Давид Копперфильд.
Том I.
Глава ХХII. Старые места и новые люди

Глава ХХII 

СТАРЫЕ МЕСТА И НОВЫЕ ЛЮДИ

Пробыли мы со Стирфортом в этих местах более двух недель. Излишне даже говорить, что мы проводили с ним много времени вместе, но иногда нам случалось расставаться на несколько часов. Стирфорт был хорошим моряком, а я довольно безразлично относился к морю, и вот, когда мой приятель отправлялся с мистером Пиготти на рыбную ловлю, я обыкновенно предпочитал оставаться на берегу. Вечером же мне неловко было долго засиживаться, зная, что моя милая Пиготти, утомленная за целый день уходом за мужем, будет ждать меня, а Стирфорт жил в гостинице и мог возвращаться к себе, когда ему заблагорассудится. Иногда по вечерам он угощал рыбаков в трактире "Доброжелатель", куда часто наведывался мистер Пиготти, или, нарядившись в одежду рыбака, проводил в море лунные ночи, возвращаясь на берег только с утренним приливом. Хорошо зная подвижную натуру моего друга и его отважный дух, я нисколько не удивлялся тому, что для своих морских прогулок он выбирает бурную погоду и несет на рыбацких лодках такую же тяжелую работу, как и сами хозяева этих лодок.

Была и еще одна причина, порой разлучавшая меня со Стирфортом. Естественно, что меня тянуло в Блондерстон, с которым связано было столько воспоминаний детства, а друг мой, побывав там раз, понятно, не мог иметь особого желания снова попасть туда. И вот помнится, что три или четыре раза во время нашего пребывания там мы с ним, рано позавтракав, расходились каждый в свою сторону и снова встречались лишь за поздним обедом. Я хорошенько не представлял себе, как именно проводит он время без меня, а знал только, что он пользуется большой популярностью во всем Ярмуте, да еще то, что там, где другому человеку не найти было ни одного способа развлечь себя, мой друг мог приискать их себе двадцать.

Я же, отправляясь один в мои паломничества, старался не пропустить ни единой мелочи на дороге, по которой хаживал ребенком, и мне все больше и больше хотелось видеть те места, где я жил когда-то. Долго прогуливался я у могилы под деревом, где покоились мои родители. Тут я вспоминал, с какой странной жалостью относился я, будучи малышом, к этому надгробному камню, когда под ним лежал только прах неведомого мне отца; вспоминал свое отчаяние, когда отцовская могила вновь открылась, чтобы поглотить мою прелестную маму и ее крошку. Могила эта благодаря верной Пиготти содержалась в образцовом порядке, и дорогая моя няня насадила вокруг неё целый садик. Находилась она в укромном уголке кладбища, неподалеку от дорожки, так что, расхаживая по ней, я мог читать имена на надгробном камне. Бой церковных часов время от времени выводил меня из задумчивости. Помнится, что у меня в голове, кроме дум об умерших, в то же время роились мысли о моей будущности и тех подвигах, которые несомненно предстоит совершить мне. Расхаживая взад и вперед по кладбищенской дорожке, я чувствовал себя так, словно я приехал домой к матушке и в ее присутствии строю свои воздушные замки.

Старая наша усадьба очень изменилась. Истрепанные гнезда, давно покинутые грачами, совершенно исчезли; деревья были так обрезаны, что стали неузнаваемы. Фруктовый сад одичал, а в доме половина окон были наглухо закрыта ставнями. В нем жил теперь какой то несчастный умалишенный и те, кто за ним ухаживали. Он по целым дням сидел у окна моей бывшей детской, не спуская глаз с кладбища. И я спрашивал себя, не бродят ли порой в его голове те самые мысли, которые в детстве занимали меня, когда бывало рано утром в одной ночной рубашонке я высовывался из своего окна, глядя на овец, спокойно щипавших траву под лучами восходящего солнца...

Бывшие наши соседи, мистер и миссис Грейпер, переселились в Южную Америку. Стены их дома заплесневели от протекавшего сквозь крышу дождя. Доктор Чиллип женился во второй раз на высокой худой женщине с горбатым носом, у них родился ребенок с огромной головой, с трудом державшейся на тоненькой шейке. Болезненные глазки малютки с удивлением смотрели кругом, как бы недоумения, зачем ему надо было родиться.

С каким-то смешанным чувством радости и грусти бродил я по родным местам, пока зимнее солнце не начинало краснеть, напоминая мне, что пора уж отправляться в обратный путь. Но как только Блондерстон оставался позади, а особенно, когда я сидел уже со Стирфортом за обедом перед пылающим камином, помнится, с каким наслаждением думал я о том, что побывал в родных местах. Это чувство почти с такой же силой оживало во мне и тогда, когда, добравшись до своей чистенькой комнатки, я перелистывал книгу о крокодилах (она всегда лежала здесь на столике). Я с благодарностью думал о том, какое счастье иметь такого друга, как Стирфорт, такого близкого человека, как моя няня, и такую великодушную бабушку, заменившую мне мать.

Возвращаясь из Блондерстона, я для сокращения пути обыкновенно пользовался паромом, который приставал к пустынному песчаному берегу. Пересекая этот берег по направлению к городу, я проходил каких-нибудь ста ярдах от баржи мистера Пиготти. Понятно, здесь я не мог не зайти к старым друзьям, да к тому же, я знал, что меня, наверное, поджидает у них Стирфорт, а оттуда мы с ним, поеживаясь от холода, направимся к мерцающим сквозь туман огонькам Ярмута.

Однажды темным вечером, возвращаясь из Блондерстона позднее обыкновенного, - мы уже собирались иа следующий день ехать обратно в Лондон, и это было мое последнее посещение родных мест, - я застал и доме мистера Пиготти одного лишь Стирфорта, в задумчивости сидящего у огня. Он так был погружен в свои думы, что не только не слышал, как я подходил к дому, но даже не обратил никакого внимания иа меня и тогда, когда я вошел в комнату. Я стал совсем близко подле него, глядел на него, но он, ничего не замечая, продолжал витать где-то.

Стнрфорт так вздрогнул, когда я положил ему руку иа плечо, что я сам невольно вздрогнул.

- Вы появились передо мной, как какое-то укоряющее привидение, - почти сердито проговорил он.

- Но надо же было мне как-нибудь дать о себе знать, - ответил я. - А вы, Стирфорт, кажется, пребывали в заоблачных эмпиреях, не так ли? - шутя спросил я.

- Нет, - промолвил он, - нет.

- Где же тогда вы витали? - продолжал я допрашивать, садясь подле него.

- Да я смотрел в огонь, и в нем рисовались мне разные картины.

- Отчего же вы не хотите дать и мне полюбоваться на них? - сказал я, видя, как он с такой энергией принялся мешать огонь пылающим поленом, что целый сноп красных искр с гулом понесся в трубу,

- Все равно вы ничего не увидели бы, - ответил он. - Как ненавижу я эти глупейшие сумерки! Не то день, не то ночь... Что же вы так поздно?

- Прощался с родными местами, - ответил я.

первое наше посещение, всем им суждено или рассеяться по белу свету, или погибнуть, или перенести бог знает какие напасти... Знаете, Давид, я несказанно жалею, что последние двадцать лет у меня не было здравомыслящего отца.

- Что с вами, дорогой мой Стирфорт?

- Всем сердцем жалею, что мной не руководили как следует, - воскликнул мой друг, - и что сам я не выработал в себе уменья владеть собой!

Когда он это говорил, в нем чувствовался страшный упадок духа. Меня поразило это. Никогда я не предполагал, чтобы когда-либо он мог быть так не похож на самого себя.

- Знаете, я предпочел бы быть этим бедняком Пиготти или его неотесанным племянником, чем быть в моей шкуре, - снова заговорил Стирфорт, вставая и продолжая смотреть на огонь. - Что толку в том, что я в двадцать раз и богаче и умнее их, когда приходится терзаться так, как сейчас я терзался в этой проклятой барже!

Я был до того смущен происшедшей в моем друге переменой, что первое время мог только молча смотреть, как он, стоя у камина и подперев голову рукой, мрачно глядит на огонь. Наконец, охваченный страшным беспокойством, я стал молить его сказать мне, что довело его до такого состояния.

- Если даже я не буду в силах помочь вам советом, - говорил я, - то хоть смогу всей душой посочувствовать.

Но не успел я проговорить это, как Стирфорт расхохотался. Вначале смех его был какой-то неприятный, деланный, но вскоре в нем послышалась его обычная веселость.

- Все это, Маргаритка, вздор и пустяки! - воскликнул он. - Помните, я как-то говорил вам в Лондоне, что подчас бываю плохим для себя компаньоном. Вот и сейчас меня словно какой-то кошмар терзал. Порой, в грустные минуты, мне вспоминаются сказки, слышанные в детстве, и тут мне представилось, что и, непослушный мальчик, угодил на съедение львам (ведь, не правда ли, что более величественно, чем быть растерзанным собаками?). И у меня, как говорят старухи, от ужаса волосы на голове стали дыбом. Я самого себя испугался.

- Надеюсь, ничто другое не страшит вас? - с беспокойством спросил я.

- Как будто да, а впрочем, всегда есть поводы бояться. Но что об этом говорить! Кошмар рассеялся, и я, Давид, не допущу, чтобы он опять овладел мной, Но все-таки еще расскажу вам, друг мой, что было бы гораздо лучше для меня (и не только для меня одного), если бы я имел здравомыслящего и с твердым характером отца.

Когда он говорил это, продолжая глядеть на огонь, мне показалось, что никогда до сих пор я не видел его выразительною лица таким серьезным и мрачным.

Тут он вдруг сделал такой жест рукой, словно что-то отталкивал от себя в воздухе, и произнес;

- "Оно ушло, и снова стал я человеком", - помните, это сказал Макбет⁶⁴, когда освободился от терзавшего его привидения... А теперь идемте обедать.

- Но куда же девались они все? Меня это удивляет, - сказал я.

- Бог их знает! Я ходил сначала к перевозу в надежде встретить вас, потом зашел сюда и нашел дом пустым. Вот это и навеяло на меня тe мрачные думы, среди которых вы меня застали.

В этот момент вошла миссис Гуммидж с корзинкой в руках, и мы узнали, почему пустой дом оставался незапертым. Старушка, уходя в город за кое-какими продуктами, на всякий случай не заперла дверей, чтобы маленькая Эмми и Хэм в ее отсутствие могли попасть домой. Самого же хозяина ожидали в моря только с утренним приливом.

Стирфорт сейчас же, по своему обыкновению, развеселил разными прибаутками меланхоличную миссис Гуммидж, затем самым комическим образом расцеловал ее и схватив меня под руку, поспешно увел.

Развеселив неутешную вдову, друг мой, видимо, и себя привел в прекрасное настроение, ибо всю дорогу до Ярмута он безумолку весело болтал.

- Да, это уже решено, и даже, как вам известно, места для нас заказаны в дилижансе, - ответил я.

- Тогда, видно, ничего не поделаешь, - отозвался Стирфорт. - А я здесь, представьте, совсем забыл, что на свете можно делать что либо иное, чем носиться по морским волнам. По правде сказать, жаль, что это не так.

- По крайней мере, до тех пор, пока вам это в новинку, - смеясь, заметил я.

- Возможно, - проговорил он, - Но, признаться, я не ожидал услышать такое саркастическое⁶⁵ замечание из уст моего милого невинного дружка. А что правда, то правда: я, Давид, капризный, сам это знаю. Но также знаю, что, когда железо горячо, я здорово могу ковать его. Знаете, мне кажется, что я вполне был бы в состоянии выдержать теперь испытания на лоцмана здешних вод.

- Старик Пиготти считает вас просто чудом, - заметил я.

- Уж не морским ли чудом? - рассмеялся Стирфорт.

- Да вы сами знаете, как искрение он восхищается вашими мореходными талантами. К тому же, вы беретесь за всякое дело с таким жаром, что очень быстро овладеваете им. Меня лично, Стирфорт, удивляет только то, как можете вы так по мелочам растрачивать свои силы и удовлетворяться этим?

- Удовлетворяться? - весело повторил Стирфорт. - Откуда вы это берете? Да меня вообще ничто и никогда на свете не удовлетворяет, кроме вашей чарующей наивности, моя милая Маргаритка. А что касается моих капризов и увлечений, то, правда, до сих пор я не мог постичь искусства цепляться за колесо одного из Иксионов⁶⁶ наших дней. С детства меня к этому не приучили, а теперь, признаться, нет никакой охоты себя ломать. Кстати, знаете вы, что я здесь купил лодку?

- Что вы за удивительный человек, Стирфорт! - воскликнул я, невольно останавливаясь, ибо впервые услышал об этой новой затее моего друга. - Покупать лодку, когда, быть может, вы никогда больше и не попадете сюда!

- Почем знать? - возразил он. - Место это очень пришлось мне по душе. Как бы то ни было, - продолжал он, ускоряя шаг, - я купил лодку, благо она продавалась. Мистер Пиготти зовет ее клипером. Клипер - быстроходная лодка. Так вот этим самым клипером и будет он распоряжаться в мое отсутствие.

- А, теперь понимаю вас, Стирфорт! - в восторге воскликнул я. - Вы говорите, что купили лодку для себя, а в сущности, она будет принадлежать мистеру Пиготти. Зная вас, я должен был бы сразу догадаться об этом. Дорогой мой Стирфорт! Не нахожу слов, чтобы выразить, как восхищен я вашей щедростью!

- Тсс... замолчите! - промолвил он краснея. - Чем меньше говорить об этом, тем лучше.

- Видите, как я был прав, Стирфорт, - закричал я, - когда говорил, что нет радости, горя, волнения у этого бедного честного люда, которые не были бы близки вашему сердцу!

- Да, да, вы говорили все это, - отозвался он. - Но довольно, забудем об этом!

Боясь рассердить моего друга, я замолчал, но не переставал думать о его щедрости, пока мы с ним шли еще более ускоренным шагом, чем раньше.

- Этот клипер надо заново оснастить, - снова заговорил Стирфорт, - и я оставлю здесь Литтимера, чтобы присмотреть за этим. Тогда уж я буду уверен, что все сделано как следует... А я вам еще не сказал, что Литтимер здесь?

- Нет.

Взглянув на Стирфорта, я заметил, что он страшно бледен и даже губы его побелели. Это, однако, не мешало ему очень пристально смотреть на меня. Тут у меня мелькнула мысль, не произошло ли у него неприятности с матерью, что могло быть причиной и того ужасного настроения, в котором я застал его сидящим в одиночестве у очага мистера Пиготти. Я намекнул ему на это.

- О нет! - возразил он, качая головой и посмеиваясь. - Ничего подобного. Он просто приехал ко мне.

- Что же, он такой, - как всегда? - спросил я.

- Как всегда, - ответил Стирфорт: - холодный, спокойный, как Северный полюс. Он будет присутствовать при новом крещении клипера: до сих пор он звался "Буревестником". Но что значит для мистера Пиготти какой-то буревестник! Я решил дать ему другое имя.

- Какое же? - поинтересовался я.

- "Маленькая Эмми".

Говоря это, Стирфорт продолжал так пристально глядеть на меня, что я в этом усмотрел нежелание с его стороны, чтобы я превозносил его поступок. Поэтому, хотя лицо мое и сняло удовольствием, я едва проронил несколько слов, а у Стирфорта как бы полегчало на душе, и на лице появилась его обычная улыбка.

- Посмотрите-ка, - вдруг сказал он, глядя вперед, - вот идет подлинная Эмми. И с ней этот парень, гм... Ей-богу, это настоящий рыцарь: он от нее ни на шаг.

Хэм теперь работал в доках, на постройке судов. У него были прирожденные к этому способности, и, усердно трудясь, он стал заправским мастером своего дела. Хэм был в рабочей одежде и грубоват на вид, но вместе с тем настолько мужествен, что мог служить достойным защитником шедшей с ним рядом миниатюрной красавицы. Его открытое, честное лицо сияло такой любовью к своей невесте, такой гордостью ею, что все это, на мой взгляд, было лучше всякой красоты. И, когда они подходили к нам, я подумал, что эти два существа прекрасно подходят друг к другу.

Маленькая Эмилия, застенчиво высвободив свою руку из руки жениха, протянула ее мне и Стирфорту. Когда, обменявшись с нами несколькими словами, парочка продолжала свой путь, я обратил внимание на то, что Эмилия не захотела итти снова под руку со своим женихом, а, как бы смущаясь, шла рядом с ним. Все это казалось мне очень милым и очаровательным; повидимому, так думал и Стирфорт, когда мы с ним обернувшись, смотрели вслед этой парочке, исчезавшей при свете молодого месяца.

Вдруг перед нами появилась молодая женщина, очевидно шедшая вслед за парочкой. Приближения ее мы не заметили, но, когда она проходила мимо нас, лицо ее показалось мне знакомым. У женщины был дерзкий, наглый вид. Вместе с тем она выглядела измученной. Одета она была крикливо и в то же время бедно и слишком легко для этого времени года. Но в данную минуту ей, казалось, не было дела ни до чего на свете. Видимо, она всецело была поглощена мыслью поскорее догнать идущих впереди. Вскоре вслед за парочкой исчезла и темноте и фигура женщины.

Перед нашими глазами виднелась лишь на горизонте, между морем и тучами, светлая полоса.

- За маленькой Эмилией двигается какая-то черная тень, - проговорил Стирфорт как-то тихо и странно - Что бы это могло значить?

- Мне кажется, что эта тень собирается просить у них милостыню, - сказал я.

- Нищенство - вещь не новая, но удивительно, что эта нищая приняла такой облик и именно сегодня вечером, заметил Стирфорт.

- Почему же это удивительно? - спросил я.

- Да просто потому, что я как раз думал о чем-то подобном. Откуда, чорт побери, она могла появиться?

- Вот из-за этой стены, - сказал я, показывая на стену, вырисовывающуюся перед нами.

- Ну, тень эта исчезла, - сказал, оглядываясь Стирфорт. - Пусть же с ней исчезнет и все недоброе. А теперь идемте поскорее обедать.

у потрескивающего камина, он, казалось, позабыл об этом.

Литтимер был тут, и его присутствие оказывало па меня такое же действие, как и в хайгейтском доме. Когда я спросил его, как поживают миссис Стирфорт и мисс Дартль, он, поблагодарив меня, почтительно и, конечно, с большим достоинством сообщил мне, что они чувствуют себя довольно хорошо и просили передать мне свой привет. Больше он ничего не прибавил, ко мне казалось, что всей своей особой он ясно говорил мне "Вы, сэр, очень молоды, вы чрезвычайно молоды".

Мы почти кончили обед, когда Литтимер, все время из угла наблюдавший за нами, вернее, по-моему, за мной одним, сделал шага два к столу и проговорил:

- Смею доложил, сэр: мисс Маучер здесь.

- Кто такой? - воскликнул чрезвычайно удивленный Стирфорт.

- Мисс Маучер, сэр.

- Ну да, рассказывайте! Что ей здесь делать? - бросил Стирфорт

- Кажется, сэр, она отсюда родом и говорила, что каждый год бывает здесь по делам. Я сегодня встретил ее на улице, и она просила узнать, сможет ли она иметь честь видеть нас, сэр, после обеда.

- Знаете ли вы эту самую великаншу, Маргаритка? - обратился ко мне, Стирфорт.

К великому своему стыду, я в присутствии Литтимера принужден был сознаться, что о мисс Маучер не имею ни малейшего представления.

- Ну, тогда вам надо непременно с ней познакомиться, - заявил Стирфорт, - это ведь одно из семи чудес света... Литтимер, когда она явится, введите ее сюда.

Любопытство мое относительно этой особы было тем более возбужденно, что каждый раз, когда я спрашивал о ней Стирфорта, он покатывался со смеху, и положительно отказывался что-либо говорить о ней. И я принужден был с полчаса пронести в томительном ожидании. Со стола была уже убрана скатерть, и мы сидели за бутылкой портвейна когда Литтимер, открывая дверь, доложил со своим всегдашним невозмутимым видом:

- Мисс Маучер!

Почему-то в дверях никто не показывался, и я уже недоумевал, куда могла деваться эта мисс Маучер, как вдруг, к великому своему изумлению, я увидел почти рядом с собой толстую карлицу, лет так сорока - сорока пяти, с несоразмерно большой головой, белым лицом и плутовскими серыми глазками. У нее были такие коротенькие ручонки, что когда она, желая шутовски приветствовать Стирфорта, хотела приложить согнутый палец к своему курносому носу, то никак не могла это сделать, пока не нагнула головы и не помогла пальцу на полпути встретиться с носом. Двойной ее подбородок был так жирен, что в нем совершенно исчезали завязанные бантом ленты ее шляпки. Шеи и талии у мисс Маучер совсем не имелось, ног тоже почти не было. Она была так мала, что стул служил ей столом, и, стоя подле него, она опустила на сиденье свое сумку.

И вот эта особа, одетая эксцентрично и несколько небрежно, с усилием наклоняя нос к указательному пальцу и держа голову набок, стала строить Стирфорту уморительные рожи, а затем разразилась целым потоком слов.

- Вот вы где, мой бутончик! - шутливо затараторила она, кивая Стирфорту своей огромной головой. - Ах, вы такой скверный мальчик! Как вам не стыдно быть так далеко от родительского дома! Ручаюсь, что тут не без шалости. Вы ведь ловкач, мне хорошо это известно, да и сама я девица не промах, не так ли? Ха-ха-ха!.. Ведь правда, Стирфорт, вы, пожалуй побились бы об заклад, что вы никоим образом не можете меня тут встретить? А вот оказывается, милый мой, я вездесуща - и здесь, и там, и везде, как золотая монета в платке, взятая фокусником у какой-нибудь присутствующей леди: монету эту ловкач умудряется находить во всех углах. Кстати: заговорили о платках и леди... Воображаю, каким утешением вы служите своей дражайшей родительнице, - не правда ли, дорогой мой мальчик?

Во время этой болтовни мисс Маучер развязала ленты своей шляпки, отбросила их назад и уселась на скамеечку у камина, сделав себе из обеденного стола красного дерева нечто вроде навеса.

- Ох, - проговорила она, похлопывая своими коротенькими ручонками по коленям и лукаво посматривая на меня, - что-то очень уж я стала толста, это факт, Стирфорт. Поднимаюсь я по лестнице с таким трудом, словно тащу ведро с водой. А, выглянь я из окна верхнего этажа, - пожалуй, могла бы вам показаться хорошенькой женщиной. Какого вы мнения на этот счет?

- Да где бы я вас ни видел, всюду нахожу хорошенькой, - ответил Стирфорт.

Не далее как на прошлой неделе была я у леди Митерс. Вот так женщина, скажу я вам: как она сохранилась! Пока я ее ждала, в комнату вошел сам лорд Митерс. Ну и мужчина, как он сохранился! Не хуже своего парика, которому лет десять уже. Тут лорд начал до того увиваться за мной, что я стала уж подумывать, не придется ли звать, на помощь. Занятный он повеса, только без принципов.

- Я сплетнями не занимаюсь, дорогое мое дитя, - ответила с кривой улыбкой карлица, подмигивая и опять дотрагиваясь носом до пальца. - Какое вам до этого дело? Конечно, вы, непрочь были бы узнать, что делаю я для сохранения ее волос, чем крашу их, какие снадобья употребляю для ее кожи, бровей, и тому подобное. Все это, сокровище мое, вы могли бы узнать от меня, да не на таковскую напали. А знаете, кем был мой прадед?

- Нет.

- Он, милая деточка, был ходатаем по делам, да и происходил из рода ходатаев, так что я уж по наследству получила все их приемы и повадки: меня так легко не поймаете.

Я никогда не видывал, чтобы кто-нибудь обладал таким искусством подмигивания, как мисс Маучер; оно могло быть только сравнено с ее самообладанием. У нее была еще одна удивительная манера: слушая, лукаво склонять набок свою огромную голову, прищуривать один глаз, а другим глазом вращать наподобие сороки. Все это так поразило меня, что я сидел, как вкопанный, вытаращив на нее глаза и, боюсь, забыв при этом правила приличия.

Между тем мисс Маучер, придвинув к себе стул, энергично принялась вытаскивать из сумки (причем каждый раз запускала туда свою короткую ручонку по плечо) множество флаконов, губок, гребней, щеток, кусочков фланели, маленьких щипцов для завивки и всевозможных других инструментов. Все это она нагромоздила целой кучей на стул. Среди этого занятия она вдруг, к моему большому смущению, спросила Стирфорта:

- Как зовут вашего друга?

- Мистер Копперфильд, - ответил Стирфорт. - Он хочет с вами познакомиться.

- Ну что ж, пусть знакомится, он действительно, кажется, этого жаждет, - проговорила она со смехом, вперевалочку направляясь ко мне со своей сумкой.

Когда я, раскланявшись, снова сел, она, поднявшись на цыпочки, чтобы ущипнуть меня за щеку, пропищала:

- Настоящий персик! Как соблазнительно! Обожаю персики! Поверьте, я очень счастлива, что познакомилась с вами, мистер Копперфильд.

Я ответил, что также рад знакомству с ней и тому, что оно, повидимому, доставляет нам обоим взаимное удовольствие.

- Ах, господи, до чего мы оба с вами вежливы! - воскликнула мисс Маучер, стараясь закрыть как бы от смущения свое большое лицо крошечной ручонкой. - Сколько обмана и фальши в этом мире, не правда ли?

Эта последняя фраза, казалось, относилась к нам обоим, и мисс Маучер, отняв от лица свою ручонку, засунула ее опять в сумку.

- Что хотите вы этим сказать, мисс Маучер? - спросил Стирфорт.

- Ха-ха-ха! - залилась смехом карлица. - А правда, милое мое дитя, какую интересную коллекцию шарлатанов мы собой представляем? - промолвила она, склонив голову набок и глядя одним глазком вверх, в то время как ее ручонка шарила в сумке. - Взгляните-ка, - продолжала она, вынимая из сумки какой-то пакетик: - это обрезки ногтей русского князя... я его зову "азбука шиворот-навыворот", до того перепутаны все буквы его фамилии.

- Этот русский князь ваш клиент, что ли? спросил Стирфорт.

- Конечно, голубчик, - я два раза в неделю стригу ему ногти на руках и ногах.

- Надеюсь, он вам хорошо платит? - бросил Стирфорт.

- Дорогое дитя, платит он так, как говорит, говорит же он в нос, - ответила мисс Маучер. - Знаете, ни одна бритва не касалась его физиономии. Посмотрели бы вы на него: вот какие отрастил себе усищи, рыжие от природы и черные благодаря искусству.

Мисс Маучер утвердительно мигнула.

- Видите ли, ему пришлось обратиться ко мне. Никакому без этого было не обойтись, - здешний климат оказал влияние на краску его усов. В России она держалась прекрасно, а тут все пошло к чорту. Невозможно было видеть князя в более запущенном виде: ни дать ни взять - старое, заржавленное железо.

- Это его вы имели в виду, когда только что говорили о шарлатанах? - спросил Стирфорт.

- Не прикидывайтесь простачком, мой мальчик, - ответила мисс Маучер, энергично тряся головой. - Я сказала, что мы все шарлатаны, и в доказательство показала вам обрезки княжеских ногтей. Вот эти самые обрезки доставили мне среди английского дворянства гораздо больше клиентов, чем все мои таланты, вместе взятые. Княжеские ногти всегда при мне и служат для меня лучшей рекомендацией. Подумайте только, уж если мисс Маучер может стричь княжеские ногти, то, видимо, она знаток своего дела. Знаете, я раздаю даже эти ногти молодым леди, они, кажется, прячут их в свои альбомы. Ха-ха-ха! Честное слово, вся социальная система, как говорят джентльмены, произносящие речи в парламенте, зиждется на княжеских ногтях! - закончила она, пытаясь скрестить на груди ручонки и тряся своей большущей головой.

Стирфорт расхохотался так заразительно, что и я последовал его примеру. А мисс Маучер все продолжала качать своей склоненной набок головой, прищурив один глаз и вращая, как сорока, другим.

- Однако пора и за дело, - промолвила она, хлопнув себя по коленкам и поднимаясь с места. - Ну-ка, Стирфорт, давайте осмотрим вашу полярную зону и убедимся, что там творится!

Тут, выбрав два или три инструмента и маленький флакончик, она, к моему удивлению, осведомилась, выдержит ли ее стол. Стирфорт ответил, что выдержит, и она придвинула стул и, попросив у меня позволения опереться на мою руку, ловко взобралась на стол, словно на сцену. Обосновавшись там, она проговорила самым серьезным тоном:

- Джентльмены! Если кто-либо из вас видел хоть кончик моей ножки, скажите, - и я, придя домой, немедленно же покончу с собой.

- Я ничего не видел, - заявил Стирфорт.

- Я также ничего не видел, - прибавил я.

- Ну и прекрасно! - воскликнула мисс Маучер. - В таком случае я, пожалуй, согласна еще пожить. А теперь предавайте вашу главу в мои руки.

Это приглашение относилось к, Стирфорту, и он уселся на стул спиной к столу, обратив ко мне свое смеющееся лицо. Видимо, он подставил свою голову карлице исключительно для забавы, нисколько не нуждаясь в ее услугах. Действительно, трудно себе представить что-либо более курьезное, чем вид мисс Маучер, когда она, нагнувшись над головой Стирфорта, рассматривала в большое увеличительное стекло, вынутое ею из кармана, его роскошные каштановые кудри.

- Ну, вы, конечно, красивый малый, - заявила мисс Маучер после кратковременного исследования головы моего друга, - но знайте: не будь меня, вы в год получили бы лысину величиной с тонзуру⁶⁷ католического монаха. А вот теперь, мой юный друг, дайте мне только полминуты пополировать вашу головку, и кудри ваши застрахованы на десять лет.

С этими словами она смочила жидкостью из флакончика кусочек фланели и щеточку и принялась самым энергичным образом скрести и расчищать ими голову Стирфорта, не переставая при этом все время болтать с ним безумолку.

- Жаль очень, что в этих местах у меня совсем нет клиентов, - между прочим сказала мисс Маучер, - из-за этого приходится уезжать отсюда. Представьте, Джемми, во всем Ярмуте я не встретила ни одной хорошенькой женщины.

- Неужели? - промолвил Стирфорт.

- Ни тени даже хорошенькой женщины, - уверяла мисс Маучер.

- А мы вот с вами могли бы ей показать не только тень, а самую красавицу. Правда, Маргариточка?

- Вот как! - воскликнула карлица, пристально глядя на меня, а затем на Стирфорта. - Так вот оно что!.. Так вот оно что!..

Первое из этих восклицаний, казалось, относилось к нам обоим, а второе уж к одному Стирфорту.

Ожидая от нас дальнейших пояснений, мисс Маучер продолжала обрабатывать темя моего друга, склонив при этом свою большую голову набок и поглядывая одним глазком вверх, словно оттуда она могла получить интересующие ее сведения.

- Это ваша сестрица, мистер Копперфильд? - наконец заговорила она, продолжая глядеть вверх. - Не правда ли, я угадала?

- Нет, - сказал Стирфорт, прежде чем я успел ответить. - Ничего подобного. И, если я не ошибаюсь, мистер Копперфильд даже очень увлекался ею.

- Отчего же, спрашивается, теперь он не увлекается ею? - допытывалась мисс Маучер. - Неужели он такой непостоянный? Как ему не стыдно! Неужели он перелетал с цветка на цветок, пока Полли не отплатила ему такой же монетой? Ведь, наверно, ее зовут Полли?

Карлица задала мне этот вопрос так неожиданно и при этом так испытующе на меня посмотрела, что я совсем смутился.

- Нет, мисс Маучер, - пробормотал я, - ее зовут Эмилией.

- Вот как! Так, так!... - воскликнула она снова совершенно с той же интонацией, как и в первый раз. - Однако какая же я болтушка! Мистер Копперфильд, скажите по правде, вы меня не считаете слишком легкомысленной?

В ее тоне и взгляде мне почудилось что-то неприятное, словно какой-то оскорбительный для маленькой Эмилии намек, поэтому я сказал гораздо более серьезным тоном, чем мы все говорили до сих пор:

- Девушка, о которой идет речь, так же безупречна, как и красива. Она помолвлена с чудесным, достойным человеком из своей же среды. Я так же уважаю ее за здравый смысл, как и восхищаюсь ее красотой.

- Молодец, Копперфильд! Прекрасно сказано! Браво, браво! - закричал Стирфорт. - А теперь слушайте, дорогая Маргаритка, я хочу утолить жажду любопытства этой крошечной женщины, и так утолить, чтобы ей все решительно стало ясно. Ну так вот, мисс Маучер! Красотка находится в настоящее время в учении в магазине траурных принадлежностей "Омер и Джорам", в здешнем городе. Запомнили, правда?.. "Омер и Джорам". Помолвлена она со своим двоюродным братом, при крещении получившем имя Хэма. Фамилия его - Пиготти. Он в этом же городе работает на верфи. Красотка живет у родственника - имени не знаю, а фамилия Пиготти. Большую часть времени родственник этот пребывает в море. Местожительство - также здешний город. Девушка эта - самая прелестная, самая восхитительная на свете маленькая фея. Мы оба с моим другом очарованы ею. К этому всему я мог бы еще кое-что добавить, если б не боялся рассердить своего друга: мог бы сказать, что красотка, выходя замуж за такого малого, роняет себя, - он ей совсем не пара. Без всякого сомнения, она могла бы гораздо лучше выйти замуж. Клянусь, она рождена быть знатной леди.

Пока Стирфорт все это рассказывал неторопливо и отчетливо, мисс Маучер слушала его с величайшим вниманием, склонив голову набок и глядя одним глазком вверх, как бы ожидая услышать скрытый смысл того, что говорилось. Когда

Друг мой кончил, она сразу снова оживилась и затрещала с удивительной быстротой.

- И это все?! - воскликнула крошка, подстригая бакенбарды Стирфорта маленькими ножницами, так и сверкавшими вокруг его головы. - Чудесно! Настоящая сказка! Ее следовало бы - не правда ли? - закончить так: - "А потом они жили долго и счастливо". Ах, кстати, вы знаете эту игру? Я люблю мою милочку, потому что она прелестна; я ненавижу ее, потому что она невеста другого. Я покорил ее, посулив роскошь. Я вел с ней разговоры о побеге. Имя ее Эмилия, живет она на востоке. Кто это? Ха-ха-ха!.. Правда, мистер Копперфильд, я очень легкомысленная?

Взглянув на меня с необыкновенным лукавством, она, не ожидая ответа, снова затрещала:

- Ну, теперь готово! Могу сказать, что ни у одного повесы никогда голова не была доведена до такого совершенства, как ваша, Стирфорт! А что делается внутри этой башки, так это для меня ясно, как день! Слышите, сокровище мое: ясно, как день, - повторила она, заглядывая ему в лицо. - А теперь проваливайте (так говорят у нас при дворе). И если мистер Копперфильд сядет на ваше место, я готова и над ним потрудиться.

- Что вы скажете на это, Маргаритка? - смеясь, спросил Стирфорт, уступая место. - Не хотите ли усовершенствовать свою наружность?

- Благодарю вас, мисс Маучер, уж лучше мы займемся этим как-нибудь в другой раз, - отвечал я.

- Благодарю вас. В другой раз, - повторил я.

- Их надо немного протянуть к вискам, - продолжала настаивать мисс Маучер. - На что потребуется всего каких-нибудь две недели. Желаете?

- Нет, благодарю вас, не сейчас.

- Тогда, быть может, сделать вам прическу? Тоже нет?.. Ну, так давайте произнесем приговор над вашими бакенбардами. Пожалуйте...

Тут я не мог не покраснеть, задетый за живое; а мисс Маучер, убедившись, что в данную минуту я не склонен испытать на себе всю силу ее искусства и меня даже не соблазняет флакончик, который она для большей убедительности все вертела перед моими глазами, сказала, что займется мною в другой раз, и попросила меня помочь ей спуститься с занимаемых высот. Я подал руку, она очень проворно спрыгнула на пол, и, надев шляпку, стала завязывать ленты под своим двойным подбородком.

- А сколько вам следует? - спросил Стирфорт.

- Цыпочки мои, чертовски мало: всего каких-нибудь пять шиллингов, - ответила мисс Маучер. - Но не кажусь ли я вам легкомысленной, мистер Копперфильд?

Я вежливо ответил: "Нисколько", но, видя, как она, подбросив полученные монеты, поймала их, положила в карман, а затем сильно хлопнула по этому карману, подумал, что и вправду она довольно-таки легкомысленна.

- Это вот моя касса, - пояснила мисс Маучер, подходя к стулу и начиная укладывать обратно в сумку ворох разных мелких вещиц. - Все ли тут мои доспехи? Как будто так, - проговорила она. - А теперь, хоть я и прекрасно знаю, что этим разбиваю ваши сердца, но все-таки, увы, принуждена оставить вас. Что делать! Призовите на помощь все свое мужество и постарайтесь перенести этот удар! До свиданья, мистер Копперфильд! Берегите себя, Стирфорт! Ах, господи, как я с вами заболталась! Это вы винрваты, повесы вы этакие. Ну, прощаю вам. До свиданья, до свиданья, утятки мои!

С сумкой на руке, переваливаясь, как утка, и не переставая трещать, мисс Маучер добралась до дверей. Тут она еще спросила нас, не желаем ли мы получить от нее на память по локону; затем, приложив нос к пальцу и как бы комментируя этот жест, с ужимкой сказала: "А ведь правда, я очень легкомысленная..." и скрылась за дверью.

Стирфорт начал так хохотать, что я невольно принужден был присоединиться к нему, хотя и был далеко не уверен, стал ли бы я смеяться, не зарази он меня своим весельем. Когда мы вдоволь нахохотались, Стирфорт рассказал мне, что у мисс Маучер огромное знакомство и множеству людей она оказывает самые разнообразные услуги.

- Многие, - прибавил он, - смотрят на нее как на чудачку, но в действительности она умна и проницательна, как бес, - умнее и проницательнее всех, кого я только знаю. Про мисс Маучер можно было бы, пожалуй, сказать, что у нее ручонки коротки, да ум долог.

По словам Стирфорта, карлица была недалека от истины, уверяя, что она вездесуща. Действительно, мисс Маучер то и дело совершает набеги из столицы на провинцию, отыскивает там себе бесчисленных клиентов и в результате знает решительно всех и вся. Я спросил у Стирфорта, что она за человек по существу, но мой друг, пропустив вопрос этот мимо ушей, продолжал рассказывать мне о ее ловкости и получаемых ею больших доходах. Вообще весь этот вечер карлица была главной темой наших разговоров, и, когда я уже уходил, Стирфорт, поднимаясь по лестнице к себе, крикнул мне, передразнивая мисс Маучер: "До свиданья, утенок!"

Подойдя к дому мистера Баркиса, я был удивлен, увидев разгуливавшего перед дверью Хэма, но удивление мое возросло еще больше, когда я узнал, что здесь в доме маленькая Эмилия. Я, разумеется, сейчас же спросил Хэма, почему он, вместо того, чтобы прогуливаться здесь, не входит в дом.

- Вот именно потому, Хэм, мне и кажется, что вам следовало бы присутствовать при этом разговоре, - заметил я улыбаясь.

- Оно, конечно, можно сказать, так должно было быть, да здесь, мистер Дэви, дело совсем особенное, - и, понизив голос, Хэм добавил очень серьезным тоном: - Тут вопрос идет об одной молодой женщине, которую Эмилия знавала раньше, но с которой ей больше не следует знаться.

Когда я услышал это, у меня промелькнула мысль, не та ли это самая женщина, которая шла вслед за ними несколько часов тому назад.

- Это несчастная женщина, - продолжал рассказывать Хэм, - которую весь город положительно готов затоптать в грязь. От нее бегут с большим страхом, чем от привидения на кладбище.

- Так вы говорите, она шла за нами следом, да? - спросил Хэм. - Значит, это она самая. Теперь я понимаю, как могло случиться, что она подошла к окошечку в комнату Эмми, как только та вошла к себе со свечой. Она постучала в окно и прошептала: "Эмилия, Эмилия, ради Христа, сжальтесь надо мной! Я ведь когда-то была такая же, как и вы". А ведь такие слова, мистер Дэви, слышать равнодушно нельзя.

- Конечно, Хэм. Что же сделала тут Эмилия?

- Эмилия сказала: "Марта, вы? Неужели это вы, Марта?" Надо вам сказать, они немало дней проработали вместе в магазине мистера Омера.

- Прекрасно припоминаю ее теперь! - воскликнул я. - Да, да, это одна из тех девушек, которых я еще мальчиком видел там.

- Я никогда не слышал даже имени этой девушки, - заметил я, - просто как-то невольно перебил вас.

- Да мне, мистер Дэви, в сущности, и рассказывать больше нечего, тут все было в словах: "Эмилия, ради Христа, пожалейте меня, - ведь я была такая же, как и вы". Она хотела поговорить с Эмилией, а та не могла повидаться с нею у себя, так как обожающий ее дядя был дома, а он ни за что на свете... поймите только, мистер Дэви, что дядя, при всей своей великой доброте и золотом сердце, не согласился бы и за все сокровища, скрытые на дне моря, видеть рядом со своей маленькой Эмми эту женщину.

Я мгновенно почувствовал, как и сам Хэм, что это действительно было немыслимо.

- Так вот, - продолжал Хэм, - Эмилия написала карандашом записку и передала ее Марте через окно, сказав: "Отнесите эту записку моей тетке, и она из любви ко мне приютит вас у своего очага, пока дядя не уйдет в море и я не смогу притти к вам". Потом все, о чем я говорил вам, она рассказала мне и просила проводить ее сюда. Что же мне было делать?.. Конечно, Эмилии не следовало бы знаться с такой женщиной, но я не силах отказать ей, когда она просит меня со слезами на глазах.

- И если, мистер Дэви, я не был уж в силах устоять против ее слез и повел ее сюда, как мог я отказаться нести вот это? - проговорил Хэм, с нежностью глядя на крошечный кошелек, лежащий на его грубой ладони. - Как отказать, зная, для чего он ей нужен?.. Настоящая игрушка, - прибавил он с умилением, продолжая смотреть на кошелек, - да и денег то там у моей дорогой Эмми кот наплакал!

Когда Хэм спрятал обратно кошелек, я горячо пожал ему руку, - это, по-моему, больше всяких слов должно было сказать о моих к нему чувствах, - и мы с ним еще несколько минут ходили молча взад и вперед перед домом

Дверь открылась, вышла моя Пиготти и поманила Хэма войти в дом. Я хотел было остаться пока на улице, но Пиготти догнала меня и настояла, чтобы я также вошел. Я решил никому на глаза не показываться, но так как Эмилия и Марта сидели как раз в той самой кухоньке с изразцовым полом, о которой я раньше уже упоминал, а дверь с улицы открывалась прямо туда, то я, не успев опомниться, сразу очутился среди них

На полу у камина сидела та женщина, которую я недавно видел на берегу. Из ее позы я заключил, что Эмилия только что встала со стула, а до того голова этой несчастной, вероятно, лежала у нее на коленях. Я почти не мог рассмотреть лица женщины, так как она, должно быть нарочно, прикрыла его своими растрепанными волосами, но вce-таки видно было, что она молода и красива. И Пиготти и Эмилия - обе были заплаканы. Царило полное молчание, и только голландские часы подле буфета, казалось, тикали вдвое громче обыкновенного

- Марте хотелось бы поехать, в Лондон, сказала она Хэму.

- Почему в Лондон? - спросил тот

Навсегда запомнился мне взгляд, который он бросил при этом на сидевшую на полу женщину, в этом взгляде было и сострадание и также неудовольствие, что она - в обществе его любимой. Оба они, и Хэм и Эмилия, говорили почти шопотом, словно Марта была больная.

- Там лучше, чем здесь, - вдруг громко раздался третий голос - голос Марты, попрежнему неподвижно сидевшей на полу. - Там ни одна душа не знает меня, а здесь - всe.

Женщина подняла голову и мрачно посмотрела на него, потом снова опустила ее и вдруг, как будто пронзенная пулей, ухватилась за шею правой рукой.

- Она постарается вести себя хорошо, - сказала маленькая Эмилия. - Вы не знаете всего того, что рассказала она нам. Ведь правда, тетушка, как ему знать это?

Пиготти сочувственно кивнула головой.

- Я буду стараться вести себя хорошо, - проговорила Марта, - если только вы поможете мне выбраться отсюда. Хуже того, что я здесь, там я не могу быть, а лучше - могу. О, дайте мне уйти с этих улиц, где весь народ знает меня с самого детства! - вся дрожа, закричала она.

подле меня, и молча показала ему мешочек.

- Это все ваше, Эмилия, - услышал я его тихий голос. - Дорогая моя, у меня теперь нет ничего на свете, что не было бы вашим. Деньги могут доставить мне радость только тогда, когда они вам нужны.

Снова слезы заблестели на глазах Эмилии; она молча повернулась и подошла к Марте. Не знаю уж, сколько она дала ей, только видел, как, нагнувшись над нею, она положила деньги ей за пазуху. Прошептав что-то, она спросила, достаточно ли этого.

- Более чем достаточно, - ответила Марта и, схватив руку Эмилии, стала целовать ее.

Затем несчастная женщина встала, закуталась в свою шаль так, что почти не было видно лица, и, громко рыдая, пошла к выходу. Перед тем как отворить дверь, она на мгновение остановилась, как бы собираясь что-то сказать, но так ничего и не сказала и, продолжая тихонько рыдать, вышла из кухни.

- Полно, Эмилия! - ласково проговорил Хэм, нежно гладя ее по плечу. - Полно, дорогая, не надо плакать, моя красоточка!

- Ах, Хэм! - воскликнула девушка, горько плача. - Я вовсе не такая хорошая, как мне следовало бы быть. Порой я чувствую себя такой неблагодарной!

- Вы хорошая, да, да, хорошая, - утешал ее Хэм.

- Нет! Нет! - крикнула Эмилия, качая головой и рыдая. - Говорю вам, я не такая хорошая, как должна была бы быть, далеко не такая, далеко...

- Я слишком злоупотребляю вашей любовью, я знаю это, - с рыданием говорила она, - я часто бываю недобра к вам, неровна, тогда как мне следовало бы быть совсем иной. Вы совсем по-другому со мной... Почему же я такая гадкая, неблагодарная, - я, которая должна бы только и думать о том, как вас сделать счастливым?..

- Да вы это и делаете, дорогая моя, - утешал ее Хэм. - Я счастлив, когда вижу вас, счастлив целый день только потому, что могу думать о вас.

- Ах, этого недостаточно! - закричала Эмми. - Вам это кажется потому, что вы сами хороший, а не я хороша. О, дорогой мой, поверьте, вы были бы гораздо счастливее, полюби вы другую девушку, более спокойную, более достойную вас, для которой вы были бы всем на свете, а не такое изменчивое, пустое, легкомысленное создание, как я...

- Бедное нежное сердечко! - прошептал Хэм. - Эта Марта совсем взбудоражила ее.

Пиготти бросилась к ней, а Эмилия, посадив ее на стул у камина, стала перед ней на колени и, обняв ее за шею, взволнованно глядя на нее, закричала;

- Тетечка, молю вас, попытайтесь помочь мне! Хэм, дорогой, попробуйте и вы помочь мне, и вы тоже, мистер Давид, в память прошлых дней... Мне так хочется быть лучше, чем я есть! Так хочется быть в тысячу раз благодарнее, так хочется глубже сознавать, какое это великое счастье быть женой чудесного человека и вести спокойную, хорошую жизнь! Боже мой, боже мой! Сердце мое, сердце!..

Тут она спрятала свое лицо на груди моей старой няни и, прекратив свои жалобы; в которых было еще так много детского, как и в ее манере себя держать и в самой ее наружности, тихо плакала, а няня гладила и ласкала ее, как малого ребенка.

Понемногу Эмми стала успокаиваться, и тогда мы все принялись утешать ее, подбадривая и несколько даже подшучивая над нею. Она приподняла голову, заговорила с нами, а потом даже улыбнулась, рассмеялась и наконец, несколько сконфуженная происшедшей сценой, села рядом с тетушкой. Пиготти привела в порядок ее растрепанные кудри, вытерла ей глаза, оправила платье, чтобы, когда Эмми вернется домой, дядюшке и и голову не могло притти, что любимица его плакала.

Когда при слабом свете молодого месяца они вместе направились домой и я, глядя им вслед, думал о том, какая огромная разница между этим уходом и уходом Марты, я заметил, как Эмми, обхватив обеими руками руку жениха, все так же прижималась к нему.

Примечания

⁶⁴ Макбет - герой шекспировской трагедии того же названия. Это полководец, который занял королевский престол путем ряда убийств. Его преследует тень его жертвы - полководца Банко.

⁶⁵ Саркастический - полный горькой, язвительной насмешки.

⁶⁶

⁶⁷ Тонзура. - У католиков лицам духовного звания выстригают на макушке кружок. Он называется тонзурой и означает отречение от земных интересов.