Оливер Твист.
XLIII. Глава, в которой описывается затруднительное положение хитроумного Доджера.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Оливер Твист. XLIII. Глава, в которой описывается затруднительное положение хитроумного Доджера. (старая орфография)

XLIII. Глава, в которой описывается затруднительное положение хитроумного Доджера.

- Итак, ваш друг это были вы сами? - спросил мистер Клейполь, Больтер тож, когда в силу заключенного условия он на другой день переехал в жилище Феджина. - Чорть возьми, я почти догадывался об этом вчера вечером!

- Всякий человек друг самому себе, милый мой, - ответил Феджин с своей наиболее вкрадчивой улыбкой. - Другого такого хорошого друга он не сыщет.

- Не всегда однако, - возразил Больтер с видом бывалого человека. - Вы знаете, что иные люди никому не приходятся врагами, кроме как самим себе.

- Не верьте этому, - сказал Феджин. - Если кто нибудь враг самому себе, то только потому, что он в слишком сильной степени себе друг, а не потому, что он заботится обо всех кроме себя. Куда там! На свете этого не бывает.

- А если бывает, то не должно бы быть, - заметил мистер Больтер.

- Ведь это очевидно. Иные заговорщики говорят, что магическое число - это три, другие - что семь. Ни то, ни другое, милый мой, ни то, ни другое. Единица - вот магическое число.

- Ха-ха! - засмеялся мистер Больтер. - Да здравствует единица!

- В такой маленькой общине, как наша, друг мой, - продолжал Феджин, считая необходимым выставить это положение, - мы все составляем совместную единицу. Другими словами, вы не можете считать себя нумером первым, не считая в то же время нумером первым и меня и всех своих молодых товарищей.

- Чорт возьми, однако! - воскликнул мистер Больтер.

- Как вы видите, - вел свою линию Феджин, делая вид, что не заметил этого замечания, - мы в такой степени перемешаны, и интересы наши так отождествлены, что иначе и быть не могло бы. Например, ваша прямая цель - заботиться о нумере первом - имея в виду вас самих.

- Конечно, - ответил мистер Больтер: - вы говорите вполне правильно.

- Прекрасно! Но вы не можете заботиться о себе, нумере первом, не заботясь в то же время обо мне, нумере первом.

- Втором, вы хотите сказать, - поправил его мистер Больтер, в сильной степени одаренный добродетелью себялюбия.

- Вовсе нет! - возразил Феджин. - Я для вас имею такую же важность, как и вы сами.

- Знаете, - перебил мистер Больтер: - вы очень приятный человек и я к вам сильно расположен. Но мы не такие уж закадычные друзья, чтобы можно было так говорить.

- Да вы только поразмыслите, - сказал Феджин, пожимая плечами и протягивая перед собой руки: - только разсудите. Вы сделали очень славную штуку, и я вас за это именно и полюбил; но за кто же самое вам на шею могли бы надеть галстух, который очень легко завязывается, но очень трудно развязывается, говоря проще, веревочную петлю.

Мистер Больтер потрогал свой шейный платок, как будто он показался ему слишком туго завязанным, и пробормотал что то невнятное, но звучавшее тоном согласия.

- Виселица, - продолжал Феджин, - виселица, дорогой мой, есть ничто иное, как пренеприятный указательный столб, направляющий на чрезвычайно резкий и короткий поворот пути, на котором покончили свое поприще очень многие смелые витязи большой дороги. Держаться ровного пути и сторониться подальше от этого распутья - является для вас целью нумер первый.

- Только для того, мой друг, чтобы пояснить вам мою мысль, - сказал еврей, поднимая брови. - Продолжаю. Чтобы достигнуть этого, вы должны положиться на меня. А чтобы мое маленькое предприятие шло по хорошему, я должен положиться на вас. Одно составляет для вас нумер первый, а другое - для меня нумер первый. Чем больше вы цените свой нумер первый, тем больше вы должны заботиться о моем. Таким образом, мы наконец пришли к тому, что я сказал вам в самом начале, то есть, что внимание к нумеру первому связывает нас всех вместе, и так и должно быть, иначе вся наша компания пойдет прахом.

- Это ведь верно, - задумчиво произнес мистер Больтер. - Какой вы хитрый старый плут!

Мистер Феджин с великим удовольствием видел, что эта похвала его способностям не является простым комплиментом, но что он действительно внушил новобранцу сознание своего пронырливого гения; а внушить такое сознание с самого начала знакомства было делом первостепенной важности. Чтобы усилить впечатление, столь желательное и полезное, он после первого удара познакомил новичка, в некоторых деталях, с величием и обширностью своих операций, при чем по мере надобности переплетал истину с вымыслом и пользовался и тем и другим так искусно, что чувство уважения со стороны мистера Больтера заметно увеличилось и в то же самое время к нему примешалась известная доля благотворного страха, возбудить который было чрезвычайно желательно.

- Только это взаимное доверие друг к другу и утешает меня во время тяжелых утрат, - сказал Феджин. - Вчера утром я лишился своего лучшого работника.

- Уж не хотите-ли вы сказать, что он умер? - воскликнул мистер Больтер.

- Нет, нет, - ответил Феджин: - не так плохо. Не так уж плохо.

- Тогда вероятно он....

- Его потребовали, - прервал Феджин. - Да, его потребовали в другое место.

- По чрезвычайному делу? - спросил мистер Больтер.

- Нет, - ответил Феджин: - не очень. Его обвинили в том, что он хотел обшарить карман, и при обыске нашли у него серебряную табакерку - его собственную, друг мой, его собственную, так как он нюхал табак и очень любил это. Они задержали его до сегодняшняго дня, так как им показалось, что они нашли настоящого собственника табакерки. Ах, он стоил пятидесяти табакерок, и я готов был бы столько заплатить, лишь бы вернуть его. Вам следовало бы познакомиться с Доджером, мой друг, вам следовало бы узнать этого пройдоху.

- Ну, я надеюсь еще с ним познакомиться, как вы думаете? - сказал мистер Больтер.

- Я сомневаюсь, придется ли вам, - со вздохом ответил Феджин: - Если не выставят против него новых доказательств, то назначать только краткое заключение в тюрьму, и мы увидим его недель через шесть. Но если раздобудут улики, то дело пахнет палачом. Они знают, что он за разбитной малый, - и сделают его житейником. Да, они сделают его по меньшей мере житейником.

- Что значит "пахнет палачом" и "житейник"? - спросил мистер Больтер. - Что толку говорить со мной на такой лад? Почему не сказать так, чтобы я понимал вас?

Феджин только что собирался перевести эти таинственные выражения на вульгарный язык - тогда мистер Больтер узнал бы, что дело идет о пожизненной ссылке, - но был прерван появлением мистера Бэтса, который вошел, держа руки в карманах брюк и придав своему лицу выражение полукомической скорби.

- Дело табак, Феджин, - сказал Чарли, после того как был познакомлен с своим новым товарищем.

- Что же?

- Они разыскали господина, которому принадлежит табакерка, да еще двое или трое указали на него. Доджера теперь пошлют в путешествие, - ответил мистер Бэтс. - Мне надо, Феджин, справить траурную пару и креп на шляпу, чтобы навестить его перед отправлением в путь. Подумать только, что Джек Даукинс - достославный Джек, наш хитроумный Доджер, - должен уехать из за жалкой табакерки! Цена то ей всего два с половиной пенса! Я никогда не думал, что он попадется меньше как из за золотых часов с цепочкой и брелками. Ах, почему он не ограбил какого нибудь богатого старого джентльмена! Тогда он уехал бы как настоящий джентльмен, а не наравне с простым карманником, без почета, без славы!

Так соболезнуя о судьбе своего несчастного друга, мистер Чарльз Бэтс уселся на ближайший стул с видом грусти и отчаяния.

- Что ты там толкуешь, будто он не имеет ни почета, ни славы? - вскричал Феджин, кидая грозный взгляд на своего ученика. - Разве не был он первач среди всех вас? Да есть ли хоть один из вас, что сравнялся бы с ним или напоминал бы его проворством? А?

- Тогда о чем же ты толкуешь? - сердито сказал Феджин. - Из за чего ты хнычешь?

- Из за того, что это не попадет в газеты! - вызывающе ответил Чарли своему почтенному другу, разгоряченный вереницей сожалений: - из за того, что этого не упомянут в обвинении, из за того, что никто не узнает и половины его заслуг. Что о нем будет сказано в Ньюгэтском Календаре? Быть может, его даже и вовсе не упомянут. Ах, как жаль, как жаль! Что это за непоправимый удар!

- Ха-ха-ха! - засмеялся Феджин, вытягивая правую руку и поворачиваясь к мистеру Больтеру в припадке прерывистого смеха, потрясавшого его так, как будто он страдал старческой дрожью. - Посмотрите, как они гордятся своим ремеслом. Ведь великолепно?

Мистер Больтер утвердительно кивнул головой, а Феджин поглядев с видимым удовлетворением на скорбевшого Чарли Бэтса в течении нескольких секунд, подошел к этому молодому джентльмену и похлопал его по плечу.

- Ничего, Чарли, - сказал Феджин успокоительно: - все выплывет наружу, наверняка выплывет. Они все узнают, что он за ловкий парень. Он сам покажет им это и не унизит своих старых товарищей и учителей. Подумай также, как он молод! Какое это будет отличие, если его закатают в таком возрасте!

- Правда, ведь это почетно! - сказал Чарли, несколько утешившись.

- Он получит все, что ему нужно, - продолжал еврей. - Его будут держать в каменном мешке, как джентльмена! Как джентльмена! У него будет каждый день пиво и карманные деньги, которыми он может играть в орлянку, когда нельзя их прогулять.

- Да ну, в самом деле? - вскричал Чарли Бэтс, повеселев - Говорю же тебе, - отвечал Феджин. - И мы найдем ему адвоката, Чарли, да такого, который всем другим нос утрет; пусть он будет вести его защиту. Он и сам произнесет за себя речь, если захочет, и мы прочитаем об этом в газетах - "Доджер - взрывы хохота - вся зала суда надорвала животы", - а, Чарли, а?

- Ха-ха-ха! - разразился мистер Бэтс: - то-то будет потеха не правда ли, Феджин? Кабы Доджер-то наш пустил им пыль в глаза - вот было бы ловко!

- Конечно будет, - повторил Чарли, потирая руки.

- Мне кажется, что я его так и вижу перед собою, - сказал еврей, устремляя взор на своего питомца.

- Я тоже! - вскричал Чарли Бэтс. - Ха-ха-ха! Я тоже! Я вижу все это сейчас, ей Богу вижу, Феджин! Что за потеха! Вот уж подлинно потеха! Все эти судьи в своих париках стараются сохранить важный вид, а Джек Даукинс обращается к ним так коротко и по приятельски, словно он сын самого судьи и произносит речь после обеда - ха-ха-ха!

Мистер Феджин так ловко затронул эксцентричные стороны характера своего юного друга, что мистер Бетс, который сначала предрасположен был смотреть на заточенного Доджера скорей как на жертву, теперь видел в нем главное действующее лицо безпримерно веселой сцены и почувствовал нетерпеливое желание, чтобы поскорее настал тот момент, когда его старому товарищу представится такой благоприятный случай развернуть свои дарования.

- Не пойти ли мне? - спросил Чарли. - Ни за что на свете! - возразил еврей. - Или ты рехнулся, мой дорогой, совсем с ума спятил, если хочешь отправиться в то самое место, где.... Нет, Чарли, нет. Довольно потерять и одного.

- Не думаешь ли ты отправиться сам? - спросил Чарли, искоса посматривая на него с усмешкой.

- Это совсем не годилось бы, - ответил Феджин, покачав головою.

- Тогда почему ты не пошлешь этого новичка? - сказал мистер Бэтс, взяв Ноэ за плечо. - Никто его не знает.

- Против! - перебил его Чарли. - Да он то что может иметь против?

- Положительно ничего, мой друг, - сказал Фдежин, поворачиваясь к мистеру Больтеру: - положительно ничего.

- Ну, на этот счет спросите лучше у меня, - заметил Ноэ, отступая к двери и качая головой с видом благоразумной тревоги: - Нет, нет - этого не желаю. Это не по моей части, не нъпо моей.

- А что по его части, Феджин? - осведомился мистер Бэтс, неприязненно оглядывая костлявую фигуру Ноэ. - Задавать стрекача, когда что нибудь неладно, и слизывать все сливки, когда все обстоит благополучно? В

- Тебя это не касается, - отозвался мистер Больтер. - Да, ее позволяй себе, мальчуган, лишняго по отношению к старшим, а не то ты узнаешь, что уселся не в свои сани.

Мистер Бэтс захохотал так неистово в ответ на эту величественную угрозу, что Феджину пришлось обождать, чтобы получить возможность вмешаться и выяснить мистеру Больтеру, что он не подвергнет себя никакой опасности, если отправится в полицейское управление; что, так как никаких сведений о маленьком деле, в котором он участвовал, ни описания его приметь не доставлено в столицу, то очень вероятно, что не подозревают еще о его пребывании в Лондоне; и что, если он переоденется подходящим образом, то он может с такой же безопасностью посещать это место столицы, как и все другия, тем более, что никому и в голову не пришло искать его именно там, в предположении, что он добровольно туда отправился.

Отчасти уступая этим доводам, но в гораздо большей степени побежденный страхом перед Феджином, мистер Больтер с весьма кислым видом согласился, наконец, предпринять эту экспедицию. По указанию Феджина, он тотчас же переменил свое платье на блузу извозчика, штаны из бумажного бархата и кожаные сапоги; все эти вещи были у еврея под рукой. Его снабдили также извозчичьим кнутом и войлочной шляпой, которая была изрядно усеяна билетиками об уплате денег при проезде через заставы. Снаряженный таким образом, он должен был, ротозейничая, войти в залу полицейского управления, как какой нибудь деревенщина, пришедший с Ковент-Гарденского рынка, для удовлетворения своего любопытства; а так как он был именно такой мужиковатый, неуклюжий и поджарый парень, как нужно, то мистер Феджин мог быть уверен, что он выполнит свою роль превосходно.

Когда эти приготовления были закончены, то ему сообщили все признаки и приметы, необходимые, чтобы узнать Доджера, и мистер Бэтс темными, извилистыми путями привел его на очень близкое разстояние к Боу-стриту. Описав точное местоположение полицейского управления и сопровождая свой рассказ богатыми подробностями о том, как Моррис должен прямо пройти в ворота и, выйдя во двор, подняться по ступенькам к двери по правую руку, а очутившись в зале, снять шляпу - Чарли Бэтс попросил его, не мешкая, идти дальше одному и обещал к

Ноэ Клейполь или, если угодно читателю, Моррис Больтер в точности следовал полученным указаниям, которые - так как мистер Бэтс был очень хорошо знаком с этим местом - были так обстоятельны, что ему удалось добраться до судебной камеры, не прибегая к разспросам и не встретив ни одного препятствия. Он очутился в толпе, состоявшей главным образом из женщин и теснившейся в грязной, душной комнате, в переднем конце которой была возвышенная платформа, отделенная перилами; там, по левую руку, у самой стены, помещалась скамья подсудимых, посредине - места для свидетелей, а справа - стол, за которым заседали судьи. Но это грозное святилище было отделено перегородкой, которая скрывала судебное присутствие от недостойных взоров и предоставляла черни полную свободу рисовать в своем воображении все величие правосудия.

На скамье подсудимых были только две женщины, которые обменивались кивками с своими поклонниками, между тем как письмоводитель читал какие то показания двум полисменам и человеку в костюме простолюдина, нагнувшемуся над столом. Тюремщик стоял, облокотившись о перила, ограждавшия скамью подсудимых, и небрежно постукивал себя по носу большим ключем; по временам он подавлял непристойные попытки разговора среди зрителей, призывая их к молчанию, или устремлял на какую нибудь женщину строгий взор и приказывал "Унести этого ребенка!" когда величие правосудия нарушалось слабым плачем какого нибудь худенького младенца, которого мать старалась заставить умолкнуть, укутывая ему рот своей шалью.

Воздух в комнате был душный и спертый, стены, благодаря грязи, утратили первоначальный цвет, потолок почернел. Над камином виднелся закоптившийся старый бюст, а над скамьей подсудимых запыленные часы, - кажется, единственное в этой комнате, что правильно шло своим чередом, так как испорченность или нищета, или давнишнее знакомство и с тем, и с другим - бросали свою окраску на все одушевленное, что находилось здесь, окраску столь же неприглядную, как грязный густой налет на всех неодушевленных предметах.

Ноэ внимательно огляделся, высматривая Доджера; но хотя тут было несколько женщин, которые очень хорошо могли сойти бы за сестру или за мать этой замечательной личности и не мало мужчин которых можно было принять за его родителя, но не было видно никого, кто имел бы приметы самого мистера Даукинса. Ноэ пребывал в состоянии неизвестности и недоумения, пока над женщинами не был произнесен приговор, и оне с форсом удалились. После этого он почувствовал сильное облегчение, когда был введен новый арестант, в котором он сразу угадал того, ради кого он сюда явился.

какой то особенной виляющей походкой, не поддающейся никакому описанию; заняв место у скамьи подсудимых, он громким голосом пожелал узнать, по какой причине его ставят в такое унизительное положение?

- Попридержи свой язык! - сказал тюремщик.

- Разве я не англичанин? - возразил Доджер. - Где же мои личные права?

- Получишь скоро свои личные права - да еще с перцем, -- ответил тюремщик.

недоразумение, а не задерживать меня, читая в это время газеты, так как у меня назначено свидание с одним джентльменом в Сити; а я строго соблюдаю данное слово и очень аккуратен в деловых сношениях, и он уйдет, не найдя меня в условленное время, и это может послужить причиною иска против тех, которые меня задержали. Конечно, им такой исход нежелателен.

Тут Доджер, очевидно желая во всех подробностях ознакомиться с предстоящим разбором дела, спросил у тюремщика, "как звать вон тех двух старых писак, что сидят за cyдейским столом". Это так разсмешило зрителей, что они расхохотались почти столь же задушевно, как сделал бы мистер Бэтс, если бы слышал его требование.

- Тише там! - закричал тюремщик.

- В чем тут дело? - осведомился один из судей.

- Карманщика привели, ваша милость.

- Наверно много раз бывал, - ответил тюремщик. - Он, я думаю, везде побывал. Я хорошо его знаю, ваша милость.

- Вот как, вы знаете меня? - вскричал Доджер, делая вид, что записывает это показание. - Отлично. Это ведь есть ничто иное, как опороченье моего доброго имени.

Раздался снова взрыв хохота и снова прозвучал призыв к молчанию.

- Ну, где же свидетели? - спросил письмоводитель.

Это желание было немедленно удовлетворено, так как выступил вперед полисмен, который видел, как подсудимый рылся в кармане неизвестного господина в толпе и вытащил оттуда платок, оказавшийся таким старым, что он благоразумно положил его назад, предварительно употребив его на собственную надобность. На основании этого полисмен арестовал его, как только ему удалось до него протискаться, и обыскав его, нашел при нем серебряную табакерку с выгравированной на крышке фамилией владельца. Этот джентльмен был разыскан по справке в "Судебном Указателе" и присутствовал на заседании. Он под присягою заявил что табакерка принадлежит ему и что он хватился её как раз в тот момент, когда выбрался из упомянутой только что толпы. Он также разглядел среди давки молодого человека, усердно прокладывавшого себе путь, и этого молодого человека он видит теперь перед собой на скамье подсудимых.

- Не имеешь ли ты о чем нибудь спросит этого свидетеля? - сказал судья.

- Я не желаю унижаться до разговора с ним, - ответил Доджер.

- Не имеешь ли ты вообще что нибудь сказать?

- Виноват, - сказал Доджер, разсеянно вскидывая взор. - Вы кажется обратились ко мне, любезный?

- Никогда я не встречал такого заправского бродяги, ваша милость, - заметил тюремщик с усмешкой. - Хочешь ты что нибудь сказать или нет?

- Нет, - ответил Доджер. - Скажу, да не здесь, потому что какое же здесь я могу найти правосудие? Кроме того, мой адвокат нынче утром завтракает у вице-предводителя палаты общин. Но в другом месте я скажу кое что, заговорит и он, заговорят и многочисленные мои высокопоставленные друзья, да так, что вон эти крючкотворы не возрадуются свету белому и захотят, чтобы их лакеи повесили бы их на вешалки для шляп, вместо того, чтобы попытаться сделать это со мною. Я...

- Готово! Он приговорен в тюрьму, - перебил письмоводитель. - Уведите его.

- Хорошо, я пойду, - ответил Доджер, чистя свою шляпу ладонью руки. - Ага! (обращаясь к судейскому столу:) нечего корчить испуганные лица; я буду все равно безпощаден к вам и не выкажу ни малейшого снисхождения. Вы поплатитесь за это, милейшие! Я ни за что на свете не согласился бы быть вами! Я не ушел бы на волю, если бы даже вы бросились на колени и умоляли меня. Ну, идем же в тюрьму! Уведите меня!

При этих последних словах Доджер разрешил увести себя за шиворот, не переставая, пока он не очутился на дворе, грозить, что он подвинет из за этого целую бурю в парламенте; затем он начал ухмыляться в лицо тюремщику с весьма веселым и самодовольным видом.

Увидев, что его заперли в маленькой одинокой камере, Ноэ торопливо вернулся туда, где он оставил мистера Бэтса. Подождав немного времени, он очутился снова в компании этого молодого джентльмена, который благоразумно скрывался в каком то укромном уголке и не показывался, пока не убедился, что за его новым приятелем не следит никакой назойливый субъект.

Оба поспешили домой, чтобы сообщить мистеру Феджину утешительную весть о том, как Доджер поддержал честь своего воспитателя и снискал себе славное имя.