Оливер Твист.
XIV. Дальнейшия подробности пребывания Оливера у мистера Броунлоу. Замечательное предсказание мистера Гримвига относительно того, чем кончится поручение, данное Оливеру.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Оливер Твист. XIV. Дальнейшия подробности пребывания Оливера у мистера Броунлоу. Замечательное предсказание мистера Гримвига относительно того, чем кончится поручение, данное Оливеру. (старая орфография)

XIV. Дальнейшия подробности пребывания Оливера у мистера Броунлоу. Замечательное предсказание мистера Гримвига относительно того, чем кончится поручение, данное Оливеру.

Оливер скоро пришел в себя после обморока, случившагося с ним после неожиданного восклицания мистера Броунлоу. Старый джентльмен и мистрисс Бедуин решили между собой тщательно избегать в разговоре малейшого намека на портрет, не говорить также ни о жизни Оливера, ни о будущем его, а только о том, что может развлечь его, но отнюдь не волновать. Он был слишком слаб, чтобы встать к завтраку, но когда на следующий день он сошел вниз в комнату экономки, он прежде всего взглянул на стену в надежде снова увидеть лицо прекрасной леди. Надежда его не исполнилась: портрет был куда то унесен.

- Ага! - сказала экономка, заметив взгляд Оливера. - Его унесли, как видишь.

- Я это вижу, ма'ам, - отвечал Оливер. - Зачем же его унесли?

- Его повесили внизу, дитя мое. Мистер Броунлоу сказал, что портрет почему то очень волнует тебя, а это может помешать твоему выздоровлению.

- О, нет, нисколько! Он совсем не волнует меня, ма'ам, - сказал Оливер. - Мне нравилось смотреть на него.... я так полюбил его.

- Хорошо, хорошо! - сказала старая леди, стараясь успокоить его; - поправляйся скорей, мой голубчик, и тогда его опять повесят здесь. Да! Обещаю тебе это! А теперь поговорим о чем нибудь другом.

Вот все, что мог узнать Оливер относительно портрета. - Старая леди была так добра к нему во время болезни, что он решил не спрашивать ее больше; он очень внимательно выслушал все, что она ему рассказывала о своей милой и красивой дочери. которая вышла замуж за милого и красивого человека и живет теперь в деревне; также о сыне, который служит клерком у одного купца в Вест-Индии, о том какой он добрый молодой человек и четыре раза в год обязательно посылает ей письма и глаза её наполнились слезами, когда она говорила о нем. Пока старая леди распространялась о превосходных качествах своих детей и о заслугах своего доброго покойного мужа, который умер - бедная, чудная душа! - лет двадцать шесть тому назад, наступила уже пора чай пить. После чаю она принялась учить, Оливера какой то карточной игре, которой он очень скоро выучился; она ему очень понравилась и он долго с большим интересом играл, пока не наступил час, когда он должен был выпить теплого вина с водой и ломтиком поджаренного хлеба и затем ложиться спать.

Счастливые это были дни, когда Оливер поправлялся после своей болезни. Все было так покойно, уютно, чисто; все были так добры и ласковы, после шума и безчинства, среди которых он жил до сих пор, ему казалось, что он попал в рай. Как только он поправился настолько, что мог уже одеться, так мистер Броунлоу заказал для него новый костюм, и новую шапку, и новую пару башмаков. Когда Оливеру сказали, что он может распорядиться своим старым платьем, как хочет, он сейчас же отдал его прислуге, которая всегда была добра к нему, и просил ее продать его старьевщику, а деньги оставить для себя. Она исполнила все, что он ей сказал. Оливер смотрел в это время в окно и когда увидел, что еврей ушел, сунув его одежду в мешок, то пришел в неописанный восторг при мысли о том, что её больше нет и что он избежал таким образом опасности снова надеть ее когда нибудь. Сказать по правде, это были одни лохмотья, потому что до сих пор у Оливера ни разу не было нового платья.

В один прекрасный вечер, спустя неделю после истории с портретом, когда Оливер разговаривал с мистрисс Бедуин, явилась служанка от мистера Броунлоу и передала, что он желает, если Оливер Твист чувствует себя хорошо, чтобы он пришел к нему в кабинет, так как ему нужно кое о чем поговорить с ним.

- Спаси нас, Господи, и помилуй! Вымой скорей ручки, дитя мое, и дай я тебе причешу головку, - сказала мистрисс Бедуин. - Знай мы, что он позовет тебя, мы надели бы чистый воротник и стали бы такими красивенькими, как новенький шестипенсовик.

Оливер исполнил все, что сказала ему старая леди, которая страшно горевала о том, что теперь ей уже не успеть сплоить маленькую оборочку на воротничке его рубашки, не смотря, однако, на все это, мальчик выглядел таким нежным и хорошеньким, что она не выдержала и, оглянув его внимательно с головы до ног, сказала, что она никогда не думала, чтобы он за такое короткое время, мог так измениться к лучшему.

Успокоенный этим отзывом, Оливер направился к кабинету и постучал в двери. После приглашения мистера Броунлоу войти, он очутился в небольшой комнате, наполненной книгами, с окном, выходившим в красивый садик. У окна стоял стол, а за ним сидел мистер Броунлоу и читал. Увидя Оливера, он отодвинул от себя книгу и сказал ему, чтоб он подошел ближе и сел. Оливер сел, удивляясь про себя тому, неужели люди могут прочитать столько книг, которые написаны, конечно, для того, чтобы люди сделались более умными.

- Здесь много хороших книг, не правда-ли, мой мальчик? - спросил мистер Броунлоу, заметив взгляд Оливера, брошенный на полки, которые шли от полу и до самого потолка.

- Очень много, - отвечал Оливер, - я никогда еще не видел столько.

- Ты прочтешь их все, если будешь хорошо учиться, - ласково сказал старый джентльмен; - это тебе больше понравится, потому что корешки и переплет в книгах далеко не лучшая часть их.

- Я думаю, сэр, оне очень тяжелые, - сказал Оливер, указывая на несколько больших томов с золотыми бордюрами.

- Не всегда, - отвечал старый джентльмен, гладя мальчика по голове и улыбаясь ему; - бывают меньше этих и гораздо тяжелее. Желал бы ты вырости, сделаться ученым и писать книги?

- Я думаю, сэр, что мне интереснее было бы читать их, - отвечал Оливер.

- Как! Ты не желал бы быть писателем? - воскликнул старый джентльмен.

обрадовался, хотя никак не мог решить, почему это хорошо.

- Ну, хорошо! - сказал старый джентльмен, перестав смеяться. - Не пугайся! мы не сделаем из тебя писателя; ты и без этого можешь научиться какому-нибудь почтенному ремеслу, хотя бы, например, кирпичному.

- Благодарю вас, сэр, - отвечал Оливер.

У мальчика был при этом до того серьезный вид, что старый джентльмен невольно разсмеялся и сказал что то, касающееся явлений инстинкта, но Оливер не понял и потому не обратил на это внимания.

- Ну-с, - сказал мистер Броунлоу, говоря ласково и в но же время очень серьезно, чего Оливер никогда не замечал раньше. - Прошу тебя, мой мальчик, как можно внимательнее выслушать то, что я тебе скажу. Я буду говорить с тобою прямо; я уверен, что ты так же хорошо поймешь меня, как и многие другие, которые гораздо старше тебя.

- О, не говорите мне, сэр, что вы хотите, чтоб я ушел от вас! - воскликнул Оливер, встревоженный серьезным тоном старого джентльмена. - Не выталкивайте меня за дверь, чтобы я опять шлялся без пристанища по улицам! Позвольте мне остаться здесь и быть вашим слугой. Не отсылайте меня в то ужасное место, где я был. Сжальтесь над несчастным мальчиком, сэр!

- Милое дитя мое, - сказал старый джентльмен, тронутый таким горячим порывом Оливера, - не бойся, я не отправлю тебя до тех пор, пока мы сам не подашь мне к этому повода.

- Никогда этого не будет, сэр, никогда!

- Надеюсь, что нет, - сказал старый джентльмен. - Не думаю, чтобы ты когда либо подал мне этот повод. Мне столько раз приходилось разочаровываться в тех, кому я хотел сделать добро, но тем не менее я расположен верить тебе и не могу понять, почему все, касающееся тебя, так глубоко интересует меня. Люди, которых я так сильно любил, давно уже лежат в могиле; с ними я схоронил все счастье и все радости своей жизни, но из этого не следует, чтобы я схоронил также и свое сердце и закрыл к нему доступ лучшим чувствам. Глубокое горе только укрепило его и сделало более чутким.

Старый джентльмен говорил тихо, как бы обращаясь к самому себе, а не к своему собеседнику. Когда после этого он смолк на несколько минут, то и Оливер в свою очередь сидел и молчал.

- Довольно, однако, - сказал старый джентльмен более веселым тоном. - Я говорил все это только потому, что у тебя юное сердце. Теперь ты знаешь, сколько горя и страданий я вынес в своей жизни и будешь стараться, следовательно, не огорчать меня больше. Ты говоришь, что ты сирота, что у тебя нет друзей в мире. Я наводил справки и все они подтверждают твое показание. Разскажи мне все, что знаешь, о себе; откуда ты пришел сюда, кто тебя воспитал, каким образом ты очутился в той компании, в обществе которой я нашел тебя. Говори всю правду и пока я жив, ты никогда не будешь одиноким.

Рыдания душили Оливера и он в течение нескольких минут не мог выговорить ни единого слова; не успел он затем приступить к рассказу о том, как его отдали на фирму и мистер Бембль взял его оттуда и отвел в дом призрения, как у парадной двери кто-то нетерпеливо дернул звонок два раза и вслед за этим в комнату вошла служанка и доложила о приходе мистера Гримвига.

- Он идет сюда? - спросил мистер Броунлоу.

- Да, сэр, - отвечала служанка. - Он спросил есть ли мягкия булочки в доме и когда узнал от меня, что есть, то сказал, что идет чай пить.

Мистер Броунлоу улыбнулся и, обернувшись к Оливеру, сказал ему, что мистер Гримвиг старый приятель его, что у него несколько резкая, грубая манера говорить, но что это один из самых достойных людей, каких он когда либо знавал.

- Мне идти вниз, сэр? - спросил Оливер.

- Нет, - отвечал мистер Броунлоу, - я желаю, напротив, чтобы ты остался здесь.

В ту же минуту в комнату вошел, опираясь на толстую палку, старый джентльмен, хромавший на одну ногу; на нем был синий сюртук, полосатый жилет, нанковые брюки и штиблеты, белая шляпа с широкими полями. Из под жилета высовывалась узенькая оборочка от рубахи, а под нею болталась довольно длинная стальная цепочка от часов, на конце которой ничего не было кроме ключа. Концы его белого шейного платка были связаны узлом величиною с апельсин; все лицо его то и дело передергивалось самыми разнообразными гримасами, для изображения которых не хватало бы ни слов, ни красок. Во время разговора он всегда склонял голову на один бок и смотрел в то же время как то искоса, напоминая в этом случае попугая. Так же точно держался он в ту минуту, когда входил в комнату. Вытянув далеко вперед руку, в которой он держал небольшой кусок апельсинной корки, он воскликнул ворчливым, недовольным тоном.

- Смотрите! Видите ли вы это? Не странно ли и не удивительно ли, что во всяком доме, куда я только вздумаю войти, я непременно нахожу на лестнице кусок этого любимого хирургами вещества? Апельсинная корка виновата в том, что я хромаю, и причиной моей смерти будет также апельсинная корка. Да, сэр! Я умру от апельсинной корки... Готов съесть собственную свою голову, сэр, если это не правда.

Это было любимое выражение мистера Гримвига, которое он употреблял обыкновенно, желая придать больше силы своим словам и выражениям. Самое удивительное здесь то, что даже в том случае, если бы научные опыты доказали возможность того факта, что джентльмену ничего не стоит съесть свою собственную голову, мистер Гримвиг не мог бы этого сделать, ибо голова его была так велика, не говоря уже о толстом слое пудры на ней, что ни единый человек не мог бы прикончить ее в один присест.

- Да, съел бы свою голову сэр, - повторил мистер Гримвиг, стуча палкой по полу. - Э-э!.. Это что такое! - продолжал он, увидя Оливера и отступая на шаг или два.

- Это молодой Оливер Твист, о котором мы говорили, - сказал мистер Броунлоу.

Оливер поклонился.

- Не вздумаете ли вы утверждать, что это тот самый мальчик, у которого была горячка? - сказал мистер Гримвиг, отступая с некоторым испугом назад. - Погодите минутку! Не говорите! Да... - продолжал мистер Гримвиг, сделавший вдруг такое открытие, при котором страх горячки сразу отошел на задний план, - это тот самый мальчик, у которого был апельсин? Если это не тот мальчик, сэр, у которого был апельсин и который бросил эту корку на лестницу, то я готов съесть свою голову, вот что!

- Я слишком строг на этот счет, сэр, - сказал раздражительный старый джентльмен, снимая свои перчатки. - На мостовой нашей улицы всегда бывают в большем или меньшем количестве апельсинные корки и я знаю наверное, что их бросает мальчик хирурга. Одна молодая женщина поскользнулась вчера, наступив на апельсинную корку и упала прямо на мою садовую решетку; я видел, как она встав на ноги, подняла руку по направлению проклятого красного фонаря {Красный фонарь у подъезда - обычная принадлежность квартиры врачей в Англии.} с весьма выразительной пантомимой. "Не идите к нему" - крикнул я ей из окна, - "он убийца!" Он "волчья яма!" Вот что он. Если нет...

Здесь раздражительный старый джентльмен крепко стукнул палкой по полу, что, как известно было его друзьям, заменяло собой его любимое выражение. Затем он сел, не выпуская палки из руки и, открыв лорнет, висевший на широкой черной ленте, стал разсматривать Оливера, который, видя себя предметом его внимания, покраснел и снова поклонился.

- Так это тот юный мальчик? - спросил мистер Гримвиг.

- Тот самый, - отвечал мистер Броунлоу.

- Как твое здоровье, мальчик? - спросил мистер Гримвиг.

- Гораздо лучше, сэр, благодарю вас, - отвечал Оливер. Мистер Броунлоу, предполагая, что странный приятель его хочет сказать что нибудь неприятное, просил Оливера спуститься вниз и сказать мистрисс Бедуин, чтоб она готовила чай. Оливер, которому не особенно понравился посетитель, очень обрадовался этому.

- Очень милый мальчик, не правда-ли? - спросил мистер Броунлоу.

- Не знаю, - отвечал мистер Гримвиг.

- Не знаете?

- Нет, не знаю. Я не вижу никакой разницы между мальчиками. Я знаю два сорта мальчиков. Одни сладкоречивые, а другие глупые с бычачьей физиономией.

- К какому же сорту относится Оливер?

- К сладкоречивым. У одного из моих приятелей есть мальчик с бычачьей физиономией. Они его считают красивым мальчиком. Голова круглая, щеки красные и сверкающие глаза. Ужасный мальчик! Так вам и кажется, что все тело его и все члены его сейчас раздуются так, что синий костюм его лопнет по швам. Голос у него, как у штурмана, аппетит - волчий. Знаю я его! Плут!

- Ну, - сказал мистер Броунлоу, - характеристика эта не подходит к Оливеру Твисту; он не может поэтому раздражать вас.

- Раздражать, не раздражает, - отвечал мистер Гримвиг, - гораздо хуже.

Тут мистер Броунлоу кашлянул, что бы скрыть свое неудовольствие, что доставило мистеру Гримвигу невыразимое удовольствие.

- Он хуже, говорю вам, - продолжал мистер Гримвиг. - Откуда он? Кто он? Что он? У него была горячка. Чтож из этого? Горячка не есть болезнь, поражающая исключительно хороших людей. Худые и злые люди также подвержены горячке... Не правда, разве, это? Я знал человека, которого повесили на Ямайке за убийство своего хозяина. У него шесть раз была горячка; его не помиловали, однако, на этом основании. Какие пустяки!

Дело в том, что мистер Гримвиг был вполне согласен с тем, что наружность и манеры Оливера должны были крайне располагать всех в его пользу; но у него была страсть к противоречию, которая усиливалась на этот раз найденной им апельсинной коркой. Решив про себя, что никто не может заставить его думать так или иначе о мальчике, он сразу же начал противоречить своему другу. Когда мистер Броунлоу сказал ему, что не может ответить удовлетворительно ни на один из предложенных вопросов, как как ни чем еще не спрашивал Оливера, выжидая, пока он совершенно оправится, то мистер Гримвиг насмешливо улыбнулся. Он спросил затем, проверяет ли экономка серебро по вечерам, потому что ничего удивительного не будет в том, если в одно прекрасное утро не окажется на лицо одной, двух столовых ложек, чему он будет очень рад, и все в таком же роде.

Мистер Броунлоу, не смотря на то, что сам был очень вспыльчив, выслушал все это спокойно. Он давно уже был знаком со всеми странностями своего приятеля. Мистер Гримвиг похвалил за чаем вкусные булочки и стал после этого говорить гораздо спокойнее. Видя это, и Оливер, сидевший также за чайным столом, начал чувствовать себя свободнее в присутствии старого сердитого джентльмена.

- А когда вы услышите полный, верный и безпристрастный отчет о жизни и приключениях Оливера Твиста? - спросил мистер Гримвиг по окончании чая и взглянул искоса на Оливера Твиста.

- Завтра утром, - отвечал мистер Броунлоу. - Я желал бы, чтобы он был один на один со мною. Завтра утром приходи ко мне, голубчик, часов в десять.

- Хорошо сэр, - отвечал Оливер. Он дал этот ответ с некоторым замешательством, заметив суровый взгляд мистера Гримвига, брошенный на него.

- Знаете, что я скажу вам, - шепнул мистеру Броунлоу его приятель; - он не придет завтра утром. Я заметил, как он смешался. Он обманывает вас, мой добрый друг!

- Если это не так, - сказал мистер Гримвиг, - я... и он стукнул палкой.

- Я готов жизнью поручиться за правдивость этого мальчика, - сказал мистер Броунлоу, стукнув по столу.

- А я своей головой за его лживость, - сказал мистер Гримвиг и также стукнул по столу.

- Увидим, - сказал мистер Броунлоу, стараясь сдержать себя.

Но тут вмешалась сама судьба. В комнату вошла мистрисс Бедуин и принесла связку книг, утром заказанных мистером Броунлоу у того же книгопродавца, который фигурировал уже в этом рассказе; положив их на стол, она приготовилась выйти из комнаты.

- Он ушел, сэр, - отвечала мистрисс Бедуин.

- Пошлите за ним в догонку, - сказал мистер Броунлоу, - это необходимо. Он бедный человек, а ему ничего в заплатили. Надо отдать ему несколько книг.

Дверь на улицу была открыта. Оливер бросился в одну сторону, служанка в другую, а мистрисс Бедуин остановилась на пороге и громко звала посыльного; но последний скрылся уже из виду. Оливер и служанка, задыхаясь от быстрого бега, вернулись и доложили, что ее нашли посыльного.

- Жаль очень! - воскликнул мистер Броунлоу. - Мне очень хотелось сегодня же вечером вернуть обратно эти книги.

- Да, позвольте мне, сэр, отнести их, - сказал Оливер - я всю дорогу побегу бегом, сэр!

Старый джентльмен только что собирался ответить, что он не пошлет Оливера, но многозначительное покашливанье мистера Гримвига заставило его решиться на это. У него мелькнула мысль, что быстрым исполнением данного ему поручения, мальчик докажет несправедливость взводимых на него обвинений.

- Хорошо, голубчик, ты пойдешь, - сказал старый джентльмен. - Книги лежат на стуле у моего стола. Принеси их сюда.

Оливер, довольный тем, что может услужить, в одно мгновение притащил книги, держа их под мышкой, и остановился с шапкой в руке, ожидая дальнейших приказаний.

кредитный билет в пять фунтов; следовательно, сдачи ты должен принести обратно десять шиллингов.

- И десяти минут не пройдет, как я буду уже здесь, - отвечал Оливер. Он положил банковый билет во внутренний карман курточки, застегнулся на все пуговицы и, взяв книги под руку, вежливо поклонился и вышел из комнаты. Мистрисс Бедуин проводила его до самого выхода, объясняя ему, как пройти более близкой дорогой, затем, сказала ему, как зовут книгопродавца и на какой это улице. Оливер ответил ей, что все хорошо понял. Осмотрев внимательно его одежду, чтобы увериться, что ему не будет холодно, она отпустила его.

- Храни, Господи, это милое дитя! - сказала старая леди, глядя ему вслед. - Не знаю почему, но мне не хотелось бы выпускать его из виду.

В эту минуту Оливер с улыбкой оглянулся на нее, кивнул ей годовой и скрылся за угол. Старая леди улыбнулась ему в ответ и, заперев дверь, ушла к себе в комнату.

- Увидите, минут через двадцать, самое большее, он будет уже здесь, - сказал мистер Броунлоу; он вынул часы и положил их на стол.

Дух противоречия с новою силою овладел мистером Гримвигом при виде улыбки своего друга.

- Нет, - сказал он, ударив кулаком по столу, - не надеюсь. У него новый костюм, связка ценных книг под рукой и пят фунтов в кармане. Он присоединится к своим приятелям ворам и будет потешаться над вами. Если он когда нибудь вернется в этот дом, я съем тогда свою голову, сэр!

С этими словами он придвинулся ближе к столу, и оба приятеля сидели молча, не спуская глаз с часов.

Гримвиг, не злой по существу человек, был бы очень огорчен если бы друга его одурачили, желал тем не менее в глубине души своей, чтобы Оливер не вернулся.

Сумрак ночной надвигался все больше и больше и цифры на циферблате становились все менее и менее ясными, а оба джентльмена все еще сидели по прежнему молча и не спуская глаз с лежавших серед ними часов.