Жизнь и приключения Робинзона Крузе
(Старая орфография)

Съ дозволенiя Санктпетербургскаго Цензурнаго Комитета. Маiя 13 числа. 1811 года.

Выслушай, любезный читатель, приключенiя моей жизни, которыя я тебе

Я родился въ 1632 году въ городе Іоркъ. Отецъ мой, по имени Крузе, нажившiй какъ купецъ довольно богатое именiе, избралъ сей городъ для препровожденiя въ немъ остатка жизни своей. - Но ахъ! колкимъ превратностямъ подвержена бываетъ жизнь человеческая! - Въ то самое время, когда мы воображаемъ себя на верьху блаженства; вдругъ какой-либо нечаянной случай свергаетъ насъ съ онаго въ величайшую бездну. Отецъ мой, преодолевъ съ помощiю Божiею все трудности, съ каковыми сопряжена бываетъ торговля, полагалъ во мне единственное свое благополучiе, a особливо видя ежедневно развивающiяся мои способности. Но это было не надолго. Мною овладело сильное желанiе странствовать по морю узнавши мое намеренiе, онъ впалъ въ глубокое унынiе. Однимъ утромъ призвалъ онъ меня къ себе въ комнату и спрашивалъ о причине глупаго моего желанiя. "Что побуждаетъ тебя, сынъ мой, говорилъ онъ, къ безразсудному желанiю оставить твое отечество и родительской домъ твой, где проводишь ты жизнь свою въ довольствiи и щастiи? Поверь, мой сынъ, куда бы ты не заехалъ, водою ли, или сухимъ путемъ, нигде не найдешь ты такой земли толь щедро наделенной всеми удобностями жизни; нигде ненайдешь ты народа, которому бы предоставлено было столько свободы и выгодъ, ни же климата толь соответствующаго твоему сложенiю, какъ въ твоемъ отечестве ныне безразсудно тобою оставляемомъ. Ежели, продолжалъ онъ, мои родительскiя увещеванiя могутъ тронутъ твое сердце, то прошу тебя, истреби въ мысляхъ твоихъ безумное твое желанiе Ты сделаешься посмешищемъ всего света, который сочтетъ тебя или невежею или развращеннымъ юношею. Подобное намеренiе можетъ только быть извинительно въ другихъ случаяхъ, естьлибъ, на примеръ, ты былъ сынъ какого нибудь, бедняка, или попавшись въ дурныя общества испортилъ бы свою нравственность. Въ такомъ случае намеренiе странствовать по свету для исправленiя нравственности или разстроенныхъ обстоятельствъ, можетъ быть извинительно. Но будучи со всехъ сторонъ обезпеченъ, будучи нежно любимъ родителями твоими, и по своимъ дарованiямъ более уважаемъ, нежели другой какой либо юноша, для чего съ такимъ упорствомъ отказываешься отъ всехъ оныхъ благъ? Поверь мне, сынъ мой, ежели ты не послушаешься моего родительскаго совета, и будешь настоять въ своемъ намеренiи, то испытуешь много горести и нещастiя". изъ Гулла отправлявшiйся поплылъ благополучно въ Лондонъ. Мне тогда было 19 летъ отъ роду. Однажды находясь въ обществе съ несколькими шкиперами, и разговаривая съ ними, объявилъ имъ свое желанiе видеть светъ. Одинъ изъ нихъ мне отвечалъ, что ежели я согласенъ сопутствовать ему въ Гвинею, то возметъ меня съ собою безъ всякой платы. Я весьма охотно согласился на его предложенiе, и семь дней спустя, корабль нашъ снявшись съ якоря пустился въ море. По отплытiи нашемъ изъ Дюновъ подулъ пресильной ветръ, и мы подошли уже къ Канарскимъ островамъ, какъ вдругъ напалъ на насъ морской разбойникъ, который принудилъ корабль нашъ къ здаче и отвезъ насъ, какъ пленныхъ, въ Салейскую гавань. Жестокости, которыя претерпевалъ я въ семъ рабстве, возбудили во мне твердое намеpeнie уйти при первомъ удобномъ случае.

Но ахъ! целые три года находился я въ самой жестокой неволе и сiя несносная перемена моего состоянiя ввергла меня въ несказанное унынiе. Между темъ открылся къ спасенiю моему чудесной случай. Однажды по утру господинъ нашъ, вошедши къ намъ въ кельи, сказалъ что онъ для угощенiя своихъ прiятелей желаетъ иметь рыбы, и ежели то изъ Европейскихъ невольниковъ искусенъ въ рыболовле, то дозволяетъ ему отправиться въ море, взявъ съ собою одного арапа съ мальчикомъ. Я, желая возпользоваться симъ предложенiемъ, вызвался тотчасъ наловить ему рыбы столько, сколько онъ желаетъ. Онъ тотчасъ на ето согласился, и между темъ, какъ арапъ съ означеннымъ мальчикомъ приготовляли для нашего отъезда лодку, я спешилъ запастись нужною пищею, a также взялъ съ собою два ружья, мешокъ пороху, дроби и пуль; ибо я почиталъ сiе самымъ удобнейшимъ для побега случаемъ запастись такимъ образомъ, вышли мы изъ гавани съ темъ, чтобы ловить рыбу. Долго ловили мы рыбу безъ удачи, и потому сказалъ я арапу: это место не удачливо поедемъ далее. Арапъ, не представляя себе моего умысла, поднялъ парусъ, a я, сидя на рулю, правилъ отъ берегу далее. Потомъ, остановившись, посадилъ на руль мальчика, и когда арапъ наклонился на край лодки, чтобъ закинуть неводъ, я вдругъ схватя его подъ ноги, выбросилъ за бортъ. Потомъ схватя одно изъ лежащихъ y меня ружей, и приложась на него сказалъ ему: возвращайся къ берегу, ты умеешь хорошо плавать; я хочу отсюда бежать, искать прежней своей вольности. Знай же притомъ, что естьли ты поупрямишься и ухватишься за бортъ, то я тебя застрелю; прощaй! Арапъ, вынырнувши изъ воды, плылъ действительно за судномъ, и догнавши началъ уже хвататься за бортъ онаго. - Однако видя мою решительность, онъ поворотясь поплылъ къ берегу и я думаю, что онъ, будучи искусенъ въ плаванье, щастливо добрался до онаго. Такимъ образомъ отогнавши его, оборотясь къ мальчику, который назывался Ксури, началъ ему говорить: "если ты хочешь мне быть веренъ и послушенъ; то я сделаю тебя щастливымъ; но иначе принужденъ буду и тебя бросить въ воду." Мальчикъ сталъ уверять меня въ преданности своей ко мне столь простосердечно что я, безъ всякаго опасенiя ему поверилъ. Поднялся весьма сильный ветръ, и въ скоромъ времени скрылись отъ насъ владенiя Императора Марокскаго. На другой день, какъ мы, держась берегу плыли къ какой-то намъ неизвестной стороне, вдругъ послышался намъ ужасный визгъ. Ксури весь задрожалъ отъ страху, да и я былъ его не бодрее, какъ услышали плывущаго къ судну нашему ужаснейшаго зверя. Онъ былъ отъ насъ уже весьма близокъ, и для того выстрелилъ я по немъ изъ ружья, и принудилъ его воротиться къ берегу.

Ксури советовалъ мне, поворотивъ судно, плыть за нимъ въ следъ; но я не разсудилъ предаваться еще въ большую опасность, и для того приказалъ ему продолжать путь прямо, a между темъ опять зарядилъ ружье свое, не имея недостатка въ порохе. Теперь мы для пресной воды, въ которой крайне нуждались, принуждены были сойти на берегъ. Ксури хотелъ было итти одинъ, но я на это никакъ не согласился. Мы приближались, къ берегу, такъ какъ намъ возможно было подойти, и взявъ съ собою ружья и две кружки для налитiя воды, вышли на берегъ. Мы исходили почти целую милю, наконецъ, мальчикъ мой, увидя вдали низкое место, нашелъ тамъ превосходный ручей. Наполнивши водою наши кружки, мы лишь только хотели оставить cie неизвестное место, какъ вдругъ мальчикъ мой вскричалъ: "посмотри, сударь, посмотри!" Я по указанiю его взглянувъ на то место, увиделъ несказанной величины льва, въ тени подъ горою спящаго. Немедленно взялъ я самое большое изъ имеющихся при мне двухъ ружей, и приложась онымъ въ самую голову зверя выстрелилъ. Но это едва было не стоило мне жизни, и ты любезной читатель, лишился бы тогда удовольствiя слышать мои похожденiя. Ибо мне только удалось перебить ему лапу пополамъ; почему онъ вскочивъ устремился на насъ съ величайшею яростiю, и я едва только успелъ еще выстрелить, и къ щастiю попалъ ему въ голову, отъ чего онъ протянувшись испустилъ съ ужаснейшимъ ревомъ последнiй духъ свой. Я не оставилъ принести въ то же время искреннейшее благодаренiе мое Всевышнему за толь чудесное наше избавленiе, и потомъ съ поспешностiю возвратились къ нашему судну. Тутъ Ксури, указывая на львиную кожу и на меня, советовалъ мне содрать съ него шкуру; что исполнили мы въ короткое время, и потомъ возвратились благополучно въ наше судно. Кожа сiя высохши, оказалась весьма теплою и для одежды удобною. И действительно; даже теперь, когда я разсказываю тебе свои похожденiя надетъ на мне камзолъ сделанный изъ львиной кожи, которой служитъ мне уже несколько летъ.

мне держать далее отъ берега; ибо они имели въ рукахъ длинныя палки, которые онъ называлъ копьями, и сказывалъ, что они темъ бросаютъ искусно и далеко. Вскоре потомъ поднялась сильная буря. Весь горизонтъ вдругъ покрылся черными тучами подобно самой темной ночи. Море такъ взволновалось, что никакой не было надежды къ тому, чтобъ судно наше могло выдержать сильные удары волнъ, которыя то горою поднимались, то опять въ бездну погружались. Наконецъ нещастный Ксури мой сделался имъ жертвою. Нашла на насъ подобная великой горе волна, которая, захвативъ его изнуреннаго отъ слабости, погрузила въ бездну.

Читатель конечно избавитъ меня отъ описанiя чувствуемаго въ таковыхъ случаяхъ душевнаго смущенiя. Оно только тому известно, который самъ находился въ подобныхъ нещастiяхъ.

Хотя я и крайне жалелъ о потере вернаго моего Ксури; однакожь будучи толико самъ озабоченъ, я едва могъ объ немъ подумать; ибо чрезъ несколько минутъ и я самъ вместе съ судномъ былъ поглощенъ волною. Не возможно выразить словами тогдашнихъ моихъ чувствованiй, a особливо, когда я на дно погружался. Правда, что я умелъ плавать; но за великимъ изнуренiемъ моихъ силъ къ тому не доставало. Меня бросило на берегъ, где вода разшедшись оставила меня на песку полумертваго. Опамятовавшись и собравши последнiя силы, всталъ я на ноги съ темъ, чтобъ сколько возможно пробраться далее; но нашедшая вдругъ вторично волна совсемъ меня покрывши отнесла далее въ море, и конечно бы я задохнулся, еслибъ не умелъ плавать. Между темъ нашла еще другая волна; но она была меньше первыхъ, за темъ, что было близко берегу. Потомъ поплылъ я къ нему, a хотя и нашла опять на меня вода; однакожь унести съ собою уже не могла, и я вышедъ на твердую землю, селъ на одну вышину, презирая стремящiяся на меня волны. Наконецъ видя себя совсемъ въ безопасности, взглянувъ на небо благодарилъ я Бога за спасенiе моей жизни; къ чему за несколько предъ темъ минутъ не было нималейшей надежды.

После того началъ осматриваться, где я нахожусь, и какъ мне жить будетъ; и сколь велика была прежде радость моя, видя себя еще живаго, столь чрезвычайная следовала потомъ и горесть, когда представлялъ себе бедное мое положенiе. Я былъ мокръ, голоденъ и слабъ безъ всякой надежды ко укрепленiю истощенныхъ силъ своихъ. Везде предстояла въ глазахъ моихъ ужасная смерть. По наступленiи же ночи, опасаясь хищныхъ по ночамъ бродящихъ зверей, искалъ себе безопаснаго убежища. Не нашедъ онаго, я влезъ на густоe подобное ели дерево, и укрепясь въ сучьяхъ онаго, дабы во время сна не упасть, отъ великой yсталости заснулъ такъ проснулся тогда, какъ солнце уже взошло на горизонтъ весьма высоко. Никогда и ни кто, вероятно, въ такомъ нещастiи не препроводилъ ночь такъ спокойно, какъ я,

другихъ тварей было не видно. Тутъ объяли меня тысячи самыхъ мрачныхъ мыслей. Я сталъ воображать себе, что Провиденiе спасло жизнь мою для того только, чтобы приготовить меня къ ужаснейшей еще и мучительнейшей смерти. Однакожь въ то же время сталъ я раскаяваться въ несправедливости таковыхъ моихъ сужденiй, и съ полною доверенностiю къ мудрому промыслу Божiему восклицалъ: "Дерзкой; ты, котораго Богъ избавилъ столь чудесно отъ неминуемой смерти; сколь неблагодарно поступаетъ предаваясь ропоту. Этотъ островъ обилуетъ козами, зайцами и птицами, могущими доставлять тебе пищу. Прiучись только ихъ ловитъ, и неужели я въ етомъ не успею. Я умоляю бога только о томъ, чтобъ страна сiя не была обитаема хищными зверями, которымъ бы могъ достаться въ добычу". Но благодаря Бога, я не имелъ причины сего опасаться; ибо на всемъ семъ острове не было ни одной человеческой души кроме меня; да и хищныхъ зверей бояться было не чего. На семъ островъ прожилъ я около пятьнадцати дней, питаясь во все сiе время частiю молокомъ, (ибо я, поимавъ несколько молодыхъ козъ, приучилъ ихъ къ себе) частiю же птицами, коихъ ловилъ я во множестве выставляемыми на ночь сетями.

Однажды въ полдень пошелъ я по своему обыкновенiю въ лесъ посмотреть, не попалось ли чего-нибудь въ сеть мою; но какимъ былъ я пораженъ ужасомъ, когда увиделъ на песке человеческую ступень. Я встрепеталъ отъ страху воскликнувъ: "милосердый Боже! Что я вижу?" ибо я былъ уверенъ, что сiя ступень была чужая, потому что она была больше моей и совсемъ свежа, и что при томъ более месяца не бывалъ я въ сихъ местахъ. Стремглавъ побежалъ я въ свое жилище, которое будучи обсажено вокругъ деревьями, уподоблялось пещере. Здесь бросился почти безъ памяти на кучу высушенныхъ листьевъ, служившихъ мне несколько летъ вместо постели, и провелъ такимъ образомъ безъ сна и пищи трои сутки. Мысль, что островъ сей обитаемъ кроме меня еще другими человеческими душами, a можетъ быть людоедами, которые бы конечно и меня съесть за грехъ не почитали, до крайности меня тревожила. Наконецъ понудилъ меня голодъ итти за пищею, и безъ сумненiя никогда ни кто не оставлялъ своего убежища съ такимъ великимъ страхомъ, съ какимъ я оставлялъ оное. На каждомъ почти шагу останавливался и оглядывался я на каждый листочекъ на дереве ветромъ колеблемый, приводилъ меня въ трепетъ. Наконецъ страхъ мой мало по малу совсемъ миновался; я сталъ думать, что виденная мною человеческая ступень могла быть я моею собственною, а следовательно и съ сей стороны успокоился. Однакожь не долгое время спустя разъуверился я въ своемъ мненiи. Въ одинъ день, пошедъ опять искать себе пищи, увиделъ я въ полумили отъ себя пять лодокъ наполненныхъ Индейцами, которые съ величайшимъ усилiемъ спешили пристать къ берегу. Я подкрался какъ можно ближе, желая узнать ихъ умыслъ. Подъехавши вышли они все на берегъ, a въ лодке остались только двое изъ нихъ, кои будучи вместе связаны, поднимали пронзительный вопль. Потомъ развели они большой огонь, потащили одного изъ сихъ последнихъ на берегъ, перерезали ему горло, пожарили его мясо на огне и ели оное. - Что можетъ быть ужаснее сего гнуснаго зрелища? Однакожь благоразумiе удерживало меня въ покое, не смотря на великiй страхъ мой. Когда они съели сего нещастнаго до самыхъ костей его, то готовились приняться и за другаго. Но лишь только они развязали его, и хотели поразить смертельнымъ ударомъ, вдругъ сей нещастный съ удивительнымъ проворствомъ вырвался изъ рукъ ихъ и бросился бежать въ лесъ. Онъ направилъ путь свой прямо къ тому месту, где было мое убежище, почему я весьма безпокоился о собственной своей безъопасности.

Трое изъ Индейцовъ побежали за нимъ въ следъ; a я видя, что въ семъ случае нужно было и мне взять сильнейшую предосторожность, срубилъ поскорее себе съ дерева большую дубину, и приготовился принять ихъ. Вдругъ подбежалъ ко мне весь запыхавшись тотъ самый Индеецъ, который за несколько предъ темъ минутъ находился въ рукахъ сихъ варваровъ. Онъ оцепенелъ увидевъ меня здесь, и воображая себе, что избавился отъ одной опасности для того только, чтобъ подвергнуться другой, хотелъ было отъ бежать; однакожь мною былъ въ томъ упрежденъ. Тогда повергся онъ навзничь и схватя одну изъ ногъ моихъ, поставилъ оную себе на голову. Я сiе почелъ изъявленiемъ его покорности и желанiя оказать мне свои услуги, въ чемъ я ни мало не обманулся нашедъ въ немъ усерднейшаго и вернаго слугу, какого только желать себе можно. Чтожъ касается до его гонителей, то они лишась надежды его поймать, возвратились къ берегу и уехали.

Съ самаго времени какъ оставилъ свое отечество и жилъ на семъ островъ, делалъ я каждый день вырезы на одномъ дереве; что служило мне вместо календаря. Симъ-то образомъ зналъ я и въ своей пустыне когда было воскресенье, которое всегда мною проведено было въ молитве. По моему календарю узналъ я, что Индеецъ мой избавленъ мною былъ въ пятницу, и потому не припомня по скорости другаго прозвища, назвалъ его пятницею. дичи, что оной достаточно было для насъ обоихъ. Въ такомъ положенiи спокойно прожили мы целыя пять летъ, не бывъ более посещаемы прежними варварами.

Однажды усмотрели мы пять лодокъ съ индейцами, которые плыли прямо къ нашему берегу. По уверенiю Пятницы, что оне посещаютъ насъ въ томъ же самомъ намеренiи, какъ и прежнiе, приказалъ я ему принести изъ нашего жилища две большiя дубины, сказавъ ему: "послушай-ко Пятница, теперь нечего робеть! стань подле меня и помоги мне предъупредить гнусные замыслы сихъ варваровъ. - "Охотно, охотно, любезный баринъ, былъ его ответъ." Зная по опытамъ его честность, я твердо могъ на него положиться, и посему решился употребить все силы свои къ отвращенiю того ужаснаго зрелища, которое они намъ готовили. Между темъ возвратился слуга мой, запасшись двумя превеликими дубинами, a Индейцы выступили на берегъ, и такъ не оставалосъ намъ ни минуты медлить. Съ таковымъ вооруженiемъ побежали мы имъ на встречу и приближились къ нимъ шаговъ на 50, стали за весьма толстый дубъ, который насъ совершенно отъ нихъ скрывалъ. Восьмеро Индейцевъ влекли за собою пятерыхъ тесно связанныхъ вместе пленниковъ, которыхъ побросавъ въ яму, начали уже делать гнусныя свои надъ сими нещастными приготовленiя. Видя пылающiй уже пламень, я вздрогнулъ и сказалъ Пятнице: "теперь ты долженъ собраться совсеми твоими силами, и мужественно помогать мне. Теперь настала решительная для насъ минута, естьли не одержимъ победы надъ сими жестокими людоедами, то мучительнейшая смерть будетъ нашимъ уделомъ." Теперь съ необычайнымъ усилiемъ и проворствомъ, устремились мы на нихъ, подобно разъяреннымъ львамъ, и въ самое краткое время шестеро изъ сихъ бездельняковъ отъ нашихъ ударовъ пали мертвы на песке, a двое остальныхъ не видя ко спасенiю своему никакого средства кроме моря, опрометью бросились въ оное и вероятно потонули. После таковой победы возвратился я къ помянутымъ пятерымъ беднякамъ, которые съ трепетомъ ожидали конца ихъ бедственной участи. Однакожь я скоро вывелъ ихъ изъ сего заблужденiя, уверивъ ихъ въ моемъ дружественномъ къ нимъ разположенiи. Взглянувши на беднаго находился и отецъ Пятницынъ. Прочiе четверо были Испанцы, захваченные за несколько дней предъ темъ симъ дикимъ народомъ, который имелъ гнусное обыкновенiе поядать всехъ техъ, которые на войне попадались имъ въ руки. Теперь было насъ числомъ семеро, и къ неожиданному нашему щастiю одинъ Англинскiй корабль на возвратномъ его пути занесенъ былъ противнымъ ветромъ на нашъ островъ. Мы развели ночью большой въ лесу огонь для того, чтобъ уверить находящихся на семъ корабле людей въ томъ что нашъ островъ былъ обитаемъ. На другое утро прiехало къ намъ на берегъ дватцать вооруженныхъ матросовъ, коихъ мы, угостивъ какъ можно лучше, скоро уверили въ дружественномъ нашемъ разположенiи. Они за таковой ласковый нашъ прiемъ отблагодарили насъ равнымъ великодушiемъ, принявъ всехъ насъ на свой корабль и доставивъ благополучно до Ливерпуля, откуда отправился въ Іоркъ. Но, ахъ! горесть и унынiе овладели мною, когда разспрашивая о своихъ родителяхъ я услышалъ, что безразсудный, жестокiй отъездъ мой, былъ причиною безвремянной ихъ смерти, приключившейся вскоре по отъезде моемъ изъ Гулла.

Не могу довольно выразить тебе, любезный читатель мой, словами, въ коликую былъ я погруженъ печаль, почитая себя единымъ виновникомъ ихъ смерти. И хотя досталося мне после ихъ довольно богатое именiе, которымъ могъ бы провести дни свои въ довольствiи и щастiи, однакожь угрызенiя совести моей не допуская меня къ сему, отравляли жизнь мою. Положенiе мое есть самое мучительнейшее; не вкушаю я ни малейшаго спокойствiя души, и даже теперь почитаю себя за нещастнейшаго въ свете человека. Ахъ, сколько ни проливаю теперь слезъ, сколько ни разкаяваюсь въ безразсудномъ своемъ предпрiятiи, заставившемъ меня оставить родителей своихъ и пренебречь нежныя ихъ увещанiя; ничемъ не могу облегчить печали, снедающей сердце мое. Я долженъ наконецъ признаться, что съ сего нещастнаго времени начались горести и бедствiя, наперевывъ постигавшiя меня въ продолженiи жизни моей.