Лавка древностей.
Том первый.
Глава XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Лавка древностей. Том первый. Глава XII. (старая орфография)

XII.

Наконец наступил перелом болезни, и старик стал понемногу поправляться. Сознание возвратилось к нему, хотя и не скоро, но умственные способности ослабели и мозг уж не работал попрежнему. Он не жаловался ни на что: ни на бесконечно длившиеся дни, ни на безсонные ночи. Казалось, он потерял всякое представление о времени и с него спали все прежния заботы. Он был очень покоен и терпелив, и хотя подолгу сидел задумавшись, но не впадал в уныние, как с ним случалось прежде, и развлекался всякими пустяками: ему даже доставляло удовольствие следить за солнечным лучом, игравшим на стене или потолке. Бывало, по целым часам держит он Нелли за руку и перебирает её пальчиками. Иной раз наклонится к ней, погладит ее по головке или поцелует в лоб и очень удивляется, замечая на глазах у нея слезы, но тотчас же забывает о них, как и обо всем на свети.

Иногда они ездили кататься: старика усаживали в экипаж, обкладывали подушками. Нелли садилась рядом с ним и все время держала его за руку. Уличный шум и движение несколько утомляли его, но ничто не возбуждало в нем любопытства или удивления, ничто его не раздражало. Если, бывало, Нелли спросит его, помнит ли он то или другое, он машинально ответить, что да, помнить, и замолчит. Иной раз он вдруг повернет голову и начнет упорно следить за кем нибудь в толпе, пока тот не скроется из виду, а когда его спрашивают, почему он обратил внимание на этого человека, он не отвечает ни слова.

Вот так-то сидит он раз в кресле; Нелли приютилась около него на скамеечке. Кто-то постучал в дверь. На вопрос "можно войти", старик отвечает без малейшого смущения: "конечно, можно. Ведь это", говорит, "Квильп. Я узнал его по голосу. Он теперь хозяин здесь, стало быть, ему запрета нет: может ходить по всем комнатам". И действительно, это был Квильп.

- Как я рад, что вижу вас в добром здоровье, сосед, говорит карлик, усаживаясь против старика. - Вы, кажется, совсем оправились?

- Благодарю вас, теперь я чувствую себя гораздо лучше, отвечал старик слабым голосом.

- Не думайте, чтоб я хотел вас теснить, сосед. Квильп возвышает голос, так как старик после болезни стал несколько туг на ухо. - Но мне кажется, что чем скорее вы приищете себе квартиру, тем лучше.

- Ваша правда, для всех будет лучше.

- Видите ли, в чем дело, говорит Квильп, помолчав с минуту, - вам неудобно будет оставаться в пустом доме.

- Да, конечно, и Нелли тут нечего делать.

- Вот то-то и есть, заорал карлик, кивая головой. - Вы совершенно правильно разсуждаете, сосед. Так вы распорядитесь насчет квартиры?

- Распоряжусь, будьте покойны. Мы здесь ни в каком случае не останемся.

- Я так и предполагал. Все вещи уже проданы, хотя и не с большим барышом, но все-таки недурно. Их надо перевозить. Сегодня у нас вторник. Что, если мы назначим завтрашний день для вашего переезда? Имейте в виду, что я вовсе не намерен вас стеснять.

- Лучше бы в пятницу утром, продолжал с своей стороны старик.

- Отлично, в пятницу, так в пятницу, но только помните, сосед, что дальше этого срока я ждать не могу.

- Буду помнить, отвечал старик.

Ровный, покойный, безстрастный и вместе с тем какой-то странный тон, которым старик произнес эти несколько фраз, удивил Квильпа, но так как тот еще раз повторил "до пятницы, буду помнить", кивнув головой, то карлик счел лишним настаивать на своем требовании и, дружески простившись со стариком, наговорив ему кучу любезностей, что он выглядывает здоровым и крепким, между прочим, карлик поспешил вниз рассказать своему поверенному, как он все хорошо устроил.

И этот, и весь следующий день, старик оставался в том же положении. Правда, он расхаживал по всему дому, заглядывал во все комнаты, словно прощался с ними, но ни одним словом не намекнул, что необходимо приискать квартиру, и ни разу не вспомнил о посещении Квильпа. Должно быть, повременам, в голове его смутно проносилась мысль о безпомощном положении, одиночестве внучки, потому что он часто прижимал ее к груди и старался ободрить, обещая никогда уж больше с ней не разставаться, но, повидимому, он не в состоянии был дать себе ясный отчет о грозившей им беде. Во время болезни нервы его притупились, он заметно ослабел и физически, и нравственно.

Это старческое безсилие имеет свое определение: о таких стариках у нас обыкновенно говорят, что они уже впали в детство, хотя сравнение старости с детством так же нелепо, как и сравнение смерти со сном. Поставьте рядом человека, "впавшого в детство", и ребенка и скажите, что общого между потухшим, безжизненным взором выжившого из ума старика и веселым, смеющимся, открытым личиком ребенка, полного еще нетронутых жизнью радостных надежд и веры в будущее. Точно также положите спящого человека рядом с умершим и посмотрите, есть ли сходство между благодетельным сном, который придает красоту лицу и ясно говорит, что человек, отдыхая, вознаграждает себя за прошлое и набирается сил для будущого, и смертью, безжалостно налагающею свою суровую руку на внешний облик человека? Повторяю, нелепо отождествлят нашу лучшую, счастливейшую пору жизни с безобразной, дряхлой старостью.

Наступил четверг, а старик все еще как будто ни о чем не думал. Только уж под вечер, когда они молча сидели вместе, с ним произошла какая-то странная перемена.

Под окном его комнаты, во дворе, росло дерево, довольно большое и раскидистое для такого маленького дворика. Его зеленые ветви, освещенные заходящим солнцем, покачивались от ветра и бросали тень на противоположную стену, рисуя на ней причудливые картины. Долго любовался старик этой движущейся тенью. Уже солнце зашло, на небе взошла луна, а он все сидел на одном месте, не отрывая глаз от дерева, от его зеленой листвы.

После болезни, надолго приковавшей его к постели, он радовался, как дитя, этому деревцу, которое, хотя и одиноко, возвышалось среди крыш и дымовых труб, но, напоминая ему о других деревьях, говорило о других местах далеко за городом, где жизнь привольнее, отдых слаще и покойнее.

ее о прощении, хотел опуститься перед ней на колени.

- Что вы? Что с вами, дедушка?

Нелли усадила его в кресло.

- Нелли, прости меня за все прошлое; за то, что я собственными руками приготовил тебе горькую долю; за все, что тебе пришлось перенести в то время, когда я предавался моей безумной мечте.

- Перестаньте, милый дедушка, Бог с вами! Поговорим лучше о чем нибудь другом.

- Да, да, поговорим о другом. Помнишь, мы как-то с тобой беседовали... когда, бишь, это было? Не то несколько месяцев тому назад, не то на прошлой неделе: у меня все спуталось в голове.

- Не понимаю, дедушка, о чем вы говорите.

- Когда я в первый раз тебе сказал, что мы разорены! Сейчас, сидя у окна, я вспомнил об этом разговоре и благословлял тебя за твои добрые, ласковые слова. Однако, тсс... надо потише говорить; не дай Бог, услышат там внизу, пожалуй, скажут, что я съума сошел, и разлучать нас с тобой. Мы здесь ни одного дня больше не останемся и уйдем далеко, далеко.

- Уйдемте отсюда навсегда, милый дедушка, с жаром подхватила Нелли. - Лучше по миру ходить, чем оставаться здесь.

- Да, да, мы будем странствовать пешком, в лесу, в поле, по берегу рек, мы будем жить на лоне природы, поближе к Богу. То ли дело спать покойно под открытым небом, - посмотри, Нелли, какое оно ясное, вместо того, чтобы томиться в душных комнатах. Здесь никак не отрешишься от забот, здесь невольно поддаешься соблазну! Мы еще можем быть счастливы с тобой, Нелли. Мы постараемся забыть это тяжелое время, как будто его никогда не было.

- Мы будем счастливы, милый дедушка, только не здесь, воскликнула Нелли.

- Об этом и говорить нечего. Разве здесь можно жить! Нет, завтра же поутру мы тихонько выберемся из дому, так, чтобы никто нас не увидел, и уйдем, не оставив после себя и следа. Бедная деточка! Щечки у нея побледнели, глазки помутились от слез и безсонных ночей, и все из-за меня, я знаю. Но подожди, дай Бог нам только выбраться отсюда, и ты снова расцветешь и повеселеешь. Завтра мы будем свободны и счастливы, как птички.

Старик положил руки на голову внучки и дал обет отныне никогда не разставаться с ней, пока смерть их не разлучит.

Это обещание окончательно ободрило девочку. Сердечко её сильно забилось от избытка счастья и веры в будущее. В её воображении уже рисовались самые веселые, отрадные картины: зеленеющие луга, тенистые леса, прозрачные ручейки, перепрыгивающие с камешка на камешек, и вечно ясное, безоблачное небо. Мысль о предстоящих лишениях, о холоде, голоде, болезни не тревожила её юной, неопытной головки. Предстоявшая перемена отождествлялась в её уме с возвращением к прежней счастливой жизни. Она радовалась при мысли, что теперь уже не будет отходить от дедушки, что он совершенно выздоровеет и окрепнет, они будут вести счастливую, мирную жизнь и, главное, избавятся от общества злых, безсердечных людей, среди которых им пришлось жить в последнее время.

Пока старик спал, она собирала вещи: те, что поновее и лучше, связала в узелок, а самое старенькое платье и поношенный сюртук дедушки приготовила на дорогу, как наиболее подходящее одеяние для таких бедных странников, как они. Не забыла поставить и палку около его кровати. Но ей еще надо было проститься с домом. И как это прощание было не похоже на то, о котором она так часто мечтала. У нея даже сердце дрогнуло и совесть стала мучить, когда она подумала, что с такой радостью разстается с старым домом: худо ли, хорошо ли, она провела здесь все свое детство. Она присела у окна, у которого так часто томилась в ожидании деда, и на нее снова волной нахлынули радужные мечты, ободрявшия ее в те тяжелые минуты, и грусти её как не бывало.

Но неужели же она уйдет, ни одним глазком не взглянув на свою маленькую горенку, где ей так мирно спалось, где она так горячо молила Бога о ниспослании им счастья. Это счастье теперь уже близко, как ей казалось. В комнатке у нея остались разные безделушки; она с удовольствием взяла бы их на память, там у нея, наконец, птичка в клетки.

Вспомнив о своей любимой птичке, она горько заплакала, но вдруг ей почему-то пришло в голову, что птичка непременно, каким нибудь чудесным образом попадет в руки Киту и он, конечно, поймет, что Нелли, из благодарности, оставила ему свою любимицу и будет любить и лелеять ее. Успокоившись на этой фантазии, она возвратилась в комнату старика и заснула с легким сердцем.

неясную, неуловимую цель. Она проснулась, когда было еще темно и звезды блестели на небе. Но мало-по-малу, звезды померкли, стало светать; она поднялась и оделась на дорогу.

Старик еще спал и ей не хотелось его будить. Он проснулся, когда солнце уже взошло, и тоже поспешил одеться. Девочка взяла его за руку и они стали потихоньку спускаться с лестницы. Они вздрагивали при каждом скрипе половицы и прислушивались, не идет ли кто. На беду старик забыл взять свою котомку и эти несколько минут, пока она ходила за ней наверх, показались им бесконечными.

Наконец они добрались до нижняго этажа. Квильп и Брасс спали крепким сном. Их храп раздавался по всему дому, и этот храп казался им страшнее львиного рычанья. Засовы в двери были старые, заржавленные; потребовалось не мало времени и ловкости, чтобы отодвинуть их, не наделав шума. Когда им удалось справиться с засовом, они к ужасу своему, увидели, что дверь заперта на ключ и к довершению всего ключ вынут из замка. Тут Нелли вспомнила, что одна из сиделок рассказывала, будто Квильп собственноручно запирает обе входные двери и кладет ключи к себе на стол.

Делать было нечего. Нелли сняла башмачки и, осторожно пройдя через лавку, где на полу, раскинувшись на матрасе, храпел Брасс - своим безобразием он перещеголял всех китайских и японских уродов, находящихся в магазине - она со страхом и трепетом подошла к своей спаленке и остановилась на пороге, не решаясь войти: так страшен был Квильп. Свесившись с кровати чуть не до полу головой вниз, он тяжело дышал открытым ртом и по обыкновению сердито ворчал. Из-под полусомкнутых век виднелись грязновато-желтые белки его глаз. Нелли не прочь была бы спросить его, как он себя чувствует, не болен ли он, но надо было торопиться; поэтому она окинула одним взглядом свою комнатку, взяла потихоньку ключ и тем же путем благополучно возвратилась к ожидавшему ее дедушке. Она отворила дверь, вышла на улицу и остановилась.

старого деда. Она это сознавала и, нисколько не смущаясь и не пугаясь, взяла его руку и повела.

Погода им благоприятствует: утро прекрасное, настоящее июльское утро. На лазуревом небе ни облачка. Утренняя, живительная прохлада стоит над спящим городом. Бодрые, окрыленные радостной надеждой, старик и девочка весело идут вперед. Кругом так светло, хорошо. Ничто не напоминает покинутого гнезда, даже башни и колокольни, которые в обыкновенное время мрачно выставляются на небе, теперь блестят и сверкают на солнце. Все предметы, все малейшие уголки залиты его золотыми лучами; безпредельное небо будто улыбается, глядя вниз на землю.

Прочь из города идут бедные странники, сами не зная куда.