надежду, что стихи, опубликованные мною в то время, поведут к известным последствиях. Хотя этого я естественно было ожидать, но, без сомнения, духовные уста высказали это мнение несколько опрометчиво. Я отсылаю их к их собственным страницам, где они поздравляют себя с перспективою дуэли между м-ром Джеффри и мною, из чего могло бы произойти нечто доброе, в том смысле, что кто-нибудь из нас сложил бы свою голову. Прожив два с половиною года после появления этих "элегий", которые весьма любезно были приготовлены для "Обозрениа", я не имею особенного намерения доставить им "столь приятное смущение", разве "по принуждению, Галь", но, как Давид говорят в "Соперниках" Шеридана, "если дойдет до кровавого и огнестрельного оружия", то - "мы не обратимся в бегство, господин Луций". Я не знаю, что я сделал этим эклектическим господам: мои сочинения их законное достояние, и они могут нарубить их в куски, как амалекитянина Агага; но почему они так спешат убить самого автора, - это мне совершенно непонятно. Не всегда скачка достается быстрому, а битва - сильному", и теперь, когда эти христиане "ударяли меня по одной щеке", я готов подставить им другую; а для того, чтобы отблагодарить их за добрые пожелания, я предоставляю им случай повторить эти пожелания. Если бы другие люди выразили подобные чувства, то я улыбнулся бы и поручил бы их "ангелу воспоминаний"; но от фарисействующих христиан можно было бы ожидать некоторого приличия. Могу уверять эту братию, что, будучи грешником и мытарем, я не стал бы обращаться подобным образом "с собакою моего врага". Чтобы показать им превосходство моей братской любви, я скажу, что если преподобный м-р Симеон или Рамеден будут вовлечены в такой конфликт, какого они хотели бы для меня, то я желаю, чтобы они были только "ранены в крыло" и чтобы при этом присутствовал доктор Гэвисайд для извлечения пули".

Сражаться против "жалкихъмужиков".

Макбет, д. V, сц. 7.

Родить как-нибудь Эдина.

Стр. 537.

У Джексона уроки надо брат.

Джексон известный атлет, чемпион Англии во времена Байрона.

Послушай, Соути! Дам тебе совет.

"Мистер Соути недавно привязал к своему хвосту новую коробочку в виде "Проклятие Кегамы", несмотря на провал своего "Медока" и проч., и произвел в этом случае удивительный эффект. Один мой приятель литератор, гуляя в один прекрасный вечер около одиннадцатого моста на Падднигтонском канале, был встревожен криком "гибнущого" человека; он побежал, собрал толпу ирландских косарей (которые в это время ели простоквашу у ближайшого плетня), добыл трое грабель, багор и невод, и, наконец (horesco referens) вытащил своего собственного издателя. Бедняга погиб, а с ним и большой том in quarto, с которым он бросился в воду и который оказался - последним сочинением м-ра Соути. Быстрота, с которою потонул этот том, была неслыханно велика; некоторые утверждают, впрочем, что в настоящее время он хранится в помещении пирожной лавки ольдермэна Берча в Корнгилле. Как бы то ни было, следователь возбудиль дело против неизвестного тома in quarto"; и так как обстоятельства сильно говорят против "Проклятия Кэгамы" (признаки которого с точностью сообщены выше), то дело о нем будет разсматриваться в ближайшее заседание палаты "Товарищества книгопродавцев" в Греб-Стрите. Артур, Альфред, Давидэйс, Ричард Львиное Сердце, Эксод, Эксодия, Эпигониада, Кальвария, Падение Кэмбрия, Осада Акры, Дон-Родриго и Великий-Мальчик-с-пальчик вот имена двенадцати присяжных заседателей. Судьями будут Пэй, Боульс и герольд от St. Sepulchre. Адвокаты с обеих сторон будут те же, что и в знаменитом процессе сэра Ф. Бердетта в шотландской судебной палате. Публика напряженно ожидает результата, и все издатели, находящиеся в живых, будут вызваны в качестве свидетелей. Но м-р Соути все-таки напечатал свое "Проклятие Кэгамы" -- заманчивое заглавие для пародистов. Эта вещь значительно ниже Скотта и Кэмпбелля и немного выше Соути; поэтому-то глупенький Баллантайн и назвал их в "Ежегодном Эдинбургском Указателе" (издателем которого кстати является Соути) - "великим поэтическим триумвиратом ваших дней". Если хорошенько поразмыслить, то не велика честь быть кривыми вожатыми слепого, хотя они могут отчасти приписать себе успех "сорока тысяч проданных экземпляров Скотта, которые сильно мешают залежавшемуся товару бедного Соути. Бедняжка Соути, кажется, является Лепидом этого поэтического триумвирата. Я удивляюсь только, что нахожу его в такой хорошей компании.

"Такия вещи могут быть всегда,

Но, чорт возьми, как он попал сюда?"

"Так как в треугольниках DBC и АСВ DB равно АС, а сторона ВС общая; так как, далее, стороны DB и ВС соответственно равны AC и СВ, а угол DBC равен углу ACB, то основание DC равно основанию АВ, и треугольник DBC (м-р Соути) равен треугольнику АСВ, т. е. меньшее равно большему, что абсурдно, и т. д. Издатель "Эдинбургского Указателя" найдет заключение теоремы неподалеку от своей конюшни: ему стоит только переправиться через реку и дойти до первой рогатки по ту сторону "pontis asinorum" (это латинское выражение наделало иного хлопот Эдинбургскому университету. Баллантайнв думал, что это значит "мост Бервика", но Соути претендовал, что это наполовину по-английски; Скотт клялся, что это "мост Стирлинга", черев который он перевел двух королей Джемсов и дюжину Дугласов. Наконец Джеффри решил спор, сказав, что это ни более, ни менее, как контора лавочки Арчи Констэбля"). (Байрон).

Упомянутые здесь "свидетели" (Артур, Альфред и т. д.) заглавия пьес разных современных поэтов (Соути, Коттля, Коули, Верджесса, Фильдинга и др).

А впрочем, "Мэдок" с "Девой" могут просто,

"Pucelle" Вольтера не совсем так непорочна, как "Жанна д'Арк" м-ра Соути, и я боюсь, что правда и поэзия (которые редко сходятся) скорее на стороне французского писателя, чем нашего патриотического менестреля, первый опыт которого был посвящен прославлению фанатической французской потаскушки, хотя ее скорее следовало бы назвать сукою, чем ведьмою". (Байрон).

В подлиннике здесь игра слов witch (ведьма) и bitch (сука). "Мэдок" и "Орлеанская Дева" - Соути.

"Подобно "Ричарду" сэра Бланда Берджесса, 10-й том которого я читал на Мальте на бревне. Если в этом усомнятся, я покупаю дорожную сумку, чтобы доказать кто на месте". (Байрон).

                    И Амфион...

Без помощи искусной Рэна, вмиг

Амфион греческий герой, сын Зевса и Антиопы, имевший дар игры на лире. Вместе с своим братом Цетом он построил город Фивы, причем камня городской стены сложились сами собою, очарованные звуками лиры Амфиона. Рэн (Wren) знаменитый английский архитектор, строитель собора Св. Павла в Лондоне.

Ифома - Мессенская крепость, многие годы осаждавшаяся спартанцами.

Стр. 588.

Сам Аполлон бумаги помещает

Намек на поэта Роджерса, который имел банкирскую контору в Лондоне.

Чу! Вот поют сапожники, что взяты

Добрейшим Кэпел Лофтом с лауреаты.

Здесь речь идет о и Натаниэле Блемфильдах, из которых особенно первый (младший) прославился, как народный поэт. Роберт Блемфильд, по ремеслу сапожник, был воспитан своими старшими братьями Натаниелем (портным) и Джорджем (сапожником). Им покровительствовал сэр Кэпель Лоффт в Лондоне.

"Я прошу извинения у Натаниэля: он не сапожник, а портной; но он просил Кэпель Лоффта скрыть его ремесло в предисловии к двум парам панталон, то бишь поэм, которые он хотел примерить на вкус публики. Решето патрона, однако, пропустило эту просьбу и таким образом избавило от обогащения к его местным заказчикам. "Жалоба Мурфильда" Мэрри ничто в сравнении с этим. Писатели из della Crusca были люди воспитанные и не имели ремесла; но эти два аркадийца (Arcades ambo оба деревенские неучи) посылают нам свою самородную чепуху без малейшей примеси; они оставляют все башмаки и штаны в своем приходе без починки, но зато ляпают элегии о захватах и гимны пороху; сидя на верстаке, они описывают поля сражений, хотя не видели другой крови, кроме той, которая выступает из пальца; а "Разсуждение о войне" есть произведение одной девятой части "поэта".

"".

"Читал ли Натаниэль этот стих Попа? И если он его читал, то почему не взял себе эпиграфом?" (Байрон).

О Кэпель Лоффте Байроном сделано следующее примечание:

"Этот добродетельный джентльмэн испортил несколько отличных сапожников и повинен в поэтическом крушении многих бедных ремесленников. Натаниэль Блекфильд и его брат Бобби соблазнили к пению весь Сомерсетшир, и даже болезнь не ограничилась этим округом. Брагг (который прежде был умнее) также заразился манией патронатства и увлек в поэзию одного бедного малого, по имени Блекета, который умер во время операции, оставив малолетнюю дочь и два тома "Посмертных стихотворений" в крайней бедности" Девочка, если её не коснется влечение к поэзии и она не вырастет в башмачницу-Сафо, может быть, проживет счастливо; но "трагедии" больны рахитом настолько же, как отрасль какого-нибудь графа или Ситонского призового поэта. Покровители этого бедняка, без сомнения, ответственны за его смерть и могли бы быт привлечены к суду. Но преступление их еще не ограничивается этим: с утонченным варварством они постарались сделать автора смешным после его смерти, напечатав то, что, может быть, он, поразмыслив здраво, не напечатал бы. Эти господа, выкопавшие "Посмертные стихотворения", без сомнения, подходят под статью против "похитителей трупов". Не все ли равно для бедного простака, в какой больнице его зарезали? Но не хуже ли еще выкапывать его промахи, чем его кости? Разве выставлять на показ его душу in octavo не хуже, чем выложить его тело на пол? "Мы знаем, что мы такое в настоящее время, но не знаем, чем мы могли бы быть", и надо надеяться, что и не узнаем ничего подобного тому, что сделалось с бедным Джо Блэкетом. Человек провел жизнь с некоторым успехом, а по ту сторону Стикса он превращается в паяца и делается посмешищем чистилища! Показная часть опубликования книги - забота о дочери; но неужели эти друзья и соблазнители "sutoris ultra crepidam" не могли сделать доброго дела без припутывания Пратта в биографию. А посвящение, - на какие мелкие кусочки оно раздробляется! "Герцогине Имя рек, почтенному Такому-то, г-ну и г-же Некто и т. д. посвящены эти томы и проч." Да, ведь, это называется делить "сладкое молоко посвящения" по маленьким чашечкам! И всего то какая-нибудь кружка, а ее делят на дюжину частей. Подумай, Пратт, не глупость ли ты сделал? Не думаешь ли ты, что шесть видных фамилий мирно поделят это между собою? Дело идет о ребенке, книге и посвящении; девочку надо поручить милосердию, книгу отдать лавочнику, а посвящение послать к чорту".

Друид имя, которое Байрон прилагал к посредственным писателям, пишущим из-за денег. Последующия строки относятся к какому-то лицу, имя которого не выяснено; возможно, что здесь имеется в виду опять-таки Соути.

Пускай богатый деньгами поэт...

"Пусть м-р Джиффорд дозволит мне сделать к его заметкам добавление о последнем из этих господ, находящемся в живых, об этом "ultimus Romanorum", o последнем из "della Crusca", o "глубокомысленном Эдвине!" Он стоит передо мною, клянусь Богородицей, как живое воспоминание дней благословенной "Бавиады". Я думал, что Фиц Джеральд будет последним из поэтов этого рода, но он оказывается только предпоследним". (Байрон).

"Бавиада", называя его "глубокомысленным" и "Эдвином".

Стр. 589.

Отродье мозга вашего храня.

"Отродье мозга": Минерва была первым таким отродьем, вышедшим из головы Юпитера, а за нею появилось много различных столь же непостижимых рождений, напр., "Мэдок" Соути, etc., etc." (Байрон).

"Корка хлеба для критиков", как говорит Беис в Репетиции. (Байрон).

И тех из клубной залы гонит вскачь

Своим противным воем Фритц рифмач.

"Лакеи - единственные счастливцы, которые могли "бежать" из залы; остальные, напр., несчастные подписчики "Literary Fund", принуждены были из вежливости высидеть все чтенье, не имея надежды воскликнуть: "sic me servavit Apollo!" (sic, т. e. заглушая Фица плохим вином или еще худшими стихами)". (Байрон).

Здесь речь идет о Фиц-Джеральде, современном Байрону поэте, писавшем преимущественно на патриотическия темы (см. прим. к "Бардам"). Он имел обыкновение созывать своих знакомых для чтения им вслух своих произведений.

Как Бэджелля окончилась карьера.

Юстис (Budgell), друг известного поэта Аддисона, утопился из-за денежных затруднений (1737); это был не вполне здоровый в психическом отношении человек.

"Решив погибнуть, как погиб Катон".

"На столе Бэджелля нашли записку со словами: "что сделал Катон и что одобрено Аддисоном, то не может быть дурно". Но Аддисон вовсе не "одобрял" этого, да если бы и одобрил, то дело от того не изменилось бы. Бэджелль предложил своей дочери разделить с ним это водяное путешествие; но мисс Бэджелль, благодаря какой-то случайности, избежала этого последняго знака отеческого внимания. Так погиб сикофант "Аттика" и враг Попа!" (Байрон).

Был найден...

"Если выражение "был найден пьяным" будет сочтено не совсем приличным, то я попрошу обратиться к оригиналу (т. е. к Горацию), где на соответственном месте находится еще более грубое выражение. Если читатель переведет мне в приличных стихах слова "minxerit in patrios cineres", то я вставлю их на место настоящого выражения. (Байрон),