Приемыш черной Туанетты.
Глава 26. "Спокойной ночи, мистер дворецкий"

Глава 26
"Спокойной ночи, мистер дворецкий"

Через несколько дней после представления на парадном подъезде мадам Эйнсворт сидела в гостиной со своей старой приятельницей, серьезно о чем-то беседуя, и временами ее обычно сдержанный голос звучал очень резко.

-- Если бы они посоветовались со мной, этого никогда не случилось бы, -- негодующе говорила она. -- Они слишком поторопились, а теперь сами раскаиваются.

 Конечно, им хотелось, чтобы их собственный сын был старшим, -- спокойно заметила приятельница.

-- Разумеется, им хотелось этого, но не в этом главная суть. Они тяготятся мальчиком, из него не получилось то, что они ожидали. Когда он подрос, в нем проявились очень неприятные черты. Да и что другое следовало ожидать от ребенка, воспитанного старой негритянкой? Недавно он притащил в дом негритенка, воришку, к которому привязан всей душой. Мы имели столько хлопот, пока избавились от него, но и теперь Филипп, без сомнения, видится с ним на стороне. Лаура и Эдуард немало помучились из-за этого беспокойного мальчика. Я делала вид, что верю их любви к нему, но в действительности они никогда не любили его, и теперь, когда у них родился собственный ребенок, они это прекрасно понимают. Я бы не страдала, если бы мальчишке пришло в голову удрать со своим приятелем в такое место, откуда мы никогда не услыхали бы о нем!

-- И для их ребенка каково иметь такого старшего брата! Ведь вы знаете, как маленькие подражают старшим!

Когда мадам Эйнсворт с гостьей оставили гостиную, за гардиной, скрывавшей нишу окна, послышался шорох, и оттуда тихо вышел Филипп. Он был смертельно бледен, а в глазах его застыло выражение ужаса и недоумения. Он сидел здесь, рассматривая прохожих на улице, когда вошли обе приятельницы, и невольно стал свидетелем их разговора.

В этот же день, несколько позже, возвращаясь после какого-то благотворительного визита, мадам Эйнсворт увидела на углу улицы Филиппа и Лилибеля, о чем-то серьезно беседовавших.

 -- подумала старая леди. -- Он встречается с этим маленьким канальей на стороне. Ну, о чем могут они совещаться? Мне, право, страшно становится жить с ним под одной крышей".

Когда Филипп вошел в гостиную перед обедом, все заметили, что он необычайно возбужден и что даже костюм его в беспорядке.

-- Этот мальчик шокирует нас, -- вполголоса заметила мадам Эйнсворт, обращаясь к невестке. -- Он ужасно неопрятен последнее время.

-- Мне очень жаль, -- ответила миссис Эйнсворт, вспыхнув. -- Это моя вина - я как-то запустила его в последнее время; по внешнему виду он действительно изменился...

Филипп почувствовал пренебрежительный взгляд мадам Эйнсворт и слышал ее нелестные замечания в свой адрес. Нервы его были натянуты, слух стал необычайно острым, а сердце невыносимо болело. Он уткнулся в книгу, которую стал читать, чтобы скрыть невольные слезы. Когда подали обед, мальчик побрел позади всех и молча занял свое место за столом.

-- Малыш ничего не ел нынче. Он болен и расстроен. Я побалую его сладеньким!

Когда Бассет складывал серебро в буфет, в комнату тихо вошел Филипп и, подойдя к доброму старику, молча уставился на него. Ему хотелось что-то сказать, но слишком сильно билось сердце. Когда же Бассет достал конфеты и протянул ему, Филипп не мог больше владеть собой: его губы дрогнули, и крупные слезы покатились по щекам.

-- Что это, мистер Филипп, в чем дело? Что случилось? -- воскликнул Бассет, изумленный таким проявлением горя у своего обычно веселого друга.

-- Ничего... ничего, мистер дворецкий; но... но вы так добры ко мне, и это вызывает у меня слезы теперь, когда все неласковы со мной...

 Да, я вижу это, мой бедный крошка! Вы не можете привыкнуть к такой резкой перемене. Я вижу, вы лишились даже аппетита, а это уж последнее дело. Но будет изводить себя! И все это из-за их маленького сына, они столько возятся с ним, что не в состоянии думать больше ни о чем на свете.

-- О, нет, я не думаю, что это так, мистер дворецкий. Ну, -- он тяжело вздохнул и снова залился слезами, -- я пойду теперь в свою комнату. Спокойной ночи, мистер дворецкий, спокойной ночи! -- Он помедлил немного, взявшись за дверь, и вдруг вновь повернулся к Бассету и проговорил чуть не с мольбой - Мне хочется... мне хочется пожать вам руку, мистер дворецкий!..

-- О, благослови вас Боже, с удовольствием, мой дорогой мальчик. -- И Бассет так стиснул его руку, что мальчик сквозь слезы улыбнулся.

-- Вы... вы... не забудете меня?..

-- Забыть вас? Что вы говорите? Как могу я забыть вас, видя ежедневно?

 Но когда меня не будет здесь, когда я уеду, вы заступитесь за меня? Вы скажете, что я не был гадким мальчишкой, не правда ли?

-- Понятно, мистер Филипп. Я буду стоять за вас горою, покуда держусь на ногах!

-- О, благодарю вас! Спокойной ночи! Спасибо за пирожное и леденцы! -- И, бросив взгляд, полный любви и грусти, Филипп выбежал из комнаты.

После ухода мальчика Бассет стоял некоторое время, задумавшись, забыв о ложках, которые были у него в руках. Наконец, он пробормотал:

 Как это мерзко, что они забросили его. Кто знает, что творится в его душе! Своим взглядом он чуть не заставил меня разреветься... Постараюсь завтра распотешить его.

Постояв с минуту в задумчивости, он подошел к шкафу и достал оттуда желто-красный шелковый платок, принадлежавший "детям". Этим платком, а сверху еще одним толстым шерстяным, которым он в холод повязывал шею, Филипп обвязал клетку; затем взял небольшой мешок, который мадам Эйнсворт дала ему для книг; достав с полки картонку, вынул из нее траурный венок с надписью: "Моей матери", обвязанный крепом, -- последний подарок Деи. Все это он тщательно завернул в бумагу и сунул на дно мешка. На столе лежали библия и молитвенник - подарок Туанетты, их он также положил в мешок. Уложив вещи, Филипп отпер свою копилку, несколько раз пересчитал сбережения - их было меньше, чем он думал: бесконечные вымогательства Лилибеля почти опустошили его кассу. Тем не менее он переложил деньги в кошелек, который отправил в мешок с прочими своими сокровищами, присоединив к ним и сверток с леденцами Бассета. Из одежды он взял свое старое платье, старые башмаки и шапку, он было призадумался над меховой шубой. В ней было так тепло, но нет, она стоит больших денег, он не должен брать ее! Повесив шубу на место, он вытащил простое короткое пальтишко, тоже толстое и теплое, хотя далеко не такое, как шуба.

Одевшись, Филипп отворил дверь и прислушался. На черной лестнице не было ни души, и он знал, что здесь можно пройти незамеченным. Он взял в одну руку "детей", а в другую мешок - это были его сокровища, все его достояние. Тихо, с замиранием сердца, крался он, как преступник, вниз по лестнице и, никем не замеченный, выбрался на улицу.

в темноте со своими верными спутниками, "детьми" отца Жозефа.