Божественная комедия. Ад.
Песнь XIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Божественная комедия. Ад. Песнь XIII (старая орфография)

ПЕСНЬ XIII.

Содержание. Поэты вступают во второй отдел седьмого круга, где наказуются насилователи самих себя и своих имевiii - самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, нагия тени, вечно преследуемые адскими псами. Деревья самоубийц образуют густой непроходимый лес, в котором на ветвях вьют гнезда отвратительные Гарпии. Данте слышит человеческие вопли, но никого не видит. По приказанию Виргилия, он ломает ветвь с одного дерева и с ужасом видит истекающую из него кровь и слышит стоны. В дереве заключена душа Пиетро делле Винье, секретаря Фридерика II. По просьбе Виргилия, он повествует о причине, побудившей его к самоубийству, просит защитить на земле честь свою от наветов зависти и дает сведение о состоянии душ в этом круге. Едва Винье кончил, как две нагия тени с ужасом пробегают мимо поэтов, гонимые черными псицами. Впереди бегущая тень Сиенца Лано призывает смерть; другая же, тень Падуанца Иакопо ди Сант' Андреа, в изнеможении укрывается за кустом; псы набегают, рвут ее на части и разорванные члены растаскивают по лесу. При этом они разрывают и куст, который, обливаясь кровью, стонет и, на вопрос Виргилия, дает сведение о себе и родном своем городе - Флоренции.

1	Еще Кентавр не перешел пучины,
	Как в дикий бор вступили мы одни,
	Где ни единой не было тропины.
4	В нем, скорчившись, растут кривые пни;
	В нем все темно, без зелени, без цвета;
	В нем яда полн безплодный терн в тени.
7	В такую глушь, в такую дичь, как эта,
	Не мчится вепрь с возделанных полей
	В стране между Чечины и Корнета.
10	Вьют Гарпии там гнезда из ветвей,
	Прогнавшия с Строфад Энея криком,
	Пророческим предвестником скорбей.
13	На крыльях длинных, с человечьим ликом,
	С когтьми на лапах, с чревом птиц, оне
	На страшных пнях кричат в смятенье диком.,
16	"Пока мы здесь," сказал учитель мне:
	"Узнай, мой сын, ты во второй долине,.
	И будешь ты дотоле в сей стране,
19
	Смотри жь теперь: ты здесь увидишь то,
	Что подтвердить слова мои отныне."
22	Со всех сторон я слышал вой; но кто
	Стонал и выл, не зрел я, и в смятенье
	Я стал, от страха обращен в ничто.
25	Вождь, думаю, мог думать, что в сомненье
	Подумал я: не скрылся ли в кусты
	От нас народ, рыдавший в отдаленье;
28	И потому сказал он: "Если ты
	Одну хоть ветку сломишь в роще темной,
	То вмиг разсеются твои мечты."
31	Вблизи от нас терновник рос огромный:
	Я ветвь сломил с него; но он с тоской:
	"За что ломаешь?" простонал мне томно,
34	И, потемнев от крови пролитой,
	Вскричал опять: "Что множишь мне мученья?
	Иль жалости не знаешь никакой?
37	Когда-то люди, ныне мы растенья;
	Но будь мы души змей самих, и к ним
	Иметь ты должен больше сожаленья."
40
	И пенится и стонет прут зеленый
	И по ветру, треща, бросает дым:
43	Так здесь из ветви, издававшей стоны,
	Струилась кровь и, бросив ветвь, я стал,
	Как человек внезапно устрашенный.
46	"Злосчастный дух!" мудрец мой отвечал:
	"Когда б сперва поверил он преданью,
	Которое в стихах я рассказал,--
49	Он до тебя не прикоснулся б дланью.
	Я сам скорблю, что ваш чудесный плен
	Подвиг меня к такому испытанью.
52	Скажи жь, кто ты; а он тебе в замен
	Возобновит величье славы шаткой,
	Пришедши в мир из мрака адских стен." -
55	И терн: "Так сильно манишь речью сладкой,
	Что я молчать не в силах, и на миг -
	О выслушай! - прильну к беседе краткой.
58	Я тот, кому от сердца Фридерик
	Вручил ключи, чтоб отпирал по воле
	И запирал я дум его тайник,
61
	Теряя сон и силы для трудов,
	Я исполнял свой долг в завидной доле.
64	Развратница, что с кесарских дворцов
	Безстыдных глаз во век не отвращала,--
	Смерть общая и язва всех веков -
67	Против меня сердца воспламеняла
	И, Августу то пламя передав,
	Свет радости в мрак скорби обращала.
70	Тогда мой дух, в отчаяние впав,
	Мечтал, что смерть спасет от поношенья,
	И, правый, стал перед собой неправ.
73	Клянусь корнями юного растенья:
	Всегда хранил я верности обет
	Монарху, столь достойному почтенья.
76	Когда ж из вас один придет на свет,
	Пусть честь мою спасет от поруганья
	И отразит завистников навет." -
79	Тут он замолк, и, полный состраданья,
	Сказал мне вождь: "Минут теперь не трать
	И спрашивай, коль есть в тебе желанья."
82	"Сам вопроси опять
	О том, что знать полезным мне считаешь:
	Душа скорбит; нет сил мне вопрошать!"
85	- "О бедный узник! если ты желаешь,
	Чтоб просьб твоих не презрел человек,--
	Благоволи нам объяснить, коль знаешь,
88	Как в эти пни" учитель мой изрек:
	Вселились души? о скажи: в сем теле
	Останутся ль оне в плену на век?" -
91	Тогда вздохнул колючий терн тяжеле,
	И вздох потом сложился так в слова:
	"Короток будет мой ответ отселе.
94	Как скоро дух все узы естества,
	Свирепый, сам расторгнет: суд Миноса
	Уж шлет его в жерло седьмого рва.
97	И дух, упав в дремучий лес с утеса,
	Ложится там, куда повергнет рок,
	Где и пускает стебль как колос проса.
100	И стебль растет, искривлен и высок,
	И Гарпии, кормясь его листами,
	Творят тоску и для тоски исток.
103
	Но в них не внидем: правый суд небес
	Нам не отдаст, что отдаля мы сами.
106	Мы повлечем их за собою в лес:
	У каждого из нас в бору угрюмом
	Повиснет тело на ветвях древес."
109	Вниманья полн, весь предан грустным думам,
	Еще я ждал от терна новых слов,
	Как вдруг я был испуган страшным шумом.
112	Так человек, пред кем из-за дерев
	Несется вепрь и в след за ним борзые,
	Внимает треску сучьев, лаю псов.
115	И вот, на лево, бледные, нагие,
	Несутся двое с скоростью такой,
	Что вкруг ломают сучья пней кривые.
118	Передний выл: "О смерть, за мной! за мной!"
	Меж тем другой, не столько быстроногий:
	"О Лан," вопил: "с потехи боевой,
121	При Топпо, так тебя не мчали ноги!"
	И, прибежав к кусту во весь опор,
	Запыхавшись, к нему припал в тревоге.
124
	Станицы псиц голодных, черной масти,
	Как стаи гончих, спущенных со свор.
127	Укрывшийся не избежал их пасти:
	Псы, растерзав его в куски, в куски,
	Размыкали трепещущия части.
130	Тут вождь подвел меня за кисть руки
	К тому кусту, который, кровью рдея,
	Вотще стонал от боли и тоски
133	И говорил: "О Якоп Сант' Андреа!
	За чем ты скрылся за кустом моим?
	За что терплю я за грехи злодея?"
136	Тогда мой вождь, остановясь пред ним,
	Спросил: "Кто ты, струящий кровь с слезами
	Из стольких ран, злой горестью крушим?"
139	А он: "О души, вам-же небесами
	Дано увидеть страшный стыд того,
	Чьи ветви так растерзаны пред вами,
142	Сберите их вкруг терна моего!
	Я в граде жил, сменившем так коварно
	Старинного патрона своего.
145
	Своим искусством, и когда бы снят
	Был истукан его с моста чрез Арно,
148	То граждане, средь пепла и громад,
	Оставленных Аттилой при разгроме,
	Вотще б трудились, воздвигая град.
151	Повесился там в собственном я доме!"

2--6. Непроходимый дикий лес, здесь изображенный, с скорченными деревьями, не приносящими ничего, кроме ядовитого терна, уже вообще представляет картину того болезненного состояния, того дикого ожесточения, в котором теряется душа, наклонная к самоубийству. Копиш.

9. Чечина, река, впадающая в море на Ю. от Ливорно; Корнето, город в Папских Владениях. Страна между Чечиною и Корнето известна под именем Мареммы, - поморие, отличающееся нездоровым воздухом, обилием водящихся здесь кабанов и змей.

10--15. Наклонность к самоубийству возникает вследствие слишком мрачного, как бы извращенного представления будущого. Эти представления олицетворены здесь в образе Гарпий, смутивших Энея и его спутников страшным предзнаменованием в то время, когда они пристали к Строфидам, островам на Ионическом море, и изгнавших их оттуда осквернением пищи. (Aen. III, 254--277).

17. Т. е. во втором отделе седьмого круга, где наказуются самоубийцы и расточители своих имений (Ада XI, ст. 40).

19. Ада XIV, 4.

21. Намек на Энеид. LI, 22 и д., где Эней повествует, как он, прибыв, по разрушении Трои, во Фракию, услышал голос Полидора, одного из Приамидов, превращенного в дерево, с которого Эней сломил ветви для увенчания жертвенника. К этому же рассказу относятся и дальнейшия слона Виргилия, ст. 46--49.

25. В подлин.: Ио credo, ch'ei credette, ch'io credesse - scherzo, которое старался удержать в переводе.

Invescarti (от лат. viscum, клей, употребляемый для ловли птиц) собственно значит прилипать к ветвям, намазанным птичьим клеем, se prendre au glu (Vocab. Dantesco par L. G. Blanc). Душа грешника, сознавая невинность свою в приписываемом ей преступлении, увлеченная надеждою, что память об ней опять с честию возстановится между людьми, охотно вступаеть в разговор, так сказать липнет к беседе, как птица, привлеченная приманкой, липнет к ветвям, намазанным клеем. Штрекфусс.

58. Этот говорящий - Пиетро делле Винье, секретарь и любимец императора Фридерика II. Он родился в Капуе от бедных родителей, учился в Болоньи и, обладая красноречием, знанием юриспруденции и поэтическим талантом, скоро поступил в секретари к императору, которому много помогал в издании законов. От него остались один из первых и лучших сонетов и собрание писем. Вскоре он впал в немилость, был заключен в темницу и, по словам некоторых, ослеплен по повелению императора. В отчаянии он умертвил себя, бросившись из окна темницы в то время, когда император проходил мимо, или, как другие уверяют, раздробив себе голову о стену в церкви St. Andrea в Пизе. Причина немилости к нему императора неизвестна: одни говорят, что он открыл замыслы своего государя врагу его папе Иннокентию IV, другие, что он, по соглашению с тем же папою, хотел отравить его. Винье был очень богат, а потому не мудрено, что имел много завистников. Данте оправдывает его в приписанном ему преступлении, которое впрочем никогда не было доказано. Филалетес.

59. Под именем ключей (в подли.: ambo le chiavi) комментаторы разумеют способность возбуждать по произволу любовь и ненависть в одном и том же сердце.

59--61. Бенвенуто да Имола, в доказательство, как велико было доверие Фридерика к Винье, приводить следующее: в дворце в Неаполе находилась на стене картина, на которой император был представлен сидящим на троне; подле него на ступенях трона стоит Пьетро делле Винье; внизу народ умоляет государя о правосудии следующими словами:

на что Фридерик отвечает:

64. Зависть.

67--72. Эта украшенная речь, наполненная антитезами и другими риторическими фигурами, где имя Кесаря и Августа поставлено вместо императора, вполне соответствует характеру ловкого, классически (по тогдашнему) образованного придворного. Филалетес.

73. К. корнями юного

75. Винье, высоко ценящий Фридерика за его действительные заслуги, не знает, что он как еретик казнится в шестом кругу ада, потому что тени грешников не могут знать настоящого (Ада X, 100--108). Ломбарди.

94--108. В этих стихах обстоятельнее изображена казнь (внутреннее состояние души) самоубийц. "Когда душа, предавшись мрачным думам, утратит разум и, в отчаянии, насильственно отторгнется от тела: тогда в сознании своей недостойности носить человеческий образ, она как бы низходит на низшую ступень в лестнице жизни; нарушая закон, коему инстинктивно повинуются все животные, закон самосохранения, она превращается в безобразно-скорченный, безплодный терновник, на ветвях которого смутные представления будущого, подвигшия ее на преступление, гнездятся вечно в образе отвратительных Гарпий. Ей уже нет от них более защиты, и только безполезными жалобами она проявляет свою жизненность. Если и возвратится ей когда нибудь тело, то лишь за тем только, чтобы оно, повиснув на её ветвях, вечно напоминало ей о её преступлении. Обитать в теле она и сама считает себя недостойною." Копиш.

97--98. Намек на то, что самоубийцы все заслуживают одного наказания, что между ними нет различия в виновности, как между другими насилователями, ибо у всех была одна цель - прекращение собственной жизни. Каннегиссер.

свою боль. Вентури.

свое имение в удовольствиях (Ада VII). - "Как эти последние провели всю жизнь свою в безсмысленных стремлениях, так первых преследовали необузданные страсти, олицетворенные в аду в образе псиц (древние называли Гарпий псицами Зевса); в отчаянии призывают они смерть, но смерть не является: душа не умирает; с ужасом, ища спасения от вечно-преследующих забот и страстей, кидаются они на первого, им на пути встретившагося; но, вредя чрез то другим, тем скорее становятся жертвою своих собственных внутренних и внешних гонителей." Штрекфусс.

120. Лано, Сиенец, один из членов знаменитого клуба гастрономов в Сиене, о котором упоминает Данте (Ада XXIX, 130), промотав все свое огромное имущество самым безпутным образом, отправился с войском Сиенцев в Аредзо на помощь флорентинцам. В сражении при Ниеве дель Топпо, где Сиенцы были разбиты, он, опасаясь угрожающей бедности и потому тяготясь жизнию, бросился в ряды неприятелей, где и погиб, несмотря на то, что мог бы спастись бегством. По этому другая тень упрекает его в том, что при Топпо он не был так скор, как теперь. В сражении он искал смерть и нашел, здесь он ищет ее и не находит.

121. Сражении при Топпо. В 1288 Гвельфы городов Тосканы сделали вторжение во владение гибеллинского г. Аредзо и, по обычаю, в день Иоанна Крестителя, праздновали турнир под стенами города. Но на возвратном пути Сиенцы, слишком рано отделившиеся от Флорентинцев, около местечка Ниеве или Пиеве дель Топпо, в Валь ди Киане, наткнулись на засаду Аретинцев и были разбиты на голову. Сражение это Данте называет боевою потехою (giostra). Giov. Villani. L. VII. c. 120.

128. В куски в куски "Данте весьма часто употребляет оборот удвоения слова, который и теперь есть одна из характеристических черт живого языка Италии. Оборот сей употребляется для усиления выражения, иногда для показания последовательности. Он есть самый живой оборот и напоминает совершенно свежие обороты Илиады, взятые также из уст народа. Он находится и в вашем народном языке." Шевырев.

133. Иакопо, падуанский дворянин, из фамилии Сант' Андреа, знаменитый мот своего времени. Как пример его безумной расточительности, рассказывают, что однажды, гуляя по р. Бренте, он забавлялся тем, что под звук музыки бросал множество золотых монет в реку; в другой раз он зажег свою виллу для того, чтоб показать гостям своим великолепное зрелище пожара. Бенвенуто да Имола.

143--150. Здесь разумеется Флоренция.

151. Неизвестно, кто этот говорящий самоубийца. Одни называют его Рукко де' Модзи, другие Лотто дельи Альи. Последний был флорнетинец, который, промотав свое богатство, для получения денег произнес неправильный приговор судебный и потом в отчаянии повесился в собственном доме.