Пантомима жизни

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Пантомима жизни (старая орфография)

Пантомима жизни.

*) В конце прошлого года вышла небольшая книжечка рассказов и очерков великого английского писателя Чарльса Дикенса, в первый раз напечатанных отдельно. Первоначально они появились 43 года тому назад в лондонском журнале "Bentley Miscellany", выходившем тогда под редакцией Дикенса, только что приобревшого себе славу "Очерками Боза" и "Пиквиком". По странному случаю никто не вздумал до сих пор не только в Англии, но в Германии, даже в Америке перепечатать эти любопытные страницы, дышащия свежестью и юмором только что развивавшагося таланта знаменитого романиста. Некоторые из этих очерков появились в русском переводе в "Отечественных Записках" в 1880 году, но предлагаемый этюд, принадлежащий к той святочной литературе, которую так любил Дикенс, автор стольких прелестных святочных рассказов, еще неизвестен нашей публике. Что касается пантомим, то, как известно, они составляют любимое развлечение англичан на рождественских праздниках и почти все лондонские театры около месяца только и пробавляются этими чисто национальными представлениями.

Прежде чем погрузиться в эту статейку, позвольте нам прямо сознаться в страсти к пантомимам, в нежном сочувствии к клоунам и наядам, в безгрешной любви к арлекинам и коломбинам, в невинной радости, которую нам доставляет лицезрение их краткого, многообразного и пестрого существования, хотя часто их действия не соответствуют суровым, официальным правилам приличия, руководящим деятельностью более низких и менее глубоких умов. Мы восторгаемся пантомимами не потому, что они ослепляют глаза фольгой и мишурой, не потому, что оне представляют нам замазанные мелом лица любимцев нашего детства, не потому даже, что они, как Рождество и день нашего собственного рождения приходят раз в год; - нет, наше пристрастье к ним основано на совершенно иных и вполне серьезных причинах. Пантомима в наших глазах зеркало жизни; более того, мы утверждаем, что она кажется таковым и всем зрителям, хотя они этого не сознают. Эта именно причина и делает пантомимы источником всеобщей забавы.

Он очевидно пользуется хорошим состоянием и положением в свете. Он любит внешний блеск, ибо и одет роскошно, чтоб не сказать пестро, и чувствует благоразумное пристрастье к вкусной пище, что доказывается его веселым видом, с которым он бьет себя по животу, давая понять публике, что он идет домой обедать. Сияя счастьем, вполне уверенный в незыблемости своего богатства и предвкушая вкусный обед, этот старый джентльмен вдруг оступается и летит на землю со всего размаха. Какой взрыв хохота потрясает театр! Его окружает шумная толпа, которая смеется над ним и подчует его пинками. Каждый раз, что он хочет подняться, безжалостные преследователи снова его сбивают с ног. А зрители держатся за животики от смеха. А когда, наконец, старый джентльмен встает и улепетывает в разорванной одежде без шляпы, без парика, без часов, без денег, то публика, устав смеяться, выражает свое удовольствие и одобрение громкими рукоплесканиями.

Похоже это на жизнь? Перенесите сцену на улицу, на биржу, в банкирскую контору или в магазин. Посмотрите когда кто нибудь там упадет и чем неожиданнее, чем более в зените благоденствия и богатства, тем лучше - какой радостный крик поднимает толпа над поверженным трупом счастья, как она издевается над лежащим, как хохочет, когда он, с трудом поднявшись, исчезает со сцены. Это та-же пантомима, точь в точь.

Из всех действующих лиц пантомимы, Панталон считается самым развратным и пустым. Кроме естественного отвращения, которое мы чувствуем к джентльмену его лет, занимающемуся делами, неподходящими к его возрасту и положению в свете, мы не можем скрыть от себя того факта, что он коварный, себялюбящий старый негодяй постоянно подбивает своего молодого товарища паяца на различные обманы и мошенничества, а сам стоит в стороне, поджидая результата. Если предприятье увенчивается успехом он требует своей доли в поживе, а если клоуна постигает неудача, он с благоразумной быстротой скрывается. Его любовные поползновения так же очень неприятны и его манера обращаться с дамами днем на улицах совершенно неприличная, так как он ни более ни менее как схватывает их за талию и потом, отскакивая на почтительное разстояние, продолжает им подмигивать в высшей степени безнравственным образом.

Укажите мне человека, которые не укажет дюжины таких Панталонов в числе своих знакомых? Кто не видал как они шатаются по модным улицам в прекрасный осенний день или летом вечерком, проделывая все вышеозначенные пантомимные проделки с пьяной энергией и с полной свободой словно они на сцене, а не на улице? Что касается до нас, то мы можем сосчитать более дюжины таких Панталонов, которые на потеху своих знакомых проделывают сотни комических и безполезных попыток казаться юными и развратными.

é de l'Europe в Геймаркете, где он обедал на счет молодого провинциала, которому он крепко пожимает руку. Искуственный жар этого пожатия, любезное кивание головой и чмокание губами, при воспоминании о вкусном обеде, все это характеристическия черты его великого прототипа. Он идет, напевая оперную арию и небрежно размахивая тростью. Вдруг он останавливается перед окном модного магазина. Он силится увидать прикащиц, но ему в этом мешают выставленные индейския шали и он обращает свое внимание на молодую девушку, которая с корзинкой в руках смотрит в тоже окно. Но смотрите, он к ней приближается. Он кашляет; она отворачивается. Он еще ближе подходит; она не обращает на него внимания. Он поспешно схватывает ее за подбородок и, отскочив назад шага на два, начинает ей мигать и делать знаки. Молодая девушка презрительно смотрит на его морщинистое лицо и с гримасой удаляется. Старик следует за нею, шлепая ногами. Ну, не настоящий ли это Панталон!

Сходство сценических паяцев с действительными еще поразительнее. Многие говорят с тяжелым вздохом об упадке пантомимы и печально произносят имя Гримальди. Мы нисколько не отрицаем достоинств почтенного старика, но положительно все это вздор. Каждый день мы видим клоунов, которые заткнут за пояс Гримальди и, к сожалению, никто их не ценит. Всем посетителям пантомим известно, что те сцены, в которых паяц имеет всего более успеха, называются в афишах: мелочная лавка, мастерская портного или меблированные комнаты, а вся суть этих сцен заключается в том, что герой не платит денег, берет обманом товар, даром ест и пьет, одним словом, надувает всякого кого попало. H заметьте, чем больше мошенничество, тем громче смеются зрители. Но в жизни эти факты повторяются каждый день и никто не видит в них ничего забавного. Приведем одну сцену не из театральной пьесы, а из пантомимы жизни.

Благородный капитан Фиц-Вискер Фирси, сопровождаемый своим ливрейным слугой Довем, который на взгляд очень приличен и состарился ли службе семейства капитана, осматривает и, после продолжительного торга, нанимает дом в такой-то улице, под таким-то нумером. Все соседние лавочники стараются на перерыв попасть в поставщики капитана, но он очень добрый, любезный человек и, чтоб не обидеть никого, делает большие заказы всем. Боченки вина, корзины со всевозможными съестными припасами, возы с мебелью, футляры с бриллиантами, различные предметы роскоши прибывают в дом благородного капитана Фиц-Вискера Фирси. Их принимает приличный лакей, а сам капитан ходит по комнатам, оглашая воздух бранью и проклятиями, как подобает военному человеку. Но как только поставщики исчезают за дверями, капитан с гениальной ловкостью и трогательной помощью своего лакея немедленно спускает все эти вещи хотя и по дешевой цене, но для него очень выгодной, так как ему они ничего не стоили. После нескольких подобных проделок обман открывается, и Фиц-Фирси с его лакеем, которые оказывается сообщником, препровождаются в полицейский суд, куда бегут и ограбленные ими жертвы.

Кто-же не узнает в этой истории подлинную пантомиму, отлично разыгранную Фиц-Вискером в роли паяца, его сообщником в роле Палталона, и лавочниками в скромных ролях статистов? Всего забавнее то, что тот самый торговец углем, который всего громче жалуется на негодяя, обманувшого его, сидел накануне в первом ряду партера и помирал со смеху, когда туже операцию проделывали на сцене и гораздо хуже.

Все, бывшие за кулисами, и большая часть посетителей театральной залы знают, что в пантомиме участвует много лиц, которых выводят на сцену только для того, чтоб их обламывали или били, а случается так, что и для обеих этих целей. За минуту перед тем, как мы принялись за эту статью, мы никак не могли понять для какой потребы создано на свете такое большое число тупых, ленивых, пустоголовых людей, попадающихся на каждом шагу. Теперь это для нас ясно. Они статисты. В пантомиме жизни, они только для того созданы, чтоб спотыкаться, толкать друг друга, падать и расшибать себе голову. Нам пришлось еще на прошлой неделе сидеть за ужином подле такого джентльмена. Он походил как две капли воды на статистов, выводимых на сцену с раскрашенными лицами; тоже широкое, глупое лицо, теже телячьи глаза, точно также каждое его слово и действие были не в попад. Мы смотрели с любопытством на этого человека и недоумевали, к какой породе живых существ его отнести. Как странно, что нам не пришла в голову эта простая классификация - статист пантомимы и более ничего.

Слачала мы думали, что арлекин не более и не менее как маменькин сынок, знатный и богатый юноша, который увез балетную танцовщицу и расходует жизнь на легкомысленные удовольствия. Но серьезно подумав, мы вспомнили, что арлекины иногда повинны в остроумных замечаниях и даже разумных поступках, тогда как маменькиных сынков, говоря вообще, нельзя обвинять в подобных проступках. По основательном обсуждении этого вопроса, мы пришли к тому заключению, что арлекины в жизни люди обыкновенные и что их можно найдти во всяком положении и на всякой общественной ступени. Особое стечение обстоятельств дает им в руки магический жезл. Это естественно приводит нас к общественной и политической пантомине, которой мы и закончим наш очерк, но мимоходом надо заметить, что мы нарочно умалчиваем о Коломбине, нисколько не одобряя её легкомысленных отношений к её пестрому любовнику, а потому не считая себя вправе выставить ее на показ строго нравственным и высокопочтенным нашим читательницам.

Открытие парламентской сессии есть ничто иное как поднятие занавеса перед большой комической пантомимой, а министерскую речь мождо смело сравнить с вступительлыми словами паяца: "Милорды и господа, вот и мы, вот и мы!" Эти немногия красноречивые слова, по нашему мнению, отлично выражают смысл министерской програмы. Если же мы вспомним, что министерская речь часто произносится после перемены декорации, то параллель является точной до мелочей.

Быть может, политическая пантомима никогда не была так богата и блестяща, как в наши дни. Особенно мы сильны паяцами. Никогда прежде не было у нас таких паяцов, которые готовы проделать всевозможные штуки для потехи публики. Их готовность всегда и везде представлять даже вызвала злобное замечание, что давая даровые представления по всей стране, когда столичный театр закрыт, они унижаются до роли уличных гаеров и подрывают авторитет своей лавочки. Гримальди этого никогда не делал.

Но отложив в сторону этот вопрос, так как в сущности это дело вкуса, мы можем с гордостью и удовольствием размышлять об искустве, которое выказывают наши политические клоуны во время сезона. Ночь за ночью они ломаются до трех и четырех часов утра, без устали выделывая самые странные скачки и давая друг другу самые смешные пощечины. Шум и гам, среди которых они представляют, заткнут за пояс буйство самой веселой толпы в райке во время рождественских пантомим.

Всего любопытнее зрелище, которое представляет один из клоунов, ломаясь и корчась под действием магического жезла власти, который держит над его головой старик клоун или арлекин. Под этими сверхъестественными чарами он или вдруг стоит неподвижным, не шевельнет ни рукой, ни ногой, ни языком или, в случае надобности, вдруг завертится, заболтает, оглашая воздух потоком безсмысленных, хотя красноречивых слов, предаваясь самым фантастичным влияньям или даже ползая во полу и подметая пыль. Эги представления более любопытны, чем приятны, и даже оне просто отвратительны всякому, исключая лиц, которые восторгаются подобной ловкостью, но мы к ним не принадлежим.

совершенно новыми идеями. Один удар этим жезлом по спине может разом изменить цвет его одежды. Бывают такие ловкие клоуны, что если держат этот жезл прежде с одной стороны, потом с другой, то они переворачиваются и переменяют одежду с такой быстротой, что самые опытный взгляд не заметит их движения. По временам добрый гений, жалующий этот волшебный жезл, вырывает его из рук временного его обладателя и передает другому. Тогда все клоуны мгновенно перебегают с одной стороны на другую и начинается снова скачка с препятствиями и толчками.

Мы могли-бы сделать эту статью гораздо длиннее, продолжив параллель и ясно показав, как мы сначала намеревались, что каждое ремесло, каждая отрасль общественной жизни есть маленькая пантомима с своими отдельными сценами и действующими лицами, но мы уже достаточно злоупотребили терпением читателей. Один джентльмен, имеющий некоторую известность как драматический поэт, сказал недавно: