| Автор: | Джеймс Г. |
| Категории: | Ужасы, Повесть |
VIII
Я пересказала миссис Гроуз все случившееся довольно верно, однако в том, что я сообщила ей, были такие глубины и возможности, которых я просто не решалась измерить; и, когда мы встретились с ней еще раз, обе мы думали одинаково, - что не надо поддаваться никаким сумасбродным фантазиям. Нам нельзя было терять голову, как бы мы вообще ни растерялись, хотя это и было трудно, поскольку в нашем удивительном опыте многое оказалось бесспорным. Поздней ночью, пока все в доме спали, мы с ней поговорили еще у меня в комнате, и она соглашалась со мной до конца и считала вполне достоверным, что я в самом деле видела то, что видела. Я легко припирала ее к стенке, мне надо было только спросить ее в упор: как же, если я это «выдумала», могла бы я нарисовать портреты обоих призраков во всех подробностях, со всеми особыми приметами, и по этим портретам она каждый раз мгновенно узнавала и называла их. Ей хотелось бы, разумеется, замять все это - и кто бы ее осудил! - но я быстро убедила ее, что как раз в моих интересах надо пуститься на розыски; и мне это необходимо для того, чтобы найти путь к спасению. Я поспорила с нею, сказав, что, вероятно, с повторением встреч (а в повторении обе мы были уверены) я должна буду привыкнуть к опасности, и заявила, что мне лично ничего не грозит. Невыносимо было только мое новое подозрение: однако даже и к этому за день прибавилось мало утешительного.
Расставшись с нею после моего первого взрыва, я, конечно, отправилась к моим воспитанникам, сознавая, что это верное средство против тревоги связано с ощущением их прелести, которое я уже научилась вызывать по желанию, и оно еще ни разу меня не подвело. Иными словами, я просто окунулась снова в атмосферу моей Флоры и тут же почувствовала - о, это была почти роскошь! - что она умеет положить свою чуткую маленькую ручку прямо на больное место. Она посмотрела на меня с кроткой задумчивостью и напрямик обвинила меня в том, что я «плакала». Мне казалось, что я смахнула долой безобразные следы рыданий, но все же я порадовалась, что они не совсем исчезли, и порадовалась, по крайней мере, тогда ее безграничному милосердию. Глядеть в глубокую синеву этих детских глаз и считать их прелесть только уловкой недетской хитрости значило бы провиниться в цинизме, и я, естественно, предпочла отказаться от своего суждения и, насколько это было возможно, от своей тревоги. Я не могла совсем от нее отречься потому только, что мне этого хотелось, но я могла повторять и повторять миссис Гроуз - как я и сделала перед самым рассветом, - что, когда в воздухе звучали их голоса, когда ты прижимала их к сердцу, их душистые щечки - к своей щеке, все рассыпалось в прах, кроме их беззащитности и красоты. И почему-то было жалко, что, для того чтобы принять окончательное решение, я должна припомнить и все признаки коварства, которые вчера днем, у озера, заставили меня творить чудеса твердости и самообладания. Было горько, что приходится сомневаться даже в своей собственной уверенности, овладевшей мною в тот момент, и вновь вызывать в себе эту ошеломляющую мысль, что непостижимое общение, которое я подсмотрела, было привычным для обеих сторон. Было горько, что мне пришлось дрожащим голосом объяснять, почему я даже не спросила у девочки, видит ли она нашу гостью так же, как и я вижу миссис Гроуз, и почему ей хочется, чтобы я не знала, что она видит. И почему в то же время она скрывала свою догадку, что и я тоже вижу призрак! Было горько, что мне пришлось еще раз описывать зловещую вертлявость, которой девочка пыталась отвлечь мое внимание, - заметно усилившуюся подвижность, оживленность в игре, пение, бессвязную болтовню и приглашение побегать.
Однако, если бы при этом я не позволила себе думать, что ничего особенного не случилось, я бы упустила две-три смутных черточки, которые пока еще оставались мне в утешение. Например, я бы не могла уверить мою сообщницу в том, в чем сама была уверена - к счастью! - что я, по крайней мере, ничем не выдала себя. Меня бы не подстрекали отчаяние и крайняя нужда - не знаю, как это лучше выразить, - узнать по возможности больше, приперев мою подругу к стенке. Мало-помалу, уступая моему нажиму, она рассказала мне очень многое, но маленькая тень на изнанке ее рассказа порой касалась моего лба, подобно крылу летучей мыши; и помню, как спящий дом и сосредоточенность на нашей общей опасности, казалось, помогали нам в те часы, и я почувствовала, насколько важно отдернуть занавес в последний раз. Я тогда сказала:
- Я не верю ничему такому ужасному, нет, давайте, милая, убедимся, что не верю. Но, если б я и поверила, есть одно, чего я потребовала бы теперь же без всякой пощады - заставила бы рассказать мне все. Что такое было у вас на уме, когда вы сказали еще до прибытия Майлса, расстроившись из-за письма из его школы, - сказали, потому что я настаивала на ответе, - что не считаете, будто он никогда не был плохим? За эти недели, что я сама прожила с ним и внимательно за ним наблюдала, он казался чудом добродетели - существом прелестным, обаятельным. И потому вы прекрасно могли бы заступиться за него, если бы не знали о чем-то другом. Что же это было и о чем вы говорили, ведь вам пришлось лично его наблюдать?
весьма и весьма кстати. Это было ни более ни менее как то обстоятельство, что Квинт с мальчиком в течение нескольких месяцев почти не разлучались. В сущности, это говорило о том, что она позволила себе усомниться, прилично ли им находиться в таком тесном общении, - она даже зашла настолько далеко, что откровенно заговорила об этом с мисс Джессел. А мисс Джессел самым высокомерным тоном попросила ее заниматься своим делом; и после этого добрая женщина обратилась уже прямо к Майлсу. Что она ему сказала? (Я настаивала на ответе.) А то, что она не любит, когда молодые джентльмены забываются.
Я, разумеется, настаивала и дальше.
- Вы напомнили ему, что Квинт всего-навсего слуга?
- Вот именно! И он ответил мне очень нехорошо, это во-первых.
- А во-вторых? - Я подождала. - Он передал ваши слова Квинту?
Нет, не то. Этого как раз он не сделал бы! - Ее ответ прозвучал убедительно. - Во всяком случае, я уверена, что не передал. Но, бывало, он кое-когда и увиливал.
- Когда же это?
- Они гуляли вдвоем, совсем как если бы Квинт был его воспитатель - да он еще так важничал, - а мисс Джессел воспитывала одну только маленькую леди. Майлс уходил с этим малым, вот что я хочу сказать, и пропадал с ним целые часы.
- Так он увиливал, говорил, что этого не было?
Ее согласие было вполне очевидным, и потому я прибавила спустя минуту:
Понимаю. Он лгал вам.
- Ox! - Миссис Гроуз замялась.
Я поняла, что было не важно - солгал он или нет, и в самом деле она подтвердила это следующим замечанием:
- Видите ли, в конце концов мисс Джессел ничего не имела против. Она же ему не запрещала.
Я подумала.
Он это привел вам в оправдание?
Тут миссис Гроуз снова упала духом.
- Нет, Майлс никогда мне об этом не говорил.
Никогда не упоминал о ней в связи с Квинтом?
Она поняла, куда я клоню, и заметно покраснела.
Нет, никогда. Он увиливал, он увиливал, - повторила она.
Боже, как я наступала на нее!
- И вы догадывались, что ему известны отношения между этими двумя тварями?
- Не знаю… не знаю! - простонала бедная женщина.
- Знаете, моя славная, - возразила я, - но только у вас нет моей отчаянной смелости, и вы скрываете из робости, скромности и деликатности, скрываете даже то впечатление, которое в прошлом причинило вам больше всего горя, когда вам приходилось выпутываться без моей помощи. Но я еще разузнаю это у вас! Было же в мальчике нечто такое, что навело вас на мысль, будто он скрывает и утаивает их связь.
Ох, он не мог помешать…
- Чтобы вы узнали правду? Но, боже мой, - я напрягла все свои умственные способности, - это доказывает, до какой степени им удалось перевоспитать его!
- Ax, сейчас-то ничего плохого нет! - печально заступилась за Майлса миссис Гроуз.
- Не удивительно, что у вас был такой странный вид, когда я рассказала вам о письме из школы! - настаивала я.
- Вряд ли более странный, чем у вас, - отпарировала она просто и сильно. - А если мальчик раньше был до того уж плох, так почему же теперь он такой ангел?
Да, в самом деле, почему? И если он в школе был таким дьяволом! Почему, почему? Ну вот что, - сказала я, терзаясь этой мукой, - вы должны рассказать мне все еще раз, но вам я смогу ответить лишь через несколько дней. Только расскажите все еще раз! - крикнула я таким голосом, что моя подруга широко открыла глаза. - Есть такие пути, куда я сейчас еще не смею ступать.
А пока что я вернулась к тому, о чем она только что упоминала - к счастливой способности мальчика иной раз увильнуть от ответа.
- Если Квинт, по вашим словам, был простой слуга, то, как я догадываюсь, Майлс, между прочим, мог сказать вам, что и вы тоже служанка?
И снова ее согласие было настолько очевидным, что я продолжала:
- И вы ему это простили?
А вы не простили бы?
- Да, простила бы!
Мы в молчании обменялись очень странной улыбкой. Потом я продолжала:
- Во всяком случае, когда он был с этим человеком…
- То мисс Флора была с этой женщиной. Им всем так было удобнее!
удалось совладать с собой и не выразить своего мнения, что здесь я не стану этого объяснять, а приведу только мои последние слова к миссис Гроуз:
Что он солгал и надерзил вам, надо сознаться, не слишком привлекательно, ведь я надеялась услышать от вас о его природной доброте. И все же эти примеры нужны; ведь они больше чем когда-либо напоминают мне, что я должна быть начеку.
В следующую минуту я так и вспыхнула, поняв по лицу моей подруги, что она уже простила мальчика без всяких оговорок, а ее рассказ давал мне возможность тоже простить его и проявить к нему нежность. Это стало мне ясно, когда она рассталась со мною у дверей классной.
- Ведь вы же не обвиняете его?…
- В том, что он скрывает от меня такие отношения? Ах, помните, что я уже никого не обвиняю, пока у меня нет иных доказательств. И, прежде чем закрыть за нею дверь в коридор, ведущий к ее комнате, я заключила:
Мне надо только ждать.