Поэма Сады, или Искусство украшать сельские виды
| Автор: | Делиль Ж., год: 1782 |
| Примечание: | Перевод Петра Карабанова |
| Категория: | Поэма |
| Связанные авторы: | Карабанов П. М. (Переводчик текста) |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Поэма Сады, или Искусство украшать сельские виды (старая орфография)
СТИХОТВОРЕНИЯ
Нравственные, Лирическия,
Оригинальные и в перевод.
В Санктпетербурге,
печатано в Императорской Типографии,
1801 года.
ПОЭМА САДЫ,
или
ИСКУСТВО УКРАШАТЬ
СЕЛЬСКИЕ ВИДЫ.
Сочинение Аббата де Лилля, члена
французской Академии.
в коем помещены примечания сего стхотворца на некоторые места Первой и Второй песни его Поэмы: последния две, коих перевод еще не кончан, помещены будут во второй книжке сих Стихотворений.
Се паки в мир весна приятная вступает,
Что буду новое вещать в моих стихах?
Когда в полях, в лесах, на окрестных горах
Земля от долгого унынья отдыхает,
В надежде всио, в любви и щастии играет,
Пускай другой гласит великия дела,
Пусть в храме славы их сияем похвала;
Пусть на гремящую златую колесницу.
Победу вознесет, пускай свою десницу
Кровавой чашею Атрея обагрит:
Улыбка Флорина мой дух животворит,
Стремлюсь воспеть Сады. Открою, как искуство
В простых местах пленять умеет наше чувство
Как управляет тем и дерном и водой,
Цветами разными и тению густой.
А ты, что песнь дающу наставленье
Умеешь душу влить, приятность и стремленье,
О муза! коль тебе Лукреций должен был,
Что строгие свои уроки умягчил,
И естьли, языка богов не помрачая,
Трудолюбивого пел ратая с тобой;
Приди обильнейший предмет украсить мой,
Которого прельщен Виргилий был красою.
Не станем чуждых мы убранств искать с тобою;
Из собственных цветов венок мой будет свит,
Приди, и он мое чело приосенит;
Как чисто облако лучь солнца озлащает,
Так стих мой красками предмета возблистает.
Искуство кроткое, что я в стихах воспел,
В начале дней своих свет древний произвел.
С тех пор, как человек подверг поля работе,
Часть лучшую земли украсить был в заботе;
В ближайших он местах от взора своего
Любимые древа и выбора его
Разсаживал цветы, закон им свой устроя.
Там роскошь сельская простого Алкиноя
Убрала огород. 1) Исполненным чудес
Искуством Вавилон сады на воздух взнес 2)
Тогда, как Рим послал оковы всей вселенной,
Спокоить славу шел и укротить свой гром. 3)
Премудрость некогда в садах имела дом
И с видом ласковым давала наставленье.
Коль боги избрали премудрым в награжденье
Жилищем Елисей; чертоги-ль им даны?
Зелены рощицы, цветущия равнины,
Жилище, где всегда утехи зрелись, радость,
Где мира вечного они вкушали сладость.
Но время нам явить пред светом новый труд;
Предмета прелести к сему меня влекут,
Великодушие Филиппа одобряет.
Кто больше красоты полям придать желает,
Могущим и простой приятностью пленить,
Брегися множеством издержек оскорбить
Природу мудрую. В сей должности почтенной
Художник должен быть разсудком одаренной,
Изтощевающий не деньги, разум свой.
Тот сад пространная каргаина предо мной,
Где видно более искуства, чем богатства,
Будь живописцем ты. Поля, тьма их отмен,
Различный света блеск, многообразна тень,
Годичны времена, часы, своей чредой
Переменяющи круг дкевной, годовой,
Цветущих сих лугов богатые изтканья,
Веселых скатов сих зелены одёянья,
Древа, крутизны гор, и воды и цветы
Суть кисти для тебя, и краски, и холсты.
Располагающей стихиями рукою
Рисуй и созидай, натура пред тобою.
Но прежде нежели ты станешь насаждать
И землю заступом небережным копать,
Дабы уметь садам доставить вид прелестной,
В природе углуби внимание чудесной,
Разсматривай ее и применяйся к ней.
Сколь часто поражен был взор твоих очей,
Когда нечаянно в местах уединенья
Сретал он зрелища достойны удивленья,
Что шествие твое могли остановить
Теж сильные черты присвой, когда то можно,
Как украшать поля, с полей учиться должно.
С вниманием и мне разсматривай места,
Где вкуса тонкого сияет красота.
С избранных сих картин избрать ты искусися;
Приятной пышности Шантиллия дивися:
Герои многие один век за другим
Старалися его одеть убранством сим.
Великолепный вид Белеля и дубравный, 4)
И гордый Шантелуп, еще до ныне славный
Изгнаньем прежнего владыки своего,
Суть пища сладкая для взора твоего.
Прелестные весны предшественник несмелый,
Любезный Тиволи, сей цвет еще незрелый,
Облекшись в новую одежду, перьвый был,
Который образец всей Франции явил. 5)
С усмешкой Грации Монтрейль нарисовали. 6)
Мопертюи, 7) Дезер 8) и Лимур возблистали, 9)
И Ренси, 10) и Отейль являют рай в очах.
Тень Генриха еще Наварру посещает.
Приятность Трианон 11) с величьем съединяет,
В том с юным божеством равняяся своим,
Украсясь для него и украшаясь им.
Ты, князя милого пристанище спокойно! 12)
Толь скромное тебя названье не достойно;
Прелестно место! дай владык своему
Всио то найти в тебе, чем должен я ему,
Приятность времени и рай уединенья!
Пиита и его благотворитель пенья,
Он мой внимает стих межь сладостных певцов,
В саду сем посреди парнасских в нем цветов.
Из недра так травы фиалка выростает
И подл лилии прекрасной расцветает.
Безвестна спутника мужей преславных сих
Когда бы слабый глас мог также петь как их;
Тогдаб твои сады в картинах я представил
И купно бога в них живущого прославил,
Художества бы я и дружбу возгласил,
Да изпиет он там блаженства полну чашу!
А естьли сельское убежище украшу,
Светлейший там его я образ вознесу,
И первенцы цветов на жертву принесу.
Лавр с миртой возрастив Бурбонцам драгоценны,
Увешу вкруг его их ветьви соплетенны.
Когда и сень, и мир, и вольность мне вдохнут,
Даров сих посвящу виновнику мой труд.
Я рек, что тем местам искуство подражает,
Которых прелести природа созидает;
Но претыкания там должно избегать:
Ум подражательный привык нас обольщать.
Ненужное земле осшавь ты украшенье:
Тщись первее всего знать местоположенье,
Способности его ты свято почитай,
И божество его на помощь призывай
Карающе всегда за свой закон попранный.
Отважный менее, колико в мыслях странный
Художник, каждый день, без вкуса, по полям
Нелепым выбором красот соединенных
Он мест, Италии на вкус расположенных
Прелестный портит вид, во Францию пришед.
Учись распознавать, дерзай тем овладеть,
Что с удовольствием земля воспринимает:
Оно приятностью природу превышает,
Но тажь природа всио. Картине таковой
Во превосходств нет подобной никакой.
Так знали выбирать Беркгемы и Пуссены.
Старайся перенять труды их совершенны.
И то, что живопись могла с полей занять,
Искуство должно всио природе воздавать.
Разсмотрим выбор мы земель теперь подробно.
И кое место твой закон приять удобно.
Я мыслью прехожу к нещастным временам,
Как объявляло брань прекраснейшим местам
Искуство, недра там земные раздирая;
Срывая холм оно, лощины засыпая,.
Щастливый кряжь земли преобращало там
Искуство, сей тиран и враг лугам приятным
Употреблением противным и превратным
Днесь горы силится и долы созидать.
Беги сих крайностей. Тыб стал изтощевать
Безплодно труд, с землей гористою сражаясь.
И горка робкая, которая вздымаясь
На гладкой равнине, едва на ней видна,
Наместо всех прикрас бывает лишь смешна.
Желаешь ли ты мест трудам твоим надежных?
Беги неравных гор, полей безмерно смежных;
Ищи высот, гдеб холм красив и не надмен
Был над богатою долиной вознесен.
Там сладкий сок земли умеренно питает,
Утесов нет на ней, суха, но плод рождает.
Ты шествуешь, тебе послушен горизонт:
Земля перед тобой колеблется как понт,
То возвышается, то вдруг упадшей зрится,
То расширяется, то сжата становится.
Доволествий столько же, сколь много и премен.
Сад правильный в ум холодном представляет,
И в кабинет план его начертавает;
Ты виды с самых мест карандашем снимай,
Там отдаленности, пригорки назначай
И зрелища сии являющи приятства;
Предвидь все способы, предчувствуй все препятства:
Едины трудности рождают чудеса.
Безплоднейшей земли есть свойственна краса.
Нагаль? одень ее ты рощей красотою:
Закрыталь? в мрачный лес неси топор с собою;
Болотисталь она? из мутной влаги сей
Озера, реки ты обилькые пролей;
Боряся с воздухом, землею и водами,
Исправь, очисти их успешными трудами:
Сухаль она? ищи, пытайся дале рыть;
Кода хотя себе и медлит изменить,
Близка уж может быть, чтоб быть ей източенной.
Так долговременным усильем удрученной,
Сухия, хладные подробности кленя,
Из недра вдруг она безплодного стремится,
И стих мой оживлен свободнее катится.
Есть труд приятнейший, искуство изумить.
То мало взор пленять, знай сердцу говорить.
Известны ли тебе невидимы сношенья
Бездушных тел, существ имущих ощущенья?
Внимал ли тайный глас, витийство без речей
Лугов, долин и гор, вод, рощей и полей?
Яви нам действа тежь. Соделай, чтоб стократно
Из благородного переходя в приятно,
Из радости в печаль, всио мог я занят быть;
И чтобы ты умел всем вкусам угодить,
Сбери, колико есть, приятностей все роды
Из недр художества, из недр самой природы,
Представь величие в них купно с простотой,
Плени и порази ты ими разум мой.
Чтоб живописца кисть там всио обогащало,
Чтоб вдохновение пиита восхищало,
Чтоб мудрый тишины тут сладость находил,
Но дерзость зрю везде, с разсудком редких знаю.
Гдеб тронут быть хотел, там странности встречаю.
Брегись тех разных действ худую цепь слиять,
Чтоб не совместных черт хаоса не создать.
Противуречие рождает отвращенье,
Оно совсем не есть противуположенье.
Пространно полотно имей для сих картин.
Не мысли рек, озер, гор, рощей и долин
Представить полный вид, гранича в рамах тесных.
Смеются тем садам, в которых черт прелестных,
Природы смелою разбросанных рукой,
Нелепость видима пародии смешной,
Где целую страну, коль верить льзя, единой
Искуство грубое объемлет десятиной,
Наместо сбивчизой, огромной смеси сей
Ты разность покажи и видов и вещей,
Дабы сближенные равно как отдаленны,
Не вовся зримые и вполне откровенны
Различных зрелией являли нам собор;
Безвестность хитрая томила, развлекала,
И в сладостной его тревоге оставляла.
Со вкусом наконец убранства помещай,
Не слишком скрадывай, не слишком возвещай.
Но чтоб очаровать, нужно всего движенье:
Дух праздный без сего падет во усыпленье;
Когда оно твоих полей не оживит,
Тогда по случаю мой взор на них скользит.
Я живописцев здесь в пример хочу представить,
Возмогших мастерством себя уже прославить,
Обильной кистию рисующих своей
На мертвом полотне тьму движимых вещей:
Бегущия струи, ветр ветьвия клонящий,
И дым из хижины клубами изходящий,
Стада, гульбу, игру и пляски пастуховъ*
Их таинству внимай. Ты гибких сих кустов
Сих движущихся древ сади как можно боле,
Которых гибкий верьх покорен ветров воле;
Колеблющуюся их зелень уважай,
Смотри, как этот дуб и вяз она рисует,
Какую мягкость им качанием дарует,
Сугубя гибкость ту от пня до ветьвий их,
От ветьвий до листков искуством рук своих,
Но люты ножницы... предупреди то бедство;
Теките, Нимфы, дать к спасению их средство.
Но что я говорю? свершилась лютость зла,
Сталь зеленеющи верьхи их отняла.
Уже вдали над их колеблемой главою
Не слышен аквилон летаящий с быстротою,
Который некогда в их ветьвях трепетал,
И удаляяся на воздух, умирал.
Единобразны став и живости лишенны,
Железа, кажется, которым усеченны,
Недвижну приняли упругость на себя.
В картинах ты своих движение любя,
Оставь древам твоим их милое качанье.
В проспектах покажи обильное собранье
Вещей, в движении являющихся нам:
Ты холмы зришь сии, леса, поля пустые,
Различные стада пошли в места любые
И многочисленность разсей повсюду их.
С вершины дальней гор кустистых и крутых
Повесившияся там зримы козы дики.
По скатам эхо здесь разносит агнцев крики.
На сих лугах, что холм водой своей поит,
Жуя, тяжелый вол коленами лежит,
Тогда как бурный конь, сей ярый и надменный,
Военный, пылкий зверь, трезубцем порожденный,
На тучной пажити своей пред ним игрой
Сил бодрость с дикою являет красотой.
Жив, гибок, сановит, он вихрем там летает:
То в быстрину реки, дрожа, себя ввергает,
И там с волной борясь, ногой в струю разит,
Которая пред ним белеет и шумит;
То распустя власы по ветру долгой гривы,
Скачками от себя уходит он чрез нивы;
Горд, в пламени глаза, дым пыщет из ноздрей
Летит к любовницам! когда из глаз умчится
Мой взор еще за ним последует, стремится.
Так изтощаемо сокровище тобой,
Природы щедрою разсыпанно рукой,
Тень, виды, и вода, и местоположенье
Дают садам твоим жизнь купно и движенье.
Но ежели мой глаз в движеньи прелесть зрит,
Не меньше вольности его пленяет вид.
И так оставь садам предел неположенный,
Иль скрой, иль уничтожь. Где глаз ненасыщенный
Не зрит уж ничего, прельщенье гибнет там.
Края прекрасных мест прискорбно видеть нам;
Свергая скоро в грусть, томят они досадой,
За оным рубежем, за скучной сей оградой
Воображаются места милее сих;
Тревожный рушит ум прельщенье глаз моих.
Как праотцы твои, что вечно воевали,
Жилища сельския во замки превращали,
Всяк в башне быв своей стеною огражден,
Теперь к чему сии противны служат стены,
Хранимы гордостью и страхом соруженны?
Скучая зрению, оне его тягчат,
Как им не предпочесть цветущих тех оград,
Из игл сплетенных стен, дрожащей где десницей
Ты розу дику рвешь с багровой шелковицей?
Но огражденный сад мой безпокоит дух.
Воззрим, оставя сей толико тесный круг,
На род обширнейший, на лучшия картины,
Которым подражал Эрменонвиль единый.
Поля нашли себе убежище в садах;
Теперь сады найдут убежище в полях.
С высоких сих холмов, сих гор, откуду зренье
Объемлет места всио обширно положенье?
Природа разуму вещала так: "внемли!
"Сии сокровища ты зрищь, оне твои,
"В их дикой пышности еще неустроенной
"Искуства требует мой труд несовершенной.
Рекла: стремится он, по всем местам летит
Летя из рощей в луг, несясь на холм с долины,
Разнообразные рисует он картины.
Он для прельщенья глаз умеет съединить,
Развлечь, открыть иль скрыть, дать тень и осветить.
Не созидает он, но правит, вычищает,
Природою черты начаты довершает.
Гор черных каменных чело он страшно скрыл,
Леса, развеселя, их ужас укротил.
Източник заблуждал, он бег его направил,
Озера и ручьи обильно течь заставил.
Он хочет, и стези бегут искать, хватать
И члены все сии разсеянны связать,
Которых множество быв чудно соплетенно,
Нам в целом зрелище являют совершенно.
Ужасны может быть искуству те труды.
Взгляни ты, в наши вшед старинные сады,
На мелки редкости, безделки драгоценны,
На спуски, водоем, решетки изсеченны.
Которых мелочной художник не щадя,
Украсил место, день один глазам приятно,
Украсить можешь ты пространство необъятно.
Великолепие исполненно мечты!
Повергнися пред сим искуством тонким ты.
Да в новый Франция Эдем преобразится,
И взору в ней один пространный сад явится!
Но ежели начать не смеешь подвиг сей,
Ограду ты разрушь вкруг площади своей
И увеличь места богатством представлений.
Долины ты, холма, прелестных отдалений
Пространство чуждое садам своим придай,
Любуйся зрением, очами обладай.
Схватить и привязать умей к ним наиболе
Те встречи щастливы, что отличают поле.
Здесь рощей хижина окружена густой;
Града венчаются там башен высотой,
И синий аспид их, что издали сверькает,
Изчезнуть в небесах в их острый верьх взбегает.
Твой глаз стремится в след летящих парусов,
Ты зришь, как острова из недр её взникают,
И как струи вдали под мост себя скрывают.
Пространство-ль моря ты увидишь пред собой,
Его величие с пременою открой.
Здесь дай узреть его сквозь ветьви древ зеленых,
Там в углублении аллей покрытых темных,
Как длинные трубы в конце свод кажет нам.
Оно из за леска встречаясь здесь очам,
Еще теряется; а там в свобод зренье
Безмерность оного откроет во мгновенье.
Впери в премены те теряющийся глаз;
Но должен я сказать, скупой рукой вкруг нас
Великолепия такого сеют рода
Искуство, человек, и время, и природа.
Долины Греции! Авзонии поля!
Уму любезная, вдыхающа земля!
Сколь часто в горизонт прекраснейший вступая,
Художник мещет взгляд и дух свой вспламеняя,
Моря и острова, и пристани чертит,
И горы пламенны, днесь плод производящи
И лавы гор еще стремлением грозящи,
Возникши здания на зданиях других,
Которы видимы в развалинах своих;
В сем долговременном земли и вод боренье
Зрит мира древняго в мир новый прерожденье.
Увы! прелестного жилища я не зрел
И мест блаженных, где столькрат Виргилий пел;
Но пением его и им самим клянуся,
Чрез Аппенинския вершины пренесуся;
Полн именем его, стихами упоен,
Пойду читать их там, где был он вдохновен.
А вы плененные брегов сих красотами,
На место чтоб иметь пред вашими садами
Богаты зрелища и вид очам драгой,
Лишь скучные поля вы зрите пред собой.
В награду, что приятств вы чуждых мест лишенны,
Пусть будут те внутри предметы помещенны,
Умейте нравиться в оградах вы своих.
Вот щастливый символ того, кто мудр и волен,
Кто входит сам в себя и сам собой доволен.
Сокроем в тайном сем убежище себя.
В том мест, где в плодах избыточна земля
Многообразные имеет представленья,
Как мудрый эконом таких сокровищь зренья,
За малую всегда их цену покупай;
Умей их обещать и ждать их заставляй:
Обещавать есть дать, а ждать есть наслаждаться. 13)
Я ими занят быть хочу, не ослепляться,
Ещеб желал в своих вам правилах явить
Искуство взор завлечь, искуство удивить.
Но прежде нежели в них будем упражненны,
Два рода с давних лет соперники надменны
Противуборствуют в намерении сем.
Один нам правильным и строгим чертежем
Великолепное устройство представляет;
Несведомо полям убранство сообщает
Древам гласит закон, предел кладет волнам;
Он есть деспот, что взор к рабам надменный мещет,
Приятством менее, величьем больше блещет.
Другой, природы друг почтительный, прямой,
Убранства, без прикрас излишних, в ней самой
К усугублению приятств её находит,
Ко прихотям её любезнейшим снизходит,
На благородную "небрежность кротко зрит
И шествие её неправильное чтит;
Из безпорядка он, где даже и не чает,
С искуством красоты пленяющи рождает.
Но каждый есть из двух владыка прав своих,
Как Кент, 14) так и Ле Ногар; я не сужу межь их.
Всяк красоты свои имеет и законы;
Тот создан для вельмож блистать и для короны.
К великолепию Цари осуждены.
Вкруг их могущества всю власть внимать должны.
Там тщатся удивить и напитать все чувства
Чудесной роскошью и пышностью искуства.
Но должно, покорив, её превыше быть;
Блеск оного его законы составляет,
Быв хищник, но велик, прощенье получает.
Чтож в хладных сих садах, игрушке полевой
В жилищах скучных сих? Пусть скучной и пустой
Хозяин их тебе с восторгом выхваляет
Древа, которы он не худо прибирает,
Беседки малые, что он из древ скропал,
И кои тщательно подстриг и уравнял,
В сразмерности свой план довольно справедливой
Где нет аллеи, нет куртины особливой,
Но каждая с сестрой, с подругою своей.
Пусть хвалит свой цветник с настрочкой пестрой сей,
Стези, что скучили снурку повиноваться,
И скудны ручейки, чуть смеющи скитаться,
Сей бук соделанный в подобье пирамид,
Имеющий шара или сосуда вид,
И статуйки сии изрядно изсеченны,
На основаньи их довольно возвышенны.
Мне дикия поля таких садов милей.
От мелких сих чудес, от слабых начертаний
Иди, лети за мной в страну очарований,
В роскошную Версаль, с смеющийся Марли,
Что Лудвиг, мастерство, природа возвели.
Искуство смелое, величье несказанно
Ты узришь всюду там. Там всио очарованно,
Армидин то чертог, Альцинов это сад,
Иль более сказать, героя, тьму преград
Среди спокойствия разрушиши грозяща,
В уединении еще побед хотяща,
Вкруг коего всегда зрим новы чудеса.
Ты воды видишь ли, и землю, и леса,
Чредой своей его законам покоренны,
Древа с двенадцатью чертогов сопряженны,
Строением своим пленяющих весь свет?
Ты видишь ли сию одушевленну медь,
И реки оные средь воздуха висящи,
С кипящей пеною и с шумом вниз летящи
Там разстилаемы холстом чрез праги их,
Здесь выходящия густыми вверьх снопами,
Что солнца вспламенясь чистейшими огнями,
Своими каплями, когда он падут,
Являют злата блеск, лазурь и изумруд?
А в темных рощах сих тень Фавны и Сильваны
Повсюду развели, присутствие Дианы
С Венерой придало сим прелести местам.
Там каждый мармор бог, а сень древесна храм;
И Лудвиг гром побед в концы разсыпав мира,
Казалось, созвал весь Олимп к себе для пира.
Но удивление ум может отягчить.
Я чту оратора, в ком мысли возвышенны,
В теченьи пышные, со тщаньем размеренны;
Но краток сей восторг. Оратор не пленит
Как друг, который мне от сердца говорит. 15)
"Сей мармор, медь сия, что роскошь изтощает,
Искуства сей убор глаз скоро удручает;
Но сень прохладная, и рощи, и вода
Так будь в садах красот естественных любитель.
Их перьвый образец явил нам сам Зиждитель.
В Мильтон зри. 16) Когда всемощностью своей
Жилище строит Бог для первенцов людей,
По правилам ли Он стези начертавает,
И воды пленные в теченьи принуждает?
Ты видишь, чуждою ль снабжает красотой
Он перьвую весну земли еще младой?
Природа без искуств, не зная принужденья,
Открыла чистого начатки наслажденья.
Пленяющая смесь долин, холмов, полей,
По воле с тихостью бродящий там ручей,
Стезей излучистых пути для глаз безвестны,
Нестройство милое, незапности прелестны,
Предметы в выборе сомнительны глазам
С пременой, с роздыхом восторг их длили там.
На бархатных цветах, где свежий злак и чистый,
Несчетые древа, тех мест убор волнистый,
Что обонянье, вкус и зрение манят,
Когда одно с другим сближаясь, разделялись,
Незапные вдали им виды открывались;
То преклонясь к земле, в объятиях своих
С приятностью стопы запутывали их;
Иль над главой вися зелеными венками,
При шествии власы пестрили их цветками.
Сказать ли мне еще о тьме младых древес,
Кустов, являющих обширный взору лес,
Беседки из себя, альковы, своды вьющих,
О пышных ветьвиях и стеблях их цветущих?
Прекрасна Ева, в сих владычица местах
Являя нежную задумчивость в очах,
Там руку юному супругу посвящает;
Живейший розы цвет в лице её играет,
Оно румянится как утрення заря.
Возвеселилася вся тварь, их радость зря.
В то время небеса свой блеск усугубляли,
Източники в брегах приятнее журчали *
Казалося, тогда трепещуща земля
Зефиры в глубине древес их отзывают;
Колеблемы цветки свой стебель наклоняют,
И посылая весь на воздух аромат,
Им ложе брачное сих первенцов кропят.
О несказанная сего блаженства сладость!
Супруги, коих жизнь покой, утехи, радость?
Блажен в своих садах, стократно тот блажен
Кто так живет, как вы, печалей удален,
Ловитвы гордости! обилен он цветами,
Невинностью своей, веселием, плодами.
О естьлиб сладкую ту лиру я имел;
Которой глас на Гем леса и горы вел,
Взыграл бы; и древа в единое мгновенье
Простерли бы свое на видах осененье.
Дуб, липа, вяз и кедр, и сонмы древ иных
Размерноб шли в полях устроиться моих;
Но древнее чудес согласие лишилось,
Уже сладчайший звук не движет древеса;
Искуство лишь и труд рождают чудеса.
Искуством и познай ту ловкость, то усилье,
Как разным дать древам приятность и обилье.
Сии плоды, сей цвет, красивый сей покров
Есть в древе лучшее убранство для садов.
Чтоб больше нравиться, все виды принимает;
Тем пышно ветьвия нестройны протягает,
Тут стебл его легко стремится в высоту.
Здесь важность, там его люблю я красоту,
Чуть дунет ветерок, трепещет; вихрь взнесётся,
Желвастый пень его и крепкий, верьх упрется.
Покрыто жосткою иль гладкою корой,
Склоняя ветьвия, иль их держа стрелой,
В растеньях точного Протея представляет;
Для украшения природы пременяет
Свой стан, цвет, зелень, плод. Зря разность действий сих,
Сокровища свои искуство найдет в них,
Которы вкус претит брать в дело без разбору.
Обширность разных садьб являет образ свой.
То дикой, мрачной лес, глубокой и густой
Неизмериму тень в долине разстилает;
То садьба лучших древ, где меньше их бывает
Веселу рощицу изображает нам.
То на разсеянны изящны купы там
В цветущем виде мест, племен, смотрю прилежно.
А инде на свое величие надежно
Едино древо став, всю скрасило страну.
Коль может мир полей привесть на мысль войну,
Огромно войско так пред наши ставит взгляды
Густые полчища, разсеянны отряды;
А там горд силою, делами именит
Один герой явясь, всио войско заменит.
Законы разные для разных садьб реченных.
Но роскошь некогда древ оных отделенных
В искуственных садах убранством небрегла:
В садах естественных днесь вольность их мила.
Удачной прихотью и так умно случится,
Различны должны быть их разстоянье, вид;
Пускай величина стебль каждый отличит,
Или хоть красота; а дерево постыдно
Пусть в куч скрывшися, не будет больше видно.
Когда же древний дуб иль клен, отец лесов
Подъемлет важное чело до облаков;
Да окрест оного всио племя учредится,
Составя двор его, с почтеньем отдалится.
С прекрасным выбором и с большим вкусом нам
Те купы тьму картин изобразят собою,
Из разных древ числом или величиною
Составь их гущину иль легки чащи их:
Глаз любит издали зреть племя братьев сих,
Они то пременять их могут положенья,
Сближать, отбрасывать поспешно отдаленья,
Соединишь, развлечь, завесу теней дать,
И распустить ее на видах иль собрать.
Вот образ куп: к лесам мне время обратиться;
Хоть мало должно им искуству научиться.
В сих сводах песненных не ужасает нас;
Но сладкая мечта пустыни населяет,
И ваших мрак теперь стихам нас научает;
Священны сени! вы вдыхаете мне их:
Позвольте тщаньем рук почтительных моих,
Не изкажая вас, украсить вас достойно;
От вас хочу занять убранство вам пристойно.
Леса в безчисленных нам видах предстоят,
Здесь пни стесненные их больше тень сгустят;
Там некий свет лия в жилище сем пред очи?
Составь приятное сраженье дня и ночи,
А дале дай древам в прогалинах играть,
К земле их легкие листочки преклонять.
Колеблясь межь собой, не смея прикасаться,
То вдруг себя искать, то станут удаляться.
Сим образом свою теряет грубость лес;
Но должно, чтоб его вид важный не изчез.
На мелочи или пустые представленья
Из купности его не делай раздробленья.
Чтоб несколько был груб он в пышности своей.
Яви разбиты пни; чрез рытвины глубоки
Блудящи черные хочу я видеть токи.
Лет, воздуха и вод следов не изтребляй;
Нависших оных скал прещенье уважай.
Да печатленно здесь величия рукою
Всио дышет мужеством и дикой красотою,
Вот лес пленяющий изящностью простой.
Отрадная, не столь гордящаясь собой
Веселы рощица картины представляет;
Места, окрестности приятны избирает,
То скроется, то вдруг появится в глазах,
И заблуждается в излучистых стезях;
Прохаживается меж разными цветами,
Между роскошными и чистыми водами,
И я здесь чаю зреть, дух негой напитав,
Что Епикур гласит учение забав.
Но роща или лес пленят несовершенно,
Когда богатство то в их недрах сокровенно;
Соразмеряя их края, не сокрывай
Больших семейств лесов за жалки палисады
И за зеленые несносные ограды;
Дай видеть их; хочу, пронзая в глубь леса,
Зреть разны вдруг сии растущи древеса.
Те в свежей юности и крепости созрели,
Сии от старости в буграх и одряхлели;
Те пресмыкаются; те гордые лесов
Тираны, в дань себе пьют жадно сок рабов.
Обширно зрелище! оно изображает
Жизнь, нравы, возрасты, и разум тьм пленяет.
При важных толь вещах не огорчит ли взгляд
Несносный для него зеленых вид оград,
Где нет незапности, ни разности явленья?
Теки богатая премена, радость зренья,
Приди, прерзи, разрушь досадные для глаз
Снурок и угломер и жалкий ватерпас.
Краям лесов милей, приличней украшенье
Заливов и ручьев удачное смешенье.
Оно стремительно к пределам их спешит;
Пременных же краев видение незапно
В безмерности своей обтечь ему приятно;
В извивах многих сих играет, тратит след,
То с ними скроется, то их опять найдет;
На разности картин, что цепь их составляет,
От мест до мест оно в весельи отдыхает:
Лес разширяяся, в обходах длинных сих
Различен в красоте, в извитиях своих.
Изобразим его; и межь древами сими
Безплодны отобрав, пожертвуй вкусу ими,
Однако не спеши; невольно осуждай:
Твой строгий приговор свершить готовясь, знай,
Что времени они суть медленно творенье,
Что тени их твое не купит всио именье,
Сто свежий их покров тебе покой всегда.
Неблагодарный же владелец иногда
Без нужд, грызения изъемлет их секирой,
Поверженны на грудь земли прискорбной, сирой,
И дума сладкая, и скромная любовь.
Для сих священных древ, что листьев густотою
Пускали часто тень над пляской полевою,
Для кровов ветьвистых ты праотцев своих
Не тронь, губитель, дней благочестивых сих;
Зря крепость стеблов их от лет неповрежденну,
Брегися посягнуть на старость их почтенну;
Приидет скоро день, унылым сим лесам,
Чтоб власть свою отдать юнейшим древесам,
Пасть под секирою, и зреть в пыли презренной
Увядшу древню честь главы своей надменцой.
Великим Лудвигом возникшее на свете
Творенье редкое Ле Нотра, многих лет,
О жалкая Версаль! о рощи! сад прекрасный!
Секира пред тобой, настал твой час ужасный!
Древа, что гордостью стремились к облакам,
Поражены в корню; верьхи их горды там
Железом пощрясясь, колеблясь упадают,
Лесинами стези далеко устилают,
Изтреблены леса, сей веком росший плод,
Изчезли, и чело их важное увяло,
Что Лудвига чело геройско осеняло;
Пал сей торжественный наук роскошных храм,
Не видны празднества побед их кротких там,
Любовь, что стало то убежище прекрасно,
Где Монтеспанина вздыхала гордость страстно?
Что стала сень, где глас Вальеры дарагой,
Глас, коим был прельщен и уловлен герой,
Извлек души его всю тайну сокровенну,
К владычиц своей прекрасной устремленну,
Которая любви не чая от него,
В нем победителя признала своего?
Всио гибнет, всио падет: зри, шум опустошены;
Изгнал лесных гостей, изгнал без возвращенья.
Птиц гордых племена селеньем рощи сей,
Что пели страсть свою в убежище царей,
От старых гнезд своих невольно удалились.
Кумиры, кои в сень древесну поселились,
А ныне наготой своей устыжены,
Восплакали о ней; Венера изумилась,
Как зримой быть страшась, незапно обнажилась.
Растите, дайте тень, вновь множтесь на полях
Вы, юны древеса; а падшие во прах
Утештесь. Зрители быв наших бедств и тлена,
Вы видели конец Корнеля и Тюрена:
Вам сотая весна; весна же наших лет
Увянув перьвая, увы! на век минет,
Блажен наследивший лес веком возрощенный;
Но свой лесок создав, зрит рай в нем совершенный:
Дар видя времени убранство древ своих,
Он говорит как Кир: "я насадитель их."
А вы, коль отрасли у вас еще остались,
Не допускайте их, чтоб скоро распускались.
Как живописца кисть нескромная молчит,
Доколе он в уме рисунок свой чертит,
Так вы своих картин в устройство углубитесь.
Различных силу мест и видов знать потщитесь,
Простерто в равнине величие лесов;
Как виды и цветы между собою сродны,
Старайтеся цветы и виды знать несродны.
Пусть ясень ветьвями взнесенна к облакам
Нагбенну ветьвями превысит иву там.
Здесь тополь в зелени дуб гордый препирает,
Но прю их ловкое искуство умягчает,
И в их согласии участник дорогой
Туш древо среднее мирит их межь собой.
Так двух цветов Вернет шутит Антипатию,
Искусно подобрав масть к масти в симетрию.
Различну зелень ту употребишь умей:
Яркаль она иль нет, темней или светлей,
Сих видами премен средь местоположенья
Ты можешь пременять со вкусом осененья,
То сильны действия, то нежные родишь,
Восхитишь разнотой, согласием пленишь.
Дай паче видеть их, как бледна осень станет
Венец свой украшать, когда уже он вянет,
Багряный, ранжевый, опал и алый цвет
Обилие свое повсюду изливает,
Увы! весь этот блеск конец их означает.
Таков есть общий рок. Вихрь скоро возшумит,
Содранной ризой с древ лощины завалит;
И желтых листвий их с часу на час паденье
Прервет глубокое пустынника забвенье.
Но мило самое рушенье мне сие.
Коль сердце грустью злой питается мое,
Коль вспомнив что нибудь, я раны в нем открою,
Люблю природы скорбь мешать с моей тоскою.
Изсохших оных древ, увядших ветьвий сих
Люблю топтать обвал-один-бродя межь их.
Прошли дни резвости, веселия и шума:
Приди, хочу тебе отдаться сладка дума;
Приди, не мрачных тучь являя страшный зрак,
Не с видом, в коем скрыт ужасной скорби мрак,
Полуотверзтыми взгляни ко мне очами,
Как в осень сквозь пары играет день лучами:
Готовых сладкою наполниться слезой.
Но в тот же час, когда сей мыслию питаюсь,
Я к тысяче племен цветущих обращаюсь
Древ юных и кустов, Прелестный род! ваш вид
Межь древа и цветка оттенку лишь хранит;
Украсьте зрелище приятностьми своими.
О! естьли бы, влеком предметами моими,
Я с меньшей быстротой к мете своей летел,
С какой бы радостью в порядок вас привел!
В несчетны виды вы тогдаб преобразились;
Под сенью вашей бы източники катились;
В свод, в купол ваши бы я ветьви съединил
И лозы мягкие вкруг вязиков обвил;
На твердой их коре извив сей взору милой
Эмблема нежности соединенной с силой:
Я ваши краски бы различные смешал;
При чистой белизне цвет алый бы блистал
И светлая лазурь и темноголубая,
Упитанных очей утехи пременяя;
Стеклись вы напрерыв составить красоты
И блеск моих работ в картинах совершенных,
На зависть самого Ван-Гейзума рожденных,
Вы, коим расточил богатство их климат,
Умейте сохранить прелестный их наряд:
Делите их дары на времена годичны;
Принесши каждое свой запах, цвет приличный,
Пусть явится опять, когда придет чреда,
И год увенчанный пускай цветет веегда,
Так с временем сады свой вид переменяют;
Что месяц, то свои в нем рощицы бывают,
И в каждой рощице своя весна цветет;
Весна сия тотчас увянет, пропадет!
Но в краткости её богатством наслажденья
Утешит вас еще плод вашего уменья.
Да умным тщанием весь сей древесный род,
Коль будет без цветов, не будет без красот.
Пленяет нас еще, власть прежню продолжая*
И небо самое, как воздух ни суров,
Не всех своих зимой лишило нас даров.
Есть много древ еще, которы презирают
Мятежных ветров гнев, и листье сохраняют.
Смотри, как тис и ель, смолиста сосна, плющь,
Сей терн светящийся весь в иглах и колючь,
Сей лавр божественный, цветущий вечны годы,
Свой платят долг земле и мстят за смерть природы.
Зри червлень их плодов, кораллы их пупков,
В зеленых ветьвях их смесь яркую цветов.
Я средь нагих полей убранством их пленяюсь,
Чем меньше жду его, тем больше восхищаюсь.
Укрась же,. насади свой ими зимний сад.
Там, вижу я, лучи дня красного блестят,
Там птичка, как земля совсем уж обнажится,
Межь зелени еще летая, веселится,
И местом обольстясь, времен не узнает,
Мнит, ясны дни пришли, и там весну поет.
Но царские сады, где более искуства,
Где больше пышности, попрали лютость зим.
Мусо, в твоих садах мы вечну зелень зрим. 17)
Древам отсутственным там стеблов подражанье,
Прелестных гротов там, аллей очарованье,
Всио вдруг тебя пленит. Годичным временам
Не покорясь, межь льдов родится роза там:
Знать чудесам климат и время уступили,
И обаяния волшебства изтощили.
Но прелесть оного, искуство, чудеса
Не лучшее садов убранство и краса.
Привычка скоро к ним пристрастье изтребляет.
Не редко, как чужой под тень их прибегает,
Уже владелец их томится и грустит.
Иль прелесть тайная нам средства не явит,
Чтоб больше их красой и вечно восхищаться?
Могуль обычаем Лапонцов не пленяться?
Как знают обольщать сурову зиму их!
Не терпят холоду полей враждебных сих
Там зелень скудную густая ель и темна
Чуть промежутками сквозь иней зреть дает;
Но древа малого, что сей климат брежет,
Нежнейшая краса мила им совершенно:
Для сына, для отца, для друга насажденно,
Для гостя, коего отъезд им грусть навлекъ^
Приемлет имя их, любезно имя ввек.
Ты, житель щастливый страны благословенной,
Приятнейших небес лучами озаренной,
Ты можешь оному искуству подражать,
Которое всему умеет душу даты
Тогда твои древа и рощицы прекрасны
Не будут более ни пусты, ни безгласны;
Воспоминания их нежны населят,
Отсутственны друзья их тени развеселят.
Что воспретит еще, когда небесна благость
Желанным совершит твою младенцем радость,
Из юных древ лесок иль рощу насадить
И день сей вечному веселью посвятить? *)
прилично и приятно было на один только тот случай; а в связи Поемы оно совсем не нужно. По чему, дабы не прервать ее, держался он течения мыслей единственно о садах, сделав небольшое сие опущение.
Утеху наконец ты полную вкушаешь,,
Покровом древ твоих взор, сердце услаждаешь,
К забав хочешь ли ты славу Приобщить?
Искуства твоего победу совершить?
Нося уже садов украсителя званье,
К сей чести приобщи творца имянованье.
Движенье тайное заметь в природе всей;
Какаяб нужда быть в волненьи вечном ей.
Не должно-ль ей помочь, кто ведает все роды
Богатств хранящихся в сокровище природы
Для рук рачительных? Равно как водный ток,
Искуство направлять по воле может сок.
Обильной влаге сей язи пути иные,
Открой в течении каналы ей другие.
В полях твоих везде древа сочетавай,
Смесь девственных еще их соков испытай,
Способствуй в общей их мене произведений,
Сколь много видим древ, плодов, цветов, растений!
Умело пременить вкус, цвет и запах их.
Так персйк прёродясь, сшал редкой плОд, любимой.
Тройною розы шак плъняют диадимой,
Так блещет пестротой гвоздичка, возгордясь.
Дерзай. Бог создал свет; а ты его укрась.
Коль подвигов таких не смеешь изпытать,
Сокровищ можешь тьму в других странах стяжать.
Похить богатства ты! Так правый похититель,
Отважный Римлянин, кротчайший победитель,
Взяв новые плоды, в Авзонию приниос
Дамаский чернослив, Армянский абрикос,
И грушу Гальскую и многия другии.
Вот от вселенные стяжания прямые.
Когда над Азией Лукулл торжествовал,
На мармор, злато, медь Рим с жадностью взирал;
А мудрый муж в толпе народа веселился,
Как с вишней к Римлянам в триумфе он явился,
Не самый ли сей Рим и наших Предков зрел
Ходивших ратями во щастливый Предел
Знамен их цвет багрел нектаром побежденных?
Плод подвигов шаких их войски возжигал,
Их песней звук сии трофеи возвещал.
Венки того плода главы их украшали,
И ветьви оного их копья обвивали.
Гангеский так герой шел в торжестве с побед.
По долам, по холмам за ним летели в след
Приятны празднества собранья винограда.
Повсюду смелость там, веселье и отрада,
Где только протекал волшебный нектар сей.
Да будут Галлы те пример для их детей!
Оспорим, увлечем корысти полевыя*
Вы зрите многия растения чужия
В надменных сих своим подвластием садах
Царю, имевшему Фемидин скиптр в руках;
Ламоаньонов род, Мальгерб красноречивый
С избытком ими наш снабдили край щастливый.
Межь собранным там древ со всех концев земных,
С вершин высоких гор и с берегов морских,
Меж тех, что жаркий Юг, что Север производит,
Что солнцем рождены, что рождены в снегах,
Я сто климатов зрю на нескольких шагах.
Тогда, как в сонме их избранном обращаюсь,
Я из Америки в Европу преселяюсь,
То вдруг из Африки зрю в Азии себя,
Межь старых здешних древ, наш воздух полюбя,
Цветут с приятностью; отчизны удаленный
Здесь тень своих брегов узнав иноплеменный,
Зря милый образ их, не знает, где он, с кем,
И сладка мысль о них смягчает сердце в нем"
Младой Потавери 18) свидетель пред очами.
Межь Отаитскими воспитанный полями,
Которы с юных лет любимы страстно им,
В безстыдной где любви мы и невинность зрим, 19)
Когда внутрь наших стен сей дикий преселился,
О сладкой вольности сердечно он крушился,
На память приводил веселый остров свой,
Забавы вольные, все радости, покой,
Взывал: "отдайте мне мои леса и рощи!"
Однажды, в сих садах, как в их один округ
Великою пеной Лудовик собрал вдруг
Сей прозябений род из разных стран вселенной,
Растущим вместе здесь их сонмом удивленной,
Которые места и время пременив,
Все воздали Жюсьио почтенье напрерыв,
Индеец пробегал ряды племен древесных;
Внезапно, между сих зеленых садьб, прелестных
То древо, кое знал он с самых юных лет,
Сразило взор его. Вдруг громко вопиет,
Летит его обнять, слезами обливает,
И поцелуями стократно осыпает.
Предметов тысячу исполненных красот,
Прекрасные поля, небесный чистый свод,
Что видели его средь щастья и покою,
Реку, что разсекал он сильною рукою,
Лес, коего красой был дикий Гость пленен,
Банани, *) что дают богатый плод и тень,
Где отзывалися его любовны песни,
Еще он видеть мнит; и умилен душей
Хотя на час себя в отчизне зрит своей.
*) Так называется плод сего Индийского растения, которое есть род тростника. Особого названия на русском языке не имеет, а довольно известно в наших богатых оранжереях.
Издатель почитает себя обязанным изъявит искреннюю свою благодарность тем особам, коим угодно было споспешествовать в издании его сочинений и переводов. К сожалению не все доставлены к нему имена их, коими хотел он его украсить; в ожидании чего несколько уже и замедлил доставлением эксемпляров. При напечатании второй книжки, которая будет служить продолжением сей, просит он позволения внести их имена, в доказательство того, что есть довольно любителей нашей словесности, поощряющих и слабые таланты.
1) Гомерово описание о саде Алкиноя есть драгоценный памятник древности и истории о садах. Оно, как видно, изображает самое еще рождение искуства, когда вся пышность сада состояла в порядке и симетрии, в богатстве земли, изобилии древ и двух водометах, коими он украшался; и всякой, кто бы пожелал иметь сад для того, чтоб им утешаться, а не для того, чтоб его показывать, не стал бы из за него требовать другого.
2) Сии висячие сады частию существовали еще в 16 столетии по заведении оных, и удивили Александра при вшествии его в Вавилон.
3) В одном письме Плиния младшого сохраняется весьма драгоценный памятник вкуса и начертания садов Римских. Из оного видно, что тогда уже известно было искуство обделывать деревья и давать оным различные фигуры сосудов или животных, что Архитектура и пышность в зданиях были главным украшением их Парков; но всякой имел в предмете пользу: о чем совсем почти забыто в новейших садах. - Сего Плиниева описания переводчик не поместил здесь для того, что оно по длинноте своей много бы заняло места. Знающие французский язык с большим удовольствием прочтут его в подлинных примечаниях де Лилля в конце сей Поэмы.
4) Белель загородный дом Принца де Линя.
5) Местоположение Тиволи не представляло блистательных картинных видов; но Г. Бутень имел в самом деле дар извлечь из того лучший, сколько можно было, способ, наипаче изпытав перьвый с успехом неправильный род садов.
6) Монтрейл прекрасный сад Принцессы де Гиоемене, по дороге из Парижа в Версаль.
7) Мопертюи. Сей сад известный под именем принадлежит Маркизу де Монтескю. Когда прозрачные воды, разные произрастения, удачная смесь холмов и лощин делают место красивыми и приятным; то Елисей достоин милого своего названия.
8) Дезер. Оный сад расположен с превосходным вкусом Г. де Монвиллем.
9) Лимур. Место сие, по природе дикое, отменно украшено Графинею де Брионь, и несколько лишилось своей грубости, не потеряв однакож важного своего вида.
10) Ренси. Сей прекрасный сад принадлежит Герцогу Орлеанскому.
11) Малый Трианон, сад Королевы, есть образец в сем роде. Тут видно богатство, употребленное везде со вкусом.
12) Разумеется приятный сад под именем Безделки, расположенный с великим умом для Граф-а д'Артоа и имеющий ту выгоду, что помещен в средине прекрасной рощи, кажется, часть оного составляющей. Павильон отменно красив" - я не наименовал здесь многих приятных садов сделанных за несколько лет пред сим. Много есть таких, о коих достойно было бы упомянуть; и из числа оных суть: Фалеза, Морфонтень, Роасси и Мальмезон приятный красотою своих рощей, вод, видов и местоположения:.
В каком то ныне положении все сии прекрасные сады, коими гордилась Франция пред целым светом? Жаль, ежели такое великолепное убранство земли сей обезображено наглыми руками изтребйтелей, вменяющих иногда в честь уничтожать редкое и прекрасное, трудом ума и времени произведенное!
13) Последнее полустишие есть в прекрасном письме Г. де Сент-Ламберта; оно в моем сочинении показалось от того, что я нечаянно его вспомнил.
Китайцы. Описание садов их сделал славные Англинский художник Г. Шамбер, путетествовавший в Китай. Отрывок сочинения любопытный, и книгу, из которой он взят, редко достать можно. - Переводчик не разсудил его внести сюда; он много занял бы места. См. в подлинных примечаниях Г. де Лилля, в конце сей его поэмы.
15) Этот стих, как известно, Расинов. Сочинитель сей поэмы употребил его Для описания приятностей сада в роде неправильном и естественном, который менее являет блеску при перьвом на него взгляде, но все сомнения показывает более разнообразия, и удовольствие от него продолжительнее.
16) Многие Англичане думают, что прекрасное его описание земного рая и несколько отрывков Шпенцера дали понятие о садах неправильных; и хотя вероятно, как я уже сказал, что сей род садов произошел от Китайцев, но я предпочел высокия поэтическия мысли Мильтона. Сверьх,сего думаю, что с удовольствием будут взирать на славу величайшого из царей вселенные, на чудеса искуств, приведенные для показания разности с прелестями раждающейся природы, на невинность перьвых созданий, коими она украшалась. И на блаженство перьвой любви. Я ни переводил Мильтона, ниже подражал ему: его описание Эдема длиннее моего. - Оно не внесено здесь по вышеобъявленной причине. - См. в подл: примеч: де Лилля, в конце сей его Поэмы.
17) Зимний сад Герцога Шартрского действительно по ходит на настоящее волшебство. Наипаче теплица в оном есть из числа наипрекраснеиших, какие только известны.
о сем Отаитянине, очень известно и весьма любопытно. Я переменил только место явления, представя оное в Королевском саду произрастений. Я хотел в моих стихах изобразить всю чувствительность, которая излилась в нескольких словах, произнесенных им тогда, когда он обнимал узнанное им дерево, приведшее ему на мысль его отечество. Это Отаити, говорил он; и взглянув на другия деревья, это не Отаити. Сии деревья и его отечество были одно и то же в его понятии. Думаю, то толь новое и трогательное произшествие может служить щастливою эпизодою.
народов просвещенных. В Острове Отаитском, в большей часть других островов южного моря, в Мадагаскаре и проч. замужния женщины считают себя обязанными единственно мужьям своим, и редко изменяют в супружеской верности: не замужния же ни мало не совестятся предаваться и на краткое время склонностям, которые вдыхают в них мужчины. Оне их совсем не считают за преступление, ниже за стыд. Ни в разговорах своих, ни в одеянии, ни в поступках и обращении не следуют тому, что мы считаем за обязанности необходимые их полу, у них отнюдь не почитается сие развращением, а простотою. Оне не пренебрегают правил благопристойности; оне их не знают. В сих сторонах природа груба, но не развращена. Вот что покусился я сказать сим стихом.
