Приемыш черной Туанетты.
Глава 22. Филипп выступает в защиту "детей"

Глава 22
Филипп выступает в защиту "детей"

Приехавший доктор, найдя заболевание Люсиль легким, прописал успокаивающее питье и ушел.

Девочку уложили в постель, и бабушка не захотела оставить ее даже на время обеда. А так как и гувернантка должна была постоянно находиться при своей воспитаннице, то обедали в столовой только молодые Эйнсворты и Филипп. После обеда они сидели в гостиной.

в чтение, но время от времени украдкой поглядывал то на мистера Эйнсворта, то на его жену, которые обсуждали предобеденное происшествие.

-- Как это глупо - потакать нелепым фантазиям Люсиль, -- говорила с раздражением миссис Эйнсворт.

-- Но ведь не только Люсиль утверждает это, моя дорогая, все говорят, что видели что-то, -- мягко возражал мистер Эйнсворт. -- Не могут же все ошибаться!

-- Я не знаю, я не могу объяснить этого. Я знаю только, что Филипп здесь ни при чем, как и "дети", -- отвечала уверенно миссис Эйнсворт. -- Я была в комнате перед самым переполохом, и мыши спокойно спали в клетке, о чем говорит и Бассет. Как это несправедливо со стороны мама обвинять Филиппа в том, что он выпустил мышей, рискуя растерять их, только затем, чтобы напугать Люсиль!

-- Мама, можно мне пойти в свою комнату? -- спросил Филипп, подходя за прощальным поцелуем.

 Конечно, мой дорогой. Как ты бледен! Тебе нездоровится?

-- Я здоров, спасибо, но... но я устал.

-- Не волнуйся, мой милый, из-за этой глупой истории. Я уверена, что когда мадам Эйнсворт успокоится, нам удастся убедить ее, что ты здесь ни при чем.

Филипп помедлил, умоляюще глядя на миссис Эйнсворт, затем еще раз поцеловал ее нежнее обыкновенного и тихо вышел из комнаты.

Оставшиеся в гостиной сидели некоторое время молча. Первым нарушил молчание мистер Эйнсворт, заговорив довольно неуверенно:

 Филипп знает об этой истории больше, чем мы думаем. Я вижу, что у него есть что-то на душе.

-- Эйнсворт! -- воскликнула миссис. -- Я не удивляюсь твоей матери. Она невзлюбила бедного мальчика и пользуется каждым случаем, чтобы выказать свою неприязнь. Но чтобы ты обвинял Филиппа! Ты - зная, как он правдив!

-- Разве он сказал, что ничего не знает об этом? -- спросил мистер Эйнсворт.

-- Я не спрашивала его. Я не хочу своими расспросами вызвать мысли о том, что я сомневаюсь в нем. Он сказал только, что не выпускал мышей из клетки, и я верю, что это правда.

-- Ну, хорошо, Лаура, не будем больше спорить об этом. Но если я узнаю, что Филипп скрыл что-нибудь, я буду страшно разочарован, что он оказался не таким, каким я его считаю.

 Правда, Филипп любит иногда подшутить, и там, где другие посмеялись бы над его шутками, твоя мать усматривает преступление. Начни только слушать мать, она без труда восстановит тебя против бедного ребенка. Ты уже, кажется, изменил свое отношение к нему. Он уж не интересует тебя по-прежнему.

-- Теперь, милая, ты несправедлива. Я не изменился, я по-прежнему горячо люблю Филиппа, но не закрываю глаз на его недостатки и думаю, что он немножко - только немножко - зол на Люсиль. Не лучше ли поговорить с ним осторожно и попросить его не шутить больше над этой глупой, нервной девочкой.

-- Расспрашивать его - это высказать недоверие к его словам. Это будет вторая история после той, что произошла с уроками танцев, а я не намерена делать из мухи слона. Единственный выход - забрать отсюда мальчика как можно скорее. Здесь мы не будем спокойны с ним ни одной минуты!

-- Не волнуйся, Лаура, -- просил мистер Эйнсворт, -- как только мы узнаем, что священник вернулся, мы уедем в Новый Орлеан, и может быть то, что станет известно о мальчике, освободит нас от ответственности за него.

Миссис Эйнсворт ничего не ответила, но и она впервые пожалела, что они поторопились взять мальчика, что не учли всей серьезности, ответственности - взять его на воспитание.

и мадам Эйнсворт почувствовала, что его привело к ней что-то очень важное.

Голубые глаза мальчика глядели робко и умоляюще, хотя губы были крепко сжаты, плечи приподняты, и вся его фигурка была полна отваги.

-- Позвольте мне войти? Мне нужно что-то передать вам, -- проговорил Филипп глухим, еле слышным голосом.

-- Входи, -- холодно ответила мадам Эйнсворт. -- Я очень занята нынче, но выслушаю тебя. -- Она с достоинством уселась за письменный стол и с деловым видом принялась распечатывать письма.

-- Мне нужно сказать вам о вчерашнем, -- покраснев, дрожащим голосом произнес мальчик. -- Было бы дурно не признаться вам. Я все рассказал только вчера вечером мистеру дворецкому. Я не хочу, чтобы вы бранили его, его не за что бранить, ведь он ничего не знал. Я спрятался за дверью, когда он вышел из комнаты, он даже не помогал мне ни в чем, ничего и не видал. Вы не будете сердиться на него? Не будете? -- И Филипп с мольбой вперил взор в строгое лицо мадам Эйнсворт.

 Стало быть, Бассет не в заговоре с тобой? -- спросила мадам Эйнсворт с легкой насмешкой.

-- Он не знал ничего... Потом только он сказал, что поможет мне. Но я не о себе беспокоюсь. Вы можете наказать меня, как следует. Но бедный мистер дворецкий, я люблю его и не хочу, чтобы он был наказан...

-- О, я это вижу, вы большие друзья, -- сурово бросила старая леди. -- Ну, хорошо, продолжай свои интересные объяснения. В конце концов я не понимаю, что за глупую штуку ты устроил!

Филипп с минуту колебался, но собрался с духом и решил рассказать правду.

-- Видите ли, Люсиль постоянно так злится на меня, что я хотел... Я хотел только пошутить. Я хотел ее попугать. Но я не представлял себе, что она может заболеть. Я бы не сделал этого ни за что на свете. Я подумал: как было бы смешно сделать мышку и пустить ее на пол.

 Так там было что-то! -- вскричала, торжествуя, мадам Эйнсворт.

-- Да, было. Они что-то видели, но только не "детей".

-- Что же это было? -- нетерпеливо допытывалась старая леди.

-- Это была мышь, но не живая. Я сделал ее из ваты и хвостик из тесемочки, а вместо глаз - две бисеринки от платья мадемуазель... Я привязал к ней длинную черную нитку и положил мышь в зале на такое место, чтобы Люсиль увидела ее, как только войдет, я заставил игрушечную мышку прыгать, дергая за нитку. А когда я всех напугал, то втащил мышку в комнату мистера дворецкого... Елена замахнулась на мышку зонтиком, но не попала. А тут Люсиль упала в обморок, вошел мистер дворецкий и велел мне поскорей убираться... Как видите, настоящих "детей" там не было. -- Филипп вздохнул, облегчив душу рассказом, и в страхе ждал, что будет дальше.

-- Вот видите! Вот видите! Какой обман! Какая ложь! -- негодующе восклицала мадам Эйнсворт. -- А Эдуард еще гордился правдивостью мальчика!

 Это была не ложь, -- гордо ответил Филипп. -- Я никогда не лгу. Это была шутка. Все произошло от того, что я зашел в комнату мистера дворецкого и не хотел, чтобы на него сердились. Потому-то я и не рассказал ничего вчера. Я очень жалею, что сделал это, и мне особенно неприятно, что Люсиль захворала... Я пришел просить у вас прощения.

-- Простить тебя! Это не приведет к хорошему! Я буду настаивать, чтобы тебя строго наказали! Ты должен знать, что со мной нельзя шутить! -- говорила в гневе мадам Эйнсворт.

-- Что же, пусть! -- мужественно ответил Филипп. -- Накажите меня, только, пожалуйста, не сердитесь на мистера дворецкого.

-- Я поступлю с Бассетом по собственному усмотрению. Я прикажу ему немедленно выбросить этих скверных мышат.

-- Вы думаете выбросить "детей" отца Жозефа? -- вскричал Филипп. -- Они такие смирные и добрые зверьки, и так чистоплотны. Я каждый день чищу их клетку.

 Мне слишком много пришлось волноваться с тех пор, как эти животные поселились в моем доме. -- И мадам Эйнсворт решительно отвернулась к столу. -- Нечего поднимать шум! Можешь идти. Я занята.

Бедный Филипп! Ему и не мерещилось такое ужасное наказание. Он был в полном отчаянии.

-- Они такие крошки! Они не знают никого, кроме меня, и боятся чужих; они могут умереть с голоду или затеряться. Что скажет отец Жозеф, когда я явлюсь к нему без "детей"! Я обещал заботиться о них. Я так люблю их! Они такие маленькие и все понимают, они любят меня! Мне не о ком больше заботиться, мы скоро уедем домой, позвольте им побыть здесь до моего отъезда. О, пожалуйста, позвольте! Я буду так благодарен!

Мадам Эйнсворт вскочила с кресла. Что-то в жалобном молящем голосе мальчика тронуло ее сердце. Это была нотка детского горя, которую она слышала давно, давно... и сердце ее смягчилось. Горячие слезы подступили к глазам, и с минуту она не могла справиться с волнением. Наконец, она сказала взволнованно:

-- Хорошо, хорошо, дитя! Пусть будет так! Не безумствуй из-за пустяков. Пусть они остаются, только не заставляй меня больше говорить о них. Ну, вытри глаза, иди в свою комнату и постарайся быть добрее с Люсиль.

 О, благодарю вас, благодарю вас! -- воскликнул Филипп в восторге, и на лице его сквозь слезы засияла улыбка, как радуга после дождя. -- И вы не будете сердиться на мистера дворецкого? -- спросил он с беспокойством.

-- Пусть будет по-твоему. Он заслуживает наказания, но ради тебя я могу простить его.

и взяла себя в руки. Провожая глазами мальчика, она думала:

"Как странно: мальчик так растрогал меня!.. Был момент, когда я чувствовала, что он мой, родной, что что-то связывает меня с ним!.."