Крошка Доррит.
Книга первая. Бедность.
Глава XV. Миссис Флинтуинч снова видит сон

ГЛАВА XV 

Миссис Флинтуинч снова видит сон

Ветхий старый дом в Сити, одетый, точно мантией, слоем копоти, грузно опиравшийся на костыли, которые ветшали и разрушались вместе с ним, никогда, ни при каких обстоятельствах не знал ни одной веселой и светлой минуты. Солнечный луч, случайно падавший на него, исчезал очень быстро; если луна освещала его, то его траурная одежда казалась еще печальнее. Конечно, звезды озаряли его своим холодным блеском в ясные ночи, когда туман и дым расходились, а непогода с редким постоянством держалась за него. Вы бы нашли здесь лужи, иней, изморозь и росу, когда их не было нигде по соседству, а снег лежал здесь целые недели, грязный, почерневший, медленно расставаясь со своей угрюмой жизнью. Кругом не было построек, не слышно было уличного шума, звук колес проникал в этот мрачный дом только тогда, когда экипаж проезжал мимо самых ворот, и тотчас замирал, так что миссис Эффри казалось, будто она оглохла и лишь по временам к ней на мгновение возвращается слух. То же было с человеческими голосами, говором, смехом, свистом, пением. Эти звуки залетали на мгновение в мрачную ограду дома и тотчас исчезали.

Мертвенное однообразие этого дома больше всего нарушалось сменой огней камина и свечи в комнате миссис Кленнэм. И днем и ночью в узеньких окнах уныло мерцал огонь. Редко-редко он вспыхивал ярким светом, как и она сама; большей частью горел тускло и ровно, медленно пожирая самого себя, так же как она. В короткие зимние дни, когда рано темнело, уродливые тени ее самой в катающемся кресле, мистера Флинтуинча с его кривой шеей, миссис Эффри, скользившей по дому, мелькали по стене, окружавшей дом, как тени от огромного волшебного фонаря. Когда больная ложилась в постель, они мало-помалу исчезали. Огромная тень миссис Эффри дольше всех мелькала на стене, но, наконец, и она испарялась в воздухе. Тогда лишь один-единственный огонек мерцал неизменно, пока не начинал бледнеть в полусвете наступающего утра и, наконец, угасал.

Уж не служил ли этот огонь в комнате больной сигнальным огнем для какого-нибудь путника, которому суждено было явиться в этот дом? Уж не был ли этот свет в комнате больной маяком, зажигавшимся каждую ночь в ожидании события, которое рано или поздно должно было произойти? Кому из бесчисленных путешественников, странствующих при солнце и при звездах, переплывая моря и переезжая материки, взбираясь на холмы и плетясь по равнине, встречаясь, сталкиваясь и разлучаясь так неожиданно и странно, - кому из них суждено было явиться в этот дом, не подозревая, что здесь окончится его странствие?

Время покажет нам это. Почетное место и позорный столб, звание генерала и звание барабанщика, статуя пэра {Пэр - титул высшего дворянства в Англии. Пэры имеют наследственное право заседать в палате лордов.} в Вестминстерском аббатстве {Вестминстерское аббатство - здание в Лондоне, где происходят заседания парламента. Старое здание сгорело в 1834 г., новое построено в 1857 г.} и зашитая койка матроса на дне морском, митра {Митра - позолоченный и богато украшенный головной убор высших духовных лиц.} и работный дом, шерстяная подушка лорда-канцлера {"Шерстяная подушка лорда-канцлера" - набитая шерстью подушка, на которой сидит лорд-канцлер (председатель палаты лордов) во время заседания.} и виселица, трон и эшафот, - ко всем этим целям стремятся путники, по дорога извивается, путается, и только время покажет, куда придет каждый из них.

Однажды зимою, в сумерки, миссис Флинтуинч, весь день чувствовавшая какую-то сонливость, увидела следующий сон.

Ей казалось, что она находилась в кухне, кипятила воду для чая и грелась у слабого огонька, подобрав подол платья и поставив ноги на решетку. Ей казалось, что когда она сидела таким образом, раздумывая над жизнью человеческой и находя, что для некоторой части людей это довольно печальное изобретение, - ее испугал какой-то шум. Ей казалось, что точно такой же шум испугал ее на прошлой неделе, загадочный шум: шорох платья и быстрые, торопливые шаги, затем толчок, от которого у нее замерло сердце, точно пол затрясся от этих, шагов или даже чья-то холодная рука дотронулась до нее. Ей казалось, что этот шум оживил ее давнишние страхи насчет привидений, посещающих дом, и она, сама не зная как, выбежала из кухни, чтобы быть поближе к людям. Миссис Эффри казалось, что, добравшись до залы, она нашла комнату своего господина и повелителя пустой; что она подошла к окошку маленькой комнатки, примыкавшей к наружной двери, в надежде увидеть живых людей на улице и тем облегчить свое сердце; что она увидела на стене, окружавшей дом, тени двух умников, очевидно занятых разговором; что она поднялась наверх, неся башмаки в руках, отчасти для того, чтобы быть поближе к умникам, которые не боялись духов, отчасти для того, чтобы подслушать их разговор.

- Слышать не хочу вашего вздора, - говорил мистер Флинтуинч. - Не желаю!

Миссис Флинтуинч снилось, что она стоит за полуотворенной дверью и совершенно явственно слышит эти смелые слова своего супруга.

- Флинтуинч, - возразила миссис Кленнэм своим обычным тихим строгим голосом, - в вас сидит демон гнева. Берегитесь его!

- Хоть бы дюжина, мне решительно всё равно, - сказал мистер Флинтуинч, по тону которого можно было заключить, что их, пожалуй, и больше, - хоть бы пятьдесят; все они скажут: слышать не хочу вашего вздора, не желаю. Я заставлю их сказать это, хоть бы они не хотели.

- Что же я вам сделала, злобный человек? - спросил ее строгий голос.

- Что сделали? - отвечал Флинтуинч. - Накинулись на меня.

- Вы хотите сказать: упрекнула вас...

- Не навязывайте мне слов, которых я вовсе не хотел сказать, - возразил Иеремия, цепляясь за своеобразное выражение с непонятным упорством, - я сказал: накинулись на меня.

- Я упрекнула вас, - начала она снова, - в том...

- Ну хорошо, я накинулась на вас, нелепый человек, - (Иеремия хихикнул от удовольствия, заставив ее повторить это выражение), - за то, что вы без нужды были откровенны с Артуром сегодня утром. Я вправе считать это почти обманом доверия. Вы не хотели этого...

- Не принимаю! - перебил несговорчивый Иеремия. - Я хотел этого.

- Кажется, мне придется предоставить вам одному говорить, - возразила она после непродолжительного молчания, в котором чувствовалась гроза. - Бесполезно обращаться к грубому, упрямому старику, который задался мыслью не слушать меня.

- И этого не принимаю, - сказал Иеремия. - Я не задавался такой мыслью. Я сказал, что хотел этого. Желаете вы знать, почему я хотел этого, - вы, грубая и упрямая старуха?

- В конце концов вы только повторяете мои слова, - сказала она, подавляя негодование. - Да!

- Вот почему. Потому что вы не оправдали отца в глазах сына, а вы должны были сделать это. Потому что, прежде чем рассердиться за себя, за себя, которая..

- Остановитесь, Флинтуинч, - воскликнула она изменившимся голосом, - или вы можете зайти слишком далеко!

Старик, повидимому, и сам сообразил это. Снова наступило молчание; наконец он заговорил уже гораздо мягче:

- Я начал объяснять вам, почему я хотел этого. Потому что, прежде чем вступиться за себя, вы должны были вступиться за отца Артура. За отца Артура! Я служил дяде отца Артура в этом доме, когда отец Артура значил не многим больше меня, когда его карман был беднее моего, а дядино наследство было так же далеко от него, как от меня. Он голодал в гостиной, я голодал на кухне - вот главная разница в нашем тогдашнем положении; несколько крутых ступенек, и только. Я никогда не был привязан к нему - ни в те времена, ни позднее. Это была овца, нерешительная, бесхарактерная овца, запуганная с детства своей сиротской жизнью. И когда он ввел в этот дом вас, свою жену, выбранную для него дядей, я с первого взгляда увидел (вы тогда были очень красивой женщиной), кто из вас будет господином. С тех пор вы стояли на своих ногах. Стойте и теперь на своих ногах. Не опирайтесь на покойника!

- Я не опираюсь, как вы выражаетесь, на покойника.

- Но вы хотите сделать это, если я покорюсь, - проворчал Иеремия, - и вот почему вы накинулись на меня. Вы не можете забыть того, что я не покорился. Вы, должно быть, удивляетесь, с чего я вздумал вступаться за отца Артура, да? Всё равно, ответите вы или нет, я знаю, что это так, и вы знаете, что это так. Ладно, я вам скажу, с чего мне вздумалось. Быть может, это недостаток характера; но таков уж мой характер; я не могу предоставить всякому идти только его собственным путем. Вы решительная женщина и умная женщина, и когда вы видите перед собою цель, ничто не отклонит вас от нее. Вы знаете это не хуже, чем я.

- Ничто не отклонит меня от нее, Флинтуинч, если эта цель оправдана в моих глазах. Прибавьте это.

- Оправдана в ваших глазах? Я сказал, что вы самая решительная женщина, какая есть на свете (или хотел сказать это), и если вы решились оправдать что-нибудь, что вас интересует, то, разумеется, оправдаете.

- Человек! Я оправдываю себя авторитетом этой книги! - воскликнула она с суровым пафосом и, судя по раздавшемуся звуку, ударила рукой по столу.

- Не сомневаюсь в том, - спокойно возразил Иеремия, - но мы не будем теперь обсуждать этот вопрос. Так или иначе вы составляете свои планы и заставляете всё склониться перед ними. Ну, а я не согнусь перед ними. Я был верен вам, я был полезен вам, и я привязан к вам. Но я не могу согласиться, я не хочу согласиться, я никогда не соглашался и никогда не соглашусь быть уничтоженным вами. Глотайте кого угодно, на здоровье! Особенность моего характера в том, сударыня, что я не соглашусь быть проглоченным заживо!

Может быть, это и было основой их взаимопонимания.

Быть может, миссис Кленнэм, заметив большую силу характера в мистере Флинтуинче, сочла возможным заключить с ним союз.

- Довольно и более чем довольно об этом предмете, - сказала она угрюмо.

- Пока вы не накинетесь на меня вторично, - отвечал упрямый Флинтуинч; - тогда снова услышите.

Миссис Флинтуинч снилось, что ее супруг, как бы желая успокоить свою желчь, стал расхаживать взад и вперед по комнате, а сама она убежала. Но так как он не выходил на лестницу, то она остановилась в зале, прислушалась, дрожа всем телом, а затем взобралась обратно по лестнице, побуждаемая отчасти привидениями, отчасти любопытством, и снова спряталась за дверью. - Пожалуйста, зажгите свечу, Флинтуинч, - сказала миссис Кленнэм, очевидно желая вернуться к их обычному тону. - Пора пить чай. Крошка Доррит сейчас придет и застанет меня в темноте.

- Что вы намерены делать с Крошкой Доррит? Неужели она вечно будет ходить сюда работать, вечно будет приходить сюда пить чай, вечно будет торчать здесь?

- Как можете вы говорить "вечно" такому полуживому существу, как я? Разве мы не будем все скошены, как трава в поле, и разве я не была подрезана косою много лет тому назад и не лежу с тех пор в ожидании той минуты, когда меня уберут в житницу?

- Так, так! Но с тех пор, как вы лежите - не мертвая, о, вовсе нет, - много детей, и юношей, и цветущих женщин, и крепких мужчин были срезаны косою и унесены, а вы вот лежите себе да полеживаете и даже ничуть не изменились. Наше с вами время, может быть, настанет еще не скоро. Говоря "вечно" (хотя я вовсе не поэтичен), я подразумевал: пока мы живы. - Мистер Флинтуинч высказал всё это самым спокойным тоном и спокойно ждал ответа.

- Пока Крошка Доррит тиха и прилежна и нуждается в той маленькой помощи, которую я могу оказать ей, и заслуживает ее, до тех пор, если она сама не откажется, она будет приходить сюда.

- И это всё? - спросил Иеремия, поглаживая свой рот и подбородок.

- Что же еще? Что же может быть еще? - проговорила она суровым тоном.

Миссис Флинтуинч снилось, что в течение минуты или двух они смотрели друг на друга через свечу и, как показалось ей, смотрели пристально.

- Знаете ли вы, миссис Кленнэм, где она живет? - спросил супруг и повелитель Эффри, понизив голос и с выражением, вовсе не соответствовавшим содержанию его слов.

- Нет.

- Желаете ли вы, - да, желаете ли вы знать? - спросил Иеремия с таким хищным выражением, словно собирался броситься на нее.

- Если бы я желала знать, то давно бы уже знала. Не могла я разве спросить у нее?

- Так вы не желаете знать?

- Не желаю.

Мистер Флинтуинч, испустив долгий значительный вздох, сказал с прежним пафосом:

- Дело в том, что я - случайно, заметьте, - узнал об этом.

- Где бы она ни жила, - отвечала миссис Кленнэм холодным, мерным тоном, разделяя слова, точно читала их одно за другим на металлических пластинках, - она желает сохранить это втайне, и ее тайна всегда останется при ней.

- В конце концов, может быть вам просто не хочется признавать этот факт? - сказал Иеремия - и сказал скороговоркой, как будто слова сами собой вырвались из его рта.

- Флинтуинч, - сказала миссис Кленнэм с такой вспышкой энергии, что Эффри вздрогнула, - зачем вы терзаете меня? Взгляните на эту комнату. Если за мое долгое заключение в этих стенах, на которое я не жалуюсь, - вы сами знаете, что я не жалуюсь, - или в награду за мое долгое заключение в этой комнате, я, которой недоступны никакие развлечения, утешаюсь тем, что мне недоступно и знание о некоторых вещах, то почему вы, именно вы, хотите отнять у меня это утешение?

- Я не хочу отнимать, - возразил Иеремия.

- Так ни слова более. Ни слова более. Пусть Крошка Доррит скрывает от меня свою тайну, скрывайте и вы. Пусть она приходит и уходит, не подвергаясь выслеживанию и допросам. Предоставьте мне страдать и находить облегчение, возможное при моих обстоятельствах. Неужели оно так велико, что вы мучите меня, как дьявол?

- Я ответила на него. Итак, ни слова более, ни слова более. - Тут послышался звук катящегося кресла, и зазвенел колокольчик, вызывавший Эффри.

подобрала подол платья и в заключение накрыла лицо и голову передником. Колокольчик прозвенел еще раз, и еще, наконец стал звонить без перерыва, но Эффри всё сидела, накрывшись передником и собираясь с силами.

Наконец, мистер Флинтуинч, шаркая, спустился с лестницы в залу, бормоча и выкрикивая: "Эффри, женщина!". Эффри попрежнему сидела, закрывшись передником. Он, спотыкаясь, вбежал в кухню со свечкой в руке, подбежал к ней, сдернул передник и разбудил ее.

- О Иеремия, - воскликнула Эффри, просыпаясь, - как ты испугал меня!

- Что с тобой, женщина? - спросил Иеремия. - Тебе звонили раз пятьдесят.

- О Иеремия, - сказала миссис Эффри, - я видела сон.

- Разве ты не знаешь, что пора пить чай? - спросил он с злобной улыбкой, толкнув ножку стула миссис Эффри.

- Иеремия, пить чай? Я не знаю, что такое случилось со мной. Но, должно быть, это то самое, что было перед тем, как я... как я проснулась.

- У, соня, - сказал Флинтуинч, - что ты такое мелешь?

- Такой странный шум, Иеремия, и такое странное движение. Здесь, здесь в кухне!

- Крысы, кошки, вода, трубы? - сказал Иеремия.

Миссис Эффри только качала головой в ответ на эти вопросы.

- Нет, Иеремия, я слышала это раньше. Я слышала это наверху, и потом на лестнице, когда шла однажды ночью из ее комнаты в нашу, - какой-то шорох и точно кто-то дотрагивается до тебя.

- Эффри, жена моя, - сказал мистер Флинтуинч свирепо, приблизив свой нос к ее губам для расследования, не пахнет ли от нее спиртными напитками, - если ты не скоро подашь чай, старуха, то услышишь шорох и почувствуешь, что до тебя дотронулись, когда отлетишь на другой конец комнаты!

пор она никогда не чувствовала себя спокойной с наступлением ночи, и если ей случалось идти по лестнице в темноте, накрывалась передником, чтобы не увидеть кого-нибудь.

По милости этих зловещих страхов и этих необычайных снов миссис Эффри впала с этого вечера в решительно ненормальное душевное состояние, от которого вряд ли ей суждено оправиться в течение нашего рассказа. В хаосе и тумане своих новых впечатлений и ощущений, когда все казалось ей загадочным, она сама сделалась загадкой для других, настолько же необъяснимой, насколько дом и всё, что в нем находилось, казались ей самой необъяснимыми.

Она еще приготовляла чай для миссис Кленнэм, когда легкий стук в дверь возвестил о появлении Крошки Доррит. Миссис Эффри смотрела на Крошку Доррит, пока та снимала в передней свою скромную шляпку, и на мистера Флинтуинча, который скреб свои челюсти и молча рассматривал девушку, точно ожидал какого-то необыкновенного происшествия, которое напугает ее до полусмерти или разнесет всех троих вдребезги.

После чая послышался новый стук в дверь, возвещавший о появлении Артура. Миссис Эффри пошла отворить ему.

- Ради бога, не спрашивайте меня ни о чем, Артур! У меня вышибло половину ума от страха, а другую - от снов. Не спрашивайте меня ни о чем! Я теперь не знаю, что к чему! - и она тотчас убежала от него и больше уже не подходила к нему.

Не будучи охотницей до чтения и не занимаясь шитьем, так как ее комната была слишком темна для этого, - предполагая даже, что у нее имелась такая наклонность, - миссис Эффри проводила вечера в том смутном полузабытьи, от которого очнулась на мгновение в день возвращения Артура Кленнэма, осаждаемая роем диких размышлений и подозрений относительно своей госпожи, своего супруга и странных звуков, раздававшихся в доме. Когда обитатели дома были заняты исполнением религиозных обязанностей, эти подозрения заставляли миссис Эффри поглядывать на дверь, как будто она ожидала, что вот-вот явится какая-нибудь черная фигура и, воспользовавшись благоприятной минутой, присоединится к их обществу.

Вообще же Эффри не делала и не говорила ничего, что могло бы привлечь внимание двух хитрецов; лишь изредка, обыкновенно в спокойные часы вечера, она вздрагивала в своем углу и шептала мистеру Флинтуинчу, читавшему газету около маленького столика миссис Кленнэм:

- Опять, Иеремия! Слушай, что за шум?

"Эффри, старуха, смотри, ты получишь такую порцию, старуха, такую порцию!.. Ты опять видела сон!".