Письма Асперна.
Глава VI

VI

Но вот однажды под вечер, спустившись со своего верхнего этажа с намерением пойти прогуляться по городу, я застал мисс Тину в sala - впервые с тех пор, как я сделался обитателем дома. Она не пыталась делать вид, будто мы встретились ненароком; ее угловатой, непритворной застенчивости были чужды подобные уловки. Мне не пришлось гадать, не меня ли она дожидается, она сама сказала мне об этом, прибавив, что мисс Бордеро желает меня видеть и, если я никуда не спешу, она незамедлительно проводит меня к ней. Даже торопись я на любовное свидание, я бы не задумался пренебречь им ради такого случая, и я сразу же ответил, что буду счастлив засвидетельствовать почтение своей благодетельнице. «Она хочет поговорить с вами - узнать вас получше», сказала мисс Тина с улыбкой, означавшей, что такое желание кажется ей вполне разумным, и мы вместе направились к апартаментам мисс Бордеро. У самых дверей, однако, я остановил свою провожатую жестом и, устремив на нее испытующий взгляд, сказал, что я крайне обрадован и польщен столь крутым поворотом в поведении ее тетушки, но хотел бы узнать, чем этот поворот вызван. Ведь совсем еще недавно меня и близко подпускать не хотели. Мисс Тину мой вопрос не смутил, у нее на все был готов неожиданный ответ, такой простой, ясный и всегда подходящий к случаю, что казалось, она только что его придумала; но самое удивительное заключалось в том, что она говорила чистую правду. «Ах, тетушка переменчива, - сказала она, - у нас такая скука - ей, верно, надоело».

- Но вы мне говорили, она все больше и больше предпочитает оставаться одна.

Бедная мисс Тина покраснела, словно не одобряя моей настойчивости.

 Я вам сказала, что тетушка хочет видеть вас, а там уж воля ваша верить или не верить! Наверно, у всех очень старых людей бывают свои капризы.

 Бы совершенно правы. Мне только хотелось бы выяснить одно: говорили ли вы ей о том, что узнали от меня в тот вечер в саду?

- А что я узнала?

- Про Джеффри Асперна - что я собираю материалы о нем.

 Если бы я сказала ей, разве она послала бы за вами?

- Не знаю. Если ей желательно сохранить его для себя одной, она могла послать за мной, чтобы сказать мне это.

 Не будет она вовсе о нем говорить, - сказала мисс Тина. И, уже взявшись за ручку двери, добавила вполголоса: - Я ей ничего не сказала.

Старуха сидела на том же месте, где я ее видел в прошлый раз, в той же позе, с тем же полным таинственности козырьком над глазами. Вместо приветствия она повернула ко мне свое полускрытое лицо в знак того, что хоть и молчит, но видит меня отлично. Я не сделал попытки поздороваться с нею за руку, успев уже усвоить себе, что это исключено раз и навсегда. Особа мисс Бордеро была священна и неприкосновенна, и никаким пошлым новшествам не могло быть места в обращении с нею. Зеленый козырек придавал ее облику нечто зловещее; оттого, должно быть, я вдруг перестал сомневаться, что она меня подозревает, - хоть не следует понимать это так, будто я усумнился в правдивости слов мисс Тины. Нет, мисс Тина меня не предавала, но старухе пришел на помощь ее деятельный инстинкт; в долгие ничем не занятые часы она примерялась ко мне, выворачивала меня на все стороны и наконец разгадала. Хуже всего было то, что такая старуха в критическую минуту не задумалась бы подобно Сарданапалу предать свое сокровище огню.

«Вот тут вам будет удобно». Я сел и осведомился о здоровье мисс Бордеро, выразив надежду, что жаркая погода ей не вредит. Она отвечала, что чувствует себя недурно - да, недурно: живет - и то уже хорошо.

- Это смотря по тому, с чем сравнивать, - улыбнулся я в ответ.

- А я не сравниваю - ничего и ни с чем не сравниваю. Иначе для меня бы давно уже все перестало существовать.

своей душе. Зато отлично вязалось с моим представлением об Асперне как о человеке, наделенном необычайным даром светского общения, и лишний раз доказывало, что никакой другой предмет не может быть сочтен достойным разговора, если собираются говорить о нем. Но никто о нем говорить не собирался! Мисс Тина присела около тетушки с таким видом, будто ожидала, и не без оснований, много интересного от нашей беседы.

 Я хотела поблагодарить вас, - сказала старуха, - за прекрасные цветы, которые вы нам посылали. Мне бы давно следовало это сделать. Но я теперь очень редко кого-нибудь принимаю, а писем не пишу вовсе.

Она не благодарила меня, покуда каждый день исправно получала букеты, но стоило ей испугаться, что букетов больше не будет, и она в нарушение всех своих правил сама послала за мной. Я мысленно отметил это; я вспомнил, с какой алчностью она стремилась вытянуть из меня золото, и я порадовался, что так удачно обернулось мое решение прекратить посылку цветов. Она привыкла к этой дани и готова была пойти на уступки ради ее возобновления. Я не мог не сделать отсюда практического вывода.

- В последнее время я, к сожалению, был не так аккуратен, но завтра же вы снова получите очередной букет - или даже сегодня вечером.

- Ах, лучше сегодня! - воскликнула мисс Тина, словно речь шла о чем-то, не терпящем отлагательств.

 Вам их все равно некуда девать. Не будете же вы свои комнаты превращать в оранжерею - мужчине это не пристало.

 Превращать свои комнаты в оранжерею я не собираюсь, но я очень люблю ухаживать за цветами, следить, как они распускаются. Ничего недостойного мужчины в этом занятии пет, оно часто служило утехой философам, государственным деятелям в отставке, даже великим полководцам.

- Правда, вы бы могли продавать лишние цветы, - заметила мисс Бордеро. - Много, пожалуй, за них не выручишь, но ведь можно и поторговаться.

- О, я никогда не торгуюсь, как вы, верно, заметили сами. Мой садовник поступает по своему усмотрению, а как, я о том не спрашиваю.

 И напрасно, я бы непременно спросила! - сказала мисс Бордеро, и тут я впервые услышал ее смешок. Странным он был для слуха - словно тень голоса прежней Джулианы вывела вдруг озорное коленце. Мне снова сделалось не по себе: неужели только мысль о деньгах еще способна оживить ту, что некогда была вдохновительницею божественной поэзии Асперна?

 Приходите почаще в сад, приходите хоть каждый день и сами рвите любые цветы, какие понравятся. Они все предназначены для вас, - продолжал я, обращаясь к мисс Тине и маскируя правду, заключенную в этих словах, тоном невинной шутки. - Почему ваша племянница совсем не бывает в саду? - прибавил я, чтобы вернуть внимание старухи.

- А вы заставьте ее бывать, заходите за ней, идучи туда, - услышал я ошеломляющий ответ. - Это ваше нелепое сооружение в дальнем углу - отличное для нее место.

Мне показался обидным такой отзыв о беседке, воздвигнутой по моему замыслу, - тенистом приюте, которым я особенно гордился; впрочем, я уже при первой нашей встрече уловил эти дерзкие нотки, проскальзывавшие порой в речи мисс Бордеро, - слабый отголосок задорно-лукавого тона времен ее бурной молодости, каким-то образом оказавшегося более живучим, нежели чувства и привычки. Но я не подал виду и продолжал, обращаясь уже к ней:

 Быть может, вы и сами решились бы когда-нибудь спуститься в сад? Вам, наверно, пошло бы на пользу посидеть там в тени, подышать свежим воздухом.

- Дорогой сэр, если уж я покину эти комнаты, то не для того, чтобы дышать свежим воздухом, да и не думаю, чтобы он был так уж свеж там, куда я отправлюсь! Что же до тени, то ее там будет предостаточно. Но до этого пока далеко, - добавила мисс Бордеро с хитрецой, словно чтобы погасить надежды, которые могла пробудить во мне столь вольно изображенная картина ее последнего земного убежища. - Немало часов я провела в этом саду, немало повидала на своем веку тенистых беседок. И без всякого страха жду, когда господь призовет меня к себе.

оборот, который в более благоприятном свете представил бы нашу старшую собеседницу, она сказала мне: «Я ведь вам говорила: это по настоянию тетушки я тогда вышла в сад. Теперь вы и сами видите, что она ничем не стесняет мою свободу!»

- Так вы жалеете ее или учите жалеть самое себя? - вмешалась мисс Бордеро прежде, чем я успел ответить. - А ведь ей живется куда легче, чем мне жилось в ее годы.

 Вспомните, что у меня были все основания счесть вас бесчеловечной, сказал я.

- Бесчеловечной? Так сотню лет назад поэты называли женщин. Но вы не пытайтесь им подражать, где уж вам! Теперь поэзии больше нет, по крайней мере, насколько я знаю. Но довольно этих пустых разговоров, - прервала она себя, и я хорошо помню, как по старомодному деланно зазвучали ее слова. - С вами я все только болтаю, болтаю, болтаю! А мне это вовсе не полезно. - Я встал и сказал, что больше не смею отнимать у нее время, но она остановила меня вопросом: - Вы не забыли, что, беседуя со мной в первый раз, предложили нам пользоваться вашей гондолой? - Я поспешил подтвердить это, дивясь в то же время упорству, с которым она стремится выжать все, что можно, из моего пребывания в доме, и гадая, куда она теперь гнет; а она между тем продолжала: - Вот и пригласили бы девицу покататься, показали бы ей город.

- Что это вам вздумалось, милая тетушка! - жалобно воскликнула «девица». - Я отлично знаю город.

 В таком случае, ты сможешь давать пояснения ему, - сказала мисс Бордеро, и в ее неиссякаемой способности на все находить ответ мне почудилось что-то беспощадное. Прожженный старый циник, которого ничем не тронешь и ничем не смутишь, - вот кем она показалась мне в эту минуту.

 Мы с тобой понаслышаны о том, сколько нового появилось кругом за последнее время. Все это любопытно бы посмотреть, и в твои годы - не то чтобы столь уже юные - нужно ловить случай, когда он представляется. Ты достаточно взрослая, мой друг, и можешь не бояться этого джентльмена. Полюбуйтесь вместе прославленными венецианскими закатами, - бывают еще такие закаты в Венеции? Для меня солнце закатилось уже давно. Но для меня - это еще не значит для всех. А я прекрасно обойдусь без тебя. Это только твое воображение, будто ты так нужна мне. Свозите ее на Пьяццу; красивое было когда-то место, - продолжала мисс Бордеро, обращаясь уже ко мне. - Как там забавный старый собор, надеюсь, не обрушился? Прогуляйтесь с ней мимо магазинов, пусть возьмет с собой денег, зайдет и купит, если что понравится.

Бедная мисс Тина тоже поднялась и теперь стояла перед теткой, жалкая и растерявшаяся; всякому, кто взглянул бы на эту сцену со стороны, было бы ясно, что почтенная старая дама потешается над нами обоими в полное свое удовольствие. Мисс Тина забормотала было какие-то невнятные возражения, но я поторопился сказать, что, пожелай она оказать мне честь проехаться со мной в гондоле, я приложу все старания, чтобы она не соскучилась. А если ее не прельщает мое общество, гондола с гондольером все равно к ее услугам; малый отлично знает свое дело, и на него вполне можно положиться. Мисс Тина не говорила ни да, ни нет, только, отвернувшись, смотрела в окно, словно вот-вот расплачется. Но я не отступался: мол, с одобрения мисс Бордеро, уговориться будет нетрудно. В один из ближайших дней выберем удобный для нее час и отправимся. Прежде чем откланяться, я спросил у Джулианы, смею ли я рассчитывать, что мне будет позволено как-нибудь еще навестить ее.

Она немного помедлила с ответом:

- А это такое большое удовольствие для вас?

 Большее, чем я бы мог выразить словами.

- Отдаю должное вашей учтивости. Но знаете ли вы, что это едва ли не смертельно для меня?

 Трудно поверить, видя вас сегодня куда более оживленной, куда более блестящей собеседницей, нежели при первом нашем знакомстве.

- В самом деле, тетушка, - сказала мисс Тина. - Мне кажется, вам это на пользу.

 До чего же трогательно каждый из нас печется о благе прочих, усмехнулась мисс Бордеро. - Так, по-вашему, я сегодня блестящая собеседница? Да вы просто сами не понимаете, что говорите; должно быть, вам никогда не приходилось бывать в приятном женском общество. Что вообще вы, нынешние, знаете о хорошем обществе? - воскликнула она и, не дав мне возразить, продолжала:- Не усердствуйте в комплиментах, я ими сыта по горло. А если захотите прийти - что ж, моя дверь на запоре, но можно и постучаться иногда.

еще. На этот раз надежда моя оправдалась, минуту спустя я увидел знакомую фигуру.

- Превосходная мысль - о прогулке на Пьяццу, - сказал я. - Когда вам угодно будет поехать - сегодня, завтра?

Как упомянуто выше, она была смущена, но я уже замечал - и теперь снова мог в этом убедиться, - что мисс Тина, в отличие от большинства женщин, никогда не пыталась скрывать свое замешательство, убегать, прятаться; напротив, она подходила ближе, словно бы в поисках сочувствия и защиты. О чем бы она ни говорила, всегда казалось, будто она просит в чем-то помочь ей, что-то объяснить, а между тем трудно было представить себе женщину более далекую от актерства. К человеку, который был с ней добр, она тотчас же проникалась неограниченным доверием, не робела больше, и ей казалось естественной близость с таким человеком, в том невинном смысле, как она это понимала. «Сама не знаю, - сказала она мне, - что это вдруг нашло на тетушку, отчего она в одночасье так переменилась, видно, что-то задумала». Я посоветовал ей доискаться, что именно тетушка задумала, и сообщить мне; мы с ней будем есть мороженое у Флориана, и там под звуки оркестра она мне и отрапортует.

 О, не надейтесь получить такой «рапорт» в скором времени, - сказала она сокрушенно и прибавила, что ни сегодня, ни завтра этого, во всяком случае, ждать нечего. Но я уже успокоился, решив, что теперь нужно только запастись терпением; и в самом деле, недели не прошло, как в один прекрасный вечер мисс Тина уселась в мою гондолу, для какового торжественного случая я принанял еще одного гребца.

Спустя несколько минут мы выехали на Canale Grande, и мисс Тина ахнула с таким неподдельным восхищением, словно была путешественницей, только что прибывшей в Венецию. Она успела забыть, как великолепен этот водный путь и какое чувство вольности и покоя нисходит на душу, когда скользишь между мраморными дворцами и отражениями огней в воде. Скользили мы долго, и хотя моя спутница молчала, я угадывал всю полноту испытываемого ею блаженства. Она не просто радовалась, она ликовала, с нее словно спали оковы. Гондола подвигалась вперед неторопливо, и она могла вволю насладиться этим движением, вслушиваясь в мерный плеск весел; но вот звук стал более громким и как будто напевно-текучим - мы свернули в один узкий боковой канал, потом в другой; Венеция словно раскрывала нам свои тайны. На мой вопрос, давно ли она отвыкла от подобных прогулок, мисс Тина отвечала: «Ах, не знаю, очень давно, с тех пор как тетушка стала недомогать». И я - не первый уже раз почувствовал, что прожитые годы как бы сливаются для нее в тумане и стерлась черта, отделявшая их от расцвета юности мисс Бордеро. Нам следовало вернуться не слишком поздно, однако мы сделали еще порядочный giro^[17] ей обо всем, попадавшемся нам на пути, то пускался в описания Рима и Флоренции или в общие рассуждения о пользе и прелести путешествий. Она слушала со вниманием, откинувшись на мягкие кожаные подушки, покорно следовала взглядом туда, куда я указывал, и лишь позднее я узнал, что о Флоренции она больше могла бы порассказать мне, чем я ей, так как несколько лет жила там вместе с теткой. Наконец она спросила - по-детски нетерпеливо и в то же время застенчиво: «А когда же Пьяцца? Мне так хочется посмотреть Пьяццу!» Я тотчас отдал распоряжение больше никуда не сворачивать, и мы замолчали, ожидая, когда гондола прибудет к цели. Спустя короткое время, однако, мисс Тина сама прервала молчание:

- Я уже знаю, что с тетушкой; она боится, как бы вы не уехали.

- С чего это ей вздумалось?

- Ей кажется, вы скучаете. Оттого-то она и переменилась к вам.

 Что же, она решила меня развлекать?

 Она не хочет, чтобы вы уезжали. Она хочет, чтобы вы оставались у нас.

- Другими словами, чтобы я продолжал платить за квартиру, - откровенно предположил я.

Мисс Тину трудно было удивить откровенностью.

- Да, вы правы; чтобы мне больше осталось.

 Сколько же именно она хочет вам оставить? - спросил я, развеселившись. - Пусть бы она назвала сумму, и я соответственно рассчитал бы сроки своего пребывания.

- О, как можно! - воскликнула мисс Тина. - Вовсе я не хочу, чтобы вы себя подобным образом связывали.

- А если мне по собственным надобностям желательно задержаться здесь подольше?

 Тогда лучше поищите себе другую квартиру.

 А что на это скажет ваша тетушка?

 Ей это не понравится. По-моему, самое правильное будет, если вы откажетесь от этих своих надобностей и совсем уедете из Венеции.

- Дорогая мисс Тина, - сказал я. - Не так-то просто мне от них отказаться!

На это она ничего не ответила, но минуту спустя снова завела разговор:

 Я, кажется, знаю, какие такие ваши надобности.

- Ничего мудреного; ведь тогда в саду я почти напрямик сказал вам, что хотел бы заручиться вашей помощью.

 Помочь вам значило бы совершить вероломство по отношению к тетушке.

- Отчего же вероломство?

 Оттого, что она никогда не согласится на то, что вам нужно. Ее уже просили, ей уже писали об этом. Она и слышать не хочет.

- Значит, у нее есть что-то ценное! - так и подскочил я.

- Все у нее есть! - устало вздохнула мисс Тина, внезапно опечалившись.

спутницы, что она предпочитает - пройтись вокруг площади или посидеть за столиком перед знаменитым кафе; она предоставила выбор мне, напомнив только, что у нас не так много времени. Я, однако, заверил ее, что времени с лихвой хватит и на то и на другое, и мы тронулись в длинный кружной путь под аркадами. От зрелища ярких магазинных витрин мисс Тина повеселела снова; она то и дело замедляла шаг или вовсе останавливалась, хвалила одни выставленные товары, неодобрительно отзывалась о других, спрашивала моего мнения, рассуждала о ценах. Я слушал ее рассеянно, давешние слова «Все у нее есть!» не шли у меня из головы. Но вот наконец мы подошли к кафе Флориана и, с трудом отыскав место за одним из столиков, расставленных прямо на площади, уселись. Вечер был дивный, весь город, казалось, высыпал наружу; сами стихии благоприятствовали возвращению мисс Тины в жизнь. Я видел, как глубоко она затронута, хоть и не говорит об этом, как нелегко ей справиться с обилием впечатлений. Она успела уже позабыть живую прелесть мира, и только сейчас ей открылось, как безжалостно обескровлены были ее лучшие годы. Это не вызвало в ней гнева, но легкая краска недоумения, смешанного с обидой, разлилась по ее лицу, с которого еще не сошла восхищенная улыбка. Она молчала, - должно быть, раздумывала о тех радостях жизни, что так легко ей могли достаться в удел, а теперь были бесповоротно утрачены; воспользовавшись паузой, я сказал:

 Верно ли я понял, что ваша тетушка, желая удержать меня в доме, решила время от времени допускать меня к себе?

- Она думает, изредка навещать ее будет для вас развлечением. Она готова пойти на эту уступку, лишь бы вы не уехали.

- А почему, собственно, она уверена, что ее общество представляет такой соблазн для меня?

- Не знаю, наверно, вам интересно, - простодушно отвечала мисс Тина. Вы сами так говорили.

 Точно, говорил; но вряд ли многие так считают.

- Я тоже думаю, иначе многие бы этого добивались.

- Но если ее хватило на такое соображение, - продолжал я, - то могло бы хватить и на другое: что сколь она ни интересна для меня сама по себе, должны быть какие-то особые причины, препятствующие мне поступить, как поступают другие - попросту махнуть на нее рукой. - Растерянный вид мисс Тины показывал, что она не уловила смысл этой довольно сложной фразы, поэтому я добавил:-Если вы не пересказывали ей того, о чем я вам говорил в саду, может быть, она сама догадалась?

- Не знаю - она вообще очень подозрительна.

 Не людское ли нескромное любопытство тому виной, не пытался ли кто-нибудь преследовать ее расспросами?

 Нет, нет, не в том дело, - сказала мисс Тина, с тревогой посмотрев на меня. - Сама не знаю, как объяснить; было одно происшествие в ее жизни, давным-давно - еще до того, как я родилась на свет.

- Происшествие? Что же это за происшествие такое? - спросил я так, будто мне и в голову не могло прийти, о чем речь.

- Тетушка мне никогда о нем не рассказывала. - И я не сомневался, что она говорит правду.

- Не думаете ли вы, что тут есть какая-то связь с имеющимися у нее письмами Асперна?

 А ведь в самом деле! - воскликнула моя собеседница, словно даже обрадованная такой догадкой. - Правда, я ни одного из них не читала.

- Ни одного? Откуда же вы знаете, что в них содержится?

 Я и не знаю, - безмятежно отвечала мисс Тина. - Я ни разу но держала их в руках. Но видела, когда она их доставала из шкатулки.

- А часто она это делает?

- Теперь - нет. А раньше часто. Она очень любила перебирать их.

 Хоть там, возможно, есть кое-что компрометирующее?

 Компрометирующее? - Мисс Тина повторила это слово так, точно но очень ясно представляла его значение. Я почувствовал себя чуть ли не растлителем чистой души.

- Я хочу сказать - пробуждающее неприятные воспоминания.

- О, я уверена, что ничего неприятного там нет. - Ничего, что порочило бы ее репутацию?

Совсем повое, особенное выражение появилось в лице племянницы мисс Бордеро - она словно бы признавала, что не в силах противостоять мне, и взывала к моей порядочности и моему великодушию. Я привез ее на Пьяццу, заворожил множеством красот, выказал ей внимание, за которое она от души благодарна, - а теперь, оказывается, это все было просто попыткой подкупить ее, заставить в чем-то пойти против тетки. Она по натуре податлива и готова все сделать для человека, который был так добр к ней, но я лучше всего докажу свою доброту, если не потребую слишком многого взамен. Впоследствии я часто думал о том, что почему-то она нимало не рассердилась на меня за не слишком уважительное отношение к репутации мисс Бордеро - хоть сам я счел бы, что это не по-джентльменски, не будь на карту поставлено кое-что столь бесценное - для меня, по крайней мере. Должно быть, она просто не поняла.

 Вы предполагаете, она сделала что-то дурное? - спросила она немного погодя.

- Упаси меня бог от таких предположений, да и не мое это дело. К тому же, - поспешил я любезно добавить, - если и было что-либо подобное, то ведь случилось оно в другую эпоху, в другом мире. Вот только почему она не уничтожила эти письма?

- Что вы, она так дорожит ими.

- Даже сейчас, зная, что ее жизнь идет к концу?

 Может быть, когда она почувствует, что конец уже близок, она уничтожит их.

 Послушайте, мисс Тина, - сказал я, - вот я бы и хотел, чтобы вы этому помешали.

- Как же я могу помешать?

- Не могли бы вы взять у нее эти письма?

 И отдать вам?

Эти обнажающие суть дела слова нетрудно было принять за издевку, но я уверен, что у мисс Тины и в мыслях не было ничего подобного.

 Хотя бы для того, чтобы я мог просмотреть их. Поймите, не мне лично они нужны и я вовсе но хочу заполучить их ценою ущерба для кого-либо другого. Просто это было бы таким подарком читателям, таким неоценимым дополнением к биографии Джеффри Асперна.

Она, как всегда, слушала с таким видом, будто все мои разглагольствования касались предметов, совершенно ей прежде незнакомых; и я почувствовал себя ничем не лучше газетного репортера, норовящего пролезть в дом, где кто-то умер. Чувство это еще усилилось, когда она сказала:

 Один господин недавно писал к ней почти теми же словами. Он тоже хотел получить письма.

- И она ответила? - спросил я, слегка пристыженный мыслью, что Камнор действовал куда более честно.

- Только после второго или третьего его обращения. Она очень рассердилась.

 Что же она ему написала?

 Она его назвала чертом, - не задумываясь, ответила мисс Тина.

- Прямо так и выразилась на бумаге?

- Не на бумаге, а в разговоре со мною. А ответ писала я по ее приказанию.

- И что же вы написали?

 Написала, что никаких писем у нее нет.

- Ах он бедняга! - сочувственно вздохнул я.

- Я знаю, что есть, но написала так, как она велела.

- Разумеется, вы и не могли поступить иначе. Но я надеюсь, что меня не назовут чертом.

 Смотря по тому, что вам от меня понадобится, - улыбнулась моя собеседница.

 Ох, если я от вас рискую заслужить такое название, значит, дела мои плохи! Но я ведь не прошу вас красть ради меня, не прошу даже лгать - все равно этого вы не умеете, разве только на бумаге. Мне важно одно - чтобы вы не дали ей уничтожить письма.

 Но что я тут могу сделать, - возразила мисс Тина. - Ведь я ей повинуюсь, а не она мне.

- Зато собственные руки и ноги ей не повинуются. Единственный доступный ей способ уничтожить письма - это их сжечь. Но, чтобы сжечь, нужен огонь, а как ей добыть огня, если вы не принесете?

 Я не смею ослушаться ее приказаний, - сетовала бедняжка. - И потом есть ведь еще Олимпия.

 Тетушка с кем угодно справится, - сказала мисс Тина. И вдруг заторопилась домой, уверяя, что отпущенный срок миновал. Но я удержал ее, накрыв своей рукой ее руку, лежавшую на столе.

- Обещайте хотя бы, что вы постараетесь мне помочь.

 Да как же я могу, как я могу это сделать? - твердила она, сбитая с толку и расстроенная. Ее и удивило и испугало, что ей отводят такую значительную роль в чьих-то замыслах, что от нее требуют действия.

- Вот главное: вы должны зорко следить за тетушкой и предупредить меня, прежде чем кощунственное преступление будет совершено.

- А как мне следить в те часы, когда я отлучаюсь из дому по ее же настоянию?

 Да, в самом деле.

 Кстати, и по вашему настоянию тоже.

- Силы небесные! Уж не затеяла ли она что-то именно сегодня?

 Не знаю. Она очень хитрая.

- Вы нарочно пугаете меня? - спросил я.

 Она так дорожит ими, так дорожит!

Эта мысль, столь выразительно высказанная вслух, несколько успокоила меня, и, желая еще глотнуть целительного бальзама, я сказал:

- Если у нее нет намерения уничтожить перед смертью бумаги, о которых мы говорим, она, вероятно, распорядилась ими в своем завещании.

 Завещании?

 Разве она не сделала завещания в вашу пользу?

- Ей почти нечего завещать. Оттого-то она и гонится так за деньгами, - сказала мисс Тина.

 Коль скоро уж о том зашла речь, позвольте мне спросить - на какие средства вы с ней живете?

 На деньги, которые приходят из Америки; какой-то господин - должно быть, стряпчий - посылает их из Нью-Йорка каждые три месяца. Только это очень немного!

- Но должна же была она распорядиться этими деньгами на случай своей смерти?

 - от меня не укрылось, что она покраснела.

- Кажется, они мои, - сказала она, и весь вид ее в эту минуту так ясно выдавал отсутствие у нее привычки думать о себе, что она показалась мне почти хорошенькой. - Но однажды, что было довольно давно, тетушка посылала за местным avvocato. И еще какие-то люди приходили тогда сюда и подписывали что-то.

 Вероятно, это были свидетели. А вас не просили подписывать? Вот видите, - оживленно заговорил я в приливе надежды, - стало быть, вы наследница. Она завещала письма вам!

 Если она и сделала это, то с очень жесткими оговорками, - ответила мисс Тина, быстро встав из-за стола, и порывистость этого движения придала необычную энергию ее словам. Она как бы предупреждала меня, что наверняка завещательница потребовала, чтобы завещанное тщательно оберегалось от чужих любопытных глаз, и уж кто-кто, а она, мисс Тина, не отступит ни в чем от воли покойной, так что лучше мне на это и не рассчитывать.

- Разумеется, вам придется считаться со всеми ее условиями, - заметил я; и она ничем не попыталась смягчить суровость вывода, который я должен был из этого сделать для себя. Однако же поздней, когда мы, промолчав почти всю обратную дорогу, ступили на узкий тротуар перед домом, она неожиданно сказала: «Что могу, я сделаю, чтобы помочь вам». Ну что ж, подумал я, спасибо и на том; но среди ночи я проснулся, и заснуть снова мне не давала тревожная мысль: а ведь мисс Тина подкрепила давно сложившееся у меня убеждение, что старуха коварна, как бес.

17