| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1818 |
| Категория: | Поэма |
| Входит в сборники: | Из "Чайльд Гарольда" Стихотворения Байрона (разные переводчики) |
| Связанные авторы: | Григорьев А. А. (Переводчик текста) |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Странствия Чайльд-Гарольда (только первая песня) (старая орфография)
СТРАНСТВИЯ ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА
РОМАН В СТИХАХ ЛОРДА БАЙРОНА
(посвящается П. А. Плетневу)
Вселенная - нечто вроде книги, которой вы прочли одну первую страницу, если видели только свою страну. Я перелистовал довольно много страниц и все нашол довольно плохими. Этот пересмотр был для меня не безплоден. Я ненавидел свою родину. Мерзости разных народов, посреди которых я жил, меня с ней помирили. Еслибы я не извлек никакой другой пользы из моих путешествий кроме этой, я все-таки не пожалел бы ни об издержках, ни об усталости.
К ЯНТЕ (1)
Ни в тех странах, где я блуждал мечтая,
Хоть там краса давно слывет чудесной;
Ни в грезах сна, хоть образ безтелесной
Повсюду ищет сердце, - никогда я
Не зрел тебе подобной! Тщетно я бы
Подвижность черт передавать словами
Хотел. Слова для видевшого слабы
О если б та же целый век была ты"
Необманув надежд весны прекрасной:
Краса с душою чистою, хоть страстной,
Любви кумир земной, но не крылатый,
О! верно та, кто с нежностью лелеет
Расцвет красы твоей, его мерцаньем
Любуется как радуги сияньем,
Которое весь мрак земных скорбей разсеет.
Что вдвое старше я тебя летами:
Я созерцаю тихими очами
Расцвет красы - и не сгораю страстью.
Блажен, что не узрю я увяданья;
Сердца испепелятся от сиянья
Твоих очей, - избегну злой судьбы а
Неразделимого с любовию страданья!
О пусть они, твои газельи глазки,
Блуждающим приветом тихой ласки,
То гордо прямо светом ослепляют,--
Пусть пробегут страницы этой сказки
С улыбкой - не любви, во дружбы нежной!
Тебе, столь юной, песнь мою: вплетаю
В венец мой я цветок лилеи белоснежной.
И с песнью о Гарольде может-статься
Навек отныне имя Янты слито;
Последнее, что будет позабыто.
Когда же дни мои сочтутся в мире,
Перстами феи прикоснись порою
К замолкшей, твой расцвет воспевшей лире!
У дружбы, есть права над памятью людскою.
(1) Леди Чарлотте Гэрлей, дочери графа Оксфорда, которой в эту эпоху (в 1812 году) был еще только одинадцатый год.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
I
О муза, бред иль вымысел певцов,
Всех жалких лмр истертая отрада!
Я не зову тебя с твоих верхов...
И я скитался вдоль реки хваленной,
Где кроме вод все полно жизнью сонной
И ни одной из девяти, ей-ей!
Для сказки я пустой не разбужу моей.
II
Который в добродетели стезях
Не обретал отрад! Делам разврата
День посвящал, пугливой ночи страх
Внушал он буйством. Должен откровенно
Погряз он, негодяй был совершенно;
И в сей юдоли лишь одно любил:
Наложниц, оргий шум - да всех сортов кутил.
III
То имя, и отколе вел он род -
Я не скажу вам. Имя то народ,
В века былые чтил: чего-ж вам боле?
Но имя сколь ни славно будь, порой
Старинный герб, ни лживые хваленья
В стихах продажных, в прозе заказной
Не могут срама скрыть, очистить преступленья.
IV
Как всякий мотылек порхал, не зная,
Что краткий день его в единый час
Способна отравить судьбина злая.
Но Чайльд и трети дня не пережил,
Из всех земных мучений: пресыщенье!
И стал ему родимый край постыл,
Пустынней и мрачней, чем кельи заточенье.
V
Охоты к исправленью не имея;
Вздыхал пред всеми, хоть одну любил,
И ту - увы! - не мог назвать своею...
И счастье, что судьба не отдала
Кем для блудниц бы кинута была,
Кто буйно-б расточил её
Чужд мирных радостей домашняго угла!
VI
Ему бежать хотелось от пиров;
Слеза бы, говорят, порой скатилась
Из глаз его, когда бы их зрачков
Не леденила гордость. Мрачным горем
И край родной покинуть вдруг решил
Для жарких стран за дальним синим морем.
От скуки звать беду, плыть в ад готов он был.
VII
Покинул. Замок мрачный был тот дом,
Столь ветхий, что казалось рухнет скоро,
Но массы сводов крепки были в нем.
Почтенный монастырь! Ему, в котором
Пафосских дев нескромным разговорам
Пришлось и, если сказкам доверять,
Былую жизнь своих монахов повторять.
VIII
Чело Гарольда странною тоской
Мрачилося. Была ли это дума
Вражды смертельной, страсти роковой -
Никто не знал и не мечтал дознаться;
Из мягких душ, привыкших изливаться;
Советов не искал он в муке злой
И дружбы не хотел участьем утешаться.
IX
И ближние и дальние бывало
На пиршествах его, постыдно льстя,
Бездушные толпились объедалы.
Никто!.. И ни одна из всех красот
Блеск пышности влечет всегда Эрота,
И женщина как муха к свету льнет:
Что ангелу не взять, Маммон всегда возьмет.
X
Он не забыл, но с нею не простился;
Была сестра, но в странствия свои
Неповидавшись с нею он пустился;
Друзей, коль были, без прощанья он
Что с грудью он стальною был рожден.
О! если вам что мило в свете, знайте
Прощанье для души не лучше похорон.
XI
И дев, способных прелестью своей,
Очей лазурью, роскошью кудрей.
Плеч белизною снежной в искушенье
Ввести........., пыл юной крови в нем
Наполненные дедовским вином:
Без вздоха все оставил он, влеком
Желаньем плыть к странам востока отдаленным.
XII
Нести его от родины. Теряясь
Вдали, утесов белых меркнет ряд,
Для взора с пеною валов сливаясь.
И Чайльд быть-может ощутил тогда
Затихла дума, и его уста
Для жалоб немы пребыли, когда
Кругом все в ужасе металися стеная.
XIII
Он лютню взял, из коей временами
Он, неучась, умел глубокий звук
Извлечь своими гибкими перстами.
И пробежали пальцы по струнам,
Корабль стрелою несся по волнам
И берег все тусклей мелькал очам,
А он морским валам пел песню разставанья.
I
В волнах ужь берег тонет;
Свистит и воет ветр ночной
И чайка дико стонет.
Уходят солнце в дальний край"
Прощай же солнце и прощай"
Прости мой край родимый!
II
Заутра вновь оно взойдет,
Увяжу море, неба свод,
Но не страну родную.
Покинут мной дом старый мой,
В нем плесень все покроет;
Пес у ворот завоет.
III
Поди ко мне ты, пажик мой!
О чем твое рыданье?
Да бездны колыханье?
Отри ты слезы: крепок наш
Корабль; он не потонет
И мчится быстро; нас, мой паж,
IV
"Пусть воет ветр и волны пусть
"Бушуют - нет мне дела 1
"Но не дивись, сэр Чайльд, что грусть
"Мне душу одолела.
"С родным отцом разстался я
"Да с матерью любимой:
"Они одни моя друзья,
"Да ты... да Бог незримой.
"Без жалоб смог отец мне дать
"На путь благословенье,
"Но матери не осушать
"Очей до возвращенья!"
Понятны слезы... Боже!
С такой невинною душой
И я бы плакал тоже.
VI
Ты бледен: что с тобою?
Боишься ль Франка ты врага,
Или валов прибою?
"Не думай ты, сэр Чайльд, что я
"За жизнь свою робею...
"Но лишь придет на ум семья,
"Невольно я бледнею.
VII
"Жену с детьми в родной стране
"Я бросил уезжая...
"Коль дети спросят обо мне,
"Что скажет им родная?"
Слуга мой верный, прав ты, прав!
И чту твою печаль я;
Смеясь пускаюсь в даль я.
VIII
Жены ли, любовницы ли чьей
Не много стоит горе,
Другой осушит вскоре.
Не жаль мне ровно никого
И в том мое проклятье,
Что нет на свете ничего,
IX
И вот один на свете я
В широком, вольном море...
Кому печаль судьба моя?
Пусть воет пес! Его чужой
Накормит, приласкает...
Когда вернуся я домой,
Он на меня залает.
Лети, корабль, и глубину
Ты разсекай морскую:
Неси в любую сторону,
Лишь не в мою родную!
Когда же голубая
Наскучит зыбь, - привет степям!
Прощай, страна родная!
XIV
Ушла из глаз, а глубина бурлива
Безсонного Бискайского залива.
Четыре дня прошло тяжолых, но
На пятый взорам новый брег мелькает,
Струй золотых обычну дань ввергает,
И лузитанский кормчий ужь встречает
Корабль, несущийся средь пажитей и нив.
XV
Как щедро небом край благословлен!
Что за плоды в тени дерев прохладной,
Что на холмах за вид со всех сторон!
Но все дары осквернены людскою
Всевышний громом грянет в день суда,--
Гром разразится местию тройною
Над гальской, племенам враждебною ордою (1).
(1) Чайльд-Гарольд - (кроме последней песни) писан во время владычества Наполеона, борьбы с ним Англии и Героической национальной войны Испании. Почти все последующия строфы содержат в себе намеки на события того времени.
В какой красе пред взором Лиссабон
Раскинут! Как он весело глядится
В поток, который золотом струится
В мечтах певцов! Державный Альбион
И лузитанский берег охраняет
Могучею рукою; а народ
Ту руку и лобзает и клянет,
Которая его от хищника спасает.
Но только путник на берег сойдет,
Он город, раем издали небесным
Казавшийся, озлобленно клянет,
Испуган безобразьем повсеместным.
Зловонной неопрятности заразой;
И нисший класс, и даже свет большой,
В грязи весь век, сжились с нечистотой,
Как поражонные египетской проказой.
О жалкие рабы, которых край
Природа наделала чудесами!
Вот перед взором Синтра: дивный рай
Долин, пересекаемых горами...
Хоть в половину то, что смертный взгляд
Безсмертными чарует красотами
В краю волшебном, где осуществлен
Элизиум, певцов великолепный сон.
Утесы мрачные, с монастырями,
Повисшими на скатах их вершин;
Мох, потемненный жгучими лучами,
Кусты без света в глубине долин;
Потоков горных брызги; апельсин,
Средь зелени как золото горящий;
Там ветви из, тут виноград висит: -
Разнообразием великолепный вид!
Кривой тропинкой подымаясь в гору,
Оглядывайтесь чаще вы назад...
Что вверх ни шаг - являться будет взору
Все новый ряд картин. Достигнув врат
"Мадонны всех скорбящих",
Войдите. О мощах вам черный брат
Поведает, о мертвецах бродящих,
О том, как тут в пещерах близлежащих
Онорий обращал для рая землю в ад.
А там и сям, скользя над страшной бездной,
Вы по тропинке встретите кресты
Из дерева: - не набожности местной,
Кровавых дел непрочные следы:
Погибла жертва, верно водружав
Подобный крест; в горах, в долинах он
Не редкость. Жизнь в краю блаженном оном
Не обезпечена заботливым законом.
В долинах ли, на скатах ли холмов,
Повсюду видны замки величавы:
Жилище королей - приют цветов
Пустынный ныне; но бывалой славы
Там свой дворец построил Ватек, ты (1),
Богатый сын Британии, на диво
Векам, - забыв, что мир души пугливо
Бежит от прихотей роскошной суеты.
(1"Vatheck - говорит Байрон - одна из книг, которые наиболее нравились мне в моей молодости."
ХXIII
Здесь жил ты, здесь под сенью гор ты планы
Роскошных наслаждений создавал!
Но ныне, как проклятию преданный,
И путаясь в растительности дикой
Безплодных трав, до портиков и зал
С трудом доходишь, новый и великий
Урок тщеты всех ваших благ земных!
XXIV
Вот замок, где сходился окаянный
Совет вельмож - британцу гнусный вид (1)!
Безумства диадимою венчанный,
В порфире из пергамента, с печатью
И черным свитком. Демон им клеймят
Родов великих много; и проклятью
Их обрекая, доблестных имен
(1) Замок маркиза Марьяльвы, где была подписана синтрская конвенция.
XXV
"Конвенция" зовется гном сей гнусный.
В Марьяльвском замке мозга он лишил
И обратил веселье в ропот грустный.
Трофеи войн попрала Глупость тут,
Над силой насмеялся Ков искусный:
Напрасно лавры для вождей цветут,
Здесь победителям, и побежденным горе.
XXVI
О Синтра! Бритт при имени твоем
Со дня того почтенного синклита
Лицо министров наших с медным лбом.
Как дело это назовет потомство?
Перед судом племен не стыд ли нам,
Что побежденных отдало врагам
И нас за то в веках не ждет ли вечный срам?
XXVII
Так думал Чайльд, бродя в уединеньи
По высям. Мир сиял как рай земной
Непостоянней ласточки в стремленьи,
И над собой тогда ему не раз
Случалось быть в моральном размышленьи;
Презрение разсудка строгий глас
Но отвращался взор от истины обидной.
ХXVIII
В путь, в путь! Бежать решился он, бежать,
От мирных мест, где снова ощущала
В продажных ласках и на дне бокала
Отрад не станет. В даль он путь стремит,
Скитальчеству конца неполагая,
И не одна пред ним страна чужая
Пока в нем опыт пыл сердечный охладят.
XXIX
Его задержит Мафра на мгновенье:
Помешанной властительницы дом (1),
И бальный шум сменяло клира пенье -
Монастыря и суеты смешенье!..
И с роскошью такою тут чертог
Воздвигнут вавилонскою блудницей,
Греха, прикрытого блестящей багряницей.
(1) "Ея величество - пишет Байрон в заметках - сошла с ума, доктор Уиллис, столь искусный в лечении королевских черепов, не сладил с её черепом." Королева скончалась в 1816 г. в Бразилии.
XXX
По злачным долам, по крутым холмам,
По радующим взоры сторонам
Гарольда путь широкий разстилался.
О, пусть ленивцам жажда странствий - вздор:
Им, непривыкшим с креслом разставаться,--
И не вдыхать свободный воздух гор,
И жизни новою струей не упиваться!
XXXI
Холмы бледнея скрылися вдали -
Сменилась безграничные равнины,
И без конца пред взорами легли
Испании поля и луговины:
Стад мягкорунных пажити, купцам
Пастух вооружился здесь за стадо:
Враги в краю; изгнать иль покориться надо.
XXXII
Где Лузитания сошлась с сестрой,--
Царицу разделяют тут с царицей
Не Таг своей могучею волной,
Не сумрачной Сиэрры высь крутая,
И не стена громадная Китая
Ни скал, ни гор, на те похожих горы,
Которые страшат-на грани гальской взоры.
XXXIII
Между двух царств чуть видной полосой
Едва он и по имени зовется!
А там за ним, склонясь на посох свой,
Пастух с ленивой гордостью взирает
На мирный ток, который разделяет
В Испании как знатный дворянин,
И лузитанского раба он презирает.
XXXIV
Но лишь рубеж ничтожный перейден,
Вам слышится немолчно бурный стон,--
Реки в романсах древних знаменитой.
Вступили рыцари и мавры в бой,
Доспехами сияя, тут бывало;
И были поглощаемы порой
Чалма и шлем одной кровавою волной.
XXXV*
Испания, страна чудес и славы!
Когда толпы чужия в край родной
Предательски призвал родитель Кавы (1)
И готфской кровью красились ручьи?
В тот век борьбы, победны и кровавы
Гоня врагов до крайняго предела -
И пред сиянием креста луна бледнела,
(1) Имя дочери графа Хулиана, призвавшого в Испанию мавров.
XXXVI
Единый вечный памятник герою!..
Века граниты обращают в пыль:
Хранится подвиг песнию простою.
О, Гордость! с неба взоры да сойдут
Распались камни, хартии гниют"
Замолкла лесть, клевещет поздний суд
Истории - тебе предание защита!
XXXVII
Зовет богиня рыцарства и браня.
Но не копье, как встарь, у ней во длани,
Не с гривой шлем колышется на ней:
Сквозь огнь и дым орудий раскаленных
Гудит: "вперед! рази иноплеменных"!
И чтож? ужель теперь на бранный зов
Возстанет менее, чем встарь, твоих сынов?
XXXVIII
Не шум ли битвы близко раздается?
Не жертвы-ль погибают под мечем?
Скорее! Братья падают рядами
Перед тираном и его рабом!
От скал до скал разносит вести гром,
Что тысячи людей не дышат боле"
И Битвы ярый дух царит на смертном поле.
XXXIX
Кровавые власы на солнце блещут...
Перуны смерти длани быстро мещут;
Жгут очи все, на что ни кинут взор,
То медленно вращаясь, то сверкая
У ног его, злорадно жертв считая,
Гиэны лютость ныне утолит
Убийственной резни трех наций страшный вид.
XL
(Коль нет друзей и братьев средь рядов)
Сверканье сабель, ружей и штыков
И шарфов разноцветное смешенье!
Войны борзые ринулись вперед
Все гонятся... но все ли постигают?
Часть лучшую улова Гроб берет,
Убийство с радости теряет трудом счет.
XLI
Три языка под сенью трех знамен
Молитвы к небу странные возносят.
Победа - клик их; лозунг - Альбион,
Испания и Франция. Сражаться
Обыкший тщетно за других патрон,
Как-будто дома смерти нет их боле
И любо утучнить им Талаверы поле.
XLII
Но слава дерн могильный их венчает...
Софизм! Что вес давать пустым словам?
Орудия они, и разбивает
Их мириадами тиран, когда
Прокладывая путь себе... куда?
Цель - только призрак. Собственностью может
Назвать тиран лишь гроб, где червь его изгложет.
XLIII
Коня пришпорив, мчался странник мой,
Кто ведать мог, о поле грозной славы,
Что на тебе свершится спор кровавый?
Мир падшим! Да венчают лавры их,
Свидетелем столь доблестных иных
Не будет похорон иное поле,--
Их слава не умрет в преданьях вековых!
XLIV
Пусть жизнь они бросают для забавы
Иль ради чести, прах их оживить
Безсильной... Тысячи для возвышенья
Тиранов гибли, с мыслию служенья
Наемников наивных смерти честной?
Ждала их гибель в бунтах может-быть,
Иль даже на стезе грабительства безвестной.
XLV
До стен Севильи, вольностью надменной...
Увы! вотще! Для ней, для вожделенной,
Добычи хищника уж близок срок...
Красу её безжалостной стопою
Ему везде дано торжествовать
С голодною и буйною ордою:
Иначе-б Тир не пал, мог Илион стоять.
XLVI
Все в песни там, в пиры погружены,
И дни в забавах странных расточая,
Не страждут ранами родной страны...
Не трубы там звучат, - любви цевницы;
Полуночные водит вереницы,
И посреди немых злодейств столицы
Все так же липнет грех к готовым пасть стенам.
XLVII
С подругой прячется и обратить
Не смеет взор на виноград свой, жгучим
Дыханьем войн спаленный может-быть.
Не слышны при вечернем звезд мерцанье
Цари! Когда бы радостей вкусить
Вы вашею могли смущенных властью,--
Замолк бы барабан, и мир узнал бы счастье.
XLVIII
Любви-ль романс их песня, гимн ли Богу,
Которые с бряцаньем позвонков
Им сокращали некогда дорогу?
О нет: поют они "Vivà el rey!" (1)
То дню, в который черный блеск очей
Опутал королеву властью злою...
Измена рождена Блудом в тот день скорбей.
(1) "Vivà el rey Fernando!" - припев всех испанских патриотических песен той эпохи, направленных против прежнего короля Карла, королевы и князя мира (Годоя).
Вон на широком, ровном поле пашня,
Где по местам лишь видится вдали
Скала с остатком старой маврской башни,--
Копытами изранен грунт земли;
Здесь враг стоял, был стан иноплеменный!
И вам о том, как смело разнесли
Гнездо дракона, селянин разскажет
И гордо на
L
И часто будут вам на всех путях
С пунцовым бантом шляпы попадаться (1).
То верный признак: друг идет иль враг!
Без вывески законности в народ!
Кинжал остер и метко в сердце бьет,
Пришлось бы галлам плохо расчитаться,
Когда бы пушек дым разсеять мог
(1) Шляпы с пунцовой кокардой и с именем Фернанда VII.
LI
Стенают выси мрачные Морены
Под тяжестью воинских батарей.
Достигнуть может, - земляные стены,
Окопы, рвы налитые водой,
Сторожевые вахты, палисады,
Склад пороху под каждою скалой,
И ядер пушечных трехгранные громады (1).
(1) Ядра кладутся, как известно, пирамидальными кучами.
LII
Все боя ждет... Но тот, кто низвергал
Еще десницы тяжкой не поднял.
Дает как-будто отдых пред сраженьем,
Но скоро легионы видит он,
В нем божий Бич признает мир в безсильи.
Раздастся, о Испания! твой стон...
Оплачешь дорогих ты много-похорон.
LIII
О неужель я молодость, и силы
Средины нет меж рабства и могилы,
Меж торжеством разбоя и страны
Погибелью! И Власть, что Провиденьем
Зовем мы, жертв не тронется моленьем!
Советов мудрость, к родине святая
Любовь, жар юности и грудь мужей стальная?
LIT
Свою гитару к иве привязав,
И пол забыв и тяжкий меч подняв,
Запела песню мщения и гнева.
Бледневшая при виде ран одном,
Пугавшаяся сов ночного крика.
По теплым трупам, сквозь огонь и гром,
Минерва юная как Марс несется дико.
LV
Вы, кто дивясь теперь о ней расказ
Вы в пору мира, еслиб черных глаз,
Мрачивших черноту её вуали,
Вы вняли блеск, речь мягкую слыхали
И зрели кудри длинные, и весь
На стенах Сарагоссы, вы б едвали
Ее безстрашную и грозную узнали.
LVI
Любовник пал - не время слезы лить!
Бегут свои - их ей остановить!
Враг отступил - за ним она стремится!
Кто друга тень помянет как она?
Кем смерть вождя достойней отмщена?
И галл от осаждаемой стены
Бежит в смятении, сражон рукой жены.
LVII
Но ты не амазонкою родилась,
Для чар любви, и ежели равна
Мужам отвагой, в бой ты устремилась -
Голубки то врага клюющей гнев,
За раны голуба. Но чистотою
Затмишь ты с их докучной болтовнею:
Душой ты выше их, не ниже красотою.
LVIII
Гнездо готовых выпорхнуть лобзаний -
Уста; но храбрый лишь доселе мог
Красой, и пусть ей Феб ланиты жжот:
Кто деве юга северных красот
LIX
О вы, края воспетого востока,
Я гимн пою: - кто гурию дерзнет,
Которою за запертою дверью
От самых ветров ревность стережоть,
Испании? Здесь, о восток! узнай,
Пророка твоего дев чернооких рай.
LX
1),
Но в одеяньи сумрачном снегов,
Под высью неба твоего родимой,
Что я пою, ужель дивишься ты?
Как всем иным - будить былое эхо,
(1) Эти строфы писаны Байроном в Греции.
LXI
Возвышена, - мечтал не раз, и вот
Немею же в валу твоих высот,
Стыжуся звуков слабых, и когда я
Невольный страх мои колена гнет...
Я только взоры к облачной вершине
Стремлю, восторженный, что зрим ты мною ныне.
Прикованных судьбой к родной их дали,
Узреть я мог ли, хладно-недвижим,
Пусть Феб теперь пещер не посетит,
Какой-то дух здесь... он досель витает
И легкою ногой по зыби волн скользит.
LXIII
Испании сынов и дочерей
Судьбу, родную каждой груди вольной,
Забыв, - привет я приносил твоей
За прежнее теперь! Но мне сорвать
Дозволь ты с древа Дафны лист лавровый
В залог, что вновь тебя мне дастся воспевать.
О Пинд! у исполинских стоп твоих
Не собирались хоры дев такие;
Пифийский гимн в восторгах неземных,
Достойней андалузянок младых,
О Греция! зачем там нет им рощ твоих?
LXV
И древностью, - Кадикс к себе сильней
Приманкой милой тянет, хоть нестолько
Высокой... Полн соблазном, о порок!
Твой взор, о гидра с ликом духа рая,
Чарующею силою не влек?
Ты ловишь в сети нас, по вкусам вид меняя.
(Сама царица всех покорна власти
Проклятого) - ушли забавы страсти
Изменчива во всем, но изначала
Державы центр Киприда основала -
Возносят к небу здесь дым жертвенных огней.
LXVI1
Осветит теж разгульные пиры,
Несутся песни; новая затея
Безумства старую сменяет... Тот
Веселых пиршеств здесь не прерывает
Ничто... Обряд лишь веру заменяет
И с ханжеством любовь здесь об руку идет.
Чтож? в христианнейшем краю каков
Сей День? О! торжества на удивленье!
Ломая копья, ноздри раздувая,
И коней их рогами низвергая.
Глаз женских не страшит притворно даже тут.
LXJX
В тебе ведется... Приоделся твой
Почтенный гражданин; мастеровой
Умылся; подмастерье причесался...
Фиакров, виски, одноколок рой
В Гемпстид, Брентфорд, Гарро летит стрелою,
Обруган злобно вслед всей пешею толпою.
Катаются, иль так же разодеты
Гуляют на ричмондских высотах,
Зачем? Увы! ответ я дам ли вам,
Таинственному рогу поклоняться,
Пред ним плясать и пить по целым по ночам (1).
(1) Насмешка над обычаем давать клятвы перед каким-то священным рогом в Гайгете.
Какия град Кадикс в себе хранит...
Едва лишь девять утра прозвонит -
Сейчас за четки жители святые,
Единственной) в немалых преступленьях,
Которых ровно столько же числом
Как богомольцев. В цирк бегут потом
Ужь цирк открыт, арена отперта:
Кругом разселись тысячи тесняся...
Труба впервые, заняты места...
В науке сердце взорами разить
Спешащия всегда нетерпеливо...
Самим певцам луны их незачто винить.
В опасный круг на статных бегунах
Четыре всадника. Блестяще-белой
Плюмаж на токах, шпоры на ногах
Они, кругом раскланиваясь, к бою
Готовятся. Победу наградят
Восторга клик и дам приветный взгляд,
Весь в золоте, завернутый плащем,
Но пеший, матадор в средине стоя,
Мычащих стад, но поле боевое
Лишь дротик у него. Ему сражаться
Едвали смертный без коня решаться!
И часто верный друг за всадника падет.
Труба... Открыто логовище; ждет
Толпа немая, страшно замычало
Могучее животное - и вот
Вращает очи; звонким землю бьет
Копытом, но не с самого начала,
Не слепо в бой кидается с врагом:
Вдруг стадо, взгляд недвижен... Прочь скорей,
Безумец юный, и готовь копье ты!
Иль ярость зверя обмануть своей
Лихие кони!.. С пеной у ноздрей
По бедрам льется кровь. Копье летит,
Вслед за копьем, ярясь от боли, он мычит...
Ни дикий скок мятущихся коней
Не остановят пыл разсвирепелый.
Ничтожно и оружие людей,
Ужь конь один простертый мертв лежит;
Другой - с утробой прорванной, с кишками
Наружи (страшный вид!) - еще бежит
От ярости и боли изступленный,
Изъязвленный, весь копьями пронзенный,
Невидя, стал он в бешенстве немом:
И красным перед ним вертят плащем,
Последния он силы - тщетный пыл!
Свирепые глаза ужь красный плащ покрыл.
Сочленена, меч смертный входит,
Стоит, вздрогнул он только, но и здесь
Не отступает перед смертью злою,
Среди победных кликов, без стенаний.
Въезжает колесница, труп кладут
Торжественно под гром рукоплесканий
Свирепых игр забава манит деву
Испании, и юноше мила:
Привык и знает наслажденья зла.
И хоть теперь фалангою одной
Но кто остались дома. - часто злой
Готовят ближним ков из-за вражды пустой.
Замков, дуэньи тощей и сухой"
Всех возмущавших душу прежде вздоров,
Затей нелепых ревности смешной" -
Кто был вольней испанки молодой
(Пока война не вторглась с разрушеньем),
Когда по ветру пышный локон свой
LXXXI1
Не раз и часто мой Гарольд любил
Восторг. Но здесь он сердцем хладен был
Непивший, знал во глубине души,
Что как бы ни ласкали наслажденья,
Но горечь все на дне они хранят -
На красоту он не был слеп, но было
То наслажденье мудрости одной...
Не то-чтоб философия склонила
На эту душу, - нет! но пожирает
В нас страсть сама себя и убегает.
Могилу роет собственной рукой
LXXXIV
Все созерцал он неделясь с толпой,
И он бы принял в радостях порой.
Ничто тоски не заглушало злой.
Бороться - и в уборной молодой
Красавицы в нем жар поры былой
1.
Не улыбайся мне: бежит
От сумрачной души моей
Тебя судьба от черных дней
2
Иль знать ты хочешь что тоской
А мне не в силах ты помочь.
3
Не честолюбья глупый сон
Влекут неведомо куда,--
Но скука, скука мне сквозят
Во всем что вижу, слышу я.
5
То скука вечного жида...
За гробам ничего не ждет
Мир вожделенный обретет.
6
Кто может от себя уйти?
Меня мой демон злой - печаль.
7
За тем, что бросила моя
Да не пробудятся как я.
А мне... мне по свету блуждать,
Да мучиться прошедшим, друг,
9
Каких? О! мать их на желай
И в бездну мрачною свой взгляд,
В душе людской таится ад!
LXXXV
Прощай, Кадикс! быть-может навсегда!
Под иго все склонялося в смущенье.
И ежели среди борьбы святой
Убийства жертвой пал предатель злой...
Покорностью одни вельможи лишь срамились.
Да, таковы сыны твои, земля
С судьбой странной: вольности незная,
Бежит дворянство, но толпа возстала,
Рабам Измены верная, - своей
Родной земле она оплотом стала...
И клик её: война, война хоть до ножей!
LXXXVII
Вы, кто испанцев знать вполне хотите,
Внушить лишь может, в ход она пускала:
От топора до тайного кинжала -
Лишь-бы сестер и жон спасти любимых,
О еслиб хищных ждал везде расчет такой!
Хотите-ль падших вы почтить слезою?
Взглянуть на дол кровавый стоит вам,
Оставьте мертвецов без погребенья,
Предайте трупы вранам на съеденье...
Пусть груды побелевшия костей
Свидетельством отцов великого сраженья.
LXXXIX
Но дело страшное не решено.
Исход предвидеть смертным не дано
Очам. Народов падших упованье
Испании свобода - их возстанье,--
Поработил Пизарр, воспрянет с сей страной.
Ни крови ток на Талаверском поле,
Ни чудеса Бароссы, ни костей
Увы! еще не искупили воли...
Когда же вновь олива зацветет
И все в краю свободой озарится?
Пока свобода здесь как древо возрастет!
ХСи
И ты, мой друг (1
Когда бы под мечем ты пал, среди
Товарищей, - слезу-б остановила
Без пользы и без славы, быть забвенным
Лишь сердцем быть помянуту моим -
(1) Джон Уингфильд один из английских офицеров, друг Байрона, умерший от лихорадки.
ХСИИ
Единый лишь все пережил мечты!
Дай хоть во сне увидеться с тобою!
Пусть токи слез мне Утро обновит,
И пусть воображение парит
Над мирною могилою, пока я
Не стану прахом сам: нас смерть соединит!
Окончена. Кто знать о нем желает,
Тот скоро - если рифмовать слова
"И так не много-ль?" может-быть кричит
Гарольд страны иные посетит:
Остатки лучших дней святого вдохновенья.
АПОЛЛОН ГРИГОРЬЕВ
"Время", No 7, 1862