Рэджинальд Блэк

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Джером К. Д., год: 1897
Примечание:Перевод: В. И. Погодиной
Категория:Рассказ

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рэджинальд Блэк (старая орфография)

РЭДЖИНАЛЬДЪ БЛЭК.

Разсказ Джерома К. Джерома.

Перевод с английского В. И. Погодиной.

Литература имеет то преимущество перед жизнью, что в ней все характеры очерчены яснее и действуют с большей последовательностью. Природа, плохая художница, забавляется, создавая невозможное. Рэджинальд Блэк был типичным образчиком благовоспитанного безнравственного человека, какого только можно встретить между цирком Пиккадили и Гайд-Парком. Порочный без увлечения, без царя в голове, он не задумывался над трудностями жизни, тем более что его удовольствия не стоили ему ни малейшого труда. Вся его нравственность заключалась в заботливом выполнении предписаний доктора и судьи, и в сорок пять лет он еще сохранил здоровье, хотя и отличался некоторой тучностью; к этому времени он уже успел скопить состояние, конечно, не без усилия, но и без особенного риска. Он и его жена Эдита (рожденная Эппингтон) представляли самую неподходящую пару, какую только мог изобразить писатель, ищущий сюжета для драмы. Стоя перед алтарем в день свадьбы, они напоминали сатира и святую. Она была моложе его на двадцать лет и прекрасна, как Мадонна Рафаэля; каждое его прикосновение к ней казалось святотатством. Но был случай в их супружеской жизни, когда мистер Блэк выказал себя настоящим джентльмэном, а она в это время удовольствовалась самой низкой ролью, низкою даже для женщины, охваченной страстью.

Разумеется, это был брак по разсчету. Надо отдать справедливость Блэку: он претендовал только на восхищение и уважение. Ничто на свете так не приедается, как безпорядочная жизнь. Его пресыщенный вкус не находил ни в чем больше удовлетворения, и ему захотелось добиться уважения в обществе и ради разнообразия сойтись с хорошей женщиной. Ему понравилось лицо девушки: оно притягивало его к себе, как свет луны притягивает человека, утомленного шумом и духотой в комнате и прижавшагося лбом к оконной раме. Привыкнув достигать задуманного, он предложил свою цену. Семья Эппингтон была бедна и многочисленна. Девушка, воспитанная в ложном понимании долга и условных приличий, плененная ореолом мученичества, чисто по-женски предоставила отцу заключить сделку по самой высокой цене и... продала себя.

Для драмы по этому рецепту необходим любовник, чтобы все её перепитии получили всеобщий интерес. Гарри Сеннет, молодой человек довольно привлекательной наружности, если не считать его черевчур длинного подбородка, обладал в гораздо большей степени добрыми намерениями, чем чувством. Под влиянием более решительного характера Эдиты он очень скоро согласился вступить в предполагавшуюся сделку. Обоим удалось убедить себя, что они поступали благородно. Общий тон их прощального свидания накануне свадьбы был бы уместен в том случае, если бы Эдита была современной Иоанной д'Арк, готовой пожертвовать своим счастием ради какого-нибудь великого дела, но так как девушка просто-на просто продавала себя из любви в роскоши и удовольствиям, не руководствуясь более высоким мотивом помочь наиболее достойным из своих родственников продолжать жить выше своих средств, то чувства, выраженные на этом свидании, были, вероятно, преувеличены. Было пролито много слез и произнесено много прощальных слов, хотя, в виду того, что новый дом Эдиты был всего через несколько улиц и их положение в обществе не изменялось, люди, более опытные, посоветовали им не терять надежды. Через три месяца после свадьбы они встретились снова за тем же самым обеденным столом, и после небольшого мелодраматического сопротивления тому, что им было приятно считать "судьбой", они отлично приспособились к своему новому положению.

Блэк прекрасно знал, что Эдита любила Сеннета. То же могло случиться с дюжиной других мужчин старше или моложе его. Встречаясь с ними, он чувствовал смущения не больше, чем при встрече у ворот Биржи с маклерами, все состояние которых перешло в один знаменательный день в его руки. Сеннета же он особенно любил и поощрял. Вся наша система общественных отношений, являющаяся загадкой для философа, обязана своим существованием тому факту, что очень немногие мужчины и женщины обладают достаточным умом, чтобы интересовать друг друга. Блэк любил общество, но общество не симпатизировало ему. Что касается до молодого Сеннета, то можно было всегда разсчитывать, что он охотно явится нарушить скуку домашняго диалога... Общая любовь к спорту соединяла обоих мужчин. Многие из нас выигрывают при ближайшем знакомстве, и скоро оба пришли к тому, что стали находить достоинства друг в друге.

-- Вот за кого ты должна была выдти замуж, - сказал однажды вечером Блэк, полушутливым, полусерьезным тоном, когда они сидели вдвоем, прислушиваясь к шуму удалявшихся шагов Сеннета, который шел по опустевшему тротуару. - Славный малый, не то, что я, какая-то машина для загребания денег!

Неделю спустя Сеннет, оставшись наедине с Эдитой, неожиданно заявил:

-- Он лучше меня, несмотря на все мои высокопарные речи, и, клянусь моей душой, он любит тебя. Уехать мне?

-- Как хочешь, - был ответ.

-- А что будет с тобой?

-- Я покончу с собой, - со смехом отвечала она, - или убегу с первым встречным, который захочет взять меня.

Таким образом Сеннет остался.

Блэк сам пришел к ним на помощь. Им совершенно не для чего было чего-нибудь бояться, или принимать какие-нибудь предосторожности. Надо было только побольше смелости, и они воспользовались этим. Двери дома были всегда открыты для Сеннета, а Блэк даже уговаривал молодого человека заменять его, когда он почему-либо не мог сам сопровождать свою жену. Клубные друзья пожимали плечами. Неужели он был совершенно в руках жены, или же она так надоела ему, что с его стороны это была только дьявольская игра? Большинство знакомых находило последнюю догадку наиболее правдоподобной.

В силу общого порядка вещей, сплетня достигла, наконец, дверей родительского дома. Мистрисс Эппингтон излила всю свою ярость на голову зятя. Отец, как человек осторожный, был более склонен обвинить дочь в недостатке предусмотрительности.

-- Она испортит все дело, - сказал он. - Почему, чорт возьми, не могла быть она благоразумнее!

-- Ты дура, Анна, - остановил ее муж, позволяя себе некоторую вольность в своем семейном кругу. - Если ты права, то ты только ускоришь развязку, если же ошибаешься, то откроешь, что ему вовсе не полагается знать. Предоставь все дело мне. Я заставлю его говорить, не выдав ему нашего секрета, а ты в это же время переговори с Эдитой.

Таким образом дело было улажено, но беседа между матерью и дочерью мало выяснила положение. Мистрисс Эппингтон была условно нравственна, Эдита же имела свои воззрения и притом довольно низменного характера. Безчувственность молодой женщины разсердила мать.

-- Неужели у тебя нет ни капли стыда? - вскричала она.

-- Когда-то был, - отвечала Эдита, - но это было еще до того времени, когда я поселилась здесь. Разве вы не знаете, что для меня этот дом с его раззолоченными зеркалами, диванами и мягкими коврами? Разве вы не знаете, что я теперь, и что я была два года тому назад?

Мать поднялась с места и взглянула на дочь испуганными и умоляющими глазами; та замолкла и отвернулась к окну.

-- Мы ведь хотели добра, - кротко продолжала мистрисс Эппингтон.

Дочь отвечала упавшим голосом, не оборачиваясь к матери:

-- Какую бы глупость ни делали люди, они всегда воображают, что это к лучшему. Я сама хотела только добра. И все могло бы совершиться так просто, если бы только мы не были живыми людьми... Ну, не будем больше говорить. Я заранее готова признать справедливым все, что вы скажете.

Некоторое время длилось молчание, и только дрезденские фарфоровые часы стучали все громче и громче, как бы желая сказать: "Я, время, здесь. Не забывайте меня при составлении ваших планов; вы - жалкие смертные. Я меняю ваши мысли и желания. Вы только мои марионетки".

-- Что же ты думаешь сделать? - спросила, наконец, мистрисс Эппингтон.

-- Что думаю сделать? О, конечно, то, что следует. Мы всегда так думаем. Я позову Гарри и, сказав ему несколько теплых прощалиных слов, велю уехать и оставить меня; затем я стану учиться любить мужа и приспособляться к блаженству спокойной, семейной жизни. О, это так легко говорить!

Её лицо искривилось смехом, который сразу состарил ее. Оно приняло жесткое, злое выражение, и мать с горечью вспомнила о другом лице, так похожем и в то же время совершенно непохожем на это: о нежном, невинном личике девушки, которая внесла бы благородство в самый презренный дом. Подобно тому, как при блеске молнии становится видимым весь горизонт, так и этот смех сразу открыл мистрисс Эппингтон всю жизнь её дочери. Разом исчезла из её глаз раззолоченная, заставленная роскошной мебелью комната, и она увидела себя в полусвете маленькой комнатки, играющей в чудесные игры с девочкой с большими глазами и красивыми волосами, единственной из своих детей, которую она всегда понимала. Вот она изображает волка, который пожирает поцелуями Красную Шапочку, Эдиту. А вот принцы Сандрильоны, вот две её злые сестры. Но самой любимой была игра, в которой мистрисс Эппингтон изображала прекрасную принцессу, заколдованную злым драконом, превратившим ее в морщинистую старуху; но кудрявая Эдита побеждает дракона, представляемого трехногою лошадью-качалкой, и с криком восторга закалывает его вилкой для поджаривания тартинок. После этого мистрисс Эппингтон снова превращается в принцессу и возвращается вместе с Эдитой к своему народу.

Игры кончились. Маленькая кудрявая головка прижимается к её груди в порыве "минутной любви" и безпокойный маленький мозг задает все тот же вопрос, который в тысяче разнообразных форм предлагают все дети:

-- Что такое жизнь, мама? Я еще такая маленькая, но я все думаю, думаю, пока мне не станет страшно... Скажи же, мама, что такое жизнь?

Сумела ли она дать разумный ответ на этот вопрос? Не следовало ли отнестись к нему более серьезно и могла ли в конце концов жизнь управляться какими-то правилами из прочитанной книжки? Она отвечала так же, как отвечали ей в давно прошедшия времена её детства. Не лучше ли было бы, если бы она сказала ей то, что сама обдумала?..

Внезапно Эдита опустилась на колени подле нея.

-- Я постараюсь быть лучше, мама!

То был прежний крик ребенка, крик всех нас, детей - до самой смерти.

Оне крепко обнялись, и так нашли их незаметно подкравшияся сумерки, так часто застававшия их вместе в маленькой комнатке их прежней квартиры.

Разговор мужчин имел лучшие результаты, хотя и не был веден с той тонкостью, какую предполагал мистер Эппингтон, очень гордившийся своей дипломатией. Действительно, когда подошла решительная минута, этот джентльмэн почувствовал себя крайне неловко, а его безцельные замечания так явно выдавали его усилия подольше не касаться неприятного предмета, что Блэк, во всем любивший прямоту, спросил его довольно резко, хотя без гнева:

Мистер Эппингтон смутился.

-- Не в этом дело; по крайней мере, я пришел совсем не за этим, - ответил он в замешательстве.

-- Зачем же вы пришли?

Мысленно мистер Эппингтон обозвал себя дураком и, может быть, действительно он был отчасти прав. Он разсчитывал действовать, как умный советник, который умеет все выпытать и ничего не выдать. По собственной вине он оказался в свидетелях.

-- Нет, нет, ничего, - был нерешительный ответ, - я только хотел узнать, как здоровье Эдиты.

-- Не хуже, чем вчера за обедом, когда вы были здесь, - отвечал Блэк. - Ну, выкладывайте. - Это был самый удобный случай, и мистер Эппингтон решился высказаться.

-- Не думаете ли вы, - начал он, машинально оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, - не думаете ли вы, что молодой Сеннет немножко слишком часто бывает в вашем доме?

Блэк пристально поглядел на него.

-- Разумеется, мы знаем, что тут нет ничего дурного... такой прекрасный молодой человек... и потом Эдита и все прочее... Конечно, это нелепо, но...

-- Но что?

-- Могут пойти сплетни.

-- Ну, что же будут говорить?

Тот пожал плечами.

Блэк поднялся. Когда он сердился, лицо его делалось безобразным, а язык становился грубым.

-- Скажите им, чтобы они не совали своего носа в чужия дела и оставили нас с женой в покое.

Таков был смысл его ответа, но он выразил его в еще более грубой форме и более пространно.

-- Дорогой Блэк, - убедительно произнес мистер Эппингтон, - ради вас самих, подумайте, умно ли это. Между ними была простая детская привязанность, никогда ничего больше, но и этого довольно для сплетен. Простите меня, но ведь я отец её, и я не хочу, чтобы осуждали мое дитя.

-- Тогда не развешивайте ваших ушей на болтовню глупцов, - сурово возразил зять; но в следующую минуту лицо его приняло более мягкое выражение, и он прибавил, положив свою руку на руку старика.

-- Может быть, было что-нибудь и побольше, но на свете есть только одна хорошая женщина, и эта женщина ваша дочь. Ну, разскажите-ка мне теперь об ожидающемся крахе английского банка, а я послушаю.

Но чем сильнее была вера, тем глубже пускает корни подозрение. Блэк не заговаривал больше об этом, и Сеннета принимали попрежнему. Но иногда Эдита, нечаянно взглянув на мужа, встречалась с его глазами, устремленными на нее с выражением немого безпокойства и тревоги, и часто вечером он уходил из дома и возвращался поздно ночью, утомленный и забрызганный грязью.

ласки, его безсвязные влюбленные речи наводили на нее ужас. Она недоумевала, что ей делать: смеяться или прибить его. Его неуместная преданность создавала вокруг нея какую-то больную атмосферу, в которой она задыхалась. Если бы еще она могла остаться на некоторое время одна, чтобы обдумать свое положение, но он всегда был с нею, и днем, и ночью. Иногда, приближаясь к ней, он казался ей какой-то безформенной массой, давившей ее со всех сторон, чудовищем, которого дети пугаются во сне. Она плотно сжимала губы и обеими руками цеплялась за стул, чтобы не вскочить и с криком не убежать из комнаты.

Её единственной мыслью было избавиться от него. Однажды она поспешно собрала немногия необходимые вещи и, уложив их в ручной саквояж, выскользнула, никем не замеченная, из дому. Она поехала в Чаринг-Кросс, но экстренный поезд уходил только через час, и у нея было довольно времени, чтобы обдумать.

Какая польза в том, что она уедет? Её скудные средства скоро истощатся, а то.гда на что же она будет жить? Он все равно отыщет ее. Она не видела никакого исхода...

Внезапно ее охватила страстная жажда жизни, вся её молодая кровь возмущалась против такого отчаяния. Как могла она умереть, не узнав, что такое жизнь? Зачем она добровольно предстанет перед судом, которого так боятся все люди? Счастье звало ее к себе. Только одно малодушие останавливало ее протянуть руки и схватить его. Она вернулась домой совсем другой женщиной: к ней возвратилась надежда.

Неделю спустя дворецкий вошел в столовую и подал Блэку письмо, написанное рукою его жены. Он молча взял его, как будто ожидал этого. В письме просто сообщалось, что она уходит от него навсегда.

Свет невелик, а деньги имеют большую силу. Сеннет вышел по каким-то делам, а Эдита сидела одна в маленькой гостиной их номера в Фекампе. Это было на третий день их приезда в город. Дверь отворилась и снова закрылась: перед ней стоял Блэк. Она испуганно поднялась, но он одним движением успокоил ее. В нем было какое-то спокойное достоинство, еще незнакомое ей.

-- Зачем вы приехали сюда? - спросила, она.

-- Я хочу, чтобы вы вернулись домой.

-- Домой?! - вскричала она. - Вы сошли с ума!.. Разве вы не знаете...

Он запальчиво прервал ее:

-- Я не знаю ничего, я не хочу ничего знать. Вернемтесь сейчас же в Лондон, я уже все устроил, никто ничего не подозревает. Я не буду с вами, вы меня никогда не увидите, и я дам вам возможность исправить вашу ошибку - нашу ошибку.

Она слушала. Натура у нея была не из возвышенных, и желание получить счастие, ничем не платя за него, овладело ею со всею силою. Что касается его доброго имени, что ей было до него? Он сам предлагал. Люди только скажут, что он снова вернулся в своей прежней жизни, и никто не будет удивлен. Он будет жить, как жил прежде, а ее можно будет только пожалеть.

скорее был связан с его именем, чем с именем жены. По мере того, как он развивал свой план, в ней поднималось сознание, что, принимая его предложение, она тем оказывала ему милость. Уже не в первый раз ему удавалось провести общество и, казалось, он сам был в восторге от своей ловкости. Она даже невольно разсмеялась, когда он изобразил ей в лицах, что будут говорить по этому поводу их общие знакомые. Она воспрянула духом: игра, грозившая перейти в драму, кончалась веселой комедией.

Когда все было переговорено, он поднялся, чтобы уйти и протянул ей руку. Она взглянула ему в лицо, и что-то странное в линии его губ поразило ее.

-- Вы будете рады освободиться от меня, - сказала она. - Я вам доставила только безпокойство.

-- О, если бы только это! Что это значит для мужчины!

-- Что же еще? - спросила она.

-- Когда я был мальчиком, моя мать и другие учили меня многому, что считали добром; когда же я вырос, то понял, что все это была ложь, я убедился, что добра нет на свете, а что все и все в нем зло, и тогда...

Его блуждающий взгляд остановился на лице жены, и он внезапно прервал себя.

-- Прощайте, - сказал он, и вышел из комнаты.

негодяем.

естник Иностранной Литературы", No 11, 1897