Леди Джен, или Голубая цапля.
Глава 6. Леди Джен находит друга

Глава 6. Леди Джен находит друга

В первое время Жозен настаивала, чтобы имущество умершей женщины оставалось неприкосновенным, по крайней мере, в течение нескольких недель.

-- Мы должны выждать немного, - уговаривала она чересчур торопливого и горячего Эдраста. - Кто знает, а вдруг ее хватятся и начнут разыскивать? Нас могут привлечь к ответственности, если откроется, что женщина с ребенком остановилась у нас и умерла в нашем доме. Нас, пожалуй, заподозрят в грабеже. Если же мы сундуков не вскроем, никто не будет иметь права обвинять нас в присвоении багажа умершей. Доктор Дебро свидетель, что она занемогла, и всякий скажет, что я поступила хорошо, приняв участие в судьбе приезжей и приютив ее осиротевшую дочь. Когда все это подтвердится, меня наверняка вознаградят за хлопоты и расходы...

Доводы матери повлияли на Эдраста, не отличавшегося добросовестностью. Он смертельно боялся попасть в лапы закона, помня о судьбе отца.

Если бы мать или сын обратили внимание на странное объявление в местной газете, подписанное "Голубая цапля", они не были бы так спокойны. Но они редко заглядывали в газеты.

Прошло шесть недель. Жозены решили, что опасность миновала. Они начали с того, что переселились в отдаленную часть города и там, на улице Добрых детей, сняли удобную квартиру. Госпожу Жозен соблазняла мысль отдохнуть от работы и почувствовать себя барыней. Но осторожность не изменила ей, и Жозен подумала, что такой образ жизни может возбудить подозрение. Каждый вправе будет спросить: каким образом она так разбогатела? И потому Жозен решила продолжить свою работу: чистить кружева, открыть небольшой магазин галантерейных товаров. Все-таки при этом кое-что перепадет в ее карман, и в то же время небольшое заведение поможет создать респектабельность ее положению.

В вещах, принадлежавших матери Джен, находился бумажник с двумястами долларами, который мадам Жозен скрыла от сына. Из денег, оставленных в дорожном мешке, о которых знал Эдраст, она покрыла расходы на скромные похороны, заплатила доктору и немного оставила на всякий случай. В мешке были разные вещи, кружева, вышивки и, наконец, хорошее белье, платья и другие предметы женского туалета. В одном из чемоданов оказалась шкатулка, туго набитая письмами, написанными по-английски. Из них мадам Жозен, конечно, могла бы узнать все необходимое об умершей леди и ее дочери, но беда была в том, что Жозен плохо читала написанное от руки, тем более - на чужом языке. Показать письма кому-нибудь она боялась, а потому все откладывала намерение получше рассмотреть их. Как-то вечером, когда она ушла из дома, милый ее сынок сжег всю пачку писем в печке. Он в этом не сознался, когда мать нашла сожженные бумаги, превратившиеся в пепел. Но сомневаться в этом не приходилось.

"Что мне теперь делать? - рассуждала про себя Жозен. - Может быть, все, что он сделал, - к счастью, а может быть, и наоборот".

Она успокаивала себя, рассуждая:

"Если на моих плечах осталась девочка-сирота, не отсылать же мне ее в воспитательный дом, как это сделали бы другие! Нет, я ее буду беречь, лелеять, воспитывать, как родную дочь, буду заботиться о ней, как о собственном ребенке".

Решив так, госпожа Жозен делала все возможное, чтобы незаметно и поскорее забрать в свои руки имущество девочки-сироты, оставшееся после матери. Главное же - плутоватая женщина палец о палец не ударила, чтобы разыскать родных или знакомых покойной и установить ее личность. Из детского гардероба Жозен выбрала для леди Джен вещи попроще и попрочнее - для каждодневной носки. Платьица же с кружевами, вышивками и лентами она отложила в сторону, рассчитывая продать их повыгоднее, если представится случай. Строго отнеслась она и к гардеробу матери девочки. Для себя она отобрала платья и вещи, которые при всей прочности и элегантности не слишком бросались бы в глаза. Хорошее белье, дорогие кружева послужили ей отличным материалом для выставки в новом магазине.

Несмотря на дерзость своих поступков, Жозен не была спокойна, когда начала развешивать и раскладывать в магазине вещи, которые она извлекла из чужих сундуков. Ее не столько пугал суд публики, сколько она боялась девочки-сироты. Что, если леди Джен узнает вещи своей матери и спросит об этом? Мадам Жозен бросало в жар и холод при мысли, что завтра утром девочка в первый раз увидит содержимое модной лавочки.

Это утро, наконец, наступило. Леди Джен, встав с постели, вышла бледная, с припухшими глазами, небрежно одетая, кое-как причесанная, - это было олицетворение печального заброшенного ребенка. По обыкновению с любимицей своей - цаплей на руках, девочка свернула в боковую дверь, ведущую в палисадник, и даже не заглянула в соседнюю комнату. А между тем Жозен поджидала ее, стоя на пороге. Видя, что ошиблась в расчетах, Жозен вспылила и нетерпеливо крикнула:

-- Да иди же ко мне, дитя! Дай застегнуть сзади твое платье. Ты сегодня и волос даже не причесала. Так не годится! Ты уже большая девочка, можешь сама одеваться и причесываться, и ты должна это делать. Не смотреть же мне за тобой ежеминутно. У меня и без тебя хлопот много. - Затем, смягчив тон, Жозен стала с нежностью приглаживать золотистые волосы малютки.

Леди Джен бегло посмотрела на столы с бельем, кружевами и дамскими уборами и вдруг вскрикнула:

-- Это мамина шкатулочка! Как вы смели взять ее?

Девочка схватила со стола старинной работы ящичек и бегом направилась в спальню.

Жозен сделала вид, что не обращает внимания на выходку леди Джен. Девочка не расставалась со шкатулочкой в продолжение целого дня, и только ночью, когда сон одолел ребенка, Жозен разжала слабые пальчики и, высвободив из них шкатулку, спрятала ее.

"Я долго не покажу ей этой вещицы, - рассуждала сама с собой Жозен. - Ей это вредно. Она чересчур волнуется. Я не буду спокойна ни одной минуты, пока не спущу с рук всех вещей, принадлежавших ее матери". 

* * *

не выходит без покупки.

-- А ребятишки-то, посмотрите, так и толпятся перед их крыльцом, - с досадой заметила Мышка. - Гм! Только это не покупатели... Их тянет поглазеть на маленькую девочку с гусенком на руках. Вон бедняжка на галерее сидит и все ласкает свою птицу. Милая крошечка! Скучно ей, верно, целый день одной сидеть!.. - заключила со вздохом негритянка, сметая ореховую скорлупу со стола.

-- Мышка! Мышка! Можно ли при открытом окне так громко сплетничать? - прикрикнула Пепси на болтливую Мышку. - Мне так хочется поближе посмотреть на девочку, а главное, узнать, что за птицу она с собою таскает! Подойди к забору соседей и попроси девочку прийти ко мне. Скажи, что я ей за это дам орехов в сахаре.

Мышка побежала на улицу и так долго глазела на леди Джен, что Пепси пришлось крикнуть ей, чтобы она возвращалась домой. Мышка явилась одна.

-- Не беспокойтесь! - громко говорила она еще издали. - Не придет! Гладит свою длинноногую птицу и молчит, выпучив глаза, как сова. Говорю вам: не беспокойтесь, не придет!.. Она, видно, упрямая, мисс Пип. "Орехов в сахаре, - говорит, - мне не нужно". Подумайте! Орехов в сахаре ей не нужно!!! Ох, уж эти белые дети! Причудницы, нечего сказать! - И Мышка, все время бормоча что-то себе под нос о капризных белых девочках, убралась в кухню.

В ту самую минуту, когда дело шло к развязке, на улице, у самого ее окна, послышался шорох. Пепси подняла глаза и увидела перед собою девочку с золотистыми длинными волосами, в беспорядке падавшими на плечи, в старом грубом платке, наброшенном на голову и прикрывавшем лоб почти до бровей. Лицо ребенка было бледным и грустным, но кроткая улыбка образовала две ямочки около рта, а серьезные глазки так и светились.

Леди Джен, став на фундамент дома, приподняла обеими руками голубую цаплю и силилась поставить ее на решетку окна. Заметив удивленный взгляд Пепси, она вежливо и кротко сказала:

-- Вам хотелось взглянуть на Тони? Вот она, я принесла ее.

Так познакомились леди Джен и Пепси.