Крошка Доррит.
Книга первая. Бедность.
Глава XXIX. Миссис Флинтуинч продолжает видеть сны

ГЛАВА XXIX 

Миссис Флинтуинч продолжает видеть сны

В течение всех вышеописанных происшествий старый дом в Сити сохранял свой мрачный вид, а ею больная обитательница вела неизменно всё тот же образ жизни. Утро, полдень и вечер, утро, полдень и вечер чередовались механически с унылым однообразием однажды заведенной машины.

Надо полагать, что кресло на колесах, как и всякая вещь, долгое время служившая человеческому существу, имело свои воспоминания и грезы. Картины уничтоженных улиц и перестроенных домов, какими они были в то время, когда владетельница кресла видела их; человеческие лица, рисовавшиеся в ее памяти такими, какими она видела их в последний раз; множество таких образов должно было пройти перед нею в бесконечном однообразии ее мрачного существования. Останавливать часы деятельного существования на том часе, когда мы сами покончили с ним; воображать, что все человечество поражено параличом с той поры, как мы сами перестали двигаться; не иметь другого мерила для оценки перемен, происходящих вне нашего кругозора, кроме нашего однообразного и бесцветного прозябания, - слабость многих больных и душевная болезнь почти всех затворников.

Какие сцены и какие лица воскресали в памяти этой суровой женщины в долгие годы затворничества, проведенные в этой темной комнате, - никому, кроме нее, не было известно. Мистер Флинтуинч, со своим умением сверлить человека, точно винт, и благодаря своему постоянному присутствию, быть может и выжал бы что-нибудь из нее, если бы сопротивление было слабее; но эта женщина была слишком сильна для него. Что касается миссис Эффри, то ей достаточно было бессмысленно таращить глаза на своего законного повелителя и увечную госпожу, шмыгать по дому, накрыв голову передником, чтобы спрятаться от темноты, вечно прислушиваться к загадочным звукам и шорохам и по временам слышать их и никогда не выходить из болезненного, сонного, лунатического состояния. {Лунатическое состояние - хождение и бессознательное совершение различных действий во сне.}

Миссис Эффри догадывалась, что дела фирмы двинулись вперед, так как ее супруг усиленно занимался в своей маленькой конторе и принимал больше посетителей, чем когда-либо за последние годы. Этим, впрочем, еще не много сказано, так как в последние годы дом был совершенно покинут клиентами; но теперь мистер Флинтуинч то и дело получал письма, принимал посетителей, вел книги и деловую корреспонденцию. Мало того, он посещал другие конторы, верфи, доки, таможню, Гарравейскую кофейню, Иерусалимскую кофейню, биржу, так что постоянно уходил со двора. По вечерам, когда миссис Кленнэм не выражала желания пользоваться его обществом, он уходил иногда в соседнюю таверну, где просматривал списки прибывших и уходящих судов и биржевую хронику в вечерних газетах и дружески беседовал со шкиперами торговых кораблей, посещавшими это заведение. Каждый день, в одно и то же время, он и миссис Кленнэм вели деловую беседу, и вечно подслушивавшей и подсматривавшей Эффри начинало казаться, что хитрецы не на шутку принялись заколачивать деньгу.

Странное состояние духа супруги мистера Флинтуинча начинало так резко проявляться в ее поступках и взглядах, что хитрецы почти махнули на нее рукой, решив, что она никогда не блистала умом, а теперь окончательно рехнулась. Потому ли, что в ее наружности не было ничего коммерческого, или опасаясь, как бы клиенты не усомнились в его рассудке, узнав, что он выбрал себе такую жену, - только мистер Флинтуинч запретил ей упоминать об их супружеских отношениях и называть его Иеремией при посторонних. Рассеянность, благодаря которой она часто забывала об этом приказании, усиливала ее ошалелый вид, так как мистер Флинтуинч в отместку за эти упущения набрасывался на нее на лестнице и встряхивал за плечи, окончательно расстраивая ее нервы вечным ожиданием новой встряски.

Крошка Доррит кончила свою дневную работу в комнате миссис Кленнэм и прибирала остатки и обрывки материи перед уходом. Мистер Панкс, которого Эффри только что ввела в комнату, осведомлялся о здоровье миссис Кленнэм, заметив, что так как ему "случилось заглянуть в эти края", то он и зашел спросить от имени своего хозяина, как она себя чувствует. Миссис Кленнэм смотрела на него, сурово нахмурив брови.

- Мистер Кэсби знает, - сказала она, - что для меня не существует перемен. Единственная перемена, которой я ожидаю, - великая перемена.

- В самом деле, сударыня? - спросил Панкс, посматривая, как бы мимоходом, на маленькую швею, подбиравшую лоскутки и нитки с ковра. - У вас, однако, чудесный вид, сударыня.

- Я несу бремя, которое на меня возложено, - отвечала она. - А вы исполняйте обязанности, которые на вас возложены.

- Благодарствуйте, сударыня, - сказал мистер Панкс, - я стараюсь по мере сил.

- Вы часто бываете в этих краях? - спросила миссис Кленнэм.

- Да, сударыня, - сказал Панкс, - последнее время довольно часто; даже очень часто, по разным делам.

- Попросите от моего имени мистера Кэсби и его дочь не утруждать себя, посылая ко мне разных людей. Если они пожелают меня видеть, то я, как им известно, всегда дома. Незачем посылать ко мне. Да и вам незачем трудиться заходить.

- Какой же это труд, сударыня, - возразил мистер Панкс. - Право, у вас удивительно свежий вид, сударыня.

- Благодарю вас. Прощайте!

Это последнее заявление, сопровождавшееся указанием на дверь, было настолько коротко и ясно, что мистеру Панксу оставалось только убраться подобру-поздорову. Он взъерошил волосы с самым молодецким видом, снова взглянул на маленькую фигурку и сказал:

- Прощайте, сударыня, не провожайте меня, миссис Эффри, я сам найду дорогу, - и запыхтел прочь.

Миссис Кленнэм, опираясь подбородком на руку, провожала его пристальным и крайне недоверчивым взором, а Эффри глядела на нее точно очарованная.

зоркими, пронизывающими глазами, пока девушка не взглянула на нее. Крошка Доррит слегка покраснела под ее взглядом и опустила глаза. Миссис Кленнэм попрежнему смотрела на нее.

- Крошка Доррит, - сказала она наконец, - что вы знаете об этом человеке?

- Очень мало, сударыня; я встречалась с ним несколько раз, и он говорил со мной.

- Что же он говорил?

- Я не могла понять... что-то такое странное. Но ничего грубого или неприятного.

- Зачем он явился сюда посмотреть на вас?

- Не знаю, сударыня, - чистосердечно отвечала Крошка Доррит.

- Но вы знаете, что он явился сюда для того, чтобы видеть вас?

- Мне самой так показалось, - сказала Крошка Доррит. - Но зачем ему видеть меня здесь или где бы то ни было, я не знаю, сударыня.

Миссис Кленнэм опустила глаза и задумалась, с тем же суровым каменным лицом, как будто следила за предметом своих мыслей так же пристально, как раньше за девушкой, о которой, казалось, забыла. Прошло несколько минут, прежде чем она очнулась от задумчивости и приняла свой обычный невозмутимый вид.

Крошка Доррит собиралась уходить, но не решалась тревожить ее. Наконец, она решилась сойти с места, на котором стояла с тех пор как встала с ковра, тихонько подошла к креслу и сказала:

- Покойной ночи, сударыня.

Миссис Кленнэм подняла руку и положила ей на плечо. Крошка Доррит, смущенная этим прикосновением, слегка вздрогнула. Быть может, она вспомнила сказку о принцессе.

- Скажите, Крошка Доррит, теперь у вас много друзей? - спросила миссис Кленнэм.

- Очень мало, сударыня. Кроме вас, только мисс Флора и... еще один.

- Этот самый? - сказала миссис Кленнэм, указывая на дверь своим несгибающимся пальцем.

- О нет, сударыня.

- Может быть, кто-нибудь из его друзей?

- Нет, сударыня. - Крошка Доррит серьезно покачала головой. - О нет. Мой друг совсем не похож на него и не имеет с ним ничего общего.

- Ну, хорошо, - сказала миссис Кленнэм, почти улыбаясь. - Это не мое дело. Я спрашиваю потому, что принимаю в вас участие и думаю, что я была вашим другом, когда других друзей у вас не было. Так ли это?

- Да, сударыня, совершенно верно. Было время, когда нам пришлось бы очень плохо, не будь вас и работы, которую вы мне давали.

- Нам, - повторила миссис Кленнэм, взглянув на часы, когда-то принадлежавшие ее покойному мужу и постоянно находившиеся перед нею на столе. - Сколько же вас?

- Вам пришлось испытать много лишений? Вам и вашему отцу, и остальным, сколько вас есть? - спросила миссис Кленнэм, задумчиво поворачивая в руках часы.

- Иногда приходилось довольно трудно, - отвечала Крошка Доррит своим тихим голосом и со своей робкой, но спокойной манерой, - но я думаю, не труднее, чем... большинству людей.

- Хорошо сказано! - живо подхватила миссис Кленнэм. - Это правда. Вы добрая, рассудительная девушка и благодарная девушка, если только я умею разбираться в людях.

- Как же мне не быть благодарной? Тут нет никакой заслуги, - сказала Крошка Доррит. - Да, я очень благодарна вам.

Миссис Кленнэм с нежностью, какой вечно грозившая миссис Эффри не предположила бы в своей госпоже даже в самых смелых своих грезах, наклонилась к маленькой швее и поцеловала ее в лоб.

- Ну, идите, Крошка Доррит, - сказала она, - а то опоздаете, дитя мое!

С тех пор, как сны наяву стали одолевать миссис Эффри, ей ни разу не приходилось видеть такого поразительного сна. Голова у нее пошла кругом при мысли, что теперь остается только другому хитрецу поцеловать Крошку Доррит, а затем обоим хитрецам кинуться друг другу в объятья и залиться слезами сострадания к человечеству. Эта мысль совершенно ошеломила ее и донимала все время, пока она спускалась по лестнице, чтобы затворить дверь за девушкой.

Отворив ее для Крошки Доррит, миссис Эффри убедилась, что мистер Панкс не ушел, как можно было бы ожидать в менее странном месте и при менее странных обстоятельствах, а шмыгал взад и вперед по двору. Увидев Крошку Доррит, он быстро прошмыгнул мимо нее, буркнув на ходу (миссис Эффри явственно слышала его слова), приставив палец к носу:

- Панкс-цыган, предсказатель будущего, - и испарился.

- Господи помилуй, ну вот еще какие-то цыгане и предсказатели завелись! - воскликнула миссис Эффри. - Что же дальше будет?

Она стояла у дверей в бурный дождливый вечер, ломая голову над этой загадкой. Облака неслись по небу, ветер налетал порывами, хлопал ставнями соседних домов, вертел флюгера и ржавые колпаки на трубах и бушевал на соседнем кладбище, как будто хотел выгнать покойников из могил. Гром, глухо раскатываясь по всему небу, казалось, грозил местью за такое святотатство и бормотал: "Оставь их в покое, оставь их в покое".

Миссис Эффри, боявшаяся грома и молнии не меньше, чем зловещего дома с его таинственными шорохами и темнотой, стояла в нерешительности, вернуться ли ей домой или нет, пока вопрос этот не был решен ветром, который захлопнул двери перед ее носом, оставив ее на дворе.

- Что теперь делать, что теперь делать? - воскликнула миссис Эффри, ломая руки в этом последнем и самом мучительном сне наяву. - Она сидит там одна, и ей так же невозможно спуститься и отворить мне, как тем мертвецам на кладбище!

В этом безвыходном положении миссис Эффри, накрыв голову передником от дождя, с плачем бегала по двору; потом остановилась и заглянула в замочную скважину, как будто ее глаз был ключом, который мог отворить дверь. Зачем она это сделала, трудно сказать; впрочем, многие люди в ее положении сделали бы то же самое.

Вдруг она выпрямилась с глухим криком, почувствовав что-то тяжелое на своем плече. Это была рука, - рука мужчины.

Мужчина был одет по-дорожному, в шапке с меховой оторочкой и длинном плаще. Он выглядел иностранцем.

У него были густые волосы и усы черные, как смоль, и только на концах с рыжеватым оттенком, и ястребиный нос. Он засмеялся, когда миссис Эффри испугалась и вскрикнула, и когда он засмеялся, его усы поднялись кверху, а нос опустился над усами.

- В чем дело? - спросил он на чистейшем английском языке. - Чего вы испугались?

- Вас, - пролепетала Эффри.

- Меня, сударыня?

- И этого ужасного вечера и всего, - сказала Эффри. - А тут еще, посмотрите, ветер захлопнул дверь, и я не могу попасть в дом.

- Господи помилуй, еще бы не случалось, еще бы не случалось! - завопила Эффри в новом припадке отчаяния.

- Где она живет?

- Где? - воскликнула Эффри, снова прильнув к замочной скважине. - Где же ей жить, как не в этом доме? И вот она сидит одна-одинешенька в своей комнате, не владея ногами, не может двинуться, чтобы помочь себе или мне, а другой хитрец ушел. Господи, прости меня грешную! - вопила Эффри, пускаясь в какую-то бешеную пляску под влиянием всех этих соображений. - Я с ума сойду сегодня.

Незнакомец, заинтересовавшийся этим положением вещей, когда оказалось, что оно касается и его, отступил шага на два, чтобы окинуть взглядом дом, и глаза его вскоре остановились на высоком узком окне маленькой комнатки подле передней.

- Где же комната дамы, которая не владеет ногами, сударыня? - спросил он со своей характерной усмешкой, которая так поразила миссис Эффри, что та уставилась на него во все глаза.

- Haверху! - отвечала она, - Вон те два окна.

- Ага! Мне, хоть я и высок ростом, не представиться ей без помощи лестницы. Ну-с, сударыня, говоря откровенно, - откровенность в моем характере, - отворить вам дверь?

- Да, пожалуйста, сэр, будьте так любезны и поскорее, - воскликнула Эффри, - потому что она, пожалуй, зовет меня в эту самую минуту, или, может быть, на ней загорелось от камина платье, и она горит заживо, да и мало ли что может случиться, подумать только - с ума сойдешь!

- Постойте, добрейшая моя! - Он остановил ее своей белой гладкой рукой. - Я полагаю, дела на сегодня уже закончены.

- Да, да, да, - воскликнула Эффри, - давным-давно!

- Позвольте же мне сделать вам одно честное предложение. Честность - тоже черта моего характера. Я, как вы сами можете догадаться, прямо с парохода. - Он указал ей на свои мокрые сапоги и плащ. Она еще раньше заметила, что он забрызган грязью, растрепан и стучит зубами от холода. - Я прямо с парохода, сударыня, меня задержала погода, адская погода! Вследствие этого одно важное дело (важное, потому что денежное), которое я должен был сделать здесь в положенный час, до сих пор остается не сделанным. А покончить с ним необходимо. Итак, если вы найдете мне подходящего субъекта, который бы устроил мне это дело, я вам отворю. Если же это условие не подходит вам, я.. - и с той же усмешкой он сделал вид, что уходит.

Миссис Эффри сердечно обрадовалась предложенному компромиссу и выразила свое согласие. Незнакомец попросил ее подержать его плащ, разбежался, вскочил на подоконник узкого окна и моментально поднял раму. Когда он заносил ногу, чтобы вскочить в комнату, и оглянулся на миссис Эффри, глаза его сверкнули таким зловещим огнем, что она вся похолодела. "Что если он пойдет теперь прямо к больной, да и убьет ее, - подумала она, - как я ему помешаю?"

К счастью, у него не было таких планов, так как в ту же минуту он явился на пороге дома.

Это был самый странный шум, очевидно раздавшийся поблизости, так как даже воздух заколебался, и в то же время глухой, как будто шел издалека.

Шелест, шорох, падение какого-то легкого сухого вещества.

- Что за чертовщина?

- Не знаю, что это такое, но я слышу его постоянно, - сказала Эффри, уцепившаяся за его руку.

- Ба! Пустяки! Ну-с, дорогая моя, вы говорили, помнится, о каком-то хитреце. Не будете ли вы добры познакомить меня с этим гением?

Он держался за дверь, как будто готовился захлопнуть ее снова, если Эффри откажется.

- Ни слова.

- Сударыня, я превращусь в статую!

Эффри так боялась, что он проберется наверх, как только она повернется к нему спиной, что, выбежав на улицу, вернулась к воротам и украдкой взглянула на него. Видя, что он стоит на пороге, скорее вне дома, чем внутри, как будто боится темноты, и не имеет ни малейшего желания исследовать тайны этого жилища, она сломя голову помчалась в соседнюю улицу и, добежав до таверны, послала вызвать мистера Флинтуинча, который и вышел немедленно. Когда супруги подбежали к дому, жена впереди, а мистер Флинтуинч за ней, одушевленный надеждой задать ей встряску, прежде чем она улепетнет в дом, им бросилась в глаза фигура незнакомца, стоявшего на пороге. В то же время они услышали резкий голос миссис Кленнэм, кричавшей из своей комнаты;

- Кто там? Что случилось? Отчего никто не отворяет? Кто там внизу?