Большие надежды.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава V. (старая орфография)

V.

Появление отряда солдат, которые стучали прикладами заряженных ружей о порог дома, заставило обедавших встать в замешательстве из-за стола. В это время мистрис Джо воротилась в кухню с пустыми руками и остановилась неподвижно, с выражением ужаса, восклицая:

- Боже мой! куда девался мой пирог?

Мы с Сержантом были тогда в кухне, и эта выходка мистрис Джо отчасти привела меня в себя. Сержант перед тем говорил со мной, а теперь он любезно обратился во всей компании, держа в одной руке кандалы, а другою опираясь на мое плечо.

- Извините меня, милостивые государи и государыни, сказал он: - но как я уже объяснил при входе этому прекрасному юноше (чего он, между-прочим, и не думал делать): я командирован по службе и ищу кузнеца.

- А позвольте узнать, что вам от него надо, возразила моя сестра, недовольная тем, что он понадобился.

- Мистрис, отвечал любезно сержант: - говоря за себя, я бы ответил вам, что ищу чести и удовольствия познакомиться с его милой супругой, но, говоря от имени короля, я скажу, что для него есть маленькая работа.

Все приняли это за любезность со стороны сержанта; так-что даже мистер Пёмбельчук воскликнул во всеуслышание:

- Прекрасно!

- Видите, кузнец, - сказал сержант, отъискавший в то время глазами Джо: - у нас был случай с этими кандалами и а заметил, что валок у одних из них поврежден и связи действуют несовсем-то хорошо. Их надобно немедленно употребить в дело; потрудитесь взглянуть на них.

Джо взглянул и объявил, что для этой работы надо развести огонь в его кузнице и потребуется часа два времени.

- Вот как! В таком случае, примитесь за нее немедленно, господин кузнец, сказал расторопный сержант. - Этого требует служба его величества. Если мои люди могут вам в чем-нибудь пригодиться, то распоряжайтесь ими.

С этими словами, он позвал солдат, которые взошли в кухню, один за другим, и сложили свое оружие в углу; затем, они стали в кружок, как обыкновенно становятся солдаты: кто скрещивал руки, кто потягивался, кто ослаблял портупею, кто, наконец, отворял дверь, чтоб плюнуть на двор, неловко поворачивая шею, стесненную высоким воротником.

Все это я видел безсознательно, находясь в то время в величайшем страхе. Но, начиная убеждаться, что колодки не для меня и что солдаты своим появлением отодвинули пирог на задний план, я стал понемногу сосредоточивать разсеянные мысли.

- Сделайте одолжение, скажите, который час? сказал сержант, обращаясь в мистеру Пёмбельчуку, как к человеку, за которым он признавал повидимому способность ценит время.

- Только-что пробило половина третьяго.

- Это еще ничего, сказал сержант, соображая: - если я буду задержан здесь даже около двух часов, то все еще поспеем. Сколько, по-вашему, отсюда до болот? Не более мили, я полагаю?

- Ровно миля, сказал мистер Джо.

- Ну, так успеем. Мы оцепим их в сумерки. Мне так и велено. Успеем.

- Беглых колодников, сержант? спросил мистер Уопсель, с уверенностью.

- А что, не наткнулся ли кто из вас на нашего зверя?

Все, кроме меня, с убеждением отвечали отрицательно. Обо мне же никто и не подумал.

- Ладно, сказал сержант: - я надеюсь их окружить прежде, чем они ожидают. Ну-ка, кузнец, если вы готовы, то его королевское величество ждет вашей службы.

Джо снял верхнее платье, жилет и галстух, надел свой кожаный фартук и пошел в кузницу. Один из солдат отворил в ней деревянные ставни, другой развел огонь, третий, принялся раздувать мехи, остальные расположились вокруг очага, в котором вскоре заревело пламя. Тогда Джо принялся ковать, а мы все глядели, стоя вокруг. Интерес предстоявшого преследования не только поглощал всеобщее внимание, но даже расположил сестру мою к щедрости.. Она налила из боченка кувшин пива для солдат и пригласила сержанта выпить стакан водки. Но мистер Пёмбельчук сказал резко:

- Дайте ему вина, сударыня: я ручаюсь, что в нем нет дёгтя.

Сержант поблагодарил и сказал, что предпочтет напиток, в котором нет дёгтя и потому охотнее выпьет вина, если им все-равно. Ему поднесли вина и он выпил за здоровье короля, провел языком по губам и поздравил с праздником.

- Ведь, не дурно вино, сержант - а? сказал мистер Пёмбельчук.

- Знаете, что, возразил сержант: - я подозреваю, что оно запасено вами.

Мистер Пёмбельчук засмеялся густым смехом и спросил:

- Э-э! почему же?

- А потому, отвечал сержант, трепля его по плечу: - что я вижу, вы знаете толк в вещах.

- Вы, думаете? спросил мистер Пёмбельчук, все с тем же смехом: - хотите еще рюмочку?

- Вместе с вами, чокнемся, возразил сержант. - Стукнем наши рюмки краем о ножку, ножку о край. Раз-два! Нет лучше музыки как звон стаканов! За ваше здоровье. Желаю, чтоб ви прожили тысячу лет и никогда не переставали быть таким знатоком в вещах, как в настоящую минуту.

Сержант снова выпил залпом свою рюмку и, казалось, был бы не прочь от третьей. Я заметил, что мистер Пёмбельчук в припадке гостеприимства, казалось, забыл, что вино им подарено, и, взяв бутылку у мистрис Джо, весело передавал ее из рук в руки. Даже и мне досталось. Он так расщедрился на чужое вино, что спросил и другую бутылку и подчивал из нея так же радушно.

Глядя на них в то время, как они весело толпились вокруг наковальни, я подумал: "какая отличная приправа для обеда мой беглый приятель, скрывающийся в болотах!" Они не испытывали и в четвертой долю того, не наслаждались, пока мысль о нем не оживила банкета. Теперь все они были развлечены ожиданием словить "двух мерзавцев". В честь беглецов, казалось, ревели мехи, для них сверкал огонь, за ними в погоню уносился дым, для них стучал и гремел Джо, и с угрозой пробегали тени по стенам каждый раз, что пламя подымалось и опускалось, разбрасывая красные искры. Даже бледный вечерний свет, в сострадательном юношеском воображении моем, казалось, бледнел для них, бедняжек, раньше обыкновенного. Наконец Джо окончил свою работу и рев и стук прекратились. Надевая свое платье, Джо храбро предложил, чтоб один из нас пошел за солдатами и передал остальным об исходе поиска. Мистер Пёмбельчук и мистер Гибл отказались, предпочитая дамское общество и трубку; но мистер Уопсель объявил, что он согласен идти, если Джо пойдет. Джо сказал, что ему будет очень-приятно, причем предложил взять и меня с собою, если мистрис Джо на то согласна. Я уверен, что вам ни за что не позволили бы отправиться, еслиб не любопытство мистрис Джо, которая хотела узнать все подробности дела. Теперь же она только заметила, отпуская нас: "Если вы мне приведете мальчика с головой разможженной выстрелом, то не надейтесь, чтоб я помогла беде". Сержант учтиво распростился с дамами и раэстался с мистером Пёмбельчуком, как с добрым приятелем, хотя я сомневаюсь, чтоб он одинаково ценил достоинства этого джентльмена, еслиб познакомился с ним в сухую. Люди разобрали свои ружья и построились. Мистер Уопсель, Джо и я полупили строгое наставление оставаться в арьергарде и не говорить ни слова, когда мы достигнем болота. Пока мы быстро подвигались в месту назначения, я предательски шепнул Джо:

- Надеюсь, Джо, что мы не найдем их.

Джо также шопотом отвечал мне.

- Я бы дал шиллинг, чтоб они удрали и спаслись, Пип.

Никто не присоединился к нам из деревни, так-как погода была холодная и ненадежная, дорога опасная и скользкая, ночь темная, и всякий добрый человек имел у себя добрый огонёк в честь праздника. Несколько лиц показалось у окон, глядя нам в след, но никто не вышел за ворота. Мы прошли заставу и направились прямо в кладбищу. Здесь сержант остановил нас на несколько минут, подав знак рукой, между-тем как двое или трое из его людей разсыпались по тропинкам между могил и осмотрели паперть. Они воротились, не нашед ничего, и мы вышли на открытое болото, через боковую калитку кладбища. Тут нас обдало мелкою влагою, принесенною восточным ветром, и Джо взял меня на спину.

мой колодник, что я привел солдат? Ведь, он спрашивал меня: не вероломный ли я чертёнок, и сказал, что я был бы злой щенок, еслиб стал преследовать его вместе с другими. Не подумает ли он теперь, что я и подлинно чертёнок и собака, и что я выдал его? Но было безполезно предлагать себе подобные вопросы: я был на спине у Джо, Джо был подо мною, перескакивая через ямы, как охотничья лошадь, и убеждая мистера Уопселя не падать на свой римский нос и не отставать от нас. Солдаты шли впереди, вытянувшись в одну длинную шеренгу, на дистанции один от другого. Мы шли по той дороге, по которой я шел утром и с которой сбился по причине тумана. Теперь тумана не было: он еще не появился, или ветром успело разсеять его. При багровом блеске солнечного заката, веха и виселица, вал батареи и противоположный берег реки были ясно видны, хотя в какой-то водянистой, свинцовой полутени. Сердце мое билось, как кузнечный молот, о широкое плечо Джо, пока искал я по сторонам признаков присутствия каторжников. Но их не было ни видно, ни слышно. Мистер Уопсель не раз сильно пугал меня своим сопеньем и одышкой; но под конец я свыкся с этими звуками и мог различить их от звуков, которые опасался услышать. Вдруг я вздрогнул: мне послышался визг напилка; но оказалось, что это колокольчик на овце. Овцы перестали щипать траву и боязливо поглядывали на нас; все стадо, повернувшись спиной к дождю и ветру, злобно уставило на нас глаза, как-будто считая нас виновниками того и другого. Кроме медленного движения пасшагося стада, при мерцавшем свете замиравшого дня, ничто не нарушало леденящого спокойствия болот.

Солдаты подвигались по направлению к старой батарее, а мы шли за ними в небольшом разстоянии, как вдруг мы все остановились: ветром принесло к нам протяжный крик. Крик этот, громкий и пронзительный, повторился вдалеке: в нем слышалось несколько голосов.

Сержант и ближайшие к нему люди разсуждали шопотом, когда мы с Джо подошли к ним. Послушав их с минуту, Джо, хороший знаток дела, согласился с ними, и мистер Уопсель, плохой знаток, также согласился. Сержант, человек решительный, приказал своим людям не отвечать на крик, но переменить дорогу и идти беглым шагом по направлению, откуда он слышался. Вследствие этого, мы пошли фланговым движением направо, и Джо так зашагал, что я должен был крепко держаться, чтоб усидеть у него на плечах.

Мы теперь просто бежали или, как выразился Джо, который только эти слова и произнес во всю дорогу: - это был настоящий вихрь. С холма на холм, через плетни, мокрые рвы, хворост - словом, никто не разбирал, куда ступал. По мере приближения к месту, откуда слышались крики, становилось все яснее, что кричало несколько голосов. По временам, крики умолкали, тогда и солдаты останавливались. Когда голоса снова раздавались, они бросались вперед еще с большею поспешностью, и мы за ними. Пробежав несколько времени таким образом, мы могли разслышать один голос, кричавший: "режут", а другой - "каторжники! беглые! Караул! Сюда! Здесь беглые каторжники!" Затем голоса, как-будто заглушались в борьбе и потом снова раздавались. После этого солдаты мчались, как испуганный зверь, а за ними и Джо со мною. Первый добежал сержант, вслед за ним двое из его людей. Когда мы догнали их, то у них ужь были взведены курки. "Вот они оба!" закричал сержант, спустившись в ров. "Сдавайтесь, проклятые звери! Чего сцепились?"

Брызги и грязь летела во все стороны; раздавались проклятия и удары. Еще несколько человек спустилось в овраг, чтоб помочь сержанту, и вытащили оттуда порознь, моего каторжника и его товарища. Оба были в крови, запыхавшись, и посылали друг другу проклятии. Разумеется, я тотчас узнал обоих. "Не забудьте" - сказал мой колодник, оборванным рукавом своим утирая с лица кровь и отряхая с пальцев клочья вырванных волос: "я взял его! Я выдаю его вам - помните это!"

- Нечего тут распространяться, сказал сержант: - это немного принесет тебе пользы, любезный, так-как ты попался с ним в одну беду. Давайте сюда колодки!

- Я и не ожидаю себе никакой пользы. Мне и ненадо лучшей награды, чем то, что теперь чувствую, ответил мой каторжник со злобным смехом. - Я взял его - он это знает: с меня довольно.

Другой каторжник был бледен, как мертвец и, вдобавок к прежде избитой левой стороне лица, теперь, казалось, был весь избит и оборван. Он не мог собраться с духом, чтоб заговорить, пока они оба не были скованы порознь, и опирался на солдата, чтоб не упасть.

- Заметьте, сержант, что он покушался убить меня! были первые слова его.

- Покушался убить его? произнес мой каторжник презрительно.

- Покушался и не исполнил? Я взял его и теперь выдаю - вот что я сделал. Я не только помешал ему уйти из болот, но притащил его сюда в то время, как он уже утекал. Ведь, эта каналья - джентльмен; теперь, по моей милости, на галеры опять попадет, джентльмен. Убить его? Очень-нужно мне было убивать его, когда я мог сделать гораздо-лучше, снова упрятать его туда!

Другой же все повторял, задыхаясь:

- Он пытался... он пытался... убить... меня. Будьте свидетелями.

- Послушайте, сказал мой каторжник сержанту: - я собственными средствами бежал из тюрьмы; я точно так же мог бы удрать из этих убийственных болот; взгляните на мою ногу: не много на ней железа. Но я нашел его здесь. Дать ему уйти на волю? Дать ему воспользоваться найденными мною средствами! Быть снова и вечно его орудием! Нет, нет, нет! Еслиб я погиб там, на дне. И он своими скованными руками драматически указал на овраг: - я так крепко впился бы в него когтями, что и тогда вы наверное нашли бы его в моих руках.

Другой беглец, который видимо сильно боялся своего товарища, все повторял:

- Он пытался убить меня. Я бы не остался в живых, еслиб вы не подоспели.

- Он лжет! с дикой энергией воскликнул мой колодник. - Он родился лжецом и умрет им. Взгляните на его лицо: разве это не написано на нем? Пускай он взглянет мне в глаза, мерзавец - не посмеет.

но не посмел взглянуть на говорившого.

- Видите ли, продолжал мой каторжник: - видите ли, какой он мерзавец? Видите вы эти блуждающие, нерешительные взоры? Вот так смотрел он, когда нас с ним судили. Он ни разу не взглянул на меня.

Другой, продолжая работать своими сухими губами и боязливо оглядываться, наконец, на минуту обратил глаза на говорившого с словами:

- Не слишком-то любо на тебя смотреть, и бросил полупрезрительный взгляд на свои скованные руки.

При этом мой каторжник пришел в такое бешенство, что он непременно бросился бы на товарища, еслиб солдаты не удержали его.

- Разве я не говорил вам, сказал тогда другой каторжник: - что он убил бы меня, еслиб мог? И все могли заметить, что он трясся от страха, что на губах его выступили странные белые пятна, подобные снежной плеве.

- Довольно этой перебранки! сказал сержант. - Зажгите факелы!

В то время, как один из солдат, который нес корзину, вместо ружья, стал на колени, чтоб открыть ее, мой каторжник в первый раз взглянул вокруг себя и увидел меня. Я слез со спины Джо на окраину оврага, когда мы пришли и с-тех-пор не пошевельнулся. Я пристально посмотрел на него в то время, как он взглянул на меня, и потихоньку сделал знак рукой и покачал головой. Я ждал, что он снова посмотрит на меня, чтоб постараться предупредить его в моей невинности. Ничто не доказывало мне, что он понял мое намерение, потому-что он бросил на меня непонятный взгляд. Все это продолжалось одно мгновение. Но смотри он на меня целый час или целый день, то я неприпомнил бы, чтоб лицо его когда-либо выражало столь-сосредоточеаное вникание.

Солдат скоро высек огня и зажег три или четыре факела, взял один из них и роздал другие. До-сих-пор было почти темно, но теперь показалось совершенно темно, а немного спустя и очень-темно. Прежде нежели мы двинулись в нуть, четыре солдата стали в кружок и выстрелили дважды на воздух. Вслед за этим, мы увидели, что засверкали другие факелы в некотором разстоянии за нами, в болотах, по ту сторону реки.

- Ладно, сказал сержант: - марш!

- Вас ожидают на понтоне, сказал сержант. - Там уже знают, что вы приближаетесь. Не отставай, любезный. Идите теснее.

Каторжники были разлучены, и каждый из них шел под особым караулом. Я теперь держал Джо за руку, а он нес один из факелов. Мистер Уопсель был того мнения, что следовало вернуться, но Джо решился досмотреть до конца, итак мы пошли вместе с другими. Теперь нам приходилось идти по изрядной тропинке, большею частью вдоль берега реки, с небольшими уклонениями в сторону, в местах, где попадались плотины с небольшими ветряными мельницами и грязными шлюзами. Оглянувшись, я заметил, что другие огоньки следовали за нами. Наши факелы бросали большие огненные брызги на дорогу, лежавшия на ней, догорая и дымясь. Я вичего не различал, кроме черного мрака. Огни наши своим смолистым племенем согревали вокруг нас воздух, к видимому удовольствию наших пленников, прихрамывавших посреди ружей. Мы не могли идти скоро, но причине их увечья. Они так были изнурены, что мы два или три раза должны были делать привалы, чтоб дать им отдохнуть.

После часа подобного путешествия, или около того, мы достигли грубой деревянной лачужки у пристани. В лачужке был караул, который нас окликнул. Сержант откликнулся и мы вошли. Здесь мы почувствовали сильный запах табаку и известки, и увидели яркое пламя, лампу, стойку с ружьями, барабан и низкую деревянную кровать, похожую на огромный каток без механизма, на котором могло поместиться разом около дюжины солдат. Три или четыре солдата, лежавшие на ней в своих шинелях, казалось, не слишком интересовались нами; они только приподняли головы, устремили на нас сонный взгляд и потом снова улеглсь. Сержант представил нечто в роде рапорта, занес его в свою книгу и затем, тот каторжник, которого я называю другим каторжником, был уведен с своим караулом, и переправлен на понтон. Мой колодник не глядел на меня. Пока мы были в лачужке, он стоял перед огнем, задумчиво глядя на него и ставя попеременно, то одну ногу, то другую на решетку, и в раздумье глядел на присутствующих, будто жалея их за недавно-испытанную усталость. Вдруг он обратился к сержанту:

- Я желаю сообщить нечто относительно моего побега: это может избавить кой-кого от подозрения, под которым они находятся по моей милости.

об этом прежде, нежели покончат с вами.

- Я знаю; но это другой вопрос, совершенно особое дело. Человек не может околеть с голода; по-крайней-мере я не могу. Я нашел себе пищу в той деревне, там, наверху - где церковь выдается на болото.

- Вы хотите сказать, что вы украли? сказал сержант.

- И я скажу вам у кого. У кузнеца.

- Вот как! сказал сержант, пристально глядя на Джо.

- То были какие-то объедки, штоф водки и пирог.

- А что, пропадал у вас пирог, кузнец? спросил сержант вполголоса.

- Жена моя заметила, что он исчез в ту самую минуту, как вы вошли. Помнишь Пип?

- А! сказал мой каторжник, обратив угрюмый взор на Джо и не взглянув на меня: - так это вы кузнец? В таком случае мне очень жаль, но я должен признаться, что съел ваш пирог.

бы, чтобы вы за это умерли с голоду, кто бы вы ни были, несчастный человек. Не правда ли, Пип? Неопределенный звук, который я уже раз заметил, снова послышился у незнакомца в горле и он повернулся к нам спиной. Лодка воротилась, караул был готов; мы последовали за ним на пристань, убитую камнем и грубыми сваями, и видели как его посадили в лодку, на которой был ряд гребцов из таких же каторжников, как он сам. Казалось, никто из них не был удивлен или обрадован, огорчен или заинтересован при виде его. Все молчали. Наконец раздалось грубое приказание, будто собакам: "Отваливай!" и вслед за этим каторжники взмахнули веслами. При свете факелов мы увидели черный-понтон, стоявший на якоре в небольшом разстоянии от берега, как зловещий ноев ковчег. Обшитый железом, связанный болтами и укрепленный тяжелыми заржавленными цепями, этот тюремный корабль, казалось, был скован, как и заключенные в нем преступники. Мы видели, кик лодка подошла к нему, кек моего преступника взяли на борт и как он скрылся. Тогда обгорелые концы факелов были брошены в воду, зашипели и погасли, как-будто и с ними все кончилось.