Приемыш черной Туанетты.
Глава 21. Бедная кукла падает в обморок

Глава 21
Бедная кукла падает в обморок

Прошла зима, и наступило время ранней весны. Филипп стал беспокоиться и тосковать по дому. Мистер Эйнсворт говорил, что в марте они уедут на юг, и Филипп считал дни, пока наступит этот, обычно - суровый, а на этот раз солнечный и теплый месяц.

Однажды за уроком рисования - Филипп ежедневно занимался с начала зимы и сделал успехи, приводившие мистера Эйнсворта в восторг, -- он вдруг оторвался от работы и спросил с тревогой в голосе:

 Скоро мы уедем, папа? Уже март, а вы говорили, что мы уедем в марте.

-- Разве тебе не нравится здесь, Филипп? Здесь хорошо. Мне не хочется уезжать, пока стоят эти чудесные дни.

-- Но, папа, отцу Жозефу уже время вернуться, а я должен быть дома к его приезду.

-- Почему должен?

-- Потому что у меня его "дети", и я должен передать их ему. Он оставил их мне только до своего возвращения, и нехорошо задерживать их дольше. Да мне еще нужно кой о чем расспросить его.

 О чем, Филипп? Что тебе нужно спросить у него?

-- О моем отце и матери. Мамочка говорила, что он мне все скажет, что у него лежат какие-то бумаги для меня.

-- В самом деле? Она это говорила? -- изумился мистер Эйнсворт. -- Почему же ты не сказал мне этого раньше?

-- Не догадался, папа. Да это было бы ни к чему, раз он уехал. Но теперь, если он вернулся, мне ужасно хочется повидать его и расспросить.

-- И я хочу повидать его, дорогой мой. Я напишу священнику церкви св. Марии - отец Мартин, кажется? Он известит нас, вернулся ли отец Жозеф и куда ему можно написать.

 Да, отцу Мартину это должно быть известно, -- подхватил нетерпеливо мальчик. -- А нельзя ли спросить его и о Дее? Я боюсь, что у нее вышли деньги и ей опять не удается продавать статуэтки. Мне необходимо вернуться и помочь ей.

-- Мой милый, у меня есть для тебя приятные новости о Дее, -- сказал мистер Эйнсворт, улыбаясь и глядя на пылающее лицо мальчика. -- Я хотел, чтобы мама передала тебе их: она так счастлива, когда может сказать тебе что-нибудь приятное, но мне совестно заставлять тебя ждать. Нынче утром я получил письмо от мистера Детрава. Помнишь, я рассказывал тебе о моем приятеле? Он поехал в Новый Орлеан, предполагая, что отец Деи - его брат, которого он давно уже разыскивает. И он оказался прав. Теперь Деа хорошо обеспечена, ее дядя очень полюбил свою маленькую племянницу.

На лице Филиппа во время этого рассказа отражалось изумление и радость.

-- Как я рад, что есть кому теперь позаботиться о Дее! -- воскликнул он. -- Теперь она не будет голодать, как прежде, бедняжка. И для отца она сможет покупать все книги, какие ему только нужны. Как она должна быть счастлива! Ах, как мне хочется поскорее увидеть ее, чтобы сказать ей, как я рад за нее!

-- Ты скоро увидишь ее, мой милый: если отец Жозеф вернулся, мы поедем на юг через одну-две недели.

приятными новостями, что с трудом мог заниматься.

Последнее время ему было очень не по себе. Со времени злополучного эпизода на уроке танцев мадам Эйнсворт обращалась с ним сурово, а Люсиль смотрела на него с таким пренебрежением, что он понял, как серьезно обидел ее. Но теперь ему нечего было печалиться: он скоро уедет от них, он уедет домой!

"И не нужно! -- думал он. -- Она никогда не полюбит меня, она относится ко мне хуже, чем к своей собачонке".

Однажды, когда девочка вернулась с гулянья не в духе, Филипп сидел в комнатке дворецкого, прячась за чуть-чуть прикрытой дверью, с очень таинственным видом. Вдруг из залы понеслись пронзительные крики, они наполнили дом и заставили выйти на лестницу мадам Эйнсворт, бледную и дрожавшую от ужаса. Гувернантка стояла на стуле, подобрав юбки самым непрезентабельным образом, а Люсиль карабкалась на стол, ее волосы развевались, шляпа болталась на спине, с безумно расширенными от страха глазами она не переставала испускать дикие вопли.

Храбрее всех оказалась Елена, гнавшаяся за каким-то маленьким предметом, скользившим по полу на другом конце залы: она старалась ударить его зонтиком, но никак не могла попасть, и маленький предмет исчез в щелочку двери, ведшей в комнату дворецкого.

 Что такое, в чем дело? Люсиль, дорогая, ты ушиблась? -- кричала с лестницы мадам Эйнсворт.

-- Мыши, белые мыши! -- визжала Люсиль. -- Они в зале, они бегают по полу. Ай, ай, боюсь!

 Les souris, les petites souris, elles sont partout! [.]-- кричала гувернантка, еще выше подбирая платье.

 Где они? Ай, где они? Они лезут по ножкам на стол? -- визжала Люсиль.

-- Sont-elles sous la chaise? [.] - стонала гувернантка.

-- Они убежали, -- с победным видом воскликнула Елена, размахивая зонтиком. -- Они убежали в комнату дворецкого.

 Скорее закройте двери, чтоб они опять не вбежали, -- распорядилась мадам Эйнсворт, подбегая к Люсиль и обнимая ее. -- Моя дорогая, девочка моя! Ах, ах, ей дурно! Бегите за уксусом. Скорей, скорей! Дайте воды! -- кричала старая леди, в то время как Люсиль, будто подрезанный сноп, упала на руки бабушки.

Филипп, которому и не снилось подобное завершение его маленькой комедии, чувствовал себя настоящим преступником, когда прятал какой-то белый комочек в карман, поспешно обрывая длинную черную нитку. Он был перепуган случившимся с Люсиль, побежал в свою комнату и бросился на кровать.

Когда Люсиль очнулась, что произошло вскоре и задолго до приезда доктора, в гостиную важно вошел Бассет, дворецкий, с непроницаемым, застывшим, как маска, лицом и тихо спросил, что случилось.

-- Они вбежали в вашу комнату, Бассет, -- строго сказала мадам Эйнсворт, стоя на коленях перед софой и продолжая растирать ручки девочки.

 Кто, мадам? Кто вошел в мою комнату? -- переспросил Бассет с изумлением.

-- Как кто? Мыши! Елена видела, как они вбежали к вам, и вы должны были их видеть.

-- Я ничего не видел в моей комнате, я сейчас оттуда. С вашего позволения, мадам, здесь какое-то недоразумение.

-- Что?! Вы хотите сказать, что мне все это показалось, померещилось, что их не было здесь, белых мышей этого мальчика, которых он выпустил в залу, чтобы напугать мисс Ван-Нарком?

 Боже меня сохрани! Нет, мадам, белые мыши мистера Филиппа никогда не бывали в моей комнате.

 Я видела их, я уверена, что видела одну. Может быть, только и была одна, -- вмешалась Елена с лукавым огоньком в глазах.

-- Я видела всех, они бегали по полу, -- резко объявила гувернантка.

-- А я видела, как они взбирались по ножкам стола, -- простонала Люсиль.

 С вашего позволения, мадам, я осмелюсь сказать, что мистер Филипп никогда не выпускает из клетки своих маленьких зверьков.

-- Как вы смеете говорить это, Бассет? Неужели мисс Ван-Нарком и все остальные выдумывают? -- строго прикрикнула мадам Эйнсворт.

 Никоим образом, сударыня. С вашего позволения, может быть, это было то, что называется "оптический обман", -- почтительно заметил старый дворецкий.

-- Пустое, Бассет! Это возмутительные выходки мальчишки. Это делается нестерпимым...

 Позволите мне пойти в комнату мистера Филиппа, сударыня? Если зверьков нет в их клетке, я соглашусь, что они были в моей комнате. -- Бассет поклонился и вышел так же спокойно, как и вошел.

Через несколько минут он вернулся и торжествующе сказал:

 Все так, как я и ожидал, сударыня! Зверьки спят в своей клетке, прижавшись друг к другу, а мистер Филипп сидит у себя и готовит латинский урок.

 Это действительно очень странно, -- проговорила мадам Эйнсворт с недоумевающим видом. -- Но я еще не убеждена! Можете идти к себе, Бассет, а когда мисс Ван-Нарком станет лучше, я расследую это дело.

-- Слава Богу! -- прошептал он, закрывая двери в свою комнату. -- Пока я выгородил малыша, все будет и дальше хорошо, если горничная не испортит дела. Она понимает, в чем дело, но слишком добра, чтобы выдать мальчика.