Поэмы
(Старая орфография)
| Автор: | Демель Р., год: 1908 |
| Примечание: | Перевод Николая Шрейтера |
| Категория: | Поэма |
| Связанные авторы: | Шрейтерфельд Н. Н. (Переводчик текста), Луначарский А. В. (Автор предисловия/комментариев) |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Поэмы
Рихардъ Демель.
I. ДЕМОНЪ ЖЕЛАНІЙ.
II. ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.
Рихардъ Демель поэтъ совершенно неизвестный у насъ въ Россiи. Между темъ это безусловно интереснейшiй лирикъ Германiи, одинъ изъ интереснейшихъ въ Европе. Въ настоящее время и критика, и большая публика ставитъ его имя рядомъ съ именемъ Детлева фонъ-Лилiенкрона. Демель - поэтъ-мыслитель. Но мысль у него непрерывно связана съ яркимъ образомъ и жгучимъ чувствомъ. Ибо онъ воистину поэтъ. Его стихи - это сложныя переживанiя передовой, глубокой и мощной личности.
Демель началъ съ индивидуализма. Да онъ, въ сущности, не разстался съ нимъ и до сихъ поръ. Но огненный, здоровый, гордый индивидуализмъ Демеля, индивидуализмъ могучаго, страстнаго лесного полу-зверя, сына полуодичалаго лесничаго, усложненный потомъ всей многосторонностью ощущенiй художника пролетарiя, затеряннаго въ океане мiровой столицы - не имеетъ ничего общаго съ хилымъ, тепличнымъ, надуманнымъ индивидуализмомъ больныхъ людишекъ, воспевающихъ свои неврозы.
Демель корнями вросъ въ землю, воспитался рядомъ съ дубами и соснами; онъ, какъ Верхарнъ, внесъ массу животной силы изъ глубины деревни, какъ Верхарнъ, онъ постигъ ужасъ и надежду, грязь и поэзiю города.
Его индивидуализмъ такъ интенсивенъ, что невольно привелъ его къ столкновенiю съ мещанскимъ укладомъ и, съ другой стороны, къ широкой, возвышенной симпатiи. Такой индивидуалистъ, какъ Демель - долженъ былъ прiйти къ соцiализму, и пришелъ къ нему.
Онъ написалъ рядъ чисто соцiалистическихъ стихотворенiй. Но въ сущности все его философскiя лирическiя поэмы прямо или косвенно связаны съ идеей соцiализма.
Выбранныя переводчикомъ поэмы относятся къ двумъ разнымъ перiодамъ творчества поэта. "Демонъ желанiй" написанъ еще въ юности. Уже тутъ заметно отличающее Демеля широко симпатическое чувство. Но что за "слово" должно быть произнесено ради спасенiя людей отъ собственныхъ желанiй, столь изуродованныхъ эгоизмомъ, плодомъ мещанскаго уклада жизни? Демелю положенiе кажется безнадежнымъ. Люди заслуживаютъ смерти, иного искупленiя нетъ для нихъ. Пощады! Но позднее Демель найдетъ это искупленiе въ связи индивида съ передовыми группами человечества, несущими смерть эгоизму, съ космосомъ, дарующимъ истинное безсмертiе.
"Освобожденный Прометей" написанъ въ зрелый перiодъ. Это памятникъ порывовъ отчаянiя передъ лицомъ неисправимой природы людской. Но поэтъ видитъ въ людяхъ способность быть солидарными. Пусть она редко просыпается, но за эту искру люди спасены, ибо она разгорится въ пламя.
Мы надеемся познакомить читателя и съ другими произведенiями Демеля.
I.
ДЕМОНЪ ЖЕЛАНІЙ.
И снова поздно я сижу одинъ
И пристально гляжу въ самозабвеньи
На порожденья горя моего.
Вокругъ себя неясный чадъ желанiй
Я вызвалъ самъ и сумрачно смотрелъ,
Какъ похотей роились привиденья:
Они кишели и въ жестокихъ мукахъ
Другъ друга пожирали. Въ судорожной пляске,
Въ конвульсiяхъ они соединялись,
Чтобы уродовъ новыхъ порождать,
Пока въ безумной боли, наконецъ,
Въ орбиты глазъ я не впился ногтями
И отъ кошмара дикаго очнулся.
Тогда, шатаясь, подошелъ къ окну я
И сталъ вдыхать безмолвный сумракъ ночи.
Въ туманномъ, тускломъ свете предо мной
Берлинъ простерся - крыши, купола...
И башни гордыя, и дымовыя трубы,
Вставали въ небо блекло-голубое:
Какъ будто-бы изъ гроба великанъ
Мнимо-умершiй пальцы протянулъ
Съ униженной и страстною мольбою:
"Жить, жить хочу, - питаться и дышать!"
Услышалъ я: кишели тамъ желанья
Неутоленныя, за душными стенами,
Какъ черви смрадные въ могиле, полной тьмы...
Тамъ призракъ - голодъ, звонкими костями
Стуча о землю, проситъ, чтобъ она
Разверзлась гробомъ... И увиделъ я
Нужду, что бегаетъ по улицамъ безстыдно,
И въ кучахъ мусора и грязи - нищету.
Такой ничтожной показалась мне
Моя нужда. И жалость безъ границы,
До ужаса, вдругъ погнала меня
Въ глубь одинокой комнаты моей,
И я сиделъ на лампу мрачно глядя,
И мрачно я гляделъ на тень свою,
Расплывчато качалась и кивала,
И чудилось - смотрела на меня,
Таинственной загадкою пугая...
Вдругъ двинулась,. скользнула, поплыла,
И низкiй голосъ глухо прозвучалъ:
"Иди за мной! Желанье - наслажденье,
A достиженье - смерть. Иди, смотри!"
И мы пошли. Въ пустыне полдень душный
Лениво ползъ по желтому песку.
Ничто не двигалось. Лишь спутникъ мой угрюмый,
Закутанный, и черный, и немой,
Шелъ предо мной въ пылающемъ разливе
Нагихъ песковъ и желтаго огня.
Я брелъ за нимъ, прикованный незримо
Къ его следамъ... Вдругъ пропастью у ногъ
Земля разверзлась. Вздрогнувъ, я отпрянулъ.
Но Сумрачный недвижимо стоялъ.
Онъ указалъ направо: на обрыве
Причудливо сверкали купола
Подъ капюшономъ голосъ прозвучалъ:
"Храмъ Исполненiй"! Я затрепеталъ,
Холоднымъ ужасомъ охваченный глубоко.
И снова тяжко зазвучала речь:
"Три лучшiя желанiя твои -
Исполнятся!" - И распахнулись шумно,
Съ железнымъ грохотомъ широкiя ворота.
Завороженный думами гляделъ
Я въ темный входъ. - Всего земного шара,
Казалось, тамъ желанья волновались,--
Мильярды неисполненныхъ желанiй.
И покрасневъ отъ жгучаго стыда,
Я захотелъ жестоко наказать
Лукаваго, и радостно воскликнулъ:
"Пусть каждаго изъ смертныхъ на земле
Исполнится заветное желанье!"
И некто, въ черномъ, призрачномъ плаще,
"Пусть каждаго", - ответилъ равнодушно.
И показалъ назадъ, невозмутимый,
Изъ пыли клекотъ хищный доносился -
Какъ будто коршуны слетались на добычу.
Отъ горизонта, точно злая туча
Надвинуласъ, разбухла, закруглилась,
Разорвалась, вскрутилась буйнымъ вихремъ
И распласталась съ шумомъ громовымъ
Летя на насъ... Все ближе, всю долину
Заволокла, гонима дикой бурей,
Клокочущая масса. Ближе, ближе
Подкатывалась, ширилась, росла
Въ огромныя толпы, полки и вереницы
Телъ желтыхъ, белыхъ, черныхъ и иныхъ.
Подъ бешенымъ ихъ бегомъ и безумной,
Дымящейся отъ пены, дикой скачкой
Земля стонала... Словно вперегонку
Ужъ пронеслися первые ряды
По склону вверхъ, по ступенямъ огромнымъ
Гигантской лестницы - къ таинственному храму.
И вотъ, за ними ринулась, какъ буря,
Прочелъ я въ ужасе. Но спутникъ неподвижно
Стоялъ, какъ прежде, около меня.
И первые съ захваченнымъ добромъ,
Предметомъ ихъ заветнаго желанья,
Уже идутъ изъ сумрачныхъ воротъ.
И трепеща, и радостно волнуясь,
За ними я следилъ. И вотъ - одинъ
Несетъ подъ мышками два ветхихъ фолiанта,
Другой почти ползетъ подъ ношей звонкой,--
Мешками съ золотомъ онъ тяжко нагруженъ.
Вотъ бережно старикъ несетъ горшочекъ
Съ цветкомъ какимъ-то. Вотъ, собой любуясь,
Красавица надела ожерелье
Изъ жемчуга...
Какъ-бы ища опоры,
Схватилъ я воздухъ трепетной рукой:
Вотъ - съ крикомъ ликованья, потрясая
Врага окровавленной головой,
Изъ храма вождь бежитъ... A на ступени верхней
Въ одну и ту же... И застыли съ ней.
И судорожной болью состраданья
Скользнула дрожь по телу моему,
Но после овладело отвращенье,
Мгновенно пробежала вдоль спины
Какъ-бы струя холодной, жесткой злобы.
Сжавъ кулаки, я къ небу возопилъ,--
"О, Всемогущiй, уничтожь", молилъ я,--
"Гнездо червей!... Погибнуть долженъ тотъ,
Въ комъ нетъ любви! И тотъ лишь нуженъ мiру,
Чью душу жжетъ великая тоска
О благе общемъ, кто горитъ желаньемъ
Всехъ искупить отъ тягостныхъ невзгодъ!"
"Такъ, Искупленье", - зазвучало глухо -
"Твое второе лучшее желанье!" -
И въ голосе послышалась угроза.
Вдругъ предо мной, и сверху и повсюду,
Внизъ по громаднымъ, страшнымъ ступенямъ
И по обрыву, - бешеннымъ потокомъ,
Въ борьбе смертельной ринулись тела.
И такъ-же вверхъ, безудержно и шумно,
Въ огромныя и черныя ворота,
По ступенямъ, кипя, летелъ бурунъ.
И съ грохотомъ сшибаясь въ дикой пляске.
И вверхъ и внизъ вздымаясь бурей волнъ,
Кипитъ хаосъ, и рушатся надъ бездыой
Безчисленныя мертвыя тела...
И я гляделъ... A солнце заходило,
Краснелъ закатъ... И груды новыхъ телъ,
Хрипевшихъ дико, бездна пожирала.
И я молилъ, чтобъ крикнулъ кто-нибудь
Священное, сверкающее слово,
Сказать которое я былъ не въ силахъ...
И вновь гляжу: вотъ - пролетаетъ мимо
Раздавленный любимейшiй мой другъ,
Вотъ трупы братьевъ и сестеръ несчастныхъ...
Вотъ мать моя... "О, мама!", но она
Идетъ наверхъ съ модьбою за меня -
За это умерла она, какъ все.
И тупо я смотрелъ передъ собою.
Безсмысленно и дико улыбаясь,
Въ воронку ямы тупо я гляделъ,
И самъ себе казался я безумнымъ.
Застыло сердце и блуждая взоръ
Застывшiе встречалъ повсюду взоры...
И все они смотрели на меня,
Смотрели на меня, какъ я на нихъ.
Во всехъ глазахъ я узнавалъ свой
Стеклянный взоръ, съ безумною улыбкой...
Вдругъ всхлипнулъ я, упалъ и разрыдался -
И разлилась, какъ море, тишина.
И черный шелкъ скользнулъ по лбу упруго;
Какъ сумерки на плечи опустилась,
Волнуясь ткань... И будто ветръ ночной
Донесъ слова: "Еще одно желанье,
Последнее желанье назови!"
И дуновенье стужи пробежало
Забормоталъ я что-то, но слова,
Какъ въ бурю пыль, крутилися безъ смысла;
Въ моихъ ушахъ звучалъ еще хаосъ...
И страхъ предъ жалкой жадностью моей
И слепотой сдавилъ мне петлей горло.
Раздавленный лежалъ я и лежалъ,
Надеяться и верить ужъ не смея,
И, наконецъ, безсильно простоналъ:
"О, Милосердiе!" Открылъ глаза я:
Кивала тень, - бледнела, исчезала
Чадя, мерцая, лампа догорала...
II.
ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.
Съ Кавказскихъ горъ нисходитъ Прометей;
Зевсъ далъ ему прощенье и свободу,
И съ ледниковъ, къ которымъ былъ прикованъ,
Спуститься ныне можетъ великанъ;
И вновь къ земле онъ смеетъ прикоснуться,
Увидеть мiръ, который такъ любилъ,
Что для людей, пожертвовавъ блаженствомъ,
Къ отвергнутому, бывшему любимцу
Былъ царь боговъ неслыханно жестокъ:
Зачемъ увлекся онъ преступнымъ искушеньемъ -
Для мiра взялъ сокровище боговъ?
Онъ получилъ за то свою награду -
Венокъ терновый.
Таковъ Олимпа былъ карающiй законъ.
Гневъ Громовержца, наконецъ, остылъ.
Не то изъ прихоти, не то изъ сожаленья
Разбила молнiя тяжелыя оковы
Изъ отвердевшей лавы. И свободу
Узналъ опять страдалецъ Прометей.
О, мука страшная! Истерзанное тело,
Растертыя цепями, въ язвахъ руки,
Сведенные и высохшiе пальцы...
Кровоточащая горитъ подъ сердцемъ рана,
Которую такъ долго день за днемъ
И такъ жестоко коршуны терзали.
О, дни безсилья, тягостные дни -
Когда онъ въ первый разъ, легко метавшiй горы,
Въ тоске смертельной руки уронилъ,
Вдругъ обезсилевъ передъ мрачной злобой
Нависшаго грозой отца боговъ.
И, страшный часъ, въ душе сломившiй гордость,
О, часъ отчаянья и гибели надеждъ!
Но все прошло, и вызова пожаръ
Погасъ въ глазахъ. Лишь тень утихшей бури
Да серый пепель смолквувшихъ страстей
На глубоко-морщинистомъ лице
Слились въ одно больное выраженье
И кажется, что носитъ онъ въ себе,
Какъ нечто чуждое, обугленные корни
Могучихъ силъ...
И клочьями седыхъ его волосъ
Со свистомъ леденящiй ветеръ веетъ.
Онъ внизъ идетъ, - согбенный великанъ.
Онъ у людей хотелъ-бы отдохнуть,
Вокругъ себя собрать ихъ, какъ детей,
Увидетъ мiръ, расцветшiй лучезарно
Съ техъ поръ, какъ искры неба золотыя
Онъ подарилъ бродячимъ, и впервые
На очаге зажегъ святой огонь.
Онъ хочетъ насладиться существами,
Которыя изъ жадности, какъ звери,
Жестокiе, другъ друга ненавидя,
За обнаженную боролись жизнь...
И были имъ въ людей превращены.
И шелъ онъ внизъ,--въ цветущую долину,
Где зеленели пышныя поля,
Цвели сады, и въ зелени повсюду
Виднелися деревни. A вдали
Вставали укрепленья городовъ.
"Взгляни-ка, Зевсъ", онъ молвилъ восхищенный:
"За этотъ мiръ не дорогая плата
И тысяча мной выстраданныхъ летъ!...
Ахъ, къ людямъ, къ людямъ я хочу скорее!"
И онъ пришелъ въ деревни, города,
И все ходилъ, и все искалъ повоюду
И что-жъ нашелъ?
О, горе, горе! Въ мiре все, какъ было -
И ненависть, и жадность, и расцвелъ
Лишь новый родъ и жадности, и злобы
И рядомъ съ ними новое уродство
Онъ встретилъ: Зависть, - рабскую, глухую,
Гнуснейшую, боящуюся света,
Изъ за богатства мерзостную зависть!
A между темъ ведь было-бы довольно
Для всехъ!... Заглядывалъ онъ въ хижины ж замкн,
Повсюду было то-же, что и прежде,--
Все, все, какъ прежде... Даже было хуже.
Усталый, подошелъ онъ, наконецъ,
Къ жилью священника. Здесь веялъ миръ,
Къ которому столь долго онъ стремился.
У очага приветливо горела
Лампада вечная - живая благодарность
И захотелъ подъ кровомъ человека
Отъ всехъ тревогъ въ пустыню удалиться.
Къ хозяину, который огонекъ
Въ лампадке поправлялъ, онъ обратился:
"Я Прометей, пусти меня къ себе!"
Но тотъ взглянулъ испуганно, тревожно
Въ лицо огромнаго седого человека
И отступилъ, нахмурившись угрюмо,
И заперся. Сквозь двери жирный голосъ
Протекъ сурово: "Прочь иди, старикъ,
Мой уголокъ мне нуженъ самому...
Ужъ не придетъ безумецъ Прометей,
Онъ жилъ давно. Тогда жилося легче,
Светлее жизнь была!..." И туфли
Зашаркали и стихли въ глубине.
И гневно о порогъ ударилъ съ силой,
И въ первый разъ угргомо зарыдалъ.
"О, Зевсъ, какъ ты жестокъ, какъ ты караешь.
Иетъ, я не заслужилъ такого мщенья...
" И съ рыданьемъ
Вдругъ дикiй хохотъ грудь его потрясъ.
Рыча бежалъ взбешенный великанъ
Прочь отъ людей, скорее къ морю, въ море -
"Въ волнахъ покой найду я, "
И вотъ онъ всталъ на выступе скалы.
Увиделъ вновь онъ пышную страну,
Луга въ цвету и нивы золотыя,
И рощи, и прекрасные сады...
И возвышались башни городовъ.
Онъ думалъ, что навекъ мертва въ немъ злоба,
Но вдругъ она воскресла, овладела
Его душой съ неслыханною силой
Онъ сталъ хватать и въ бешенстве слепомъ
Швырялъ ихъ въ море съ воплемъ изступленнымъ,
Надъ бездною морской носился дико
Его рыдающiй, безумный хохотъ:
"О, если-бъ могъ я размозжить весь мiръ!
Вы - благо осквернившiе мое -
О, люди, люди!..."
Но, чу! Не крикъ-ли прозвучалъ надъ моремъ?
Мольба о помощи. Онъ наклонился:
Морская бездна черно колыхалась,
На пене волнъ челнокъ полуразбитый
Носился. A въ пучине человекъ
За жизнь свою отчаянно боролся.
Другой рыбакъ спешилъ въ водоворотъ.
A Прометей, склонившись со скалы,
Гляделъ на нихъ и узнавалъ обоихъ -
Онъ ихъ встречалъ въ скитанiяхъ своихъ.
Которыхъ виделъ онъ. Они дрались
Смертельными тогда врагами,
Теперь соединило ихъ несчастье,
И жизнь врага спасалъ недавнiй врагъ.
На дикiй берегъ выползли они,
Усталые, измученные оба,
И бросились въ объятiя другъ другу.
А Прометей съ возвышенной скалы
Они-жъ смеялись, бурно ликовали...
Онъ думалъ, что навекъ мертва въ немъ радость,
Но вотъ она воскресла, благодарность
Возникла въ немъ съ неведомою силой.
"О, Зевсъ, благодарю тебя!" - воскликнулъ:
"Ты - бедный богъ, a я - я такъ богатъ,
Опять въ груди я чувствую любовь!
О, дай мне жить, я не страшусь страданiй...
"
Сборникъ товарищества "Знанiе" за 1908 годъ. Книга двадцать четвертая