Осада Коринфа

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1813
Категория:Поэма
Входит в сборник:Произведения Байрона в переводе Н. В. Гербеля
Связанные авторы:Гербель Н. В. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Осада Коринфа (старая орфография)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ

НИКОЛАЯ ГЕРБЕЛЯ

ТОМ ПЕРВЫЙ

САНКТПЕТЕРБУРГ.
1882.

ОСАДА КОРИНФА.
ПОЭМА
ЛОРДА БАЙРОНА.

С АНГЛИЙСКОГО.

ПОСВЯЩЕНИЕ К ПОЭМЕ "ОСАДА КОРИНФА".

          Но Рождестве пресветлого Христа

          В год тысяча и восемсот десятый

          Мы составляли мирный круг, богатый

          Весёлостью и жаждою труда.

          Блуждая вкруг по суше и по морю,

          Наш путь был весел - нас бежала тень;

          Плывя рекой, взбирался на горы,

          Ни разу конь не пасся целый день.

          В лесу ли мы, в пещере ль отдыхали,

          

          А если, лишь прикрытые плащом,

          На дне ладьи мы бодрые лежали,

          Иль на земле холодной и сырой

          С подсунутым седлом под головой,

          Всё жь утра свет мы радостно встречали:

          Простор был полный мыслям и словам,

          Здоровье в нас и страсти клокотали,

          Мы знали труд, не ведали печали

          И жизнь надежда в грудь вливала нам.

          Тут были все наречия и веры:

          С пучками поток пёстрых староверы,

          Мечеть иль церковь чтившие душой,

          А иногда ни то и не другое;

          Но общество весёлое такое

          Едва ли где найдётся под луной.

          Одних ужь нет, другие же - далёко:

          Кто средь пустынь блуждает одиноко,

          Тот межь возставших на вершинах гор

          Долин Эпира видом тешит взор,

          

          И кровью мстит за кровь и угнетенье -

          Одни, бродя у чуждых берегов,

          Другие дома счастья не находят.

          Нет, никогда - хоть время и уходить -

          Нам не сойтись для странствий и ииров!

          Как дни тревог отрадно пролетели!

          Теперь, когда они текут без цели,

          Мои мечты, как ласточки весной,

          Чрез океан уносятся со мной -

          И я несусь, подъемлемый эфиром,

          Как пилигрим иль птица гор, над миром.

          И струны вновь рокочут и звучат

          И тех немногих добрых утешают,

          Которые меня не осуждают

          И в даль за мной последовать хотят.

          И так идём, читатель, на простор

          Взглянуть с вершин Акро-Коринфских гор!

ПОЭМА.

                              I.

          а, полны невзгоды,

          Грозой промчались над тобой:

          Но ты стоишь ещё - живой -

          Оплотом славы и свободы!

          Ни ветра гнев, ни плеск волны

          Опоры доблестной страны,

          Твоей скалы, не сокрушили

          И прошлой славы лишены.

          Тебе, утёс, твои сыны

          Остаток чести сохранили.,

          Открытый весь напору волн,

          Что с двух сторон его стесняет,

          Коринфский мыс, отваги волн.

          Им грудь преградой поставляет

          И волны, с ропотом глухим,

          Смиренно прядают под ним.

          Когда б вся кровь, что здесь рекою

          Была пролита с тех времён.

          Как брата собственной рукою

          

          Могла бы выступить обратно

          Из ею вспоенной земли,

          Она б залила невозвратно

          И мыс, и порт, и корабли.

          Когда б собрать все эти кости,

          Что здесь сложили по полям

          Ни кем непрошенные гости,

          Возстала б башня к небесам

          И, гордо высясь, может-статься,

          Могла б с Акрополем сравняться.

                              II.

          На Кифероне, вдоль горы,

          Сверкают копья боевые.

          Вплоть по прибрежия морския

          Вокруг раскинуты шатры.

          На каждой маковке сияет

          И осеняет знамена

          Магометанская луна.

          Отряды спагов направляет

          

          Турецкий лагерь весь простор,

          На сколько может видеть взор.

          Тут и араб и с ним отрада

          Его - верблюд, и курд с конём,

          И туркоман, что бросил стадо,

          Чтоб опоясаться мечём.

          Далёко слышен пушек гром,

          В борьбе с которым замирает

          Прибой на береге морском.

          Окопы высятся; с ядром

          Орудье гибель извергает

          И, пробивая брешь в стенах,

          Взметает камни, словно прах.

          Но неприятель отвечает

          С тех ветхих стен, сквозь пыль и дым,

          Огнём и метким и живым.

                              III.

          Но кто тот витязь на коне,

          Кто бьётся ближе всех к стене,

          

          И смыслит более в веденьи

          Переговоров и войны,

          Чем все османовы сыны?

          Кто он, как вождь на поле брани,

          С мечём победы в мощной длани,

          Как вихорь, носится - то там,

          То здесь - по долам, но холмам,

          От одного полка к другому:

          То там, где гонят мусульман,

          То там, откуда христиан

          Громят, собравшихся к пролому

          И где ослабленных борьбой

          Он речью трогает живой?

          Кто он, звезда и меч султана,

          Из всех способнейший вести

          Сынов воинственных Османа

          Стезёй победного пути,

          Владеть ружьём и ятаганом

          

          То Альн - враждебный христианам

          Венецианский ренегат!

                              IV.

          Его Венеция вскормила

          И славных предков целый ряд

          Ему с рожденьем подарила;

          Теперь же рыцарь - ренегат

          И против братий подымает

          Тот меч, который в оны дли

          Вручили юноше они,

          А лоб преступный покрывает

          Чалма, наследье мусульман.

          Деля удел Морей славной,

          Коринф, краса окрестных стран,

          Подпал под власть венециян -

          И вот вод крепостью державной

          Стоит отступник молодой

          И прошлых дней воспоминанья,

          Полны обид, полны страданья,

          

          Когда отчизна перестала

          Ему казаться дорогой

          Страной свободы вековой,

          Его вражда оклеветала

          И в львиный зев во тьме ночной

          Донос вложила роковой.

          Проведав во-время, он скрылся

          И межь неверных появился,

          Чтоб кровь в сраженьях расточать

          

          Как много, много потеряла

          Она в воителе своём,

          Чья храбрость всюду над крестом

          Средь грозных сечь торжествовала

          

          Над ним высоко подымала,

          Чтоб отомстить стране родной

          Пли улечься под землёй.

                              V.

          

          Сплела Евгению венок

          И крови чьей прияла ток

          Та Карловицкая равнина,

          Среди которой пал от ран

          

          А о несчастиях отчизны

          И проклиная христиан -

          Комурджи, верь, твоею славой

          Сыны Османа будут жить.

          

          Христова рать не возвратит

          Землям Эллады величавой

          Ея свободы, данной ей

          Царицей гордою морей!

          

          Как право Турции державной

          В Элладе он возстановил;

          Теперь же он сынов Османа

          На бой последний предводил.

          

          Начальство Альпу поручил.

          И он доверие героя

          Ужь в первой битве оправдал -

          И вскоре путь, пройдённый с боя,

          

          Чем сразу рвение благое

          Он к новой вере доказал.

                              VI.

          Колеблясь, стены городския

          

          И звук, губительный как гром.

          Крепит удары боевые.

          То тут, то там потрясены,

          Валя

          Дробятся арки, переходы

          И с шумом трескаются своды.

          Клубится пламя здесь и там

          И, встав столбом, тревожит взоры,

          

          Летят к далёким небесам.

          Могучий ветер пыль вздымает

          И дымом небо застилает

          И слой вдвойне нависших тучь

          

                              VII.

          Но не одно стремленье к мщенью

          Манило Альса к преступленью -

          Влекло провесть, сквозь дым и гром,

          

          Коринфа стены вековые

          Красу-девицу берегли,

          Чьи совершенства молодые

          К себе отступника влекли,

          

          Он овладеть стремится силой

          И чьей он девственной руки,

          Отца желанью вопреки,

          Искал в счастливое то время,

          

          Ещё не жгло его души,

          Когда в гондоле и на бале

          Блистал он в шумном карнавале,

          Или, таясь в ночной тиши,

          

          Каких не слышали наяды

          Венецианских берегов,

          Средь Адриатики валов.

                              VIII.

          

          Что и Франчески сердце было

          Не вовсе холодно к нему -

          И говорило потому,

          Что много рыцарей являлось,

          

          Рука свободной оставалась.

          Когда жь Ланчьота, гнева полны,

          Адриатическия волны

          Умчали к вражьим берегам,

          

          Что бледность скуки и печали

          К её склонилася щекам,

          Уста смеяться перестали

          И что всё реже посвящать

          

          Досуг свой вихрю карнавала,

          А чаще церковь посещать,

          А если блеск и звуки бала

          И привлекали иногда

          

          То с потуплёнными глазами

          Она являлася туда,

          Чтоб показать вождям собранья

          Всю безполезность их исканья.

          

          Ея одежда не блистала,

          И солнце больше не встречало

          Её средь пляски круговой.

                              IX.

          

          Для охранения тех стран -

          От гор Патраса до Евбеи -

          Что грозный меч венециян

          Исторг у хищных мусульман,

          

          Гордыню турок, поражал

          Их на брегах крутых Дуная,

          Минотти, славный генерал,

          В Коринфе горном возседал

          

          Когда давно-желанный мир

          Манил Элладу, как на пир,

          Ея избытки преумножа.

          Имел он дочь - и никогда,

          

          Его супруга молодая,

          Покинув мужа навсегда,

          Пред светом всем не доказала,

          Что страсть преступная - начало

          

          Такое чудное созданье

          Не оживляло мирозданье.

                              X.

          Стена распалась и пролом

          

          И вот завтра, пред разсветом,

          Начнётся бой в проломе этом.

          Готово войско; впереди

          Отряд охотников собрался.

          "обречённым" назывался,

          Хотя у каждого в груди

          Родник надежд живых таился

          И он в кровавый бой стремился

          Без скорбной мысли о конце

          

          Или простёртым оставался

          С печатью смерти на лице,

          Служа всеобщему стремленью

          Простой, бездушною ступенью.

                              

          Ужь полночь. Бледная луна

          Сребрит вершины Киферона;

          Шумит прибрежная волна

          И синий купол небосклона,

          

          Звездами яркими горит.

          О, кто, любуясь звезд мерцаньем.

          Не отвращался от земли

          И не сгарал немым желаньем

          

          Паря в лазоревой дали?

          Волна чуть слышно в берег била,

          Подобясь тихому ручью

          И мелких камешков семью

          

          Заснули ветры; знамена

          Не развевались, как бывало,

          И лишь двурогая луна

          Над ними трепетно сияла.

          

          Ни чем на миг не нарушалась;

          Лишь ржанье коней раздавалось.

          Да громкий оклик часовых

          Вторился эхом гор крутых.

          

          И дальний гул, как шум листов,

          Пронёсся в стане межь шатров -

          И огласилася долина

          Мольбой несчётных голосов.

          

          Была и радость, и кручина.

          Так ветер радостной порой,

          Носясь над арфою чудесной,

          Нас тешит песнью неземной,

          

          Для осажденных в песне той

          Всё злую гибель предвещало,

          А осаждавшим в тьме ночной

          Она про смерть напоминала.

          

          Сердец их пламенных биенье;

          Но пронеслось одно мгновенье -

          И стыд томительный сменил

          Сердцам их чуждое волненье.

          

          Есть символ тленности земного,

          Хотя б звучал печальный он

          Для человека вам чужого.

                              XII.

          

          С зарёй раскинута была.

          В устах молитва замерла;

          Всё тихо вкруг; друг другу вторя,

          Вкруг стана стража обошла.

          

          Приведены без замедленья.

          Ещё промчится ночь одна -

          И труд его вознаградится:

          Всё, чем любовь для нас ясна

          

          Ещё лишь несколько часов -

          И вспыхнет битва роковая.

          Отдохновенье предлагая,

          Его зовёт походный кров;

          

          Кипят, как вспененное море.

          Из стана вражьяго всего

          Лишь сердце Альпа одного

          Не изуверство направляет

          

          Воздвигнуть месяц над крестом;

          Один из всех не ожидает

          Он райских благ в краю ином;

          Один из тысяч, он не знает

          

          Одушевляющей героя

          И побуждающей средь боя

          Его - и в ранах, и в крови -

          Стоять за родину. Отступник,

          

          Один, как Каин, как преступник,

          Он был в дружине без друзей.

          Он был отважен - и толпою

          Все устремлялися за ним;

          

          Играл, как собственной душою -

          И всё склонялось перед ним.

          Но всё же Альпу не прощалось.

          Что он Христа когда-то чтил

          

          Их в славе - низким им казалось,

          Затем, что он - их вождь-герой -

          Был христианином когда-то.

          Они не знали, что душой

          

          Когда погибло всё, что свято;

          Они не ведали, что месть

          Способна всё в душе встревожить,

          Из воска камень сделать может

          

          Лишь жажда мести сердце гложет.

          Он вождь, но чтоб повелевать

          Нужна лишь смелость первым стать.

          Так лев - шакала повелитель:

          

          Свою добычу, а другой

          Остаткам рад добычи той.

                              XIII.

          Лицо изменника горит,

          

          Лежа, меняя положенье,

          Он тщетно ждёт успокоенья:

          Лукавый сон его бежит;

          Чалма болезненно сжимает

          

          Кольчуга тяжкая на грудь,

          Не позволяя ей вздохнуть;

          Тогда-как прежде, после бою,

          Склонясь на землю головой,

          

          Другого крова, кроме той

          Далёкой тверди голубой,

          Что и теперь над ним сияла,

          Спокойно спал - и всё с ним спало.

          

          Ему зари лучей манящих -

          И вот он на берег морской

          Идёт, покрытый сонмом спящих.

          Но отчего их долгий сон,

          

          Так крепок, сладок и покоен,

          Когда уснуть не может он?

          Они во сне добычу делят,

          А он? - он должен здесь бродить

          

          Последний одр им может-быть

          И их завидовать мечтаньям

          В душе, истерзанной страданьем.

                              XIV.

          

          И вмиг от сердца отлегло;

          Повеял ветер как отрада

          И освежил ему чело.

          За ним палатки боевые.

          

          А дальше - горы снеговые

          С их светлым пивом ледяным.

          Века летучими роями

          Прошли над этими горами,

          

          Но их не свеяли, как дым,

          Как род людской с его страстями.

          Рабы и деспоты скорей

          Под гнётом солнечных лучей

          

          Чем те слои снегов и льдов,

          Что как в сияющий покров

          Верхи утёсов одевают,

          Что кедры гор переживают

          

          Тот снег, накопленный веками,

          Лежит грядой над облаками,

          Уподобляясь пелене

          На память брошенной стране,

          

          Прочь отлетавшею свободой.

          Когда - печальна и ясна -

          Приют любимый свой она

          С тоскою в сердце покидала,

          

          При виде брошенных полей,

          Разбитых злобой алтарей -

          И тихо слёзы проливала.

          Она готова к ним воззвать,

          

          И им на предков указать,

          На их нетленные трофеи.

          Напрасно: им ужь не возстать

          И дня того ужь не видать,

          

          Что освещала персов рать

          И смерть великого спартанца.

                              XV.

          Да, Альп изменник, но в мечтах

          

          К воспоминаниям о днях,

          Весь мир которыми гордится.

          Бродя во тьме, мечтает он

          О тех, что здесь со славой пали

          

          И, в размышленье погружон,

          Он вдруг почувствовал ничтожность

          Добытой славы им и ложность

          Досель пройдённого пути:

          

          Заутра свой отряд отборной

          На приступ должен повести.

          Не таковы они, герои,

          Что здесь покоятся кругом!

          

          И были родины щитом.

          Их жизнь промчалась неизменна -

          И память их благословенна

          И буйный ветер, и волна

          

          И шумный лес гремит их славой,

          И высь колонны величавой

          На их указывает прах;

          Витают тени их в горах;

          

          И ключ, гремя из далека,

          И величавая река -

          Всё имена их повторяет.

          Пускай она населена -

          

          Она, прекрасного страна,

          Ещё громка их именами.

          Кого величие влечёт,

          Пред тем Эллада возстаёт -

          

          Тиранство низкое попрать

          И в битву радостно он мчится,

          Чтоб жизнь за Грецию отдать,

          Или мечем добыть свободу

          

                              XVI.

          И вот над морем бродит он,

          Прохладой ночи оживлён.

          Чужда приливам и отливам,

          

          В своём величьи горделивом,

          Текла, спокойна и ясна.

          Когда же буря начиналась,

          То и тогда на склон она

          

          И безучастная луна

          Спокойным взглядом провожала

          Её, что злилась и бежала

          И ласк её не замечала.

          

          И в волны синия глядит,

          Но те её не досягают

          И лишь то место намечают,

          Что у Морейских берегов

          

          Они слезами орошают.

          В тяжолые думы душой погружон,

                    По берегу моря он бродит.

          На выстрел ружейный от крепости он;

                    

          Измена ль проникла в ряды христиан,

                    Сердца ли бойцов охладели -

          Не знаю; но только безмолвен их стан

                    И ружья далёко от цели,

          

                    Ворота, ведущия к морю;

          Хотя он и слышит, как взад и вперёд

                    Снуют часовые и, вторя

          Шагам их размеренным, эхо звучит.

                    

          Склоняся над трупом, он только ворчит:

                    Нет времени выть за едою!

          Он с черепа кожу содрал со всего,

                    Как с персика кожу сдирают

          

                    Но тот из-под них ускользает.

          Он жадно глодал и, казалося, был

                    Не в силах оставить ловитвы,

          Затем-что ещё не вполне утолил

                    

          Но шалям зелёным он тотчас узнал,

                    Что это те храбрые были,

          Чьи чёла зелёный тюрбан украшал,

                    Что с ним в его стане служили.

          

                    Теперь же собаки глодали

          Их бритую кожу, лишонную кос -

                    И ключья в зубах увязали.

          А дальше злой коршун гнал волка крылом.

                    

          К стене городской, и, склонясь над конём,

                    Кровавой едой наслаждался.

                              XVII.

          И Альп от картины той взор отвратил:

                    

          Но стон умиравших он легче сносил

                    И шопот последней молитвы

          Томящихся жаждой, клянущих врагов,

          Чем вид ужь уснувших навеки веков.

          

                    Как в битве нам смерть ни предстанет,

          Могучая Слава отметит наш час

                    И Честь про наш подвиг вспомянет.

          Когда же всё кончено - грустно ступать

                    

          И видеть, как птица и зверь их терзать

                    Стекаются шумной толпою

          И, мясо сдирая с их белых костей,

                    Считают те трупы добычей своей.

                              

          Идёт он - и видит разрушенный храм,

          Воздвигнутый здесь неизвестной рукою.

          Две стройных колонны, с резьбой по краям,

          Да мрамор в обломках, поросший травою -

          

          Не более ты и в усладу векам

          Оставишь в грядущем чем было в минувшем

          Тобою оставлено, мирно уснувшем:

          Оставишь на столько, чтоб можно жалеть

          

          Что видели мы, то и наши потомки

          Увидят: развалины, камни, обломки.

                              XIX.

          Он сел к подножию колонны

          

          Рука приникла к голове

          И тихий вздох, подобье стона,

          Больное сердце облегчил.

          Он молча голову склонил -

          

          По лбу, как-будто пробегали

          Но звонким клавишам, когда,

          Не начиная, иногда

          Они беззвучно пробегают

          

          Так он сидел, тая тоску

          И слух склоняя к ветерку.

          Вдруг слышит он из-за колонны

          Как-будто чьи-то льются стоны.

          

          Но ветер сонливой волны не катит;

          Он взором несётся над сонной травою,

          Но та не нромолвит былинкой одною.

          Откуда жь те звуки несутся, звучат?

          

          Недвижно, как листья лесов Киферона.

          Что жь значат те звуки страданья и стопа?

          Глядит он, трепещет - о, сладостный вид!

          Красавица-дева на камне сидит.

                              

          Вскочил, глядит - на сердце страх:

          Так не смутил его б и враг.

          "О, Боже мой! какой судьбою

          Близь стана ты ночной порою?"

          

          Перекреститься хочет он:

          Священный символ искупленья

          Не для исполненных сомненья!

          Глядит - нет, это не обман!

          

          Пред ним, полна красы и блеска,

          Его прекрасная Франческа.

          В щеках те жь розаны у ней,

          Но только розы те бледней.

          

          Исчезла - как? никто не знает.

          Не так ясна лазурь в волнах,

          Как в голубых её очах;

          Но и лазурь их, словно море,

          

          Упругость груди молодой,

          Полузакрытая фатой,

          Сверкает снежной белизною.

          Кудрей бегущею волною

          

          Белеет чудная руна.

          Но прежде, нежли провещала,

          Она на небо указала -

          И пальцы были так нежны,

          

                              XXI.

          "К тебе я пришла в этот час молчаливый,

          Чтоб дать тебе счастье, самой быть счастливой.

          Я вышла в ворота, прошла межь шатров -

          

          Я слышала: ежели лев повстречает

          Невинную деву, он в лес убегает.

          Господь всемогущий, невинных покров,

          Спасающий их от тиранов лесов,

          

          Помог и мне, бедной, избегнуть неверных.

          Но если напрасен приход будет мой,

          Тогда мы не свидимся больше с тобой.

          Своих преступлений превысил ты меру:

          

          Разставься с чалмою, крестом осенись

          И к этому сердцу главою склонись.

          Смой стыд свой: пусть сердце твоё облегчится -

          И завтра жь Франческа с тобой съединится."

           "Где жь брачное ложе найдём мы с тобой?

          Ужели средь мёртвых, сражонных войной?

          Заутра в Коринфе всё сгинет живое,

          Палаты и храмы, всё сердцу святое,

          Всё сгинет - и только тебе и твоим

          

          Простившись на-веки с невзгодой былою,

          Мы в край отдалённый умчимся с тобою

          И будешь ты верной подругой моей.

          Но прежде я должен, ведомый судьбою,

          

          Пусть те, что - ведомые злом и страстями -

          Моими заклятыми стали врагами,

          Почувствуют силу десницы моей,

          Бичующей плетью, сплетённой из змей."

          

          Она к его мёртвой, недвижной руке -

          И дрожь пробежала по телу волною,

          А сердце заныло в глубокой тоске.

          Хотя её пальцы едва лишь касались

          

          Затем-что ему никогда не казались

          Они холодны так и облик так строг.

          Но сердце, как камень, в груди опустилось

          И с щёк его бурный румянец сбежал,

          

          Как много и страшно она изменилась.

          Франческа прекрасна ещё, но ужь нет

                    В чертах её прежнего блеска:

          Ужь в них не играет тот солнечный свет,

          

                    В минуту их шума и плеска.

          Уста её точно боятся вздохнуть:

                    Безмолвны, бледны, не смеются;

          Волной не вздымается млечная грудь

                    

          Хотя её очи и блещут во тьме,

                    Но взгляд её дик и печален,

          Как взгляд тех несчастных, что бродят во сне

                    Среди позабытых развалин.

          

          Угрюмо глядящий из рамы на свет.

          В часы многодумной вечерней прохлады,

          Едва освещённый мерцаньем лампады,

          Он кажется мёртвым и вместе живым,

          

          Сбирается точно с осанкой суровой

          К вам выйдти на встречу из рамы дубовой;

          И, хмурясь, качается взад и вперёд,

          Чуть ветер повеет, чуть ветер пахнёт.

          "Но если жертвы этой много

          Во имя сердца для тебя -

          Сверши её во имя Бога,

          Его Предвечного любя:

          Сорви с главы своей преступной

          

          И поклянись душой Тому,

          Кто верит клятве неподкупной -

          Спасти сынов родной земли;

          Не то погибнешь ты в ныли,

          

          Не только небом и землёю!

          Исполни долг - и пусть твой рок

          Печален будет и жесток -

          Тебе простится много, много

          

          Не будут немы: к ним дорога

          Слезам любви не заперта.

          Не медли, милый! Будет поздно,

          Когда Господь предстанет грозно:

          

          Печально будет и темно.

          Взгляни, светило ночи тьмится;

          Но миг - и облако промчится.

          Коль не смиришься ты душой

          

          Пока луна одета тьмой,

          Тогда отмстятся Бог и люди.

          Твой жребий страшен; но страшней

          Безмерность гибели твоей! "

          

          Вперяя взор в небесный свод

          И видит: облако плывёт;

          Но гордый дух его не внемлет

          Ни чьим мольбам, дыша одной

          

          Затем что в нём та страсть и сила

          Все остальные заглушила.

          Ему ль, под тяжестью грехов,

          Страшиться робкой девы слов?

          

          Спасёт он город обречённый?

          Когда жь то облако таит

          Небесный гром - пускай разит!

          И долго облако глазами

          

          С другими слившись облаками,

          Оно не скрасилось слегка

          Вновь появившейся луною.

          "Я не склонюсь перед судьбою!"

          "Я твёрд душою!

          Тростник, встречая бури гнёт,

          Ложится долу и встаёт;

          Но дуб трещит и упадает.

          Пускай Венеция узнает

          

          Ты будешь мною почтена!"

          Взглянул - но дева ужь пропала:

          Одна колонна лишь стояла.

          Что сталось с него - он не знал:

          

          Или в пространстве испарилась -

          Увы, отступник не видал.

                              XXII.

          Вот ночь пролетела - и солнце сияет,

                    

          Аврора покров свой туманный снимает

                    И знойный полудень сулит.

          Чу! слышатся трубы, звучат барабаны

                    И гул раздаётся рогов,

          

                    И слышится шелест шагов.

          Сквозь бряканье сабель, сквозь ржанье, музыку

                    Проносятся клики: "идут!"

          Ужь хвост лошадиный навешен на пику

                    

          Татары, арабы и вы, туркоманы,

                    Седлайте коней - и вперёд!

          Скачите долиной, как ге ураганы,

                    Что ветер пустыни несёт!

          

                    Не спасся бы этим путём,

          Когда, утопая в крови неповинной,

                    Пехота ворвётся в пролом.

          Могучие кони гремят удилами,

                    

          И белая пена, сбегая клубами,

                    Разносится ветром кругом.

          Дымятся в руках фитили боевые

                    И пушки готовы к пальбе,

          

                    Что служат преградой борьбе.

          Труба янычар удалых собирает,

                    Прославленных в прежних боях;

          Их Альп направляет - и сабля сверкает

                    

          Ужь хан и паши разъезжают пред войском

                    И славный визирь в их челе.

          Лишь выстрел раздастся, в весельи геройском

                    Спешите к Коринфской скале!

          

                    Ни пастырей близь алтарей.

          Ни знатных, ни нищих, - всех режьте и бейте!

                    Самих не щадите камнёй!

          "Пролом перед вами, могучими львами!"

                    

          "При вас ваши сабли - победа пред вами:

                     Иначе бы кто побеждал?

          "Кто первый добудет мне знамя Христово,

                    Тот требуй - и дастся тому!"

          

                    Промчались по стану всему.

                              XXIII.

          Как волчья стая нападает

          На разъярённого быка

          

          Ногами первых попирает

          Или подъемлет на рога,

          Так и османы на врага

          Им ненавистного напали;

          

          Как бы осколками стекла,

          Земля усеяна была

          Телами падших середь бою,

          Покрытых кованной бронёю,

          

          Где успокоился их прах.

          Рядами целыми, как пали,

          Они - недвижные - лежали,

          Подобно срезанным косой

          

                              XXIV.

          Как сын снегов, поток, весной

          От скал каменья отторгает

          И их лавиной снеговой,

          

          Так, обезсиленных борьбой,

          Сынов Коринфа низлагает

          Турецкой рати новый строй,

          В пролом нахлынувший грозой.

          

          И, тяжко падая во прах,

          В крови и ранах умирали

          С оружьем в замерших руках.

          И вопль, и клики ликованья,

          

          Глухих ударов сильных рук

          В одно сливаются стенанье:

          Лишь смерть безмолвствует вокруг.

          Семья соседних городов

          

          И в вещем ужасе не знает

          Кого - друзей или врагов -

          Те клики грозные венчают,

          Не знают - слёзы ли им лить,

          

          За звуки те, что повторяют

          Ущелья гор береговых -

          И гром тех звуков роковых

          Был слышен в дальнем Саломине,

          

                              XXV.

          С мечей ручьями кровь бежит;

          Пал город; пали укрепленья;

          Грабёж на улицах кипит:

          

          Из храмов божьих, из домов

          Проклятья, жалобы несутся

          И звуки трепетных шагов

          По скользким камням раздаются.

          

          Где можно дать отпор врагам,

          Десятки воинов встречают

          Толпы врагов, что наступают,

          И, прислонясь к стене спиной,

          

          И, как герои, умирают.

          Межь них вниманье привлекает

          Старик с седою головой,

          Но с сильной, твёрдою рукой.

          

          И трупы их лежат кругом,

          Его сражонные мечом.

          Хотя старик и отступает,

          Но всё - не раненый - ещё

          

          Что всё сильнее напирает.

          Рубцы, добытые войной,

          Таясь под кованной бронёй,

          О славных битвах говорили,

          

          Состарясь, крепость юных сил

          Он в мощном теле сохранил

          И вряд ли б кто-нибудь сыскался,

          Кто с ним бы силой поравнялся.

          

          Толпу врагов ожесточённых -

          Толпу безчисленней седин

          Его волос посеребрённых.

          О, сколько матерей преклонных

          

          И юных первенцев лишил,

          Ещё в то время не рождённых,

          Когда - исполнен юных сил -

          Он меч впервые обагрил

          

          Когда Минотти потерял

          В бою единственного сына,

          Отцам почувствовать он дал,

          Как велика его кручина.

          

          Отмщенья жертва рокового,

          То тень Минотти молодого

          Была ужасней отмщена,

          Чем тень Патрокла под Пергамом.

          

          Высоком береге морском,

          Где спят герои вечным сном;

          Но кто укажет те могилы,

          Что их прияли в цвете силы?

          

          И нет в могилах тех костей;

          Но их имён не позабудут,

          Пока петь песни люди будут.

                              XXVI.

          

          То янычары наступают.

          Рука их мощная ведёт

          И - обнажонная - вперёд

          Манит отвагой изступлённой,

          

          Героя каждый узнаёт.

          Один одеждою стремится

          Перед другими отличиться,

          Иной гордится дорогой

          

          Но в мире нет клинка такого,

          Как сабля Альпа молодого;

          Те отличаются чалмой,

          А Альп - могучею рукой,

          

          В минуту сечи изступлённой.

          Ни чей бунчук у стен крутых,

          Виясь, так близко не мелькает;

          Ни чей призыв сынов своих

          о не увлекает.

          Где Альпа взносится рука,

          Там лишь отважные дерутся.

          Тучней кровавая река

          

          Там обезсиленный герой,

          Без стона, гордо умирает,

          И, умирая, напрягает

          Остаток сил своих, чтоб бой

          

                              XXVII.

          Но как скала стоял старик -

          И Альп свой пыл смирил на миг.

           - "Минотти, сдайся - и пощада

          "

           - "И жизни вечной мне не падо,

          Когда злодей её дарит!"

           - "Ужели ей - моей святыне -

          Погибнуть жертвою гордыни?"

           "Ей не бывать в твоих руках!"

           - "Но где жь она?"

                                         - "На небесах,

          В чертогах светлых, недоступных

          Для душ коварных и преступных!"

          

          Сильней бы Альп не встрепенулся

          И, увидав, что Альп дрожал,

          Минотти злобно усмехнулся.

           - "О, Боже!" Альп проговорил:

          "Скажи, давно ль её не стало?"

           - "Вчера - и рок я не корил,

          Что небо скорбную прияло.

          Никто из рода моего

          Пред Магометом не склонялся.

          " Но раздался

          Напрасно грозный зов его -

          Ужь Альп лежал в числе убитых.

          Меж-тем, как пламенный поток

          Речей Минотти ядовитых

          

          Больней меча, которым бился,

          Альп, словно скошенный, свалился.

          С ступеней, ведших под портал,

          Где бой кровавый продолжался,

          

          И Альп, сражонный пулей, пал;

          Но прежде чем из предстоявших

          Единый рану увидал,

          Уже во прахе Альп лежал,

          

          Огонь блеснул в его очах -

          И вечный мрак окутал прах,

          Чей дух невзгоды низложили.

          С его высокого чела "

          

          Струя кровавая текла;

          Но пульс прерывисто не бился

          И стон на волю не просился

          Из уст, запёкшихся в крови.

          

          Ни вздох, исполненный кручины,

          Не предрекли его кончины.

          Ещё молитва с уст его

          Слететь к Престолу не успела,

          

          Душа в пространство отлетела -

          И он остался до конца

          Врагом отчизны и Творца.

                              XXVIII.

          

          Взнеслися к небу из рядов

          Его друзей и злых врагов,

          И грозно вновь склонились пики

          И, вновь сражая храбрых в прах,

          

          Но, шаг за шагом отступая.

          Минотти сдерживает строй

          Свирепых турок, защищая

          Родную землю, как герой,

          

          Теснятся воины толпой.

          Старинный храм, оплот священной,

          Откуда тот направлен был

          Зловещий выстрел, что сразил

          

          И тем за город отомстил,

          Оплот последний предлагает.

          И, оставляя за собой

          Кровавый след на мостовой,

          

          И только здесь, очистив путь,

          Повсюду занятый врагами,

          Прикрытый старыми стенами,

          Свободно может он вздохнуть.

                              

          Усилясь новою толпою,

          Сыны ислама и побед

          Стремятся с яростью такою

          За христианами во след,

          

          Им обращается во вред.

          Проход, который вёл к твердыне

          Последней горсти христиан,

          Подобен горной был теснине

          

          Успевший к храму протесниться,

          Назад не мог ужь возвратиться,

          И должен был иль победить,

          11ль сном могильным опочить.

          

          Смежил безжизненные очи,

          Ужь их спешили заменить

          Другие, с мыслью отомстить.

          Ослабевают христиане

          

          Бот ужь у двери мусульмане:

          Последний близится удар.

          Но дверь, покорная запору,

          Ещё противится напору.

          

          Огонь ружейный извергает

          И метких нуль свинцовый град

          Гяд узких окон изрыгает.

          Но дверь скрипит: ещё напор -

          

          И дверь, шатаясь, упадает:

          Коринф, конец твой наступает!

                              XXX.

          Угрюм, свиреп и одинок

          

          Над ним склоняся, льёт Мадонна

          Лучей сияющих поток

          На грудь, обрызганную кровью -

          И взор Её горит любовью.

          

          Что каждый, видя, как она,

          С младенцем кротким на коленях,

          Встречает всех, ко всем равны,

          В своих излиться мог бы пенях.

          

          Глядит с улыбкою она

          И даже в этот миг ужасный

          Встречает всех с улыбкой ясной.

          Но вот Минотти, весь горя

          

          Схватил светильник с алтаря

          И, приподняв, остановился,

          Тогда-как турки здесь и там

          Уже врывались в божий храм.

                              

          В безмолвном склепе, в храме том,

          Под мозаиковым полом,

          Лежат покойники рядами.

          Помост блестит их именами;

          

          На них кровавая печать:

          Узоры мрамора цветные

          И - честь родов - гербы резные

          Покрыты шлемами кругом,

          

          И бездыханными телами

          Сражонных смертью в храме том.

          Война сошла под эти своды

          И здесь сокровища свои -

          

          Скопила с мудростью змеи.

          Здесь был устроен пред осадой

          Запасный склад пороховой,

          Куда последнею преградой

          

          Чтоб грозным взрывом кончить бой.

                              XXXII.

          Толпа неверных наступает

          И горсть отважных христиан,

          

          Им путь напрасно преграждает.

          Не находя живых врагов,

          Они глумятся над телами

          И украшают головами

          

          Те с пьедесталов низвергают

          Изображения святых,

          Те друг у друга отнимают

          Куски покровов парчевых,

          

          Венцы окладов дорогих.

          Вот к алтарю они подходят

          И видят чашу всю в лучах -

          И алчность, вспыхнув в их очах,

          

          Ещё с зарёю в ней вино

          Было Христом претворено

          В святую кровь Его - и пили

          Её смиренные бойцы,

          

          Стяжав нетленные венцы.

          Лампада чашу освещала

          Из драгоценного металла

          И тем сияньем для очей

          

                              XXXIII.

          Ужь нечестивая рука

          Сосуда светлого касалась,

          Когда свеча поколебалась

          

          Дугу в пространстве описала

          И над приводом запылала.

          Раздался взрыв - и сонм святых,

          И стены храма вековые,

          

          И сонм оставшихся в живых,

          Навстречу смерти шедших смело -

          Гремя, на воздух всё взлетело.

          Упали стены, замок пал,

          

          И потряслись вершины скал,

          Как в грозный час землетрясенья.

          Мильон обломков - здесь и там -

          Подъят к далёким облакам.

          

          Что час последний наступает.

          Всё, чем гордился славный град,

          На воздух в пламени взлетает

          И, сверху падая назад,

          

          И этот пепел роковой,

          Дождём горящим ниспадая,

          Покрыл поля и брег морской,

          Круги на море оставляя.

          

          Но кто почивший - христианин,

          Или неверный мусульманин -

          И мать сказать бы не могла.

          Когда в уютной колыбели

          

          И, их цалуя горячо,

          В глаза им матери глядели,

          Они не думали о том,

          Что грянет час, в который гром

          

          Одно мгновенье миновало -

          И мать родная б не узнала

          Родного сына своего

          В кровавом остове его.

          

          Следы являли разрушенья.

          Живое всё, заслыша гром,

          Исчезло в ужасе немом.

          Умчались в лес стада пернатых;

          

          От тел, отъятых у земли;

          Верблюды бросили вожатых;

          Волы, запрАженные в плуг,

          Сломив ярмо, ревели в поле;

          

          Без мундштука и без подпруг;

          Лягушек крик в трясине дальней

          Ещё стал громче и печальней;

          В густых лесах, в берлогах гор,

          

          Протяжно волки завывают,

          И, вторя им, шакалы лают -

          И слышны в диком лае том

          И детский плач, и визг собаки,

          

          В минуту ярости и драки.

          И, волю дав своим крылам,

          Орёл приют свой покидает

          И взор свой к небу направляет

          

          Вкруг тучи чорные теснятся,

          Зияя сумраком могил

          И нудят с каждым взмахом крыл

          Всё выше, выше подыматься.

          

          1873.