Небо и земля

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1821
Категория:Драма
Связанные авторы:Радлов Э. Л. (Автор предисловия/комментариев), Зарин Е. Ф. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Небо и земля (старая орфография)

Дж. Г. Байрон

Небо и земля. 

Перевод Е. Зарина. Предисловие Э. Радлова

Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1905.

I.

"Небо и земля" тесно связаны с "Каином". Всемирный потоп, служащий лейтмотивом мистерии Байрона, является естественным следствием преступления Каина и греховности его потомства. Однако потоп вряд-ли может служить основною темою драматического произведения. Борьба с всепоглощающей стихиею немыслима; здесь нет места для проявления героизма, нравственной силы или, наоборот, глубокой преступности характера. Зритель, выйдя из театра, в котором на сцене все действующия лица тонут, вряд-ли вынесет мотив для размышления и никакого "катарсиса" страстей произойти не может. Потоп есть тема живописи, эпики или лирики, но не драмы. Поэтому Байрон в свою мистерию, начинающуюся ожиданием потопа и заканчивающуюся реальным осуществлением его, ввел роман - любовь двух девиц из племени Каина к двум ангелам неизвестного происхождения. В двух девиц влюблены два сына Ноя, но само собою разумеется, что они не могут конкуррировать на поле Эрота с ангелами, посему нечего удивляться тому, что Ана и Аголибама предпочитают Ираду и Иафету ангелов Самиаза и Азазиила. Неудовлетворенный любовный экстаз дает повод Иафету к произнесению нескольких лирических монологов, в которых больная душа автора находит яркое выражение.

II.

Байрона упрекали, не без основания в том, что у него нет таланта драматического; его гений чисто лирический, по этому характеристики лиц у него нет, а во всех действующих лицах всегда можно узнать самого автора. Этот упрек в значительной мере справедлив, хотя в драме "Небо и земля" замечается некоторая противоположность характеров, особенно женских персонажей. Аголибама - страстная женщина, умная реалистка (тип страстной черноокой южанки), привязанная к миру конечного бытия и желающая извлечь из него наивозможно большую пользу и удовольствие для себя; страсть порабощает её ум. Ана напротив (тип голубоокой северянки) идеалистка, нерешительная, рефлектирующая и испытывающая угрызения совести. Она любит своего ангела, но ей жаль и Иафета, с которым она, по всей вероятности, была бы счастлива в браке, если бы не замешался ангел. Та же противоположность замечается и в характеристике мрачного Ирада и нежного, неэнергичного Иафета, Ирад и Аголибама, если бы им суждено было вместе погибнуть во время потопа, наверное не стали бы понапрасну терять сил и прямо пошли бы ко дну, в то время как Ана и Иафет непременно произнесли бы несколько чувствительных монологов и дуэтов, прежде чем нырнуть в разъяренную пучину. Но четырем действующим лицам мистерии Байрона не суждено погибнуть; обе девицы улетают с ангелами на небо, и дальнейшая судьба их неизвестна; оба огорченные юноши прячутся в ковчег, крепко сколоченный по всем правилам ветхозавехного кораблестроительного искусства. Старому Ною вовремя удалось извлечь своего сына Иафета из пещеры, ведущей к центру земли и находящейся на горе Арарат; в этой пещере обитают злые духи, ненавидящие человеческий род, гибель которого их радует. Ирад и Аголибама испытывают некоторое презрение к слабовольным Ане и Иафету; отчасти и в самом авторе видно то же отношение к этим двум персонажам. Кого зритель и читатель драмы может пожалеть, кому он может сочувствовать? Разве только матери, которая тщетно, хотя и вполне резонно умоляет Иафета спасти её ребенка, и хору смертных, который погибает, в то время как Иафет сидит, сложа руки, в ковчеге, куда он подобрал, неизвестно для какой цели, по два экземпляра разных гадов.

Изобразить любовь ангелов, анатомия и психофизиология которых недостаточно обследованы {Анатомия и психология чорта изследованы гораздо лучше. Ср. Graf. Geschichte d. Teufels. В сочинении Amoris effigies sive quid si amor некоего Роберта Варинга (Londini 1671) o любви ангелов ничего не говорится, а в сочинении Mario Equirola d'Alveto di Natura d'amore. Vinezia 1563 хоть и имеется особая глава deiramor angelico, но любовь имеется в виду не плотская, а совершенно иная.}, к девицам человеческого рода и племени, хотя бы и Каиниткам, задание весьма трудное. Ангелы являются не в форме мифологической - быка или золотого дождя, лебедя или облака, а в весьма реальной форме молодых и прекрасных людей, отличающихся по имени (Самиаз и Азазиил), но сходных по характеру и мятежному духу. Чем они могли привлечь девиц - неизвестно; речи их не обличают ни особенной глубины, ни даже страсти. Остается предположить, что девиц прельстило благородство происхождения. Нельзя однако не отметить, что благородные ангелы оказываются весьма нерадивыми служаками. На резонный вопрос Иафета "что, ангел, ты здесь делаешь теперь, когда ты в небе должен пребывать", Азазиил отвечает; "Ужели ты не знаешь, иль забыл, что это часть великой нашей службы - охраной быть твоей земли". Каким образом, однако, любовные интриги можно подвести под понятие "усиленной охраны земли"? Оправдание, которое дает Самиаз, мало удовлетворительно и вполне софистическое. "А разве человек не по подобию Бога сотворен? Разве Бог не любит своего подобья в нас? Мы соревнуем только Его любви, любя его творения*. Итак, ангелы не знакомы с элементарными психологическими различиями любви платонической и любви плотской; они, повидимому, своего Бога представляют себе в виде Зевса, обуреваемого страстями к дочерям смертных и принимающого ради удовлетворения своих вожделений скотообразные формы (напр. быка). Рафаил, "нежнейший и наименее поддающийся соблазнам" ангел сообщает Самиазу и Азазиилу о решении Господа покарать людей потопом, в коем должны погибнуть все, кроме Ноя и его семьи. Рафаил приглашает ангелов вернуться на небеса и покинуть осужденную землю. Но ангелы на столько сильно увлечены своими возлюбленными, что предпочитают подвергнуться изгнанию из небес и отлучению от Бога, лишь бы только не разставаться с возлюбленными. Обе пары улетают на отдаленную звезду, причем смертным женщинам ангелы обещают вечность. Рафаил грозит мятежным ангелам Божиим гневом, но ангелы, уповая на свое безсмертие, повидимому не очень устрашены. Ной и Иафет, присутствовавшие при переговорах трех ангелов и видящие исчезновение ангелов, прихвативших с собою девиц, остаются на земле в весьма неприятном положении, при чем Иафет терзается еще и муками ревности. Оба удаляются в свой ковчег, из коего созерцают безпорядочное бегство людей и внимают отчаянным воплям матери, желающей спасти свою дочь, хора смертных и погибающей женщины. Мистерия заканчивается словами Иафета, выражающого сожаление, что ему суждено пережить род людской.

III.

Мистерия Байрона в целом вряд-ли может производить сильное впечатление на современного читателя, но во многих частях своих она, несомненно, может нравиться и обнаруживает яркий поэтический гений автора. "Небо и земля", как драма, не захватывает читателя, ибо кульминационный её пункт - отказ ангелов повиноваться Богу - мало мотивирован; современный читатель, привыкший к обвинениям самого Господа со стороны пессимистов вроде Леопарди и Ришпена, видящих в Боге - brutto poter che ascoso al commun danno impera - понял бы возмущение ангелов, если бы они протестовали против веления Господа, находя его несправедливым, если бы ангелы, заступаясь за род людской, возстали против небес. Но ангелы не отрицают справедливости божественного решения, они выбирают изгнание просто из любви к возлюбленным, с которыми и возносятся на какую то звезду.

чуждыми и малопонятными, почему и вся драма не может произвести на зрителя глубокого впечатления.

Но если в целом драма Байрона не производит впечатления, то отдельные места и общий тон обличают гения. Уже первый анонимный критик журнала "The Edinbourgh Review" (38 т. 1823 г.), сравнивая мистерию Байрона с поэмой Мура, "Loves of the Angels", вышедшей несколькими месяцами раньше, говорит: "Мистерию "Небо и земля" можно прочесть, не краснея. Принимая во внимание особенности сюжета и темперамент автора - это большая заслуга". И действительно какую картину разнузданности нравов в виду неминуемой гибели мог бы написать Байрон! Но он не последовал по стопам Боккаччио и написал свою мистерию в мрачных тонах отчаяния, ревности, безотчетной страсти, среди которых оздоровляющим элементом являются негодование Рафаила и покорная резигнация Ноя.

Гениальной чертой, чисто индивидуальной и пережитой, является сомнение Иафета в том, что справедливость может идти рука об руку с гневом и местью {"Как ярость с правосудием сочетать".}. Не ангелы, возмутившиеся против решения Бога, а смертный жалеет о гибели людей и сомневается в справедливости решения. Вообще конец мистерии прекрасно передает приближение и наступление потопа и гибель людей. Точно так же некоторые монологи Иафета и ангела Рафаила принадлежат к лучшему, что может дать поэзия всех времен и народов. Речи Рафаила вполне оправдывают эпитет, который дает ему Самиаз: "первого и прекраснейшого из сынов Божиих", ибо в словах Рафаила чувствуется и божественная безмятежная ясность и непреклонность верховного судии; напротив, в речах Иафета, в котором автор изображает самого себя и собственную израненную душу, слышится чисто человеческое сомнение, плод страдания,

IV.

Всемирный потоп и до Байрона служил темою поэтического изображения. В средневековых английских мистериях Ной являлся центральной фигурою и действие довольно близко придерживается библейского рассказа; только в древне-французской мистерии изображен самый потоп, при чем, однако, настроение людей изображено совсем иначе: у Байрона гибнущие в отчаянии и стараются спастись, во французской мистерии они покорно подчиняются решению Господа {Ср. Rothschild "Le mistère du Viel Testament" Paris, 1878. В этой книге указаны и немецкия и итальянския обработки этой ветхозаветной темы. Из русских сочинений можно указать на А. Медведкова "Всемирный потоп с научной точки зрения" СПБ., 1904.}. В английских мистериях (Chester Plays, Townelly Mysteries, Coventry Mysteries и York Plays) Бог является на сцену, с целью объявить Ною о том, что род человеческий должен погибнуть и только Ной и его семья спасутся. Бог дает указание, как построить ковчег; жена Ноя считает постройку ковчега предприятием нелепым и ее насильно приходится втаскивать в ковчег. Из сравнения этих мистерий с произведением Байрона видно, что Байрон нисколько ими не пользовался и что если встречаются какие либо сходства в планировке пьес, то это случайные совпадения, вызванные общностью тем.

V.

Мистерия Байрона начата в Равенне 9-го октября 1821 г.; Байрон написал ее в четырнадцать дней. Появилась в свет мистерия в 1822 г. во втором номере журнала "Liberal", основанного по инициативе Байрона. Поэт послал свое произведение книгоиздателю Муррею, но этот осторожный человек не захотел напечатать мистерию. Переписка затянулась и поэма появилась лишь через год. Байрон собирался написать и вторую часть; план её уже был составлен, но поэт не выполнил своего намерения. Байрон обыкновенно снабжал свои произведения пояснительными предисловиями, но "Небо и земля*, особенно нуждающаяся в пояснениях, представляет в этом отношении исключение. Байрон вместо предисловия поместил лишь указания, что сюжет заимствован из 6-й главы книги Бытия, при чем слова "сыны божии" он понимает в том смысле, что речь идет об ангелах. С библейским текстом Байрон обращается довольно свободно; так Иафет у Байрона оказывается холостым, Ирад фигурирует в числе сыновей Ноя, в то время как по библии он сын Еноха. Ангелы и влюбчивые Каинитки - изобретение поэта; хотя имена этих девиц и встречаются в книге Бытия, но Ана есть имя мужское: Ана имел дочь или Аголибаму. Имена ангелов Байрон по всей вероятности заимствовал из английского перевода книги Еноха, появившагося в начале 1821 года; в этой книге упомянуты ангелы Самиаз и Азазиил. Наконец, из писем Байрона видно, что третьяго ангела он первоначально думал назвать Михаилом, а потом переделал имя в Рафаила, точно так же, как он "Аду" переделал в "Ану".

VI.

Одновременно с Байроном тем же самым сюжетом заинтересовались Томас Мур и Томас Дель. Первый выпустил свою "The loves of Angels" несколькими месяцами ранее, чем Байрон свою мистерию. Почти одновременно с Муром вы-пустил и Дель {Mayn, Georg. Ueber Byron's "Heaven and Earth", Breslau, 1887.} свой эпос "Ирад и Ада" ("А tale of the flood"). Уже первый критик в "Edinbourg Review* сопоставил поэмы Мура и Байрона и весьма правильно указал основное различие их. Мур оптимист, тогда как Байрон пессимист; муза Мура веселая, счастливая, остроумная; она проливает лишь случайные слезы, между тем как строгая муза Байрона полна желчи. Поэзия Мура по преимуществу поэзия фантазии, муза Байрона по преимуществу муза страсти.

Скомпанована мистерия Байрона несомненно удачнее, чем поэма Мура, ибо три рассказа, из которых состоит произведение Мура, мало между собою связаны, в то время как мистерия Байрона объединена настроением, вызванным ожиданием потопа, и в нем находит развязку, которая вполне естественно, хотя и сверхъестественным путем, заканчивает все действие. Точно так-же и в стилистическом отношении, в выборе образов и по силе, простоте и сжатости стиля следует отдать Байрону преимущество перед Муром.

Больше сходства представляет мистерия Байрона с эпосом Деля, Оба произведения имеют своим предметом изображение потопа, в обоих почти одни и те же действующия лица, носящия одинаковые имена; действие развивается правда не одинаково, но есть сходство в одном эпизоде, а именно - появление матери с ребенком, жалующейся на свою судьбу. Произведение Деля написано местами блестяще и описание потопа производит сильное впечатление. Но в настроениях обоих произведений глубокое различие. Байрон скептик и пессимист, Дель, напротив, человек верующий; поэтому-то эти поэмы вкладывают в уста матери совершенно различные речи. Мать у Байрона жалуется на несправедливость Бога и выказывает отчаяние. Мать у Деля плачет о том, что она будет, быть может, разлучена с ребенком, который попадет в царство Божие, в то время как ее захватит смерть навеки. Отношение поэмы Деля к мистерии Байрона недостаточно выяснено литературной критикой; некоторое воздействие первой на вторую возможно; но знакомство Байрона с произведением Деля составляет лишь предположение, а не доказанное положение.

VII.

"Небо и земля" представляется: в целом мало удовлетворительным драматическим произведением, но она в. различных отношениях весьма интересна. Во-первых, она содержит отдельные превосходные по силе выражения места, вследствие чего "Небо и земля" всегда будет находить себе читателей. Во вторых, как произведение гениального поэта оно будет всегда привлекать внимание изследователя, который в нем будет искать выражение постоянных черт миросозерцания поэта, а также тех временных и мимолетных настроений, под влиянием которых поэт написал свою мистерию. "Небо и земля" в целом - произведение, чуждое современному читателю, оно нуждается в исторической перспективе, в выяснении культурных условий начала XIX века для того, чтобы сделаться произведением понятным и значительным; но с своей стороны оно является любопытным историческим документом, в котором мы отчетливо можем усмотреть черты духовного склада "поэта революции", выразителя целой эпохи, поэта столь сильно повлиявшого на современников, что Морлей мог по справедливости говорить: "Только со времени Байрона континентальная Европа научилась ценить Шекспира и других английских писателей", а Маццини сорок лет спустя по смерти поэта мог сказать, что придет день, когда демократия вспомнит о том, чем она обязана Байрону.

Припомним обстоятельства, при которых Байрон писал своего "Каина" и "Небо и землю". Он в 1816 г., после разрыва с женою, уехал из Англии и поселился сначала в Женеве, а потом с 1817-го года в Венеции. В Венеции Байрон, как некогда Генрих III, герцог Анжуйский, окунулся в море чувственных удовольствий; легкие нравы, красота природы и людей, неблагоприятные экономическия условия их и накопленная роскошь, оставшаяся еще со времен величия Венеции, делали этот город весьма пригодным местопребыванием для лиц, старающихся заглушить нравственные раны и уязвленное самолюбие жизнью изо дня в день. Связь с Марианой Сегати - женою венецианского купца, в доме которого жил Байрон, продолжалась недолго и сменилась тоже непродолжительными, хотя и более повлиявшими на поэта отношениями к Маргарите Коньи, девушке из народа; последняя любовь поэта к молодой графине Терезе Гвичиоли, урожденной Гаиба, имела более поэтическую окраску и длилась до смерти поэта. Графине было 17 лет, она была прекрасна и влюбилась в Байрона, как Ана в своего ангела Азазиила. В характеристике Аны, нежной, благородной и возвышенной, легко подметить черты молодой графини, точно так же как в Иафете не трудно проследить настроение самого поэта. Утверждать это мы имеем право на основании по-дробной и несколько педантичной характеристики поэта, опубликованной графинею в 1868 г. (Lord Byron jugé par les temoins de sa vie 2 t.). Здесь (2-й том ст. 405) мы читаем: "Dans le travail intellectuel de lord Byron l'imagination avait beaucoup moins de part que l'observation, la réflexion et la méditation solitaire. Tout chez lui prenait sa source dans la réalité des faits". Таким образом весьма естественно предположить, что Ана есть не кто иная, как графиня Тереза Гвичиоли. Мистерия "Heбo и земля" написана в Равенне, куда Байрон приехал потому что его возлюбленная заболела и умоляла его приехать. Байрон еще всецело находился под обаянием этой прекрасной женщины, он еще не успел охладеть к ней и еще не делал попыток порвать опутавшия его любовные сети. Графиня Тереза имела белокурые с золотистым оттенком волосы, какие встречаются у женщин на картинах Тициана и Джорджоне, её цвет лица отличался редкой для южанки белизною и нежностью. Телосложение её было прекрасно. Гент, писавший её портрет, утверждает, что он никогда не видал более красивого носа и более очаровательной улыбки. Мур, посетивший влюбленную парочку в Венеции, сохранил и после смерти поэта добрые отношения к графине и говорит о ней в самом восторженном тоне, хотя впоследствии Мур и признавал, что графиня вовсе не была красавицей. С обаятельной внешностью графиня Гвичиоли соединяла нежное сердце и весьма недюжинные умственные способности {Ср. Rabbe Félix. Les maîtresses authentiques de Lord Byron. Paris. 1890.}, к тому же она была хорошо образована и любила литературу. Положение реальной графини Терезы во многом напоминает положение Аны в мистерии Байрона. Подобно Ане, и Тереза терзается сомнениями и колеблется между исполнением долга и влечением страсти. Страсть в обоих случаях одерживает верх над долгом. С другой стороны и в словах Иафета слышны ревность и отчаяние, которые мог в действительности испытывать Байрон в то время, как разыгрывалась сложная и богатая перипетиями трагикомедия любви поэта к молодой графине.

Если вникнуть в любовные речи, произносимые Иафетом и Аною - (правда, речи Аны обращены по большей части к ангелу, а не к Иафету), то нам отчасти станут ясны и мотивы любви поэта к итальянской графине, а также и её чувства. Иафет-Байрон говорит:

Мир - мир! да, я искал его так жадно;

Искал в любви, где он бы должен быть;

Найти его. И что ж? взамен того,

Мне посланы все - все мученья сердца -

Тоска, печаль, дни, полныф тревог,

И ночи, не дающия покоя.

Увы! Любовь! Но что она иное,

Как не печаль?

Весьма естественно поэтому, что Байрон неоднократно повторял, прежде чем порвать с Терезою:

Прощай же, Ана!

Теперь же говорю, чтоб никогда.не повторять отныне.

В любви молодой графини к гениальному поэту, на которого она смотрела, как на существо высшого порядка, как на ангела, играли роль совершенно иные мотивы; в её нежной душе несомненно звучала нотка благоговения и тщеславия.

Читая речи Аны, мы как бы слышим то, что думала в одиночестве и что нашептывала Тереза влюбленному и тщеславному поэту:

А мысль о том, что он когда нибудь

Могилу бедной дочери земли,

Могилу той, которой обоманье

К нему сильней, чем обожает он

Всевышняго, - мысль эта для меня

Или:

Ведь ты любил меня, я знаю,

И жить мне велено судьбой,

Пока лишь веру сохраняю,

Что в небесах небес порой

Кто создана для смертного удела

И полюбить безсмертного посмела.

О! велика любовь должна быть тех

Кто поборает страх и грех

Я жизнь мою готова бы отдать,

Чтоб в вечности тебе в час мучений

Не угрожал.

Когда же Тереза видела терзания гения к тщету его усилий найти мир, она, может быть, восклицала:

                              

И чтоб тебе само воспоминанье

Когда нибудь мгновенного страданья

Не принесло средь вечности твоей -

Забудь о той, кому все бездны моря

Чем этот миг. Спеши, спеши лететь,

С тобою врозь - мне легче умереть.

Может быть, и в других действующих лицах мистерии воплотились черты родственников нежной Терезы; может быть, мрачный Ирад списан с брата Терезы, заговорщика Пьетро Гамба; почтенный старец Ной - с старого супруга пылкой итальянки. В характере Ноя, с спокойствием и с покорностью взирающого на гибель людского рода и в то же время разсчетливо приготовляющого все для путешествия, есть нечто, напоминающее старого графа Гвичиоли, довольно спокойно взирающого на не вполне корректные отношения супруги к прекрасному англичанину и старающагося занять у него 10000 рублей. В страстной Аголибаме следует, как кажется, признать Маргариту Коньи, молодую венецианку из народа. Байрон весьма увлекался силой её характера. "В течение двух лет", - говорит поэт, - она сохраняла свое влияние надо мной; другия женщины приобретали власть надо мной, но никогда её влияние не исчезало совершенно". "Еслиб дать Маргарите в руку кинжал", говорит в другом месте поэт, "то она вонзит его в кого угодно по моему указанию, и даже в мою собственную грудь, еслиб я оскорбил ее. Я люблю такия существа (animal) и я несомненно предпочел бы Медею всякой другой женщине". Когда поэт решился отослать ее к матери, она бросилась с кинжалом на него и была едва едва удержана Флетчером, присутствовавшим при этой сцене; тогда Маргарита бросилась в воду, из которой была впрочем благополучно извлечена. Страстность Маргариты соединялась с религиозностью. В глазах Байрона она имела еще одно неоценимое качество - она не умела ни читать, ни писать и, следовательно, не могла преследовать его письмами {Байрон подробно рассказал историю своего знакомства с Маргаритою и очертил ее в письмах к Муррею от 1-го августа 1819 г. из Равенны. В этом письме встречается следующее любопытное место: "Она была чрезвычайно эгоистична и нетерпима к другим женщинам, за исключением Сегати, которую она считала моей законной подругой; а так как я в это время вел довольно безпорядочную жизнь, то у нас нередко происходили потасовки (great confusion and demolition of head dresses and handkerchiefs)."}.

Небо и земля

Если сказанное справедливо, то мистерия Байрона, написанная в таком возвышенном и патетическом тоне, в действительности имеет весьма реальную подкладку. В своем произведении Байрон изобразил то, что он переживал, и так как любовь переносила его на небо, а счеты и разговоры с старым графом приковывали к земле, то и и самое заглавие выбрано весьма удачно. Разница между настоящею жизнью поэта и фантазией лишь в том, что ангел, в уста Иафета: "Подобные союзы меж ангелом и смертною не могут ни святы быть, ни счастливы. Ведь мы на нашу землю посланы трудиться и умирать; они же сотворены, чтоб предстать Всевышнему".

"Я был их мучеником", писал Байрон Муррею 10 декабря 1819 г. из Венеции, "вся моя жизнь была отдана им на жертву и была их жертвою". Наступил момент, когда он захотел по-жертвовать собою ради безсмертных идей...

Основной мрачный тон мистерии "Небо и земля" есть результат мировоззрения, которое хорошо выражено в словах Мефистофеля: "Und euch taugt einzig Taq und Nacht". Действительно цель человеческой жизни заключается в страдании и смерти. Печаль - наша стихия говорит Ана, а Аголибама того мнения, что наш удел - умереть; вторит им и Иафет: "Мы посланы на землю трудиться и умереть". Злые духи обитатели пещеры, находят, что "есть, пить и жениться" составляет сущность жизни. Тем не менее изследователи Байрона, как напр. Элце, отмечают не без основания разницу в настроении драмы "Каин" и мистерии "Небо и земля". Основной тон "Каина" совершенно безпросветный, в то время как в разбираемой нами мистерии к основному мрачному тону примешивается струя колебания, сомнения и даже надежды. Такое изменение, ослабление пессимизма, отнюдь не следует искать в субъективных переменах сознания поэта. Обстоятельства его жизни, на протяжении нескольких месяцев отделяющих "Каина" от "Небо и земля", нисколько не изменились к лучшему: его окружала все та же атмосфера нравственного гниения, которая тяготила поэта, но порвать с которой он еще не находил в себе достаточной решимости. Таким образом разницу в настроении этих двух произведений следует искать в условиях самого сюжета драмы: потоп - мера весьма грозная и радикальная, но. она касается не всего человеческого рода; потомки Ноя заселят землю более благочестивым племенем, которому суждено видеть появление Спасителя, уничтожение ада и осуществление блаженства на земле. Вера в светлое будущее совершенно ясно выражена в словах Иафета, с которыми он обращается к пещерному духу: "Очищенная земля вновь вернет себе свою первоначальную красоту, человек не будет более жертвою змея и будет жить в вечном раю, и даже злой дух изменит свой образ мысли". Все это случится, когда явится Спаситель. Эта надежда Иафета настолько ясно выражает настроение его, что все скептическия замечания и сомнения должны быть отнесены на долю ревности и отчаяния. Эта вера в возможность возрождения в действительности выражает уверенность самого поэта, что он найдет в своем гении достаточно духовной мощи и порвет со всеми путами, приковывающими его к чувственному миру, чтобы выступить на путь свободного служения идее.

VIII.

Со смешанными чувствами читатель кончит чтение мистерии Байрона. Читатель, может быть, не согласится с Гете, предпочитавшим "Небо и землю" "Каину", но творчество гения тронет его сердце словами ангела Рафаила, величественными картинами бедствий человеческого рода в борьбе со стихиями и терзаниями самого автора, которые отчетливо сквозят в общем патетическом тоне. Смешением субъективных и реальных элементов с объективными и идеальными объясняется, мне кажется, то двойственное впечатление, которое оставляет в читателе "Небо и земля". Эта мистерия приковывает и отталкивает в одно и то же время. Но конечным мотивом служит примиряющий аккорд - надежда. Гений не погибнет, он сам выйдет на "новый путь" и другим поможет справиться с "вопросами жизни".

Э. Радлов.

Небо и земля

МИСТЕРИЯ,

основанная на следующем месте из книги Бытия, Глава VI, 1, 2:

Когда люди начали умножаться, сыны Божии увидели дочерей человеческих, что оне красивы, и брали их себе в жены, какую кто выбрал.

Грусть женщины о демоне любимом.

Действующия лица.

          Ангелы.

          Самaз.

          Азазиил.

          

          Люди:

          Hой и его сыновья.

          Ирaд.

          Иафет.

          Ана.

          

Хор духов Земли. Хор смертных

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Лесная и гористая местность близ горы Арарат. - Полночь.

Ана и Аголибама.

                    АНА.

          Отец наш спит; вот час, в который те,

          Что любят нас, к нам сходят сквозь туманы

          Скалистой Араратской вышины.

          

                    АГОЛИБАМА.

                                                  Пора;

          Приступим к призыванью;

                    АНА.

                                        Звезды скрылись.

          

                    АГОЛИБАМА.

                              И я боюсь, но только

          Того, что нам придется, может быть,

          Их долго ждать.

                    АНА.

                              

          Люблю Азазиила... ах! сильней,

          Чем Самого... Что это говорю я?

          Мне в сердце входит грех.

                    АГОЛИБАМА.

                                        

          Небесные создания любить?

                    АНА.

          Но я Творца люблю, Аголибама,

          Не так уже с тех пор, как полюбил

          Меня один из ангелов Его.

          

          Не сознаю, что делаю я злого,

          Но тысячи боязней мне не даром

          Сжимают грудь.

                    АГОЛИБАМА.

                              

          Кого-нибудь между сынами праха

          И прахом будь. Тебя Иафет вот любит

          И любит так давно уже: возьми

          Его в мужья и народи ему

          

                    АНА.

                              Ах! я Азазиила

          Любила бы не меньше, если б он

          И смертным был. Но рада, что он ангел,

          Ведь пережить его я не должна.

          

          Приосенит безсмертными крылами

          Могилу бедной дочери земли,

          Могилу той, которой обожанье

          К нему сильней, чем обожает он

          

          Смягчает ужас смерти. И однако,

          Мне жаль его: печаль его должна

          Быть вечною; моя, по крайней мере,

          Печаль о нем была бы такова,

          

          Был сын земли.

                    АГОЛИБАМА.

                              Поверь, что он себе

          Другую дочь земли найдет и будет

          

          Любил тебя.

                    АНА.

                              Будь это даже так;

          Я б предпочла, чтоб он был так же много

          Любим другой, чем плакал обо мне.

                    .

          Будь я таких же мыслей о любви

          Самьяза, я - хоть он и серафим,--

          Презреньем бы ему лишь отвечала...

          Но время к призыванью.

                    АНА.

                                                  

                    Ко мне - ко мне!

                    В какой бы неба глубине

                    Ты ни сиял своею славой;

                    Хотя бы ты на страже был

                    "Семи" пред Богом сил

          Иль наблюдал, как в путь свой величавый

                    Вставали солнца и текли -

                              Внемли!

                    О вспомни ту, кем ты любим,

          ничто перед тобою,

          Но для кого ты все, мой серафим,

                    

                    Чтоб наши слезы разделять,

                    (Ах, если б ни одно созданье,

          Кроме меня, не ведало страданья!)

          С годами ты не можешь увядать;

                    

                    Сиять безсмертными лучами;

                    Ни в чем нет близости меж нами

                    Кроме любви... любви одной.

                    Но - в этом, ангел дорогой,

                    

          Не плакал никогда под небесами...

                    Ты правишь звездными мирами,

          Ты видишь лик Того, Кто одарил

                    Тебя безсмертными крылами,

          

                    Да - да, я дочь земли.

                    Но, серафим, внемли!

                    Ведь ты любил меня, я знаю;

                    И жить мне велено судьбой,

                    

                    Что в небесах небес, порой,

                    Ты думаешь еще о той,

          Кто создана для смертного удела,

          И полюбить безсмертного посмела.

          

                    Кто поборает страх и грех

          И любит под грозящими мечами.

                    А я - права ль пред небесами?

          Но, серафим! Прости мне этот стон;

                    

                    Печаль ведь наш удел от века,

                    А наша радость только сон...

          Мгновенный сон о сладких кущах рая...

                    Обычный час уж наступил;

                    

                    Явися, мой Азазиил,

                    Сквозь туч над этою горою!

          Ко мне - ко мне, мой милый серафим.

                    Оставь те звезды им самим,

Небо и земля

                    .

                    Мой Самиаз! паришь ли ты

                    Теперь над звездными мирами,

                    Или свергаешь с высоты

                    И гонишь мощными крылами

                    

                    Творца и Бога твоего;

                    Звезды ль заблудшейся теченье

                    Ты послан вновь установить,

                    И участь праха - разрушенье

                    

                    В ряду ли с низшими духами

                    Ты прославляешь Егову,--

                    Мой серафим! взмахни крылами,

          Я жду тебя, люблю тебя, зову!

          

                    Могло б тебя боготворить;

          Но если тайное меж нами есть влеченье,

                    Приди мой жребий разделить!

                    Хоть создана я из земли

                    

                    Ты ж - из лучей, каких струи

                    Эдемских вод не отражали,

          Но можешь ли, хотя и серафим,

                    Любить ты больше, чем любим?

                    

                    Сиять до срока запрещенный,

                    От одного огня зажженный

                    С природой Бога и твоей.

                    Пусть Евы-матери паденье

                    

                    Пусть эта жизнь одно мгновенье,

                    Должно ль нас это разлучить?

                    Нет! Я и ты - мы вечны оба;

          Во мне есть то, чего земли утроба -

          

                    Что пламенно так хочет

                    И Смерть, и Время победить,

          И, как над бездной, гром внутри меня грохочет:

                    "Ты вечно - вечно будешь жить!"

          

                    Не получил ничтожный прах:

                    Ведь наш Податель бед и благ

                    Свои о нас определенья

                    От нас скрывает в облаках.

                    

                    Себе подобных истребить;

                    Безсмертья он не уничтожит,

                    Хотя и может изменить.

          Все, все делить готова я с тобою,

                    

                    Ты жизнь мою смел разделять со мною,

          Я ль отступлю пред вечностью твоей?

          

                    Насквозь мне жалом грудь пронзил,

          Хотя б ты сам обвил меня трикраты,

          Как этот змей, и кольцами душил,--

                    Я все б тебя не проклинала,

                    

                    В моих объятьях горячей!

                    Но серафим! Скорей, скорей!

                    Приди, безсмертный! Испытай

                    Оставленный для смертных рай.

          

                    Останься при твоих звездах,

                    АНА.

          Сестра, сестра! взгляни на этот свет,

          Что стелется по мраку полосою.

                    АГОЛИБАМА.

          

          По тучам разгорается зарею.

                    АНА.

          Боюсь, - отец увидит их полет.

                    АГОЛИБАМА.

          Внезапный свет к луне он отнесет,

          

          Ей велено сегодня встать скорее.

                    АНА.

          Они спешат!.. Азазиил!

                    АГОЛИБАМА.

          Идем встречать; они уж над горою.

          

          Чтоб мы могли взлететь до них стрелою?

                    АНА.

          Смотри, - их свет весь запад озарил,

          Как будто бы вернулся час заката:

          Вот разноцветной радугой их крыл

          

          Гляди - гляди! - вот под навесом туч

          От их пути последний гаснет луч...

          Вот мраком все по прежнему объято.

          Так исчезает пена с гладких вод,

          

          Когда он вновь туда, где он живет,

          Опустится, - в пучины океана.

                    АГОЛИБАМА.

          Идем же; Самиаз!

                    АНА.

                              (Уходят).

Небо и земля

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Входят Ирад и Иафет.

                    ИРАД.

          

          Бродить в ночи? Что пользы подымать

          Слезливые глаза на эти звезды?

          Оне ведь не помогут.

                    ИАФЕТ.

                                        Но оне

          

          Подобно мне, глядит теперь на них.

          Не правда ли, прекрасное творенье,

          Когда оно глядит на красоту,--

          На красоту безсмертных этих звезд,

          

                    ИРАД.

          А между тем ты не любим.

                    ИАФЕТ.

                                                  Увы!

                    ИРАД.

          Мне гордая Аголибама также

          Презреньем отвечает.

                    ИАФЕТ.

                                                  

          Сочувствую.

                    ИРАД.

                              Оставим ей быть гордой.

          Мне самому сносить её презренье

          Лишь гордость помогает. Может быть,

          

                    ИАФЕТ.

          Ужель в подобной мысли можешь радость

          Ты находить?

                    ИРАД.

                              Ни радости, ни горя.

          Я так ее любил, и я любил бы

          

          Взаимною. Но пусть; предоставляю

          Ей следовать возвышенным судьбам,

          Когда оне ей кажутся такими.

                    ИАФЕТ.

          Каким судьбам?

                    ИРАД.

                              

          Как есть причины думать.

                    ИАФЕТ.

                                                  Ана?

                    ИРАД.

                                                            Нет!

          Ея сестра.

                    ИАФЕТ.

                    

                    ИРАД.

                                                  Я

          Пока еще не знаю; но её

          Лицо мне говорит яснее слов:

          Она другого любит.

                    ИАФЕТ.

                                        

          Что любит только Бога своего.

                    ИРАД.

          Кого бы ни любила - все равно,

          Ведь не тебя. Тебе какая польза?

                    ИАФЕТ.

          То правда, - никакой; но я люблю.

                    ИРАД.

          

                    ИАФЕТ.

                              Но вот теперь, когда

          Ты разлюбил, - иль полагаешь только,

          Что разлюбил, - уже ь ты стал счастливей?

                    ИРАД.

          Я думаю.

                    ИАФЕТ.

                              

                    ИРАД.

          Меня! За что?

                    ИАФЕТ.

                              За то, что ты счастлив,

          Не ведая того, что столько муки

          Приносит мне.

                    ИРАД.

                              

          Так говоришь. Чтоб чувствовать, как ты,

          Я не взял бы гораздо больше шеклей,

          Чем могут дать стада моей семьи,

          

          Тот желтый прах, что Каиновы дети

          Пытаются нам предлагать в обмен;

          Как будто ни к чему ненужный сор,

          Хоть и блестящий, можно принимать

          

          Что нам дают стада или долины.

          А впрочем, продолжай вздыхать на звезды,

          Как волки воют на луну. А я

          Иду ко сну.

                    ИАФЕТ.

                              

          Когда б мог спать.

                    ИРАД.

                              Но все же ты к шатрам

          Держался бы поближе.

                    ИАФЕТ.

                                        Нет, Ирад,

          

          Проклятою, как дверь от преисподней,

          Для выхода на землю из нея

          Духам земли.

                    ИРАД.

                              Чего ж ты хочешь там?

                    ИАФЕТ.

          

          Печальную: отверженное место

          Отвергнутой душе - отрадный вид.

                    ИРАД.

          Остерегись, там непонятный гул

          И странные виденья наполняют

          

                    ИАФЕТ.

          Нет, нет, Ирад; я зла не помышляю,

          Поэтому и не страшуся злых.

                    ИРАД.

          Но злобные создания должны

          Тем злейшими твоими быть врагами,

          

          Иль дай, и я пойду с тобою.

                    ИАФЕТ.

                                                  Нет,

          Я побреду один.

                    ИРАД.

                              Ну, мир с тобой.

                    ИАФЕТ (один).

          Мир - мир! да, я искал его так жадно;

          Искал любовью, может быть, достойной

          Найти его. И что ж? взамен того,

          

          Тоска, печаль, дни, полные тревог,

          И ночи, не дающия покоя.

          Что значит мир? Безмолвие страданья

          Иль тишина таинственных лесов

          

          Или покой отчаянья? Вот мир

          Обычный мой. Земля развращена,

          И знаменья зловещия давно

          Ей близкую превратность возвестили;

          

          Творенью беззащитному. О, Ана!

          В тот страшный час, когда все бездны вод

          Разверзнутся, ведь ты могла б припасть

          На эту грудь, которую стихии

          

          Так по тебе напрасно! и увы!

          Тогда еще напрасней будет биться...

          О, Боже, Боже! Гневу Твоему

          Не подвергай ее, по крайней мере!

          

          Как та звезда, что в темных облаках

          На время померкает, но не гаснет.

          О, Ана! Ана! как я обожать

          Тебя бы мог! Но ты не захотела.

          

          И видеть уцелевшею, когда

          Земля найдет могилу в океане,--

          И в море без мелей и берегов,

          Став водяной вселенной властелином,

          

          Безмерностью владенья своего. (Уходит).

Входят Ной и Сим.

                    НОЙ.

          

                    СИМ.

                                        Он говорил,

          Что выйдет на обычное свиданье

          С Ирадом, но, я думаю, скорее

          Он путь избрал к палаткам этой Аны,

          

          Вкруг разоренного гнезда; не то,--

          Свои шаги направил к стороне

          Зияющей пещеры Араратской.

Небо и земля

                    НОЙ.

          Что может он там делать? Это место

          

          Вся стала злом. Он встретит там созданья

          Порочнее, чем худший из людей.

          Он эту дщерь погибельного рода

          Любить все продолжает; а меж тем

          

          Любимым был; а он еще к тому

          И не любим. Увы! сердца людей

          Несчастные! Мой сын, мое рожденье,

          Кому известно зло сих страшных дней,

          

          Так обуян любовью запрещенной!

          Веди меня.

                    СИМ.

                              Отец, остерегись!

          Иафета я могу найти один.

                    НОЙ.

          

          Не могут быть опасны для того,

          Кто избранным Господним стал. Идем.

                    СИМ.

          К родительским палаткам двух сестер?

                    НОЙ.

          Я говорю к - пещере Араратской.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Горы. Араратская пещера.

                    ИАФЕТ (один).

          Вы, грозные места, которых вид

          

          Что кажешься бездонною; вы, горы

          С своей невыразимой красотой,

          С величием суровых ваших скал,

          С могучими деревьями на ваших

          

          Нога не достигала, иль, достигнув,

          Без трепета ступать не смела! Да,

          Вы кажетесь мне вечными! - И что же?

          Через немного дней и, может быть,

          

          Исторгнуты, разбиты, сметены

          Громадой вод. Та грозная пещера,

          Ведущая как будто в самый ад,

          Увидит преисподнюю свою

          

          Дельфин взыграет в логовище льва,

          А человек... О люди! Люди-братья!

          Кто вашу непомерную могилу

          Рыданьем огласит, кроме меня,

          

          Мои собратья! Лучший ли удел

          Назначен мне, что я переживу вас?

          Что ожидает милые места,

          Где я бродил, пока имел надежду

          

          Любезные, куда-ходил с моим

          Отчаяньем? Ужель все это будет?

          Та гордая вершина, что блестит

          Далекою звездою, - неужели

          

          Поверх её? Ужели никогда

          На ней восход румяный не зажжется,

          Чтоб разогнать клубящийся туман

          С её чела? Ужель закат волшебный

          

          Гореть венцом не будет многоцветным?

          И маяком земли быть перестанет,

          Где ангелы спускались как на место

          Ближайшее, по высоте, к звездам?

          никогда ужель должно

          Быть для "нея"

          Ужасным приговором, кроме нас

          И избранных от тварей, сохраненных

          Моим отцом по воле Еговы?

          Возможно ли? Он

          Я ж лучшого творенья на земле,

          Милейшую из дев земных, не властен

          Предохранить от участи, которой

          Избегнет даже змей с своей змеей,--

          

          Тот новый мир, пока еще не вставший

          Из праха настоящого, - тот мир,

          Которого дымящееся семя,

          Над гноищем вселенной подымаясь,

          

          Служить для мириад... для мириад,

          Теперь еще живых пока. Как много

          Дыханий будет вдруг прекращено!

          Прекрасный мир, отмеченный так рано

          

          Слежу я день за днем и ночь за ночью

          Исчисленные дни твои и ночи.

          Я не могу спасти тебя; я даже

          Спасти не властен ту, к кому любовь

          

          Но как частица праха твоего,

          Я не могу иначе помышлять

          Об участи, висящей над тобою,

          Как прах, твой прах. - Но, Боже, неужели...

Небо и земля

                    ИАФЕТ.

          Во имя Неба, кто ты?

                    ДУХ.

                                        Ха-ха-ха!

                    ИАФЕТ.

          Всем тем, что есть святого на земле,

          Я требую и заклинаю...

                    ДУХ.

                                                  

                    ИАФЕТ.

          Потопом, угрожающим земле,

          Землею, обреченной океану!

          Собраньем вод неумолимой бездны,

          Готовой отвориться! Этим Небом,

          

          Преобразить! И тем, который создал

          И рушит нашу землю! - Говори,

          Ты грозное и мрачное виденье,

          Безличное, но страшное: над чем

          

                    ДУХ.

          А ты о чем рыдаешь?

                    ИАФЕТ.

                              О земле

          И об её несчастных детях.

                    ДУХ.

                                        Ха-ха!

                    ИАФЕТ.

          Как враг смеется гибели вселенной,

          Уничтоженью мира, где взойти

          Не суждено, быть может, завтра солнцу;

          Меж тем, земля и все, что есть на ней,

          

          Ужель она проснется лишь затем,

          Чтоб умереть? Что я за тварей сижу? -

          Оне глядят, как бы живая Смерть,

          А говорят, как будто жили прежде,

          

          Оне встают, подобно облакам...

(Из пещеры выходят духи разного вида).

                    ДУХ.

                                                  Поем!

                    Тот род презренный,

                    

          На знание с его гнилым плодом,

                    На гибель обречен. Вот-вот -

                    Последний час его идет.

          Не от меча, сердечных мук иль горя,

          

          Погибнет он; нет! Чуть забрежжет свет -

                    Земля преобразится в море,

                    Мгновенно смолкнет гам земной,

          И только ураган выть будет на просторе

                    

          Напрасно будут ангелы искать

                    Вершины, где б могли пристать.

          Напрасно будет взор кругом кидать тоскливо

          Отчаянный пловец, ища крутой скалы,

          

                    Меж тем как грозные валы

          К нему б все ближе подползали,

                    Пока б ему не доказали,

                    Что быть отливу не дано,

                    

                    Из праха созданная тварь

                    Перестает владеть землею;

                    Над ней встает стихийный царь,

                    С свирепою волною.

          

          Сосну и кедр с лежачим тростником,

                    И все, что блещет пестротою,

                              Покроет синевою.

                    Холмы, утесы, люди, лес,

                    

                    Сольются властью всемогущей

                    Свирепых волн. - Поем, поем!

                              На той волне ревущей

                    Кто основать посмеет дом?

                    ИАФЕТ

                              То будет мой отец!

                    Ведь семя жизни сохранится;

                    Земля погибнет не в конец,

                    Но лишь от зла освободится.

                    

          О гибели того, что Вышний осудил;

          Но что он истребить не попустил

          Вам, злобные, проклятые созданья!

                    Сгинь, сгинь, кромешный род!

                    

          Пока вас грозная волна там не найдет

                    И не изгонит ваше племя

          В воздушный безграничный океан,

          Чтоб там кружил вас вечный ураган!

Небо и земля

                    ДУХ.

                              

                    Когда земля и все земное

          Добычей станет волн и будет спасена

                    Семья избранника одна,

                    Вы будете ль счастливей? Нет,

                    

                    Наследники греха и преступленья,

                    А потому наследники и бед.

          Они не будут жить по стольку лет,

          Не будут так стройны и величавы,

          

          Как исполины нынешней земли,

          Как эти гордые, ходящие меж вами,

                              Сыны любви

          Прекрасных ангелов с земными матерями.

          

          Но общого с прошедшим, кроме слез,

          Не будет ничего у вашего рожденья.

          И неужель ты можешь без зазренья

                    Так, так все это пережить?

          

          Ужель так безсердечен ты и низок,

          Чтоб в этот час, когда конец так близок

          И роду твоему, и миру, где ты жил,

          Не находить в себе ни столько сил,

          

          Чтоб броситься в волну кипящую скорей,

          Чем строить свой корабль, который бы качали

          Те волны, те холмы могильные над всей

                    Вселенною твоей.

          

          Кроме раба, достойного проклятий?

                    Мой род

                    С твоим вражду ведет,

          Как племенем нам ненавистной сферы,

                    

          Из нас нет никого, кто б трона за собой

          Не бросил в небесах, чтоб населить пещеры,

                    Подобные вон той,

                    И слыть меж вас проклятым

          

                    Иди же, тварь, не опоздай

          На свой ковчегь и род свой распложай.

          Когда же океан великий заревет

          Над всем, что он в своих похоронил пучинах,

                    

                    О том, как погибал их род,--

          И прокляни отца, что мог спастись один,

          И самого себя, отца такого сын!

          ХОР ДУХОВ

                                                            Поем!

          Отныне нашего круженья

                    В пространстве голубом

                    Не возмутит ни дым куренья,

                    

                    Порода рабская людей

                    Не будет строить алтарей.

          А мы, что никогда не падали челом

          Пред вымогателем молитв и поклоненья,

                    

          О закаланьи жертв назвал грехом,

          Мы будем зрители того, как хляби вод,

          Открывшись, заревут и как одна стихия

                    Хаосом сделает другия;

          

                    И как по всем норам, ущельям,

                    Стремнинам гор и подземельям

                    Его останки разнесет;

          Того, как дикий зверь забудет воевать

          

          Того, как оробев, как бы ягненок бедный,

          Тигр будет умирать вблизи овцы, безвредной;

          Того, как этот мир вновь будет обращен

                    В хаос, носившийся над бездной,

                    

                    И пусть настанет примиренье,

                    Пусть смерть захочет пощадить

                    Останки прошлого творенья,

                    Чтоб для себя их снова расплодить*

          

                    Переварит те семена,

          И новый мир создаст, обилием кишащий

                    Создаст иные племена...

                                                  Поем!

                    

          Тех самых дел такое же теченье:

                    Труды, печали, пот,

                    Болезни, преступленья,

                    Лишенья, слезы, гнет,

                              

                    ИАФЕТ (прерывая).

                                                  Пока ответа

          Нам даровать Господь не удостоит

                    О таинстве добра и зла,

          

          Под сенью всемогущого крыла

          Своих раскаявшихся чад

          И уничтожит самый ад!

                    И на земле возстановленной,

                    

          Вновь явится Эдем, где род наш обновленный,

                    Безгрешный, чистый и святой,

          Не будет более ни падать, ни грешить,

          Где даже демоны не будут зла творить.

                    ДУХИ.

          

          Могло бы не во сне, а в яве?

Небо и земля

                    ИАФЕТ.

          Когда Обещанный придет нас искупить

                    Сперва в скорбях, потом во славе.

                    ДУХИ.

                    Так жди, подавленный цепями,

                    

                    Покрыт не будет сединами;

          Веди напрасную борьбу с самим собой,

                    С геенною и небесами.

                    Борись - не знай отдохновенья

                    

          Любуйся заревом кровавых облаков

                    От тысячей полей сраженья.

          Другия времена наступят, поколенья,

                    Другие люди будут жить,

          

          Меняя вид, должны все те же быть

                    И тех же бурь грозою дикой

          Грядущий мир ваш будет истреблен,

                    Как исполинов род великий,

                    

                    ХОР ДУХОВ.

                              Поем, собратья!

                    Прощай, несчастный смертный род!

                    Чу-чу! нам слышен гул поднятья

                    

          Уж ветры, встрепенувшись, сторожат,

          Уж тучи, переполнившись, кипят,

                    Великой бездны воды

          Во все её отверстия стучат,

          

          Пусть смертный, несмотря на знаменье времен,

          Их страшным языком досель не вразумлен,

          Уже мы слышим гул собравшихся громов,

          Лишь ожидающих последняго веленья;

          

          Хоругви страшные, для нашего лишь зренья

                    Доступные пока.

          Рыдай, Земля,рыдай! Ты прожила мгновенье,

                    И уже к смерти так близка.

          

          Надменных ваших скал последния верхушки

          Дном сделает своим. Кавказский великан

          Подводным будет камнем, и ракушки -

          Последний сор морей - ракушки будут там,

          

          Как над безжалостным кричать он будет морем,

          Каким отчаяньем и безполезным горем

          Он над орлятами своими будет выть,

          Меж тем как человек, подавленный безсильем,

          

          Которые ему не могут пособить!

          Где сядет он, чтоб отдохнуть им дать,

          Когда над бездною не станет сил летать?

                              Поем, собратья!

                    

                    Все, все умрут сыны проклятья;

                    Спасется лишь с своей семьей

                    Один потомок Сифа - Ной,

                              И то затем, чтоб горе

                              

                    Но вы, вы Каина сыны,

                    На гибель все обречены!

          Все ваши дочери, с их славной красотой,

          Осуждены найти могилы под водой,

                    

                    Носясь с размытыми косами,

          Заставят даже нас то небо укорить,

          Что красоты такой могло не пощадить!

                              Но решено!

                    

                    И шум всемирного рыданья

          Сменить всемирное безмолвие должно.

                    В последний раз - шумней, шумней!

                    И в наш воздушный путь скорей!

                              

                              Людей должны сразить;

                              Мы Неба не молили,

                              А им не умолить.

                    Погибни-ж род, вдвойне презренный,

          

(Духи поднимаются вверх и исчезают).

Небо и земля

                    ИАФЕТ.

          Господь изрек Земле свой приговор;

          Ковчег отца давно его пророчил;

          О нем вопили демоны из темных

          

          Задолго нам предсказывал его

          В безмолвии страниц своих, звучавших

          Сильней громов для тех, кто слышать мог.

          Но люди не внимали и не внемлют,

          

          Она близка; но даже эта близость

          Смущает их не больше, не сильней,

          Чем вопли их последние смутят

          Всевышняго, или Его веленьям

          

          Но воздух чист, и я пока не вижу

          В нем знаменья: вид этих облаков

          Разсеянных - почти обыкновенный;

          И солнце над последним днем земли

          

          Когда Господь сказал ему: "Зажгись!" -

          И первая заря взошла над миром -

          Заря, не осветившая людей,

          Тогда не сотворенных, но заря -

          

          Над юною землей раздался голос

          Пленительный, сладчайший голос птиц,

          Назначенных летать по тверди неба,

          Как ангелы, и с каждою зарей,

          

          Адамовых сынов Иегове.

          Их утро приближается; восток

          Уже горит и близок день. Увы!

          И их удел ужасный так же близок -

          

          Оне должны погибнуть в бездне моря,

          Когда изменят силы им; а день,

          Недолго так сиявший над землею...

          Он вновь взойдет. Но что он озарит?

          

          Вновь вызванный, чтоб уничтожить время...

          Ведь что без жизни могут значить дни,

          Или часы? Не более, чем вечность

          Без Еговы. Но как же без Него

          

          Так время, сотворенное для смертных,

          Со смертными должно и умереть

          И так же утонуть в своей пучине,

          Как этот мир младенческий в своей!..

          

          С небесными?.. Нет, это лишь одни

          Небесные. Мне лиц их не видать,

          Но как они легко скользят по ребрам

          Седой скалы, клубя её туман!

          

          Злых демонов и их злорадных гимнов,

          Моей душе приятно, как Эдем.

          Они идут, быть может, мне сказать,

          Что новая дана еще отсрочка

          

          Так часто ведь молился. Вот они!..

          Я подойду к ним ближе... ана! Боже!

          И в обществе..

Входят и Аголибама.

                    АНА.

                              Иафет!

                    АЗАЗИИЛ.

                                        А! Адамит!

                    .

          Что сын земли здесь делает теперь,

          Когда ему подобные все спят?

                    ИАФЕТ.

          Что, ангел, ты здесь делаешь теперь,

          Когда ты в небе должен пребывать?

                    .

          Ужели ты не знаешь иль забыл,

          Что это - часть великой нашей службы

          Твоей земли быть стражей?

                    ИАФЕТ.

                                                  Но земля

          

          Ее уже оставили; с нея

          Бежали даже демоны, предвидя

          Хаос, грозящий ей. О Ана, Ана!

          Так долго, так напрасно, но досель

          

          Ты с этим духом водишься, в то время,

          Когда благим духам повелено

          Оставить нас?

                    AНА.

                              Иафет! я не могу...

          

          Прости меня.

                    ИАФЕТ.

                              Ах, если бы тебя

          Могло простить и Небо, что так скоро

          Прощать не будет более. А ты

          

                    АГОЛИБАМА.

          Иди к своим шатрам, отродье Ноя!

          А мы тебя не знаем.

                    ИАФЕТ.

                                        Час придет,

          

          Сестра твоя вот знает обо мне,

          Что я все тот, как был.

                    САМИАЗ.

                                        Сын патриарха,

          

          Какия бы ты ни имел печали

          (А мне слышна в словах твоих печаль

          И вместе гнев), - какую нанесли

          Азазиил иль я тебе обиду?

                    ИАФЕТ.

          

          Безсмертный, прав. Хотя она из праха

          Сотворена, я не был и не мог

          Ея достоин быть. Прощай же, Ана!

          Как часто говорил я это слово!

          

          Не повторять отныне. Ангел, или

          Кто б ни был ты, иль скоро должен быть,

          Имеешь ли ты власть спасти мне эту

          Прекрасную... иль нет... прекрасных этих

          

                    АЗАЗИИЛ.

                                        Спасти?

          Но от чего?

                    ИАФЕТ.

                              Возможно ли, чтоб вы

          

          Вы разделяли с человеком грех,

          И, кажется, вам предстоит и кару

          С ним разделить, или, по крайней мере,

          Мою печаль.

                    .

                              Печаль? До сей поры

          Я никогда не думал, чтобы мне

          Мог адамит загадки говорить.

                    ИАФЕТ.

          Ужель вам их не объяснил Всевышний?

          

          Осуждены, как эти...

                    АГОЛИБАМА.

                                        Что ж, пускай!

          Когда они так любят, как любимы,

          

          Стать смертными, чем я страшусь безсмертных

          Мучений с Самиазом.

                    AНА.

                                                  О, сестра!

          Затем так говорить?

                    .

                                        Ужели Ана

          Боится близ меня?

                    АНА.

                                        Да, за тебя

          Я отдала б остаток краткий жизни,

          

          От муки злой.

                    ИАФЕТ.

                              Так это для него!

          Так это ты меня для серафима

          Оставила!.. Но это ничего,

          

          Из-за него. Подобные союзы

          Меж ангелом и смертною не могут

          Ни святы быть, ни счастливы. Ведь мы

          На нашу землю посланы трудиться

          

          Чтоб предстоять Всевышнему. Но если

          Он властен лишь спасти тебя, то час

          К его небесной помощи прибегнуть

          Почти уже приблизился.

                    АНА.

                                                  

          О смерти говорит!

                    САМИАЗ.

                                        О смерти - нам!

          И тем, кто к нам так близки! Если б он

          

          Я мог бы улыбнуться.

                    ИАФЕТ.

                                        Да! Но я

          Не за себя боюсь или печалюсь;

          Я буду сохранен; не потому,

          

          Родителя, который был всегда

          Настолько прав и праведен пред Богом,

          Чтоб искупить детей своих. Зачем

          Он силой искупленья обладает

          

          Не властен обменяться жизнью с тою,

          С кем жизнь моя с одною лишь могла

          Счастливой быть! Род Каина тогда

          Хотя бы в ней - последней и безценной

          

          С последнею семьей потомков Сифа,

                    АГОЛИБАМА.

          Ужель ты можешь думать, чтобы мы,

          Рожденные от первенца Адама,

          

          Могучого, с его горячей кровью,

          Текущей в наших жилах, - чтобы мы

          Могли сойтись с сынами Сифа? Сифа,

          Что завещал потомству своему

          

          Нет, никогда! Ни за спасенье мира!--

          (Будь мир в такой опасности). Наш род,

          От твоего всегда вдали держался:

          Так было изначала, так же будет

          

                    ИАФЕТ.

                              Я говорил в ответ

          Не на твои слова, Аголибама;

          Ты слишком унаследовала кровь

          Того, кем ты гордишься, кто был первый

          

          Но, Ана, ты!.. Дозволь мне не считать,

          Тебя такой же чуждой для меня;

          Я не могу сродниться с этой мыслью,

          Хотя не ты виной тому. Как часто

          

          Что Авель, может быть, оставил дочь

          И что его кротчайшее потомство

          Живет в тебе. Так не похожа ты

          На остальных суровых каиниток

          

                    АГОЛИБАМА (прерывая его).

          Как смеешь ты присвоивать ей чувства

          Иль рабский дух врага её отца?

          

          Иль что-нибудь могла в ней допустить

          От Авеля!... Прочь, прочь от нас, сын Ноя!

          Не поселяй раздора между нами.

                    ИАФЕТ.

          Дочь Каина! так поступил отец твой.

                    .

          Он Сифа твоего не убивал;

          А что тебе до дел его других?

          Они должны остаться между ним

          И Господом.

                    ИАФЕТ.

                              

          Его Господь давно уж осудил,

          И я тебе дела его напомнил

          Лишь потому, что ты гордишься им,

          Не трепеща, как кажется, пред ним.

                    .

          Он был отцом отцов моих; старейшим

          Из всех людей, рожденных от жены;

          Сильнейшим всех, грознейшим и из всех

          Несчастнейшим; как я могу краснеть,

          

          Одолжена? Взгляни на наше племя,

          На красоту сынов его, их силу,

          Отвагу, стан, на долготу их дней...

                    ИАФЕТ.

          Их дни уже исчислены.

                    .

                                                  Пускай!

          Но так как им часы еще остались,

          Я похвалюсь моим отцом и родом.

                    ИАФЕТ.

          А мой отец и род мой о своем

          

          Что думаешь?

                    AНА.

                              Что ни судил наш Бог -

          Бог Каина и Сифа - я должна

          Покорной быть, и покорюсь с терпеньем.

          

          Ужасный час всемирной мести, я

          Просила б не о том, чтобы остаться

          Мне жить одной из дома моего.

          Сестра! Любимая сестра моя!

          

          Могли б мне дать, с утратою всего

          Минувшого: тебя - твоей любви -

          Любви отца - тех лиц и тех вещей,

          Что на моем пути зажглись, как звезды,

          

          Над темным бытием моим светили?

          Ах, если к нам еще возможна милость,

          Проси о ней, молись, Аголибама!

          Я смерти ужасаюсь - потому,

          

                    АГОЛИБАМА.

                              Как, мою сестру

          Мог устрашить сновидец этот бедный,

          Или смешной ковчег его отца,

          

          Но разве нас не любят серафимы?

          Да если б не любили, разве мы

          Могли б желать спасенья нашей жизни

          От Ноевых сынов? О, нет! скорей...

          

          Безсвязный бред - плод безнадежной страсти

          И долгого скитанья по ночам.

          Кто пошатнуть способен эти горы,

          Иль землю потрясти, или водам

          

          Чем тот, какой в своем теченьи вечном

          Они в глазах отцов моих имели?

          Кто сделает все это?

                    ИАФЕТ.

                                        Тот, Кто это

          

          Из ничего.

                    АГОЛИБАМА.

                              Кто слышал это слово?

                    ИАФЕТ.

          Вселенная, что закипела жизнью

          

          Не есть хула? Спроси у серафимов;

          Когда они не скажут, что я прав -

          Они не ангелы.

                    САМИАЗ.

                              

          Чти Бога твоего!

                    АГОЛИБАМА.

                              Я, Самиаз,

          Всегда творю обычные хвалы

          

          Но Он, ведь, Бог любви, а не печали.

                    ИАФЕТ.

          Увы! Любовь! Но что она иное,

          Как не печаль? Сам сотворивший землю,

          В своей любви, был скоро огорчен

          

                    АГОЛИБАМА.

                                                  Да, об этом

          Так сказано.

                    ИАФЕТ.

                              есть.

Входят Ной и Сим.

                    НОЙ.

                                                  Иафет!

          Что делаешь ты здесь с детьми проклятья?

          Ужель ты не страшишься разделить

          

                    ИАФЕТ.

                                        Я, отец,

          Не нахожу греха - искать спасенья

          Созданьям земнородным; и оне

          Не могут быть из грешных, если их

          

                    НОЙ.

          Те ангелы, что покидают трон

          Всевышняго и в жены каиниток

          Берут себе? Сыны небес, что ищут

          И любят дев земных, за красоту их?

                    .

          Да, патриарх.

                    НОЙ.

                              О горе, горе, горе

          Общению такому! Разве Бог

          Меж нашею землей и вашим небом

          

          От рода род?

                    САМИАЗ.

                              А разве человек

          Не по подобью Бога сотворен?

          

          Подобья в вас? Мы соревнуем только

          Его любви, любя его творенья.

                    НОЙ.

          Я только человек, и я не создан

          Судить людей; а Божиих сынов -

          

          Меня своим общеньем удостоил

          И мне открыл суды свои, то я

          Скажу в ответ: схожденье серафимов

          

          В погибельный и гибнущий, и больше,

          Чем гибнущий, - почти погибший мир

          Не есть добро.

                    АЗАЗИИЛ.

                              

          Спасти его?

                    НОЙ.

                              Нет, вам не искупить

          И не спасти, со всею вашей славой,

          Того, что осудил создавший вас

          

          Посланники спасенья, то для всех,

          А не для двух прекрасных этих дев...

          Да, да, оне прекрасны, но оне

          Осуждены.

                    ИАФЕТ.

                              

                    НОЙ.

          О сын мой, сын! страшися их судьбы

          И позабудь об их существованьи.

          Их час настал, а ты иного мира,

          И лучшого, назначен быть отцом.

                    ИАФЕТ.

          этим умереть и с ними.

                    НОЙ.

          За эту мысль ты должен бы... Но Тот,

          Кто может все, тебе судил спасенье.

                    САМИАЗ.

          

          Чем той, кого твой сын бы спас ценою

          Обоих вас?

                    НОЙ.

                              Спроси Того, Кто создал

          Вас великими, чем нас,

          Но столько же подвластными Его

          Могуществу. Но вот Его кротчайший

          И высший всех посланник перед нами.

Рафаил.

                    РАФАИЛ.

                    Азазиил и Самиаз!

                    Зачем не в небе вижу вас?

                    

                    Вы на земле, когда она

                              Быть одинокой

                              Теперь должна?

                    Скорей, скорей на небеса,

                    

                    С "семью", собратьями своими;

                              Ваш долг быть с ними.

                    САМИАЗ.

                              Но Рафаил!

          

          Кто ж ангелам закон тот положил,

          Чтоб по земле им не ходить стопами,

          По той земле, где есть еще тропы

                    С следами Божией стопы?

          

          Куда, с его сладчайшими судьбами,

                    Мы ревновали быть послами?

                    И не за этой ли звездой,

                    Юнейшею между звездами,

                    

                    Следить любили, чтоб она

          Достойною была соблюдена

                    Ея Создателя и Бога?...

          Но отчего чело твое так строго,

          

                    РАФАИЛ.

          Когда б Азазиил и Самиаз

                    Своих небес не покидали,

                    Они бы в этот грозный час

                              

                              Меня о том,

                    Что в небе писано огнем.

                    Но где падение и грех,

                    Там померкает луч познанья,

                    

                    И херувимския созданья

                    Его не могут избежать:

                    Ум гордых должен померкать,

                    Одни из ангелов благих,

                    

                    Вкушать остались упоенье

                    Любовью чуждой - дев земных!

          Но вам даровано прощенье...

                    Скорей к Нему - скорей!

                              

                              Иль будьте вашим девам

                                        Верны -

                              И вечным гневом

                                        Поражены.

                    .

                    А ты, архангел?.. Если нам

                    Досель неведомым законом

                    Земля запрещена, ты сам,

                    Являясь в мире запрещенном,

                              

                    Как те, которым ты грозишь?

                    РАФАИЛ.

                    Я прислан к вам, во имя Бога,

                    К Нему друзей моих призвать!

          

                    Страшусь я в небе потерять!

                    Не вместе ль дружными крылами

                    Мы обтекали звезды с вами?

          О, будем вновь их вместе обтекать!

          

          Земля умрет и все её творенья

          Погибнут с ней. Но неужель она

                    Не может быть ни создана,

                    Ни вновь в хаос обращена,

                    

                    Не делалось опустошений?

                    Наш брат надменный, Сатана,

                    В своем великом ослепленьи,

                    Дерзнул отвергнуть поклоненье;

          

          Вы менее могучи, серафимы,

          Чтоб подвергать чело свое громам.

                    И те, кем вы любимы,--

          Ужель оне заменят небо вам?

                              

                    И я не прекращу боренья

                    С великим, гордым, что избрал

                    Скорей геенну и мученья,

                              Чем признавать Того,

          

          Сиять над серафимскими духами

                    И одесную от него

          Велел своим архангелам стоять,

          Чтобы в его сияньи исчезать.

                    

                    Он был мне другом и главой.

                    О небо! Если б не Создавший,

          Кто славою, величьем, красотой,

          Иль властью мог равняться с Сатаной!

                    

                    Постигло вечное забвенье!

          Желанье это грешное... Но вы,

          Пока с неопаленной головою,--

          Пред вами вечность: с Сатаною

                    

                    Вам выбирать дано. Увы!

          Он вас не соблазнял и от его сетей

          Природа ангелов давно уж безопасна.

                    Ваш враг, о ангелы! сильней;

                    

          И поцелуй её опасней жала змей.

                    Что змий? Он искусил лишь прах;

          Она ж грозит разстроить остальные

          У Господа полки на небесах!

                    

                              Летим, летим!

                              Ведь все их племя

                              Пройдет, как дым,

          Меж тем, как вы останетесь страдать

          

                    О нем воспоминать, томиться,

                    Пока то солнце не затмится,

          Что некогда светило на него,

                              И долее того...

                    

          Различные от них - во всем, кроме страданья:

          Завидно ли наследство разделять

          Тех, что должны во времени рождаться,

          С течением мгновений увядать,

          

          И с смертию, как призрак, исчезать?

          Да, ангелы, каких бы долгих дней

                    Вы им ни пожелали,

          Оне бы все добычей праха стали,

          

Небо и земля

                    АГОЛИБАМА.

                    Спешите, ангелы, лететь!

          Мы все должны, я слышу, умереть

          Не так, как патриархи умирали,

                    

          Нам говорят, что небеса собрали

                    Свои все воды над землей;

                    Земной же бездне приказали

                    До них подняться высотой.

          

                    И каинитам не дано

          Ждать от небес пощады иль прощенья.

          Сестра! как скоро так и мщенье,--

          Хотя оно продлится только час -

          

          Достойны будем тех, кого мы обожали,

          И встретимся с свирепою волной

                    Мы без волненья и печали,

                    Но с безбоязненной душой.

          

          Безсмертными иль смертными рабами,

          Чтобы оплакивать мирьяды тех, что сами

          Не будут никогда уж больше слезы лить.

                    Направьте ж, ангелы, полет

          

          Где не грозит волна и ветер не ревет;

                              Прощайте, серафимы!

          Наш жребий - умирать, ваш - вечно жить;

                    Что лучше? Может разрешить

          

          Не спрашивал для нашего созданья.

          Подобно нам, смиритесь перед Ним;

                    А я и одного мгновенья

                    Продолжить прахом быть таким

          

                    Как не желала б я, чтоб вас

                    Постигнул гнев Его чрез нас

                    За все Его благоволенье

          К избраннику от Сифова рожденья.

                              

          Но, воспарив над бледною землею,

          О, помни, что моя любовь вслед за тобою

                    Восходит к небу, Самиаз.

          И если я без слез туда

          То знай, что ангела подруга эти муки

                    Без слабости перенесла.

                    Прощай!.. Теперь сгущайся, мгла!

          Ты, бездна, хлынь из твоего жерла.

                    АНА.

                    

                    Ужели самый час прощанья

                    Для нас настал, Азазиил?

                    О сердце, сердце! предвещанья

          Твои сбылись, хотя безмерность зла

          

                              Но улетай!

                              Увы! помедли...

                              Нет, нет, - не- внемли

                              Моим словам. Прощай!

          

                    Твоя ж была бы вечна, вечна,

                    С утратой неба твоего.

          Ты слишком забывал о нем и без того

                    Для земнородного созданья!

                    

          Нам суждено их приносить

          Самим духам, дерзнувшим нас любить.

          Тот первый, что посмел нам знание открыть,

                    Утратив трон почти Господний,

          

                    Но ты, Азазиил! Нет, нет,

                    Из-за меня ни мук, ни бед

                    Ты не узнаешь. В путь! Скорей!

          И чтоб тебе само воспоминанье

          

          Не принесло средь вечности Твоей -

          Забудь меня. Спеши, спеши лететь;

          С тобою врознь - мне легче умереть.

                    ИАФЕТ.

                    Увы! не прогневляй так Бога!

                    

          Как светлое чело твое ни строго,

          На нем видна печать небесной доброты,--

          Дозвольте им ковчег наш разделить...

          Или не дайте мне их пережить.

                    НОЙ.

                    

          Ты сердцем чист, но самым языком

                    Не выходи из Божьей, власти.

          Живи, пока указано Творцом,

          И умирай, когда Он повелит,

          

          Твоя печаль должна быть молчаливой,

          Остерегись слух Неба утомлять

                    Мольбой себялюбивой.

          Возможно ль Богу согрешать?

                    

          Когда б Его решенья изменила

          Печаль твоя... Будь муж и не слабей.

          Неси удел Адамовых детей.

Небо и земля

                    ИАФЕТ.

          Да, да, отец! Но вот, когда они

                              

          Останемся над синею пустыней,

          И будем знать, что этою пучиной

                    Поглощены родимые поля,

          И что в её безмерной пасти

          

                    Чьей, чьей тогда достанет власти

          Рыданья нам и вопли запретить?

          Кто о терпеньи нам посмеет говорить?

                                        О Бог! Будь Бог!

                              

                    Тобою созданное племя!

                              Ты был к Адаму строг;

          Но род наш был тогда одной четою.

                    Теперь же так умножен он,

          

          И всех дождей, висящих над землею,

          Не превзошли б числа его могил,

          Когда б могил он удостоен был!

                    НОЙ.

          Безумный сын! Твои слова ужасны.

          

          Что говорит в своей тоске напрасной.

                    РАФАИЛ.

          Он говорит так по своим страстям,

                    Но, серафимы, вы безстрастны;

                    

                    САМИАЗ.

                    Я не могу быть больше там,

          Где эти осужденные творенья

                    Не могут быть. Лети один.

                    .

                    Азазиил! Твое решенье?

                    АЗАЗИИЛ.

          Он отвечал, а я скажу: аминь!

                    РАФАИЛ.

                              

          Вы с часа этого осуждены;

          Вы всей небесной власти лишены;

                    Вы чужды Господу. Прощайте!

                    ИАФЕТ.

          Увы! где обитать им остается?

          

          В груди у Арарата раздается!..

          Нигде малейший ветер не пахнул,

          Но каждый лист на дереве трясется;

                    Цвет, осыпаяся, летит;

          

                    НОЙ.

          Чу-чу! морския птицы голосят!

          Их стаи осаждают Арарат

          И вьются там, где никогда доселе,--

          Как ни была б родная им волна

          

          Они искать прибежища не смели.

          Но это их теперь один приют,

          Пока не будет места им и тут.

                    ИАФЕТ.

                    Ах солнце, солнце!.. Но оно

                    

          Как и всего, что в нем прекрасно.

                    Багровый шар его кругом

                    Весь черным обведен кольцом;

          И если что он озаряет ясно,

                    

                    Дни лучшие её прошли!

          Вот, тучи почернели прежней тьмою...

                    Лишь меднокрасной полосою

          Багровеет то место в облаках,

          

                    НОЙ.

                              Вот - вот! вдали блестит;

          Предтеча грома, молния горит.

          Идем, мой сын. Пусть грозная стихия

                    Возьмет свои все жертвы злые.

          

          С его несокрушимою кормой!

                    ИАФЕТ.

                                                  Отец! постой!

          Не попусти, чтоб жертвою волны

                    Была любимая мной Ана.

                    НОЙ.

                    

                              Быть жертвой океана?

                              Идем, мой сын!

                    ИАФЕТ.

                                                            Иди один.

                    НОЙ.

          Так оставайся ж с ними умирать,

                    

          На этот свод с пророческой грозою

          И помышлять, чтобы твоей мольбою

                    Смягчиться мир стихийный мог,

                    Иль в правосудном гневе Бог?

                    ИАФЕТ.

          

                    НОЙ.

          Как смеешь ты, отступник, так роптать?

                    РАФАИЛ.

          Смягчи свой гнев; будь, патриарх, отцом;

          Твой неразумный сын своим грехом

          

                    Чтоб он был мужем правоты,

                    И благ, и праведен, как ты.

          А потому, он за свое паденье

                    Не будет жертвой горьких вод,

          

          Подобно этим ангелам и девам.

(Ной уходить).

                    АГОЛИБАМА.

                              Гроза идет!

                    

          На жизнь своих детей ополчена!..

                    Борьба не может быть равна

                    Меж всемогуществом и нами.

Небо и земля

                    САМИАЗ.

                    

                    Кто запретит нам вас умчать

          В страну тех звезд, на новое светило

                    Наш новый жребий разделять?

          И только б о земле не плакала ты там,--

          

                    АГОЛИБАМА.

          Родимый луг с отцовскими шатрами,

                              Холмы, леса, ручьи!

          Когда не будет вас, иль я разстанусь с вами,

                    

                    АЗАЗИИЛ.

                    То будет ангел, твой супруг.

                    Поверь, владений наших круг

          Еще велик. Мы властвуем мирами,

          

                    РАФАИЛ.

          Мятежный дух! ты можешь обольщать

          Себя и их безбожными словами!

          Но этот меч вас всюду будет гнать,

          

          Он первенца земли изгнал из рая.

                    АЗАЗИИЛ.

                    Мечами можешь ты грозить

                    И об изгнаньях говорить

                              

          Но что мечи безсмертным серафимам?

                    РАФАИЛ.

                    Ты скоро должен испытать

                    Тебе оставленные силы

                              

                    Как безполезно возставать

          Против того, что небеса судили,

                    Вы только верой сильны были.

Входят бегущие спастись.

                    ХОР СМЕРТНЫХ.

          Земля смешалась с твердью... Боже! пред Тобою!

          В чем грешны мы?Но пощади... Вот звери

          

                    Дракон не улежал в пещере

          И в ужасе мятется меж людей,

          Как будто он ягненок, а не змей.

          Вот бедных птиц оторопелый гам,

          

          Иегова! о, сжалься над землею!

                              Внемли не нам,--

                    Вселенной, созданной Тобою!

                    РАФАИЛ.

          

                    Не от моей зависит воли

                    Избавить вас от вашей доли,--

                    Таков закон Иеговы. (Улетает).

                    ИАФЕТ.

          

          Другия неподвижны, будто скалы.

          Чтоб гневные свои пролить фиалы,

          Оне лишь знак последний сторожат.

          Лазурь небес! тебе уж не сиять!

          

          И ты, из всех славнейшее светило!

          Вот Смерть взошла - и будет окружать

          Тот мир, что ты доселе обходило.

                    АЗАЗИИЛ.

          

          Последнее мгновение пришло...

          Простись с своей земной отчизной, Ана,

          И под мое приди надежное крыло.

          Ты будешь здесь сохраннее зеницы,

          

          Ея птенец. Над грудой этих туч,

          Что смертные считают небесами,

          Других небес горит приветный луч

          Над лучшими, блаженными мирами.

          

          И ты, как мы, там будешь неземной.

(Азазиил и Самиаз улетают, унося с собою Ану и Аголибаму).

                    IАФЕТ.

          Вот, и оне исчезли средь тумана;

          И жить иль умереть им суждено,--

          

          Ах, никогда, тебя увидеть, Ана!

                    ХОР СМЕРТНЫХ.

                    О, Ноев сын! Ведь мы - одно рожденье;

          Ужель ты нас оставишь всех - всех - всех,

          

          Взойдешь ты в свой спасительный ковчег?

Небо и земля

Небо и земля

Небо и земля

          МАТЬ (подавая своего ребенка Иафету).

                    О, дай спастись с тобой, сын Ноя,

                    Младенцу этому. Гляди,

                    

                              Прильнул к моей груди.

                    Что сделал он, в чем согрешил,--

                    Птенец, питаемый сосцами?

                    Какими страшными делами

                    

                    Зачем ему родиться было?

                    Когда я на гору всходила,

                    Я оглянулась на горе,

                    С нея наш луг благословила.

                              

                              И вот - их нет, их нет!

                    Зачем я рождена на свет?

                    ИАФЕТ.

          Чтоб умереть! и умереть так рано,

          И все таки счастливей быть, чем тот,

                    

          Чтоб созерцать пустыню океана,

          И над погибшим миром слезы лить!

          Зачем его я должен пережить?

плывущий к нему ковчегь);

Примечания.

НЕБО И ЗЕМЛЯ.

"При сем посылается лирическая драма (названная, по её содержанию, мистерией), Сарданапалом и Если же это не удастся сделать (так как мне нужно еще прочесть корректуру, потому что рукопись не очень разборчива), то можете ее соединить в один том с Пульчи и Каина, так, чтобы они могли переплести ее вместе с этой книгой; а впоследствии можно будет их соедниить во втором издании, предполагая, что таковое потребуется. Надеюсь, что вы найдете ее достаточно благочестивою... действия, а назвал то, что теперь вам посылаю, первою частью: она не будет иметь успеха, то лучше остановиться на этом, чем продолжать безплодную попытку".

"Небо и Земля" появилась только в 1822 г., в журнале "Либерал". Вторая часть вовсе не была написана. Дуглас Киннэрд сообщил Байрону, что никак не может найти издателя для этой пьесы. Муррей отказался ее печатать, испугавшись заглавия: "ему не понравилось это четырехсложное словечко - мистерия, и он решил, неизвестно, почему, что это - второй Каин.

"Не забывайте, что я усердный читатель и почитатель этой книги я прочел ее от доски до доски, когда мне не было еще 8 лет. т.-е. Ветхий Завет, так как Новый был для меня уроком, а Ветхий - удовольствием".

Стр. 9. Аголибама, в славянской Библии Оливема, дочь Ана, сына Севегонова, жена Исава (Кн. Бытия, гл. XXXVI, ст. 14, 24). Ирад в славянской Библии Гаидад, сын Еноха, внук Каина (там же, IV, 18).

В числе "Семи" пред Богом сил.. "Т. е. в числе архангелов, о которых говорится, что их семь, и которые занимают восьмое место в небесной иерархии". (Прим. Байрона).

"Аз есмь Рафаил, един от седми святых ангелов, яже приносят молитвы святых и входят пред славу Святого".

Тот желтый прах, что Каиновы дети

Пытаются нам предлагать в обмен.

Потомок Каина в седьмом колене Дубал, (в славянской Библии - Фовел), был млатобиец, ковач меди и железа" (Быт. IV, 22).

Как исполиновь род великий,

Готовый стать добычей волн.

"Исполини же бяху на земли во дни оны; и потом, егда вхождаху сынове Божии к дщерем человеческим, и раждаху себе; тии бяху исполины, иже от века, человецы именитии" (Быт., VI, 4).

"В день той разверзошася вси источницы бездны, и хляби небесные отверзошася" (Быт. VII, 11).

Енохов древний свиток

Задолго нам предсказывал его.

"Так наз. "Книга Еноха", апокриф, сохраняемый у эфиопов, которые говорят, что он написан еще до потопа". (Прим. Байрона).

Медвин

"Азазиил и Самиаз улетают с двумя сестрами. Земля постепенно поглощается океаном. Диалог между двумя сестрами, в котором выражается нежная привазанность Аны к навсегда покинутым ею родным и торжество Аголибамы, которая надеется на лучпгую и более высокую долю. Оне продолжають свой воздушный путь, но доступ на все планеты преграждается им небесною стражею, и путники вынуждены, наконец, приютиться на единственной земной вершине, еще не покрытой водою. Здесь любовники должны разстаться. Падшие ангелы призываются на суд и осуждаются. Их дальнейшая судьба и постигшая их кара остаются неизвестными. Сестры карабкаются на утес, между тем как вода все прибывает. На водах появляется ковчег. Иафет пытается уговорить Ноя, во имя любви и сострадания, принять к себе погибающих, или, по крайней мере, хоть одну из них,--Ану, которая присоединяется к его мольбам и пытается вскарабкаться на борт ковчега. Гордая и высокомерная Аголибама не желает унижаться до мольбы ни к людям, ни к Богу, и, предупреждая неизбежную гибель, сама бросается в волны. Между тем, Ной неумолим. Ана с минуты на минуту может погибнуть на глазах у спасающихся в ковчеге. Иафет в отчаянии. Наконец, волна смывает Ану с утеса, и её безжизненное тело плывет мимо ковчега, а над ним носится морская птица,--дух её возлюбленного ангела...