Женский портрет.
Глава 34

34

Как-то утром, возвратившись с прогулки за полчаса до завтрака, Изабелла вышла из кареты и вместо того, чтобы сразу же подняться по величественной лестнице, пересекла дворцовый двор, прошла под сводами еще одной арки и очутилась в саду. В этот час он был несказанно прекрасен. Полдень разлил над ним свое безмолвие, и беседки, полные неподвижной тени, казались глубокими пещерами. Ральф сидел в прозрачном сумраке у подножья статуи Терпсихоры - танцующей нимфы с удлиненными пальцами и раздувающимися одеждами в манере Бернини;^[129] во всей позе Ральфа была такая расслабленность, что Изабелле показалось сначала, будто он спит. Ее легкие шаги, заглушённые травой, его не потревожили, но, прежде чем уйти, она на секунду приостановилась и бросила на него взгляд. В то же мгновение Ральф открыл глаза, и Изабелла, не долго думая, опустилась в плетеное кресло - полное подобие того, в котором сидел он. Хотя, досадуя на своего кузена, она упрекала его в равнодушии, все же она не могла не видеть, что его угнетают какие-то мысли. Но она объясняла его рассеянный вид отчасти томительной и все растущей слабостью, отчасти неприятностями, связанными с унаследованным от отца состоянием - их причиной были эксцентричные распоряжения Ральфа, неодобренные его матерью и, как сказала она Изабелле, встретившие теперь противодействие со стороны совладельцев банка. Ральфу следовало бы, по мнению миссис Тачит, отправиться вместо Флоренции в Лондон; он не был там целую вечность и проявлял к делам банка не больше интереса, чем, скажем, к Патагонии.

- Жаль, что я вас разбудила, - сказала Изабелла. - У вас такой усталый вид.

- Так оно и есть. Но я не спал. Я думал о вас.

 И это вас утомило?

- Очень! Как любые бесплодные усилия. Сколько я не бьюсь, все равно ни к чему не могу прийти.

- А к чему бы вы хотели прийти? - спросила она, закрывая зонтик.

- К пределу ясности, когда можно будет, хотя бы для самого себя, облечь в слова то, что я думаю о вашей помолвке.

- Стоит ли вам так много об этом думать? - обронила она полушутя.

 Вы хотите сказать, что меня это не касается?

- Если и касается, то только до известного предела.

- Этот предел я и желал бы установить. Полагаю, я дал вам повод обвинять меня в неучтивости. Я так вас и не поздравил.

- Конечно, я обратила на это внимание. И мне было непонятно, почему вы молчите.

- На это есть много причин. Сейчас я вам все объясню, - сказал Ральф.

были опущены, ладони лежали на подлокотниках огромного кресла. Видно было, что ему неуютно, неловко, что он не может собраться с духом. Изабелла молчала; если кто-то в ее присутствии испытывал смущение, она обычно преисполнялась сочувствия, но сейчас ей нисколько не хотелось облегчить Ральфу возможность нелестно высказаться о ее благом решении.

- Я все еще не могу прийти в себя от изумления, - проговорил он наконец. - Вот уж никогда бы не поверил, что вас можно так поймать.

- Не понимаю, почему вы называете это «поймать»?

- Потому что вас посадят в клетку.

- Раз клетка мне по душе, вам не о чем беспокоиться, - ответила она.

 Вот этого-то я и не могу понять, над этим все время и думаю.

- Если над этим думаете вы, можете вообразить, как над этим думала я. Пока не убедилась, что поступаю правильно.

 Значит, вы изменились до неузнаваемости. Год назад превыше всего вы ценили свободу и хотели одного - видеть жизнь.

- Я видела достаточно, - сказала Изабелла. - Должна признаться, что жизненные просторы не кажутся мне столь уж заманчивыми.

- Кто же говорит, что они заманчивы. Но я полагал, что, обратив на них благосклонный взор, вы решили обозреть все поле жизни.

- Совершенно с вами согласен. Но уголок надо выбрать, по возможности, тщательнее. Когда я читал этой зимой ваши прелестные письма, мог ли я предположить, что вы в это время выбираете? Вы не обмолвились об этом ни словом, и мое внимание было усыплено.

- Могли ли вы ожидать, что я стану писать вам о подобных вещах? Да и кроме того, я не заглядывала вперед. Все решилось совсем недавно. А что бы вы сделали, если бы внимание ваше не было усыплено?

- Сказал бы вам: «Подожди еще немного».^[130]

- Подождать чего?

 Чтобы все прояснилось, - проговорил с какой-то нелепой улыбкой Ральф, засовывая руки в карманы.

- Кто же должен был прояснить мне это? Не вы ли?

- Возможно, мне удалось бы пролить луч-другой.

Изабелла успела уже снять перчатки, теперь она разглаживала их у себя на коленях. Но ласковость жеста была машинальной, выражение ее лица вовсе не отличалось миролюбием.

- Вы ходите вокруг да около, Ральф. Мистер Озмонд вам не нравится, вы это хотите сказать и вместе с тем боитесь.

 «Ударил бы - и все-таки боюсь!».^[131] Да, ударил бы, но его, не вас. А боюсь я вас. Если вы выйдете за него замуж, все, что я скажу, будет очень для меня неблагоприятно.

- Если я выйду за него замуж? Неужели вы надеетесь меня отговорить?

 Вам, конечно, это кажется в высшей степени бессмысленным?

- Нет, - ответила Изабелла, помолчав, - мне кажется это в высшей степени трогательным.

- Что, в сущности, одно и то же. Я так смешон, что вы меня жалеете.

Она снова принялась разглаживать свои длинные перчатки.

 Я знаю, как сильно вы ко мне привязаны, и не могу от этого отрешиться.

 Бога ради, не надо. Имейте это всегда в виду. Пусть это убедит вас, как горячо я желаю вам добра.

- И как мало мне доверяете!

Последовала секунда молчания - казалось, даже теплый полдень замер и слушает.

- Вам я доверяю, но не ему, - ответил Ральф.

Изабелла подняла глаза и посмотрела на него настороженно, испытующе.

 Вот вы и сказали наконец. Я рада, что вы так ясно выразили свою мысль. Но вы за это поплатитесь.

- Надеюсь, что нет - если только вы будете справедливы.

- Я очень справедлива, - сказала Изабелла, - и вот лучшее тому доказательство - я на вас не сержусь. Не сержусь, нет, хотя сама не понимаю, как это возможно. Когда вы начали говорить, я сердилась, а потом перестала. Пожалуй, мне и следовало бы, но мистер Озмонд на этот счет другого мнения. Он хочет, чтобы я все знала; этим он мне и нравится. Я знаю, вы не стремитесь ничего выиграть. Я никогда не обнадеживала вас, поэтому вам незачем желать, чтобы я не выходила замуж. И советы ваши хороши, я не раз в этом убеждалась. Нет, я очень спокойна, и я верю в проницательность вашего ума, - продолжала она, гордясь своим спокойствием, а между тем с трудом сдерживая возбуждение. Изабелле страстно хотелось быть справедливой, и Ральфа тронуло это до глубины души, подействовало на него, как ласка от существа, которому он причинил боль. Ему захотелось прервать разговор, успокоить Изабеллу; какое-то мгновение он был чудовищно непоследователен, готов был взять назад все, что уже сказал, но она лишила его этой возможности, она продолжала, ибо, уловив, как ей казалось, в чем суть ее героической роли, желала доиграть ее до конца. - Насколько я понимаю, у вас есть какие-то особые соображения, и мне хотелось бы их услышать. Верю, все, что вы скажете, будет вполне бескорыстно, - я это чувствую. Странно, казалось бы, обсуждать вещи, не подлежащие обсуждению, и, конечно, я заранее предупреждаю вас, что, если вы надеетесь меня отговорить, вам лучше сразу от этого отказаться. Вы не сдвинете меня ни на волос, - слишком поздно. Как вы сами изволили сказать, я поймана. Разумеется, потом вам неприятно будет вспоминать наш разговор, но это будет делом вашей собственной совести. От меня вы не услышите ни слова упрека.

- В этом я не сомневаюсь, - сказал Ральф. - Мне и в голову не приходило, что вы можете так выйти замуж.

- А как, по-вашему, я должна выйти замуж?

 Едва ли я, смогу ответить на ваш вопрос. У меня на этот счет не столько положительное, сколько отрицательное мнение. Я никогда не думал, что вы отдадите предпочтение человеку такого типа.

- Чем же вам не нравится тип мистера Озмонда, если только выражение это здесь уместно? Я в мистере Озмонде вижу прежде всего независимую, оригинальную личность, - заявила Изабелла. - Что вы знаете о нем плохого? Да вы и самого-то его почти не знаете.

- Не спорю, - сказал Ральф, - я знаю его недостаточно и признаюсь, что не располагаю ни единым фактом, который изобличал бы в нем злодея, тем не менее меня не покидает чувство, что вы готовы совершить очень рискованный шаг.

- Брак всегда очень рискованный шаг; мистер Озмонд тоже рискует многим, не я одна.

 Это дело его! Если ему страшно, пусть он от вас отступится, и я возблагодарю судьбу.

Изабелла откинулась в кресле и, сложив руки, смотрела на своего кузена.

- Боюсь, что не понимаю вас, - холодно проговорила она наконец. - Не понимаю, что вы этим хотите сказать.

- Я думал, вы выйдете замуж за человека более значительного.

Тон ее, как я уже сказал, был холоден, но при этих словах краска бросилась ей в лицо и разлилась, как пламя.

 Для кого более значительного? Мне кажется, достаточно того, что муж значителен для своей жены.

будто о чем-то почтительно раздумывает.

- Сейчас я объясню вам, что я хотел сказать.

очень свысока.

- Во всем, что заставляет нас ценить людей, мистер Озмонд заслуживает пальмы первенства. На свете, может быть, и есть натуры более благородные, но мне их видеть не довелось. Мистер Озмонд превосходит всех, кого я знаю; для меня он достаточно хорош, и достаточно умен, и достаточно интересен. То, чем он наделен, что он являет собой, неизмеримо важнее для меня, чем то, чего ему недостает.

 Какими пленительными красками я рисовал ваше будущее, - проговорил, не отзываясь на ее слова, Ральф, - как тешил себя, предназначая вам высокий удел. Он был так непохож на нынешний. Вы не должны были так легко и так быстро упасть.

- Высказали - «упасть»?

 Да, таков для меня смысл того, что произошло с вами. Мне казалось, вы летите высоко в небе. Парите в сияющей лазури над головами людей. Вдруг кто-то швырнул вверх увядший розан - снаряд, который не мог и не должен был достать вас, - и вы стремглав падаете на землю. Мне больно, - продолжал бесстрашно Ральф, - больно так, как если бы упал я сам.

Глаза его собеседницы смотрели на него с еще большим недоумением и обидой.

- Я совершенно не понимаю вас, - повторила она, - вы говорите, что тешили себя мыслями о моем заманчивом будущем, мне это непонятно. Смотрите, как бы я не вообразила, что вы тешитесь надо мной.

 Этого я не боюсь; вы не можете усомниться в том, что я придумывал для вас самое блестящее будущее.

- Вы говорите «парить», «летать». Но я никогда еще не была на такой высоте, как сейчас. Что может быть выше для девушки, чем выйти замуж за… за человека, который ей по душе, - проговорила бедняжка Изабелла, впадая в сентенциозность.

Вот эту вашу душевную склонность к человеку, о котором мы толкуем, я и осмеливаюсь критиковать, моя дорогая кузина. Я бы сказал, что ваш муж должен быть натурой более яркой, независимой, крупной. - Помедлив немного, Ральф добавил: - Я не могу избавиться от чувства, что Озмонд в какой-то мере… ну, скажем, мелок.

Последнее слово он проговорил с запинкой, боясь, как бы она снова не вспыхнула. Но Изабелла приняла его на удивление спокойно; у нее был такой вид, будто она что-то обдумывает.

 Мелок? - в ее устах это прозвучало необыкновенно приподнято.

- Мне кажется, он ограничен, себялюбив. А как серьезно он к себе относится!

- Просто он глубоко себя уважает. Я не ставлю ему это в вину, - сказала Изабелла, - тем больше оснований думать, что он будет уважать и других.

Поверив ее рассудительному тону, Ральф почти успокоился.

 Да, но все ведь относительно, надо ощущать свою связь, свое соотношение со всем вокруг, с другими людьми. Не думаю, что мистер Озмонд на это способен.

 Мне главным образом приходится иметь дело с его отношением ко мне. Оно выше всяких похвал.

- Он образец хорошего вкуса, - продолжал Ральф, напряженно думая о том, как лучше всего определить зловещие черты Гилберта Озмонда, не впадая в резкость и не ставя тем самым под удар себя. Ральфу хотелось охарактеризовать его бесстрастно, как это сделал бы ученый. - Он судит, оценивает, одобряет, осуждает, руководствуясь исключительно своим вкусом.

- Тогда счастье, что у него такой безупречный вкус.

 Вкус у него и в самом деле безупречный, раз он выбрал себе в жены вас. Но доводилось ли вам наблюдать за подобными людьми, когда их вкус - действительно безупречный - бывает чем-нибудь задет?

- Надеюсь, я всегда смогу угодить своему мужу, и несчастье это меня минует.

- В вас говорит упрямство, это недостойно вас! Не для того вы предназначены, чтобы вас подобным образом оценивали… чтобы вечно быть настороже, оберегая чувствительность бездарного дилетанта.

- Вы слишком далеко зашли.

- Я сказал то, что думаю, сказал потому, что люблю вас.

 Выходит, вы не бескорыстны.

- Я люблю вас, но люблю без тени надежды, - проговорил Ральф торопливо, заставляя себя улыбнуться, чувствуя, что этим вырвавшимся У него под конец признанием сказал больше, чем намеревался.

Изабелла отошла на несколько шагов и стояла, вглядываясь в солнечное безмолвие сада, потом она снова повернулась к Ральфу.

- Боюсь, что ваши слова продиктованы отчаянием! Я их не понимаю, но это ведь не существенно. Я не собираюсь с вами спорить; для меня это совершенно невозможно; я хотела только выслушать вас. Я весьма вам признательна за желание все мне объяснить, - проговорила она спокойно, словно гнев, заставивший ее за минуту до того вскочить с места, уже улегся. - Вы очень добры, что попытались предостеречь меня, если вы на самом деле встревожены; но не обещаю подумать над вашими словами, - напротив, постараюсь как можно скорей их забыть. И вам советую их забыть; вы свой долг исполнили, большего никто бы не сделал. Я не способна объяснить вам, что я чувствую, во что всей душой верю. Да я и не стала бы, даже если бы смогла. - Немного помолчав, она продолжала с непоследовательностью, которую Ральф невольно отметил, хотя одержим был желанием уловить лишь одно - удалось ли ему ее поколебать. - Я не разделяю вашей точки зрения на мистера Озмонда и потому не могу оценить по достоинству. Я вижу мистера Озмонда совсем иначе. Он незначителен, да, конечно, незначителен. Он просто не придает никакого значения подобным вещам. Если вы это имели в виду, сказав, что он «мелок», тогда пусть он будет мелок, сколько вашей душе угодно. Я называю такие натуры крупными - ничего крупнее этого я не знаю. Я не собираюсь с вами спорить о человеке, за которого выхожу замуж, - повторила Изабелла. - И меньше всего думаю о том, как мистера Озмонда защитить, - он в моей защите не нуждается, не настолько он слаб. Даже вам должно показаться странным, что я говорю о нем так холодно, так спокойно, словно речь идет о ком-то постороннем. Но я и не стала бы говорить о нем ни с кем, кроме вас, да и с вами, после того, что вы сказали… сейчас я отвечу вам раз и навсегда. Скажите, вы что же, предпочли бы, чтобы я вышла замуж по расчету, сделала партию, которая отвечала бы так называемым честолюбивым мечтам? У меня есть только одна честолюбивая мечта - свободно следовать лучшим своим побуждениям. Были у меня и другие мечты когда-то, но они все развеялись. Вы не оттого ли не жалуете мистера Озмонда, что он не богат? Но этим он мне особенно мил. К счастью, у меня у самой достаточно денег, никогда еще я не была так благодарна за них, как теперь. Бывают минуты, когда мне хочется упасть на колени перед могилой вашего отца; даже он не мог предположить, какое совершил доброе дело, когда подарил мне возможность выйти замуж за бедного человека - человека, который переносил свою бедность так стоически, с таким достоинством. Мистер Озмонд не лез из кожи вон, не тщился преуспеть, - он был в высшей степени безразличен ко всем житейским благам. Если в этом состоит ограниченность, себялюбие, что ж, тогда лучших качеств и представить себе нельзя. Так что слова эти меня не пугают, даже не вызывают неудовольствия, мне грустно только, что вы так ошиблись. Другим это было бы простительно, но я этого не ждала. Как могли вы, увидев перед собой истинного джентльмена, не узнать его - не узнать высокую душу! Мистер Озмонд таких ошибок не делает. Он все знает, все понимает; он самый добрый, самый деликатный, самый великодушный человек на свете. Вы просто находитесь во власти заблуждения. Это очень прискорбно, но я тут ничем помочь не могу. Это касается вас, а не меня. - Изабелла на секунду умолкла, устремив на своего кузена взгляд, который светился чувством, противоречившим нарочитой сдержанности ее речей, - трудно сказать, чего в нем было больше: гневной ли досады на слова Ральфа или уязвленной гордости, что приходится оправдывать своего избранника, когда для нее самой он был воплощением чистоты и благородства. Хотя Изабелла молчала, Ральф не спешил заговорить, он понимал, что она еще не все сказала. Она была высокомерна, но как старалась убедить в своей правоте; хотела казаться равнодушной, но как при этом пылала гневом. - За кого же вы хотели бы, чтобы я вышла замуж?… - спросила она вдруг. - Вы говорите «парить», «летать», но когда выходят замуж, всегда спускаются на землю. Есть человеческие желания, чувства, есть веления сердца, наконец; и замуж выходят за какого-то вполне определенного человека. Ваша матушка так до сих пор и не простила мне, что я отвергла предложение лорда Уорбертона, она в ужасе от того, что я готова довольствоваться мужем, у которого нет ни владений, ни титулов, ни почетных званий, ни домов, ни угодий, ни высокого положения в обществе, ни славного имени - ни одного из этих блистательных преимуществ. Но мистер Озмонд тем мне и нравится, что у него ничего этого нет. Он просто очень одинокий, очень просвещенный, очень достойный человек, а не владелец огромного состояния.

Ральф слушал Изабеллу с таким видом, словно все ею сказанное заслуживает глубоких размышлений, но на самом деле не вдумывался в смысл ее слов, а занят был главным образом тем, что пытался превозмочь тяжесть своего впечатления в целом - впечатления от ее страстной искренности: она была не права, но верила; она обманывалась, но была убийственно последовательна. Как это в ее духе - выдумать великолепную теорию относительно Гилберта Озмонда и любить его не за те достоинства, которыми он обладал, но за самые его недостатки, щеголяющие в ризах добродетели. Ральф вспомнил, как он сказал своему отцу, что желал бы дать Изабелле возможность исполнить все, что подскажет ей воображение. Он предоставил ей эту счастливую возможность, и она не преминула воспользоваться ею в полной мере. Бедный Ральф был подавлен, был посрамлен. Изабелла произнесла последнюю фразу торжественным полушепотом в полном сознании своей правоты, что, по сути дела, положило конец их дебатам, но она прекратила их и по всей форме, так как тут же повернулась и направилась к дому. Ральф шел рядом с ней, и они вместе пересекли двор. У широкой лестницы Ральф остановился, приостановилась v Изабелла, обратив к нему лицо, вне всякого сомнения и вопреки всему озаренное благодарностью. Его возражения привели к тому, что она еще яснее поняла, чем продиктовано ее решение.

 А вы разве не позавтракаете с нами? - спросила она.

 Нет, мне не хочется, я не голоден.

- Вам надо побольше есть, - сказала Изабелла, - вы питаетесь одним воздухом.

- Зато в свое удовольствие; сейчас я пойду в сад и как следует там угощусь. Весь этот путь я проделал вот с какой целью. В прошлом году я сказал вам, что, если с вами приключится беда, у меня будет такое чувство, будто я чудовищно просчитался. Именно такое чувство у меня сегодня.

 Вы находите, что со мной приключилась беда?

- Заблуждение само по себе беда.

 Что же, - сказала Изабелла, - вам на свои беды я никогда не пожалуюсь.

Она начала подниматься по лестнице. Ральф стоял внизу, засунув руки в карманы, и провожал ее взглядом, потом холод, притаившийся в обнесенном высокой стеной дворе, пронизал его дрожью, и он направился в сад отведать флорентийского солнца.

129

Бернини Джованни Лоренцо (1598-1680) - итальянский архитектор и скульптор. Мастерски владел искусством обрабатывать и полировать мрамор. Бернини добивался почти натуралистического эффекта в изображении тела, фактуры тканей и т. д.

130

«Подожди еще немного» «Что говорит птенец». Неоперившийся птенец просит позволить ему взлететь, «подожди еще немного, пока у тебя окрепнут крылья», - отвечает птица-мать.

131

«Ударил бы, да все-таки боюсь» - цитата из известного стихотворения английского поэта Александра Попа (1688-1744) «Послание к доктору Арбетноту», строка 199. Как и многие другие стихотворные изречения Попа, стала крылатым выражением.