Приемыш черной Туанетты.
Глава 18. Маленький приемыш

Глава 18
Маленький приемыш

За час до обеда приехали мистер и миссис Эйнсворт со своим багажом: сундуками и корзинами, с Филиппом и "детьми" отца Жозефа. Они прошли в свои комнаты, на третий этаж. Мадам Эйнсворт поместила маленькую наследницу с ее окружением во втором этаже, который всегда занимали сын и невестка. Это совсем не понравилось приехавшей миссис Эйнсворт, и она недовольно вздохнула, поднимаясь на последний этаж, а когда увидела крохотную комнатку, больше похожую на чулан, предназначенную для Филиппа, -- многозначительно взглянула на мужа.

-- Это показывает, какой прием ожидает нас, лучше, кажется, отправиться в гостиницу.

-- Милая Лаура, матушка никогда не простит нам этого. Отнесемся ко всему с легким сердцем и не будем сводить счеты с матерью за ее нелюбезность. Филиппу будет удобно и здесь, а мне предложенные комнаты нравятся не менее нижних.

-- Я боюсь встречи твоей матери с Филиппом, -- проговорила Лаура, когда они готовы были сойти к обеду. -- Если она отнесется к мальчику холодно, он сразу почувствует это, я заметила - он очень чуток. Обратил ли ты внимание, как он боится всего грубого и неприятного?

-- Не тревожься заранее, моя дорогая, -- успокаивал жену мистер Эйнсворт. -- Предоставь мальчику самому найти путь к ее сердцу - он так мил. Может быть, когда матушка увидит его, и она заметит сходство мальчика с моим братом, когда тот был ребенком. Этим летом, бывало, когда мы гуляли с Филиппом по полям и лесам, я часто чувствовал себя вновь ребенком, до того живо переносил он меня в пору нашего счастливого детства. Ты знаешь, брат Филипп был для матери совершенством, а я - я всегда был в чем-нибудь виноват. -- И мистер Эйнсворт вздохнул при воспоминании о случаях несправедливости, которые он простил, но не забыл.

Мадам Эйнсворт в одном из самых богатых своих платьев, украшенном невероятным количеством драгоценностей, нетерпеливо ходила по гостиной в ожидании обеда.

"Если Люсиль обедает с нами, то и этот найденыш будет тоже обедать здесь, -- сердито думала она. -- Я не могу и намекнуть Лауре, что он должен есть отдельно, а у него, вероятно, ужасные манеры".

глаза сверкали, как стальные иглы. Она позволила сыну поцеловать себя и, подставив щеку невестке, холодно проговорила:

-- Как вы поживаете, Лаура?

Мистер Эйнсворт, вспыхнув, дрожащим голосом проговорил:

-- Матушка, вот наш приемный сын, другой Филипп. Надеюсь, вы полюбите его. Милый мой мальчик, эта дама - моя мать, я уверен, ты полюбишь ее, как любишь нас.

Филипп тотчас же с готовностью двинулся вперед и протянул руку с приветливой улыбкой.

-- Итак, это новый член вашей семьи? Где же сходство, о котором столько трубили? Этот мальчик очень смугл, а мой внук был блондин.

Филипп отпрянул назад, словно ужаленный, он почувствовал в старой леди врага. Он был удивлен и огорчен.

Миссис Эйнсворт ласково обняла его и сказала:

-- Пойдем, милый, посмотрим картины, пока твой папа́ побеседует с мадам Эйнсворт. Вот, -- продолжала она тихо, останавливаясь перед портретом молодого человека в офицерской форме, -- это брат твоего папы, погибший на войне. Папа́ находит, что ты похож на него, когда тот был ребенком; он много рассказывал мне об этом еще до того, как я увидала тебя.

 -- все это нелегко далось мальчику. Детская округлость совсем исчезла с его лица, он вытянулся и похудел, а от долгого пребывания на горном воздухе его щеки загорели. Теперь это был красивый, мужественный мальчик, иногда застенчивый, но всегда изящный и вежливый.

Сказать, что Филипп никогда не жалел о своей прежней жизни, было бы неправдой. Временами, в течение этого дивного лета, на него находила тоска, и он с грустью вспоминал о своей мамочке и об их старом саде, тосковал по Дее, Селине и даже Лилибелю. Иногда ему недоставало его любимца Майора и мелодичных песен Певца, часто казалось, что в густом северном лесу он слышит нежное "чик-чирик, чик-чирик". Тогда он уходил от всех, ложился где-нибудь под деревом и плакал. В такие минуты его всегда утешали "дети" отца Жозефа.

-- Мы скоро вернемся домой, -- говорил им Филипп с уверенностью. -- Приедет отец Жозеф. Наступит весна, и мы будем опять дышать сладким запахом жасмина и олив! -- Но никому больше, кроме "детей", не высказывал он своих жалоб и надежд; он казался всегда весел и спокоен, всегда был чем-нибудь занят.

Миссис Эйнсворт и Филипп продолжали разглядывать картины, когда в зал вошла маленькая наследница с гувернанткой. Филипп взглянул на девочку, и ему вспомнилась большая кукла, которую он видел под Рождество в окне магазина. Девочка была в белом шелковом платье, отделанном тонкими дорогими кружевами. Как на кукле, на ней были голубые шелковые чулки и изящные маленькие туфельки, с узенькими ремешками вокруг ноги. В одной ручке она держала букет и, церемонно поздоровавшись с дядей и теткой, подошла к Филиппу и, протянув ему кончики пальчиков точно как бабушка, проговорила:

-- Как вы поживаете? Очень рада видеть вас!

Эта сцена мало смутила, а скорее рассмешила Филиппа. Ему казалось, что большая кукла сошла с витрины магазина и пропищала: "Как вы поживаете". И он начал весело болтать с ней, пока мадам Эйнсворт не рассадила их по разные стороны стола.

Для Филиппа выглядело забавным, что важная, красивая дама, сидевшая возле девочки, относится к ней с таким уважением, что позади нее стоит Елена в белом чепце и что статный дворецкий в ливрее сгибается перед девочкой чуть ли не вдвое.

Мистер и миссис Эйнсворт жили все лето в аристократических отелях, и Филипп привык к прислуге и ко всевозможным церемониям, но он никогда не видал ничего подобного этому обеду. Он едва успевал есть - так был поглощен своими наблюдениями. Когда дворецкий менял его тарелки, он громко благодарил и смотрел на него с улыбкой, как на старого друга, и дворецкий, старавшийся иметь вид истукана, думал про себя: "Славный малыш! Я бы улыбнулся ему в ответ, если бы только посмел!" Но Филипп и так чувствовал какую-то близость между ними. Дворецкий так понравился ему, что он хотел чем-нибудь выразить свою симпатию и начал помогать при замене тарелок, но мадам Эйнсворт строго посмотрела на него, а красивая дама, сидевшая возле Люсиль, нахмурилась, и даже его отец и мама не скрывали неудовольствия. Филипп же хотел только услужить, но, может быть, это было неприличным на таком важном обеде? И он раздумывал, каждый ли день здесь так обедают и как должен уставать дворецкий, меняя столько тарелок. Он очень обрадовался, когда обед, наконец, окончился и они опять очутились в гостиной. Он вспомнил "детей", оставленных у себя в комнатке, и раздумывал, пожелает ли красноволосая девочка увидеть их; хотя она казалась совсем куклой, но он был уверен, что ей понравятся "дети" отца Жозефа. Поэтому, улучив минуту, когда старшие занялись рассматриванием эскизов господина Эйнсворта, он подошел к Люсиль и спросил ее, не хочет ли она посмотреть "детей" отца Жозефа.

-- Детей! -- воскликнула Люсиль, подняв высоко голову и глядя на него с холодным удивлением. -- Где они?

 Они в моей комнате, в клетке.

-- В клетке?! Что это значит? Кто они?

-- Это маленькие белые мышки, милые мышки.

-- Мыши, маленькие мыши! Ай, ай! -- И она пронзительно закричала, поджав под себя ножки в голубых чулках. -- Мыши! Ай, где?

 Что такое, дорогая? Чего ты испугалась? Как она побледнела! Скорей, мадемуазель, скорей принесите туалетный уксус! -- вскричала мадам Эйнсворт.

 О, бабушка, он говорит, что они у него в комнате, подумайте только - мыши в комнате! И он хочет принести их сюда! Не позволяйте ему этого!

-- Нет, нет, моя дорогая, он не принесет. Эдуард, уведи мальчика: он смертельно напугал Люсиль.

Мистер и миссис Эйнсворт задыхались от смеха, а Филипп так и не понял, что случилось и почему его так поспешно уводят из комнаты.