Давид Копперфильд.
Том II.
Глава ХVII. Вести

Глава ХVII 

ВЕСТИ

Мне кажется, если память не обманывает меня, я был женат уже с год, когда однажды вечером, гуляя, проходил мимо дома миссис Стирфорт. Шел я, погруженный в мысли о книге, над которой усердно работал. Окрыленный успехом, я уже в то время принялся за свой первый роман. Живя по соседству, я иногда проходил мимо этого дома, правда, только в тех случаях, когда надо было сделать слишком большой круг, чтобы миновать его, но все-таки, в общем, это бывало нередко.

Обыкновенно, проходя, я ускорял шаги, едва бросая взгляд на дом. Он имел всегда одинаково мрачный, печальный вид. Ни одна из парадных комнат не выходила на дорогу. Узкие, с тяжелыми рамами, старинные окна и раньше не имели веселого вида, теперь же, постоянно закрытые, со спущенными шторами, они выглядели совсем зловеще. Крытая галерея вела через вымощенный плитами дворик к парадному входу, которым никогда не пользовались. Над этим входом было круглое окно, выходившее на лестницу, и хотя на нем, единственном в доме, не была спущена штора, но тем не менее своим мрачным видом оно гармонировало со всеми остальными. Не помню, чтобы когда-нибудь мне приходилось видеть свет в этом доме. Если бы я был случайным прохожим, мне, наверное, пришло бы в голову, что в нем лежит какой-то безродный покойник. А имей я счастье не быть посвященным в происходящее здесь, то, вероятно, постоянно видя всё в одном и том же неизменном состоянии, я дал бы волю своему пылкому воображению и окружил бы эту усадьбу самыми фантастическими вымыслами.

Теперь же я старался как можно меньше думать об этом доме. Но, увы, пройти мимо скорым шагом было легче, чем отогнать печальные мысли. А в этот вечер, помнится, вместе с грустными размышлениями, вызванными видом мрачного дома, нахлынуло на меня как-то особенно много воспоминаний детства и более поздних мечтаний, вставали тени полузародившихся надежд, смутно сознавались разочарования, и все это как-то смешивалось с образами героев романа, над которыми я работал.

Шел я в мрачном настроении, как вдруг голос, назвавший меня, заставил вздрогнуть. Это был женский голос, и я без труда узнал маленькую служанку миссис Стирфорт, украшавшую, бывало, свой чепец голубыми лентами. Теперь, очевидно, чтобы примениться к новому царящему в доме духу, она заменила веселые голубые ленты мрачными бантами коричневого цвета.

- Будьте так добры, сэр, зайти к нам переговорить с мисс Дартль, - сказала девушка.

- Это мисс Дартль послала вас за мной? - спросил я.

- Сегодня, сэр, она меня не посылала, но это все равно. На днях мисс Дартль видела, как вы проходили подле нас, и приказала мне сидеть на лестнице с работой и, когда вы будете итти, попросить вас зайти и переговорить с ней.

Я повернул назад и дорогой спросил девушку, как поживает миссис Стирфорт. Она ответила, что ее барыня чувствует себя плохо и редко когда выходит из своей комнаты.

Приведя меня в сад, девушка сказала, что мисс Дартль здесь и предоставила мне самому найти ее. Мисс Дартль сидела на стуле у края террасы, откуда открывался вид на Лондон. Вечер был пасмурный, у неба был какой-то белесоватый отблеск. Неясно виднелся вдали огромный город, и только более крупные его здания вырисовывались в каком-то зловещем освещении. У меня мелькнуло в голове, что вид этот совершенно гармонирует с душой сидевшей здесь бешеной женщины.

Увидев меня, Роза на мгновение поднялась, чтобы поздороваться со мной. Она показалась мне более бледной и худой, тем в последнюю нашу встречу, а ее черные зловещие глаза сверкали еще ярче, шрам вырисовывался еще яснее.

Встреча наша была далеко не сердечна. Мы ведь недружелюбно расстались с нею и в последний раз, а теперь вся фигура ее дышала презрением, и скрыть это она вовсе не старалась.

- Мне передали, что вы желаете говорить со мной, мисс Дартль, - начал я, уклонившись от приглашения сесть. Я стоял перед ней, положив руку на спинку стула.

- Скажите, пожалуйста, - проговорила она, - что, эту девушку уже разыскали?

- Нет!

- А между тем она убежала.

Когда мисс Дартль сказала это, глядя на меня, губы ее стали подергиваться, словно она жаждала осыпать несчастную Эмилию самыми позорными обвинениями.

- Убежала?.. - спросил я.

- Да, от него! - со смехом сказала Роза. - И если она до сих пор не найдена, то, верно, ее уже и не найдут. Должно быть, ее нет в живых.

- Желать ей смерти есть наилучшее пожелание, какое ей может сделать женщина, - сказал я, - и я рад, что время так смягчило вас, мисс Дартль.

Она не удостоила меня ответом, а, презрительно усмехнувшись, сказала:

- Друзья этой прелестной, так жестоко оскорбленной молодой леди - ваши друзья. Вы ведь рыцарь, ломающий свои копья за них. Не угодно ли вам узнать то, что известно о ней?

- Да, - ответил я.

Она встала со злобной улыбкой и, подойдя к живой изгороди из остролистника, отделявшей лужайку от огорода, громко крикнула; "Сюда!" таким тоном, словно звала какие-нибудь поганое животное.

- Надеюсь, мистер Копперфильд, что вы здесь воздержитесь от всякого проявления рыцарской мести, - проговорила она, все с тем же презрительным видом глядя на меня через плечо.

Я утвердительно кивнул головой, не понимая, что она имеет в виду,

- Сюда! - еще раз крикнула она, и тут вскоре появился почтенный Литтимер.

Он поклонился мне с не меньшим, чем всегда, достоинством и стал позади мисс Дартль. У нее же, когда она уселась между нами, был злобно-торжествующий вид, к которому, как ни странно, примешивалось что-то женственное, обольстительное, - она напоминала мне злую принцессу волшебных сказок.

- Ну, теперь, - промолвила она, не глядя на Литтимера и касаясь рукой своего рубца, вздрагивающего скорее от удовольствия, чем от боли, - расскажите мистеру Копперфильду, что вы знаете о побеге.

- Мы с мистером Джемсом, мисс...

- Не обращайтесь ко мне, - нахмурившись, остановила она Литтимера.

- Мы с мистером Джемсом, сэр...

- Пожалуйста, и ко мне не обращайтесь, - сказал я.

Мистер Литтимер, нисколько не смущаясь, слегка поклонился, как бы говоря этим, что все, приятное для нас, приятно так же для него, а снова начал:

- Мы с мистером Джемсом и его девушкой, находящейся под его покровительством, время с тех пор, как она покинула Ярмут, были за границей. Мы побывали в разных местах и видели многое в чужих странах. Жили мы во Франции, Швейцарии, Италии, можно сказать - всюду.

Он глядел на спинку стула, словно обращаясь к ней, и наигрывал на ней пальцами, как бы на немом рояле.

- Мистер Джемс был необыкновенно привязан к этой молодой женщине - продолжал рассказывать Литтимер, - и долго вел себя гораздо степеннее, чем когда либо с тех пор, как я поступил к нему на службу. Молодая женщина преуспевала; она выучилась говорить на языках тех стран, где мы жили, никто не узнал бы в ней прежней деревенской девушки. Я видел, как ею восхищались всюду, куда только мы ни приезжали.

Мисс Дартль взялась рукой за сердце, а Литтимер украдкой посмотрел на нее и слегка про себя усмехнулся.

только положительно все на нее заглядывались.

Тут Литтимер сделал короткую паузу, а мисс Дартль беспокойно глядя на расстилающийся вдали Лондон, закусила нижнюю губу, как будто для того, чтобы заставить себя молчать.

Мистер Литтимер снял руки со спинки стула, сложил их вместе, оперся все тяжестью на одну ногу, потупил глаза в землю и, пригнув немного свою почтенную голову, снова заговорил.

- Так молодая женщина жила некоторое время, порой впадая в подавленное состояние духа. Наконец, как видно, ее стоны и сцены начали надоедать мистеру Джемсу, и вот жизнь у них пошла не так уж приятно, как раньше. Мистер Джемс снова стал неугомонным, и чем делался он неугомоннее, тем больше начинала она грустить. И здесь я должен сказать: трудная настала для меня пора. Тем не менее первое время все кое-как улаживалось, и вообще, мне кажется, это протянулось дольше, чем кто-либо мог ожидать.

Мисс Дартль перестала глядеть в даль и посмотрела на меня с тем же злобно-презрительным, торжествующим видом. Мистер Литтимер откашлялся, благопристойно закрыв рот рукой, оперся на другую ногу и продолжал:

- Наконец, после многих неприятных разговоров и упреков, мистер Джемс в одно прекрасное утро уехал. Мы тогда жили на вилле в окрестностях Неаполя, так как она очень любила море. Ей он обещал вернуться скоро - через день-другой, но мне поручил покончить с этим делом и сказать ей, что, дескать, он для общего блага, - тут Литтимер еще раз откашлялся, - уехал навсегда. Но должен заметить, что мистер Джемс в этом деле повел себя чрезвычайно благородно: он предложил молодой особе выйти замуж за почтенного человека, который готов был совершенно забыть ее прошлое и являлся несомненно хорошей партией для нее, вышедшей из простонародья.

Он переступил с ноги на ногу и смочил языком губы. Для меня лично не было сомнения в том, что этот мерзавец говорил о себе, а взглянув на мисс Дартль, я понял, что и она была того же мнения.

- И это также мне надо было ей сообщить, - добавил Литтимер. - Я готов был на все, лишь бы вывести мистера Джемса из его затруднительного положения и водворить мир между ним и горячо его любящей матушкой, столько перенесшей из-за этого увлечения. Вот почему я и взялся выполнить подобное поручение. Когда я сообщил молодой особе о том, что мистер Джемс совсем уехал, она пришла в неистовство, превзошедшее все наши ожидания: казалось, она совершенно сошла с ума. Пришлось прибегнуть к силе, иначе она покончила бы с собой: или заколола бы себя кинжалом, или бросилась бы в море, или разбила бы себе голову о мраморный пол.

Мисс Дартль с сияющим лицом откинулась на спинку стула. Она, видимо, наслаждалась каждым звуком, вылетавшим из уст этого негодяя.

- Но когда я выполнил вторую часть данного мне поручения, - снова заговорил Литтимер, беспокойно потирая себе руки, - то тут она уж показала себя в истинном свете. Мне кажется, что в таком предложении всякий усмотрел бы только доброе намерение, но куда там! Она разразилась такой бранью, какой я в жизни своей не слыхивал, и вообще вела себя удивительно скверно. Одним словом, она проявила не больше благодарности, чувства терпения и благоразумия, чем какая-нибудь колода или камень. Не прими я некоторых мер, она, пожалуй, еще зарезала бы меня.

- Это делает ей честь! - вырвалось у меня с негодованием.

Литтимер наклонил голову, как бы говоря этим: "В самом деле, сэр? Но вы еще очень молоды", и невозмутимо возобновил свое повествование.

- Короче говоря, нужно было на некоторое время удалить от нее все, чем она могла нанести вред себе и другим, и подержать ее взаперти. И вот, несмотря на все это, она ночью сбежала: выломала жалюзи на окнах, которые я собственноручно забил гвоздями, и спустилась по виноградной лозе, вьющейся вдоль фасада нашей виллы. С тех пор никто не видел ее и не слышал о ней.

- Быть может, ее уже нет в живых, - проговорила мисс Дартль с такой улыбкой, словно она уже попирала ногами труп загубленной девушки.

- Она могла утопиться, мисс, - сказал Литтимер, - это очень вероятно. Но возможно также и то, что ей оказали помощь местные рыбаки, их жены и дети. Она ведь, мисс Дартль, очень любила низкое общество и частенько сиживала с семьями рыбаков на берегу, близ их лодок. Бывало, когда мистер Джемс отлучался, она таким образом проводила целые дни. Помню, мистер Джемс даже очень был недоволен, узнав, что она рассказала здешним детям о том, что она также дочь рыбака и в детстве на родине, подобно им, любила бродить по морскому берегу.

О Эмилия! Несчастная красавица! Какая картина пронеслась тут перед моими глазами! Я видел ее сидящей на далеком морском берегу, окруженной детьми, такими же невинными, как была она сама когда-то. Она прислушивалась к их милым голосам, думая о том, что и ее какая-нибудь крошка могла называть "мамой", выйди она замуж за бедного человека...

Прислушивалась она к могучему голосу моря, вечно повторяющему: "Никогда больше!"

- Когда уже стало ясно, что делать больше нечего, мисс Дартль...

- Я ведь сказала вам - не обращаться ко мне! - перебила Литтимера Роза, сурово и с презрением глядя на него.

- Вы сами изволили обратиться ко мне, - ответил Литтимер, - Прошу прощения. Моя обязанность - повиноваться.

- Когда стало ясно, - начал снова, Литтимер, чрезвычайно почтительно и кланяясь с покорным видом, - что разыскать ее невозможно, я отправился туда, куда мистер Джемс велел адресовать ему письма, и сообщил моему хозяину обо всем случившемся. Тут между нами произошло неприятнейшее столкновение, и мое достоинство не позволило мне больше оставаться у него. Я мог многое терпеть от мистера Джемса и немало вытерпел, до на этот раз он зашел слишком далеко: мистер Джемс ударил меня. Зная о печальном разладе между ним и его матерью, а также понимая, как она должна беспокоиться, я взял на себя смелость вернуться на родину и рассказать...

- За деньги, которые я дала ему, - вставила мисс Дартль, обращаясь ко мне.

- Совершенно верно, мэм, подтвердил Литтимер. - Итак, я вернулся, чтобы рассказать все, что мне было известно. Не знаю, что я могу еще прибавить, продолжал он, немного подумав. - Разве только то, что в настоящее время я без места и был бы очень рад найти какое-нибудь приличное занятие.

Мисс Дартль взглянула на меня, словно хотела спросить, не желаю ли я предложить Литтимеру еще какой-нибудь вопрос, и так как у меня было что спросить, то я сказал:

- Я бы хотел узнать от этой твари (я не был в состоянии выразиться более мягко), было ли перехвачено письмо, посланное "ей" из дому, или он предполагает, что "она" получила его?

Литтимер стоял невозмутимо спокойно и молчал, спустив глаза в землю и приложив кончики пальцев правой руки к кончикам пальцев левой.

Мисс Дартль с презрительным видом повернула к нему голову.

- Извините, мисс, - сказал он, как бы выходя из своей задумчивости, - я, правда, обязан служить вам, но у меня есть свое достоинство, хотя я и не более как лакей. Мистер Копперфильд и вы, мисс, каждый сам по себе. Если мистеру Копперфильду угодно узнать от меня что-либо, то я беру на себя смелость напомнить ему, что он сам может обратиться ко мне с вопросом. Ронять своего достоинства я не должен.

После мгновенной борьбы с собой я, взглянув на него, проговорил:

- Вы слышали, о чем я спрашивал. Если вам так хочется, считайте, что вопрос был обращен к вам. Что вы ответите мне на это?

- Сэр, - начал он, то сводя, то разводя свои холеные пальцы, - мой ответ может быть только неопределенен. Сообщать тайны мистера Джемса его матери или вам - это вещи разные. Вообще же говоря, мне кажется маловероятным, чтобы мистер Джемс поощрял получение писем, которые могли только усилить тоску и неприятные сцены. Больше этого я не хотел бы говорить, сэр,

- Это все, что вы хотели знать? - спросила меня мисс Дартль.

- Мне больше нечего ему сказать, - ответил я и, видя, что он уходит, прибавил: - кроме того, что я прекрасно понимаю, какую роль этот субъект играл в злополучной истории, и советую ему не очень-то показываться на глаза честнейшему человеку, который с раннего детства заменял ей отца, ибо ему все будет сообщено мною.

Как только я заговорил, Литтимер остановился и, выслушав меня, со своим обычным спокойствием сказал,

- Благодарю вас, сэр, но простите меня, если я замечу вам, что в нашей стране нет ни рабов, ни рабовладельцев и самоуправничать никому не разрешается. И мне, кажется, что тот, кто нарушает чаконы, подвергается сам наибольшей опасности. Вот почему, сэр, я нисколько не буду бояться ходить всюду, где мне только заблагорассудится.

Проговорив это, он вежливо поклонился мне, а затем мисс Дартль и удалился через ту самую арку в изгороди из остролистника, откуда и появился.

Мы с мисс Дартль некоторое время молча смотрели друг на друга. Вид у нее был тот же, высокомерно-презрительный.

- Он еще рассказывал, - промолвила Роза, сжав презрительно губы, - что, по слухам, его хозяин плавает у берегов Испании и намерен тешиться морским спортом, пока ему не надоест. Но вас это, конечно, мало интересует. Между двумя этими гордыми существами - матерью и сыном - пропасть еще шире, чем раньше, и очень мало надежды на их примирение. Они, как две капли воды, похожи характерами друг на друга, а чем дальше, тем оба они делаются все упрямее и властнее. Это тоже, я знаю, для вас мало интересно, но оно служит как бы вступлением в то, что я хочу сказать вам. Эта чертовка, из которой вы склонны делать ангела, - я говорю о дрянной девчонке, которую он где-то подобрал среди морской тины, - быть может, еще жива; такие подлые твари ведь очень живучи, - прибавила она, обжигая меня своими горящими глазами и подняв со злобой палец. - А если только она жива, то вы, конечно, будете стараться, чтобы эта драгоценная жемчужина была найдена, и о ней позаботитесь. Мы представьте, также желаем этого, боясь, чтобы он как-нибудь случайно снова не стал ее добычей. Как видите, наши интересы здесь сходятся, и вот потому я, при своей жажде сделать наибольшее зло, какое только способна вынести такая низкая тварь, тем не менее сама послала за вами, чтобы вы выслушали все, что здесь вам было рассказано.

но все-таки от меня не укрылось (и это меня тронуло), что она не могла забыть моей любви к ее сыну. Миссис Стирфорт очень изменилась. Ее прекрасная фигура не была уж так стройна, на красивом лице появились глубокие морщины, а волосы почти совсем поседели. Но когда миссис Стирфорт уселась на скамейку, она все еще производила впечатление очень красивой женщины, и взгляд ее блестящих глаз был попрежнему горд и величествен.

- Все ли уже известно мистеру Копперфильду, Роза? - спросила она.

- Да, все.

- И все это он слышал от самого Литтимера?

- Да, и я объяснила ему, почему именно вы желали этого.

- Вы славная девушка, Роза, - проговорила миссис Стирфорт, а затем обратилась ко мне: - Мы время от времени переписывались с вашим бывшим другом, сэр, но это не вернуло его к сознанию сыновнего долга. Поэтому у меня нет иной цели, кроме той, о которой вам говорила Роза. Если одновременно можно утешить того почтенного старика, которого вы мне тогда приводили (я искренне жалею его, - единственное, что могу сказать), и спасти моего сына от опасности снова попасть в сети этой интриганки, то это будет прекрасно.

Она выпрямилась и устремила взгляд вдаль.

- Мэм, - сказал я ей, почтительно, - я все понимаю и смею вас уверить, что ваши намерения не будут мною истолкованы как-нибудь иначе. Но я, который знаю эту глубоко оскорбленную семью с самого детства, должен сказать вам, что если вы не считаете эту девушку жестоко обманутой, если вы не уверены, что она предпочла бы сто раз умереть, чем взять теперь хотя бы стакан воды из рук вашего сына, - то, доверьте, вы жестоко ошибаетесь!

- Оставьте, Роза! Оставьте! - сказала миссис Стирфорт, видя, что та собирается возразить. - Это не имеет значения. Пусть будет так... Я слыхала, что вы женились, сэр?

Я ответил, что, действительно, недавно женился.

- И, кажется, вы преуспеваете? Хотя я и живу в уединении, но все-таки до меня дошли слухи о том, что вы начинаете приобретать громкую известность.

- Счастье мне улыбнулось, - сказал я, - и порой вокруг моего имени слышатся похвалы.

- У вас ведь нет матери? - спросила она меня более мягким тоном.

- Да, мэм, у меня нет матери.

- Очень жаль, - она гордилась бы вами. Прощайте!

Я пожал ее руку, протянутую мне с таким величественным, непреклонным видом, словно на душе у нее царило полное спокойствие. Гордость этой женщины, казалось, могла влиять на самое биение ее пульса, могла опустить на ее лицо завесу спокойствия, сквозь которую она бесстрастно взирала в беспредельную даль.

Когда я, простившись с ними, проходил мимо террасы, мне невольно бросилось в глаза, как пристально обе женщины смотрели вдаль и как вокруг них все сгущался мрак. Вдали, в городе, там и сям начинали мерцать первые уличные фонари, в то время как на западе еще догорал бледный свет. С ближних равнин поднимался густой, словно море, туман и, казалось, готов был затопить обе сидящие фигуры. Я никогда не забуду этой мрачной картины и всегда думаю о ней с ужасом, ибо, до того как я снова встретился с этими двумя женщинами, бушующее море разбило их жизнь.

Раздумывая об услышанном, я решил, что необходимо все это сообщить мистеру Пиготти. На следующий же вечер я отправился в Лондон, надеясь найти его там. Старик попрежнему бродил с места на место, продолжая поиски племянницы, но все-таки чаще всего бывал в Лондоне. Он занимал ту самую квартирку над свечной лавкой, о которой мне не раз приходилось упоминать и откуда он начал свои подвижнические странствования. Туда я и отправился. От соседей мистера Пиготти я узнал, что он еще никуда не уходил и я найду его наверху, в его комнате.

Он читал у окна, уставленного горшками с цветами. Комната содержалась в частоте и порядке. Мне сейчас же бросилось в глаза, что здесь, видимо, всегда все было готово для Эмилии и ее дядя никогда не выходил без мысли, что, может быть, приведет ее домой. Мистер Пиготти не слышал моего стука и оглянулся только тогда, когда я положил ему руку на плечо.

- Мистер Дэви! Благодарю вас, сэр! Горячо благодарю за ваше посещение! Добро пожаловать, сэр!

- Об Эмми?

Он нервно приложил руку ко рту и, побледневши, вопросительно взглянул на меня.

- Из того, что я узнал, не видно, где она, но одно несомненно - она уже не с ним.

Продолжая пристально смотреть на меня, он опустился на стул и с глубоким вниманием стал слушать мой рассказ. Никогда не забуду достоинства и даже, можно сказать, красоты его степенного, серьезного лица, когда он, отведя от меня глаза, опустил их в землю и склонил голову на руку. Все время, пока я говорил, он ни разу не прервал меня. Казалось, в моем рассказе он следил только за образом своей племянницы, а все остальное для него не существовало. Когда я кончил, он закрыл лицо руками и продолжал молчать, а я в это время смотрел в окно и разглядывал цветы.

- Что вы думаете насчет этого, мистер Дэви? - наконец проговорил он.

- Мне кажется, она жива, - ответил я.

- Не знаю. Быть может, удар был слишком силен, неожидан, и она в отчаянии... А это голубое море, о котором она так часто любила говорить... Неужели она не переставала думать о нем только потому, что ему суждено было стать ее могилой?

Он это сказал задумчиво, сдавленным, как бы испуганным голосом, прохаживаясь по комнате.

- Но все-таки, - прибавил он, - я чувствую, мистер Дэви, что она жива. Что-то и на яву и во сне говорит мне, что я найду ее. Эта мысль всегда поддерживала и укрепляла меня, и я не хочу думать, что она была обманчива. Нет, Эмми жива!

Он энергично оперся о стол, и его загорелое лицо дышало смелостью и решимостью.

- Моя племянница Эмми жива, сэр, - сказал он уверенным тоном. - Не могу объяснить, откуда и как мне это известно, но что-то говорит мне, что она жива!

Когда он произносил эти слова, он казался человеком, вдохновленным свыше. Я обождал еще несколько мгновений, чтобы дать ему время успокоиться, а затем решил поделиться с ним пришедшей мне вчера в голову мыслью о мерах предосторожности, которые было бы благоразумно принять на всякий случай.

- Дорогой мой друг... - начал я.

- Благодарю вас, сэр, благодарю! - воскликнул старик, схватив мою руку обеими руками.

она не захочет вернуться домой?

- А этого она не захочет, - проговорил старик, печально качая головой, - Она, быть может, и вернулась бы, если б сама ушла от него, но при таких обстоятельствах ни за что не захочет этого сделать.

- Так вот, если она здесь появится, - повторил я, - то никто на свете не сможет ее скорее разыскать, чем одна особа. Помните ли вы... но будьте тверды и думайте только о том, какая перед вами важная цель... Помните Марту?

- Нашу землячку?

Я увидел по его лицу, что он не забыл ее.

- Я встречал ее здесь на улицах, - ответил мистер Пиготти дрожащим голосом.

- Но вы не знаете, - продолжал я, - что задолго до своего бегства Эмилия при помощи Хэма облагодетельствовала ее. Не знаете вы также и того, что когда мы с вами, помните. здесь встретились и беседовали в трактире, она подслушивала нас у дверей.

- Да что вы, мистер Дэви! В ту самую ночь, когда шел такой сильный снег?

- Да, именно в ту ночь. С тех пор я ни разу не видел ее. Расставшись тогда с вами, я вернулся, чтобы поговорить с нею, но ее уже не было. Мне в тот вечер не хотелось говорить с вами о ней, да и теперь неохота, но думаю, что она может помочь нам в розысках и с ней следует повидаться. Вы меня поняли?

- Вы говорите, мистер Пиготти, что встречали ее? Думаете ли вы, что сможете разыскать ее? Мне лично в этом деле мог бы помочь только случай.

- Мне кажется, мистер Дэви, что я знаю, где ее нужно искать.

- Так не попробовать ли нам вместе сейчас же поискать ее? - предложил я. - Уже стемнело.

Он согласился и немедленно стол собираться. Делая вид, будто я не обращаю внимания на его приготовления, я прекрасно заметил, как тщательно убрал он свою маленькою комнатку, наконец вынул из комода одно из платьев Эмилии (я даже, помнится, видел это платье на ней), еще какие-то ее вещи, шляпку и все это положил на стул. Ни старик, ни я не заикнулись о сделанных приготовлениях. Несомненно, что много ночей ждали ее здесь эти вещи.

Дорогой я спросил его о Хэме, отчасти, чтобы поддержать разговор, а отчасти потому, что интересовался, как живется его племяннику.

Мистер Пиготти почти в тех же выражениях, как при первом нашем свидании, рассказал мне, что Хэм все также изо дня в день влачит свою жизнь, ни в грош ее не ставя, но никогда ни на кого не ропщет и пользуется общей любовью.

Я спросил его, не знает ли он, как относится Хэм к виновнику всех их несчастий. Можно ли опасаться чего-нибудь в этом отношении? Как бы, например, по его мнению, поступил Хэм, если бы они встретились?

- Не знаю, сэр, - ответил он, - я сам не раз думал об этом, но не могу тут разобраться. Да это и неважно,

- Вы не забыли, - сказал я, - как странно Хэм смотрел тогда на море и сквозь зубы сказал: "Там конец"?

- Ну, конечно, помню.

- Как вы думаете, что хотел он этим сказать? - опять спросил я.

- Я, мистер Дэви, много раз задавал себе этот вопрос, да так и не нашел на него ответа. И вот удивительно, что как ни мил он со мной, а я, представьте, никак не могу заговорить с ним об этом. Такие думы, как его, мистер Дэви, не лежат, так сказать, на поверхности воды, а запрятаны глубоко на дне, и там мне никак их не разглядеть.

- И меня, признаться, тоже, мистер Дэви, и даже больше, чем его теперешняя cтрасть рисковать своей жизнью. Не знаю уж, способен ли племянник отомстить обидчику, но хочу надеяться, что они никогда в жизни не встретятся.

Мы вошли в Сити. Разговор наш прервался. Мистер Пиготти шел рядом со мной, очевидно погруженный в мысли о единственной цели своей жизни. С этими своими мыслями он мог чувствовать себя в полном одиночестве и среди самой шумной толпы. Мы уже подходили к Блекфрайерскому мосту, когда мистер Пиготти вдруг повернулся ко мне и указал на одинокую женскую фигуру, быстро двигающуюся по другой стороне улицы. Я тотчас же узнал в ней ту, которую мы искали.

Мы перешли через улицу и стали нагонять ее, когда мне пришла мысль, что будет лучше поговорить с нею в более уединенном месте, вдали от толпы. Я сейчас же посоветовал моему спутнику пока не заговаривать с нею, а только итти вслед за ней. Ко всему, еще у меня было смутное желание узнать, куда именно она направляется.

Мистер Пиготти согласился со мной, и мы пошли за Мартой, не теряя ее из виду, но все-таки стараясь держаться на некотором расстоянии, так как она частенько оглядывалась. Один раз она остановилась, чтобы послушать музыку, и мы тоже остановились.

- Теперь можно с ней поговорить, - сказал я, и, ускорив шаг, мы стали догонять ее.