Домби и сын.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Глава I. (старая орфография)

Собрание сочинений Чарльза Динкснса. 

Домби и сын. 

Перевод Иринарха Введенского. 

С. Петербург. 

Типография Товарищества "Просвещение", 7 рота, 20. 

Глава I. 

Домби и Сын.

Домби сидел в углу закрытой комнаты в больших креслах подле постели, a сын, тепло закутанный, лежал в плетеной корзинке, осторожно поставленной на софе, подле камина, перед самым огнем.

Домби-отцу было около сорока восьми лет; сыну - около сорока восьми минут. Домби был немножко плешив, немножко красен, мужчина вообще очень статный и красивый, хотя слишком суровый и величавый. Сын был совершенно плешив, совершенно красен, ребенок, нечего сказать, прелестный и милый, хотя немножко сплюснутый и с пятнами на теле. Время и родная сестра его забота - эти безжалостные близнецы, без разбору опустошающие свои человеческия владения - уже проложили на челе Домби несколько роковых заметок, как на дереве, назначенном для срубки; лицо сына было исковеркано множеством небольших складок, но коварное время тупой стороной своей гуляющей косы готовилось выравнять и выгладить для себя новое поле, чтобы впоследствии проводить по нем глубокия борозды.

Домби от полноты душевного наслаждения самодовольно побрякивал золотою часовою цепочкой, свесившейся из-под синяго фрака, которого пуговицы, при слабых лучах разведенного огня, светились каким-то фосфорическим блеском. Сын лежал в своей люльке с поднятыми маленькими кулаками, как будто вызывая на бой самоуправную судьбу, подарившую его неожиданным событием.

- Дом наш с этих пор, м-сь Домби, - сказаль м-р Домби, - не по имени только, a на деле будет опять: Домби и Сын, Домби и Сын!

И эти слова имели на родильницу такое успокоительное действие, что м-р Домби против обыкновения пришел в трогательное умиление и решился, хотя не без некоторого колебания, прибавить нежное словечко к имени жены: "не правда ли, м-с моя... моя милая?"

Мимолетный румянец слабого изумления пробежал по бледному лицу больной женщины, не привыкшей к супружеским нежностям. Она робко подняла на мужа глаза.

- Мы назовем еио Павлом, моя мил... м-с Домби, не правда ли?

Больная в знак согласия пошевелила губами и снова закрыла глаза.

- Это имя его отца и деда, - продолжал м-р Домби. - О, если бы дед дожил до этого дня!

Тут он немного приостановился и затем снова повторил: "Доммби и Сын"!

Эти три слова выражали идею всей жизни м-ра Домби. Земля сотворена была для торговых операций Домби и Сына. Солнце и луна предназначены для освещения их дел. Морям и рекам повелено носить их корабли. Радуга обязывалась служить вестницей прекрасной погоды. Звезды и планеты двигаются в своих орбитах единственно для того, чтобы в исправности содержать систему, центром которой были: Домби и Сын. Обычные сокращения в английском языке получали в его глазах особое значение, выражая прямое отношение к торговому дому Домби и Сын. A. D. вместо Anno Domini {От Рождества Христова. Примечание ред.

Как раньше его отец на пути жизни и смерти возвысился от Сына к Домби, так и он теперь был единственным представителем фирмы. Вот уж десять лет он женат; его жена, как говорили, не принесла в приданое девственного сердца: счастье бедной женщины заключалось в прошедшем, и, выходя замуж, она надеялась успокоить растерзанную душу кротким и безропотным исполнением суровых обязанностей. Впрочем, эта молва никогда не достигала до ушей самодовольного супруга, да, еслиб и достигла, м-р Домби ни за что на свете не поверил бы безумным и дерзким сплетням. Домби и Сын часто торговали кожами; но женския сердца ни разу не входили в их коммерческия соображения. Этот фантастический товар оставляли они мальчикам и девочкам, пансионам и книгам. Насчет супружеской жизни понятия м-ра Домби были такого рода: всякая порядочная и благоразумная женщина должна считать для себя величайшею честью брачный союзь с такой особой, как он, представитель знаменитой фирмы. Надежда произвести на свет нового сочлена для такого дома должна подстрекнуть честолюбие всякой женщины, если только есть в ней честолюбие. М-с Домби, заключая брачный контракт, вполне понимала все эти выгоды и потом с каждым днем на деле могла видеть свое высокое значение в обществе. Она за столом сидела всегда ыа первом месте и вела себя, как подобает знатной даме. Стало быть, м-с Домби совершенно счастлива. Иначе и быть не может.

Но, разсуждая таким образом, м-р Домби охотно соглашался, что для полноты семейного счастья требовалось еще одно весьма важное условие. Вот уже десять лет продолжалась его супружеская жизнь; но вплоть до настоящого дня, когда м-р Домби величаво сидел подле постели в больших креслах, побрякивая тяжелою золотою цепочкой, высокие супруги не имели детей.

То есть, не то, чтобы вовсе не имели: есть y них дитя, но о нем не стоит и упоминать. Это - маленькая девочка лет шести, которая невидимкой стояла в комнате, робко забившись в угол, откуда пристально смотрела на лицо своей матери. Но что такое девочка для Домби и Сына? ничтожная монета в огромном капитале торгового дома, монета, которую нельзя пустить в оборот, и больше ничего.

Однако-ж, на этот раз чаша наслаждения для м-ра Домби была уже слишком полна, и он почувствовал, что может уделить изь нея две-три капли, чтобы вспрыснуть пыль на тропинке своей маленькой дочери.

- Подойди сюда, Флоренса, - сказал о.н, - и посмотри на своего братца, если хочешь, да только не дотрагивайся до него.

Девочка быстро взглянула на синий фрак и белый стоячий галстух отца, но, не сказав ни слова, не сделав никакого движения, снова вперила глаза в бледное лицо своей матери.

В эту минуту больная открыла глаза и взглянула на дочь. Ребенок мгновенно бросился к ней и, стоя на цыпочках, чтобы лучше скрыть лицо в её объятиях, прильнул к ней с таким отчаянным выражением любви, какого нельзя было ожидать от этого возраста.

- Ах, Господи! - сказал м-р Домби, поспешно вставая с кресел. - Какая глупая ребяческая выходка! Пойду лучше, позову доктора Пепса. Пойду, пойду. - Потом, остановившись y софы, он прибавил: - мне нет надобности просить вас, м-с...

- Блоккит, сэр, - подсказала нянька, сладенькая, улыбающаяся фигурка.

- Так мне нет надобности просить вас, м-с Блоккит, чтобы вы особенно заботились об этом юном джентльмене.

- Конечно, нет, сэр. Я помню, когда родилась мисс Флоренса...

- Ta, та, та, - сказал м-р Домби, нахмурив брови и наклоняясь над люлькой. - Мисс Флоренса - совсем другое дело: все хорошо было, когда родилась Флоренса. Но этот молодой джентльмен призван для высокого назначения: не так ли, мой маленький товарищ?

С этими словами м-р Домби поднес к губам и поцеловал ручку маленького товарища; но потом, испугавшись, по-видимому, что такой поступок несообразен с его достоинством, довольно неловко отошел прочь.

Доктор Паркер Пепс, знаменитый придворный акушер, постоянный свидетель приращения знатных фамилий, ходил по гостиной взад и вперед, с сложенными назад руками, к невыразимому наслаждению домового врача, который в последния шесть недель протрубил всем своим пациентам, приятелям и знакомым, что вот того и гляди м-с Домби разрешится от бремени, и его, по поводу этого события, пригласят вместе с доктором Паркером Пепсом.

- Ну, что, сэр, - сказал Пепс звучным, басистым голосом, - поправилась ли сколько-нибудь ваша любезная леди при вашем присутствии?

- Ободрилась ли она? - прибавил домовой врач и в то же время наклонился к знаменитому акушеру, как-будто хотел сказать: "извините, что я вмешиваюсь в разговор, но случай этот важный".

М-р Домби совершенно потерялся от таких вопросов! Он почти вовсе не думал о больной и теперь не знал, что отвечать. Опомнившись, он проговорил, что доктор Пепс доставит ему большое удовольствие, если потрудится взойти наверх.

- Ах, Боже мой! - сказал Паркер Пепс. - Мы не можем больше от вас скрывать, что её светлость герцогиня - прошу извинить: я перемешиваю имена, - я хотел сказать, что ваша любезная леди чувствует чрезмерную слабость и во всем её организме заметно всеобщее отсутствие эластичности, a это такой признак, которого мы....

- Не хотели бы видеть, - перебил домовый врач, почтительно наклонив голову.

фамилии пациентов.

- Еще бы, при такой огромной практике! - бормотал домовый врач. - Мудрено тут не смешивать. Доктор Паркер Пепс знаменитый, велик...

- Очень вам благодарен, - прервал доктор. - Так я хотел заметить, что организм нашей пациентки выдержал такое потрясение, от которого, быть может, она освободится; но для зтого необходимо с её стороны болыиюе, крепкое и....

- Могучее, - добавил домовый врач.

- Именно так, - продолжал доктор, - и могучее усилие. М-р Пилькинс, по своему положению врачебного советника в этом доме, a я уверен, никто лучше его не можеть выполнить этого назначения

- Ох! - пробормотал домовый врач. - Удостоиться такой похвалы от знаменитого придворного доктора Паркера Пепса!

- Вы слишком добры, - возразил Паркер Пепс. - М-р Пилькинс, говорю я, по своему положению домашняго врача, очень хорошо знает организм пациентки в её нормальном состоянии, - a такое знакомство весьма важно в настоящемь случае. Мы оба теперь такого мнения, что натура должна сделать могучее усилие, и если, сверх чаяния, наша интересная пациентка графиня Домби, - прошу извинить, - если м-с Домби не....

- Не в состоянии будет, - перебил домовый врач.

- Именно так. Если м-сь Домби не выдержит этого усилия, то в таком случае можеть произойти опасный, очень опасный кризис, и последствия его будут гибельны.

Несколько секунд эскулапы не говорили ни слова, опустив глаза в землю. Потом, по немому движению доктора Пепса, они пошли на верх. Домовый врач почтительно отворял двери перед знаменитым собратом.

Мы будем несправедливы к м-ру Домби, если скажем, что мнение врачей не произвело на него никакого влияния. Правда, он был вовсе не такой человек, чтобы мог когда-либо и отчего бы то ни было испытывать сильные ощущения ; но если бы - чего Боже избави! - жена его вдруг захворала и умерла, нет сомнения, м-р Домби был бы очень огорчен: тогда бы он почувствовал, что в его хозяйстве недостает одной из самых драгоценных мебелей, и потеря её была бы для него крайне чувствительна. Но само собою разумеется, печаль его была бы холодная, спокойная джентльменская.

Между тем, как м-р Домби разсуждал об этом предмете, размышления его были прерваны поспешной ходьбой и шумом платья на лестнице. Вдругь вбежала в комнату женщина более чем солидных лет, но перетянутая в ниточку и одетая по последней моде, как молодая дама в полном расцвете юности и красоты. Лицо её и вся фигура обличали сильное волнение. Она стремительно бросилась к нему на шею и сказала трогательным голосом:

- Павел, милый мой Павел! Ведь он настоящий Домби!

- Что-ж тут мудреного? - возразил брат, - м-р Домби был брат вбежавшей лэди. - Фамильное сходство должно быть. Но отчего ты так встревожена, Луиза?

- Ох, я знаю, что это глупо, - отвечала Луиза, усаживаясь на стул и вынимая платок из ридикюля, - но он настоящий вылитый Домби. В жизнь я не видала такого сходства.

- Но в каком положении Фанни? - сказал м-р Домби. - С нею что делается?

- Ничего, милый Павел, - отвечала Луиза, - решительно ничего, поверь мне, так-таки иросто ничего. Небольшое изнурение, истощение сил, но ничего такого, что я вытерпела с моим Жоржем или Фридериком. Стоит ей немножко потерпеть, - вот и все. О, если бы Фанни была Домби! Но я не сомневаюсь и даже уверена, что она сделает это усилие, которого от нея требуют: ведь она знает, как это необходимо. - Ах, милый Павел, я вся взволнована, и дрожь проняла меня с ног до головы: это глупо, очень глупо; но что делать? Уж я так создана. Вели мне, пожалуйста, дать рюмку вина и перекусить что-нибудь. Я думала, что совсем упаду на лестнице, когда выбежала от Фанни и посмотрела на нашего крошечного певунчика.

За этими словами, вызванными живейшим воспоминанием о ребенке, послышалась скромная походка, и кто-то слегка постучался в дверь.

- М-с Чикк, - проговорил ласковый женский голос, - как вы себя чувствуете, моя милая?

- Любезный Павел, - тихонько сказала Луиза, вставая со стула, - это мисс Токс, прекрасная, преинтересная девица: мне никогда бы не быть без нея здесь! Мисс Токс, рекомендую вам - брат мой, м-р Домби; Павел, милый Павел, - рекомендую: моя искренняя приятельница, мой лучший друг - мисс Токс.

лучей. Зато ее можно было назвать настоящей розой учтивости и добродушия. От продолжительной привычки вслушиваться во все, что при ней говорили, и внимательно всматриваться в физиономию собеседников, как-будто было y ней намерение неизгладимо запечатлеть в душе их портреты, голова её совершенно склонилась на одну сторону. Её руки получили судорожную привычку подниматься сами собою в знак невольного удивления; в глазах постоянно отражалось это же чувство. Голос её был самый нежный и вкрадчивый; на самой переносице уселась y нея небольшая шишка, и огромный орлиный нос её, по этой причине, никогда не вздергивался кверху.

Мисс Токс одевалась богато и даже по моде, но в её платье всегда заметна была какая-то скудость и оборванность. На шляпке или чепчике y ней всегда красовались разнокалиберные цветочки, и волосы иной раз убирались странными букетами. Любопытные глаза замечали также, что на её воротниках, манжетах, косынках и вообще на всем, где должен быть узел, два конца никогда не сходились вместе как следует, a торчали как-то странным образом. Зимой носила она разные меховые наряды, налантины, боа, муфты; но все это никогда не приглаживалось, и мех по обыкновению таращился в разные стороны. Она любила носить маленькие кошельки с замочками, стрелявшими на подобие пистолетов всякий раз, когда она их запирала или когда они запирались сами собою; эти и другия подобные принадлежности в её костюме содействовали к распространению мнения, что мисс Токс дама независимая во всех отношениях, и такое мнение она при всяком случае старалась обратить в свою пользу. Её мелкая, жеманная походка была также очень для нея выгодна: она разделяла обыкновенный шаг на две или на три части, и это, как думали, происходило оттого, что мисс Токс привыкла из каждой вещи делать возможно большее употребление.

- Уверяю вас, - сказала мисс Токс, - я всегда считала за величайшую честь быть представленной м-ру Домби; но, признаюсь, никак не думала удостоиться такой чести в эту минуту. Любезная, милая м-с Чикк.... или уж позвольте назвать вас просто Луизой.

М-с Чикк крепко пожала руку мисс Токс, поставила рюмку вина, отерла слезу и трогательным голосом произнесла: - благодарю, благодарю вас!

- Милая Луиза, - продолжала мисс Токс, - дорогой мой, неоцененный друг, как вы себя чувствуете?

- Теперь немного лучше, - отвечала м-с. Чикк, - выпейте вина, моя милая; вы почти так-же взволнованы, как я, - вам надобно подкрепиться.

М-р Домби начал подчивать.

- Вот что, любезный Павел, - продолжала м-с Чикк, взяв подругу за руку, - зная, с каким нетерпением дожидалась я этого дня, несравненная мисс Токс приготовила для Фанни небольшой подарок, который я обещалась ей передать. Подарок этот - маленькая подушечка для булавок; но я должна сказать тебе, милый Павел, мисс Токс обнаружила тут всю деликатность нежного сердца. На подушечке вышито: "пожалуйте сюда, крошечка Домби"! Каково?

- Это девиз? - спросил брат.

- Да, девиз, - отвечала Луиза.

- Но вы должны оправдать меня, милая Луиза, - сказала мисс Токс тоном покорной просьбы, - только лишь - ах, как бы это сказать? - неизвестность этого случая заставила употребить такую свободу. Мне бы гораздо приличней было выразиться: "пожалуйте сюда, господин Домби"! Но как могли мы знать, что дождемся такого ангельчика? Иначе бы я никак не позволила себе эту непростительную фамильярность, уверяю вас.

Говоря это, мисс Токс сделала очень грациозный книксен, и м-р Домби отвечал ей тоже очень грациозным поклоном. Надобно сказать, брат в совершенстве понимал свою сестру, считая ее слабой и пустой женщиной; тем не менее м-с Чикк имела над ним большое влияние именно потому, что очень искусно подделывалась под его характер, толкуя безпрестанно о Домби и Сыне.

- Вот теперь, - сказала м-с Чикк, сладко улыбаясь, - я готова за все простить Фанни, за все!

После этого припадка христианской любви к ближнему, на душе м-с Чикк сделалось очень легко. Собственно говоря, ей вовсе не за что было прощать свою невестку, потому что та ни в чемь перед ней не провинилась: преступление её состояло только в том, что она осмелилась выдти замуж за её брата, да еще разве в том, что за шесть лет перед этим бедная женщина родила девочку вместо сына, которого от нея ожидали.

В эту минуту м-р Домби поспешно был отозван в спальню жены, и дамы остались одне. Мисс Токс немедленно настроила себя на восторженный лад.

- Я знала, - заметила м-с Чикк, - что брат мой вам понравится. Я говорила, что вы будете ему удивляться.

Руки и глаза мисс Токс выразили глубокое удивление.

- A как он богат, моя милая!

- Уж и не говорите! - с глубоким вздохом произнесла мисс Токс.

- Да, нам не пересчитать его миллионов.

нашла таких достоинств. Что-то этакое, знаете, какая-то в нем сановитость, прямота, и грудь такая широкая! Это настоящий финансовый герцог Иоркский, никак не менее: так бы и хотелось называть его: "Ваша финансовая светлость"!

- Что с тобою, милый Павел? - вскричала сестра, увидев вошедшого брата. - Ты такой бледный! Что там случилось?

- Я ужасно разстроен, Луиза: доктора сказали, что Фанни..

- О, не верь им, милый Павел, не верь! Положись на мою опытность, мой друг, я знаю в чем дело: Фанни должна сделать над собой усилие, вот и все тут. Но к этому усилию, - продолжала сестра, снимая шляпку и хлопотливо надевая перчатки, - ее надобно поощрить, побудить и даже принудить в случае нужды. Пойдем со мной.

Ha этот раз м-р Домби действительно поверил своей сестре, как опытной женщине. Он несколько успокоился и молча пошел за ней в комнату больной.

Родильница, как и прежде, лежала в постели, прижав к груди маленькую дочь. Девочка, как и прежде, плотно прильнула к матери, не поднимая головы, не отнимая щек от её лица. Она не обращала никакого внимания на окружающих, не говорила, не шевелилась, не плакала.

- Ей делается хуже без этой девочки, - шепнул доктор м-ру Домби. - Мы нарочно ее оставили.

Вокруг постели господствовала торжественная тишина. Врачи смотрели на безжизнениое лицо с таким состраданием, с такою безнадежностью, что м-с Чикк хотела сначала оставить свое намерение. Вскоре однако-ж, призвав на помощь свою храбрость и то, что называлось y ней присутствием духа, она подсела к постели и тихонько проговорила таким голосом, как-будто хотела разбудить спящую:

- Фанни! Фанни!

Никакого ответа! Торжественная тишина нарушалась только громким боем карманных часов м-ра Домби и доктора Паркера Пепса.

ты еще не видала его? A ведь нельзя его положить, пока ты не привстанешь. Ну, моя милая, понатужься немножко; ну же?

Она нагнулась ухом к постели и прислушивалась, значительно в то же время посматривая на зрителей, подняв палец вверх.

- Ну же, ну! - повторила она. - Что ты говоришь, Фанни? Я не разслышала.

Немое, упорное молчание, ни малейшого звука в ответ. Часы м-ра Домби и Пепса бежали взапуски, стараясь, по-видимому, перегнать друг друга.

- Что-ж ты, в самом деле, милая Фанни? - говорила невестка, переменяя положение и приняв серьезный тон. - Я разсорюсь с тобой, если ты не встанешь. Тебе необходимо сделать усилие, быть может, болезненное, мучителыюе усилие; но ты знаешь, Фанни, на этом свете ничего не достается даром, и мы не должны унывать, когда так много зависит от нас. Ну же, милая Фанни, попробуй, попытайся, не то я право разсержусь на тебя.

- Фанни! - продолжала Луиза, осматриваясь вокруг с возрастающим безпокойством. - По крайней мере, взгляни на меня. Открой глаза и покажи, что ты слышишь и понимаешь меня: не так ли? - Ах, силы небесные! Ну что тут делать, господа?

Врачи значительно поменялись взорами через постель. Акушер, нагнувшись, шепнул что-то на ухо ребенку. Не поняв содержания слов, девочка обратила на доктора свое совершенно безцветное лицо и глубокие темные глаза; но ни на сколько не изменила своей позы.

Доктор повторил свои слова.

- Маменька! - сказала девочка.

- Маменька! - кричал ребенок, громко рыдая. - Милая мама! Ох, милая мама!

Доктор тихонько отнял локоны девочки от лица и губ матери. Увы! Как спокойно они там лежали! Как мало было дыхания в этих устах, чтобы пошевелить их!

И бедная мать, крепко ухватившись за эту слабую ветку, в её объятиях, поплыла далеко по темному и неведомому морю, которое волнуется вокруг всего света.