Театральный мирок.
Поселяне.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Джером К. Д., год: 1899
Примечание:Перевод: В. П. Лачинов
Категория:Рассказ

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Театральный мирок. Поселяне. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ПОСЕЛЯНЕ.

Они такие чистенькие. Мы видели поселян вне сцены; они показались нам тогда неопрятными, весьма неказистого и неумытого вила. Но театральные поселяне как будто все свои доходы тратят на мыло и репейное масло.

Они всегда водят хоровод или, вернее, водят два хоровода и врываются на сцену двойным потоком, сливающимся посредине. А очутившись на надлежащих местах, они улыбаются.

Нет ничего на этом свете, могущого сравниться с улыбкой театральных поселян, ничего до такой степени безжизненного, безмятежно-идиотского.

Они так счастливы. Они не выглядят такими, но мы знаем это по их словам. Если же вы не верите им, они протанцуют вам три шага вправо и три шага влево, обратно. Они не могут не протанцовать именно потому, что они так счастливы.

Повертевшись немалое время, они образуют полукруг, положив руку на плечо один другому, и качаются из стороны в сторону, стараясь обоюдно вызвать морскую болезнь. Но это лишь тогда, когда прямо их прет от радости.

Театральные поселяне никогда не занимаются какой-нибудь работой. Мы видим иногда их отправляющимися на работу или возвращающимися с работы, но никогда и никто не видал, чтоб они действительно были за работой. Да они не могли бы и приступить к ней: это испачкало бы их платье.

Они всегда готовы сочувствовать, театральные крестьяне. У них, повидимому, никогда не имеется собственных дел, чтоб подумать о них, и это возмещается участием в триста лошадиных сил, выказываемым ими к делам, ничуть их не касающимся.

Что особливо волнует их, - это любовные дела героинь. Они могут прислушиваться к ним целый день неустанно.

Они жаждут услышать, что такое она проговорила ему, допытываются, что он ей ответил, и передают это друг другу.

В наши собственные злополучно-любовные дни мы зачастую, бывало, наведывались к разным лицам и пересказывали им все трогательные беседы, происходившия между нашим предметом страсти и нами; но наши друзья никогда не обнаруживали при этом ни малейшого удовольствия: напротив, у случайного наблюдателя могла бы появиться мысль, что их изводят наши пересказы. Им всегда оказывалось нужно поспевать на какой-либо поезд, встречать кого-нибудь, когда мы не дошли еще и до четверти нашей истории.

Ах, как часто в подобные дни мы тосковали о сочувствии театральных крестьян, которые столпились бы вокруг нас, боясь проронить хотя слово из убийственного повествования! Они радовались бы вместе с нами, поощряя нас громким смехом, и соболезновали бы вместе, произнося грустные "о!", а потом все ушли бы со сцены, когда бы они нам надоели, распевая опять таки о нашей любви.

Одна из прекраснейших черт в характере театральных поселян, - это их быстрая и безусловная покорность малейшему желанию кого-либо из главных участников пьесы.

-- Оставьте меня, друзья, - говорит героиня, приготовляясь к своему хныканью.

И не успеет она оглянуться, как уже поселяне исчезли, - одна половина направо, очевидно, чтобы пробраться с задняго хода в трактир, а другая половина - налево, где они явно тискаются за пожарной кишкой и ждут, пока не понадобятся кому либо другому.

Театральные поселяне много не разговаривают; у них главное дело прислушиваться. Когда они не могут уже более получить никаких сведений о сердечных делах героини, так они любят, чтоб им рассказывали длинные и замысловатые истории о несправедливостях, причиненных много лет тому назад людям, о которых они никогда не слыхали. Они способны хватать подобные истории налету и без труда улавливать их смысл, что вызывает зависть у зрителей.

Когда же театральные поселяне принимаются говорить, они сразу стараются наверстать потерянное время. Они пускаются в беседу все вместе, с внезапностью, которая прямо ошарашивает вас.

Они все разговаривают; никто ужь не слушает. Посмотрите хоть на какую-нибудь пару: оба бормочут так быстро, как только могут. Они уже наслушались по-горло пустых речей; вы не можете требовать, чтоб они слушали еще друт друга. Однако, разговор при подобных условиях должен быть очень труден.

Затем они флиртуют так мило, в таком идиллическом вкусе!

на сцене это скорее напоминает порхание сильфов. Она носит короткия юбочки, её чулки несравненно белее и лучше сидят, нежели в обыкновенном крестьянском быту. Притом же она очень тонкая кокетка. Она отворачивается от него и смеется таким серебристым смехом.

А он, розовый и кудрявый, в такой очаровательной куртке, - как может она противиться его любви? Вдобавок, он нежен и предан ей, и обнимает её стан. Она выскальзывает из его рук и перепархивает на другую сторону. О, это просто обворожительно!

Театральные крестьяне любят устраивать свои ухаживания как можно публичнее. Иные мечтают об исключительно предоставленных им местах для таких упражнений, где бы не видно было никого другого. Мы сами это предпочитаем. Но у театрального поселянина развита громадная общительность. Дайте ему в распоряжение деревенскую девушку прямо напротив трактира или на площади в базарный день, и он станет производить с нею свои маневры.

Они очень верные люди, эти поселяне. У них совершенно отсутствует ветреность, или кокетство, или измена данному слову. Если молодчик в розовом наряде гуляет с девушкой в голубом во время первого акта, то розовый и голубая будут просватаны в конце концов. Он липнет к ней во все продолжение пьесы, она же липнет к нему.

Девушки в желтых костюмах могут в это время сколько угодно сновать по сцене, девушки в зеленом могут смеяться и танцовать, - парень в розовом даже не взглянет на них. Его излюбленный цвет - голубой, и он никогда не разстанется с ним; он и стоит, и сидит близ него; он и пьет с голубою, и улыбается голубой, и смеется с ней же, и с нею танцует; и приходит он с голубой, и уходит.

Но мы бы, что нас касается, предпочли какую-нибудь хоть случайную перемену.

В театральных деревнях нет женатых людей и детей не бывает (только по этому, разумеется; счастливая деревня, о, если бы найти такую и прожить там хоть с месяц!). Тут совершенно одинаковое число мужчин, и женщин, во всех театральных деревнях, и все там однолетки, и каждый молодой парень любит молодую девушку, только они не женятся никогда.

Они не мало толкуют о женитьбе, но никогда этого не делают. Хитрые канальи! Они слишком хорошо видят, к чему брак приводит среди их господ.

Театральный поселянин весьма любит выпить, а когда пьет, то любит сообщать вам об этом. У него не бывает свойственной вам спокойной пол пинты внутри заведения, нет, он любит вылезть на улицу и громко распевать об этом и проделывать с посудиной фокусы, вроде перевертывания её над головою вверх дном.

У поселянина громадная восприимчивость к юмору; его легко позабавить. Есть что-то почти даже трогательное в том, как он просто катается от смеха по поводу самой ничтожной шутки. Как бы такой человек порадовался настоящей шутке! Быть может, когда-либо он и услышит действительную остроту - кто знает.

Впрочем, это, пожалуй, убьет его.

По истечении известного времени начинаешь невольно любить театрального поселянина: он так добр, так похож на ребенка, настолько далек от земного. Он прямо осуществляет, по мнению некоторых, идеал христианства.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница