Американские очерки.
Глава XVII и последняя. Заключительные заметки.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Американские очерки. Глава XVII и последняя. Заключительные заметки. (старая орфография)

ГЛАВА XVII и ПОСЛЕДНЯЯ.
Заключительные заметки.

В этой книге есть много мест, где я с трудом воздерживался от искушения помучить читателя моими собственными выводами и заключениями, предпочитая, чтоб они сами на основании представляемых мною фактов решали дело по своим собственным убеждениям. С самого начала я задался мыслью вести с собою читателей всюду, где я только был сам, и эту задачу, мне кажется, я выполнил добросовестно.

Но я надеюсь, что мне простят, если об общем характере американцев и их общественном быте я пожелаю, прежде чем покончить с этими очерками, в нескольких словах выразить свое собственное мнение.

От природы американцы откровенны, храбры, искренни, гостеприимны и радушны. Образование и воспитание, повидимому, еще более увеличивают их природную теплоту сердца и пылкий энтузиазм; а обладание этими двумя последними качествами, и в удивительно высокой степени к тому же, делает образованного американца самым преданным, самым великодушным другом в мире. Никакой нацией не увлекался я так искренно, как американской, ни один народ не приобретал так легко моего доверия и уважения, как народ американский, и никогда и нигде не буду я в состоянии в полгода приобресть себе стольких дорогих сердцу друзей, как в Америке.

Я полагаю, что эти качества врожденны у всех американцев; но необходимо сказать про них одну великую истину, а именно, что все упомянутые качества постепенно начинают исчезать и что существуют обстоятельства, которые никоим образом не обещают и в будущем их возрождения.

Существенная черта каждой нации - это гордость своими недостатками и уменье из преувеличения этих самых недостатков выводить достоинства. Огромный недостаток всего американского народа, составляющий плодотворный источник многих бед и зол - это недоверие ко всему и всем. Тем не менее гражданин Америки гордится этим самым недоверием, даже и в то время, когда он видит плохие его результаты и часто, несмотря на свой здравый смысл, приводит это недоверие, как доказательство проницательности, остроты, догадливости и независимости своего народа.

"Вы вводите, - говорит американцам иностранец, - горячность и недоверие во все отправления вашей общественной жизни. Устранив достойных людей от ваших законодательных собраний, вы допустили в кандидаты при выборах целый разряд людей, которые каждым своим действием позорят и ваши законы, и выбор вашего народа, и это самое обстоятельство сделало вас до того переменчивыми, что непостоянство ваше даже вошло в поговорку, ибо можно быть уверенным, что все, что вы сегодня превозносите, чему покланяетесь, будет завтра вами же сброшено с высокого пьедестала и разбито на мелкие куски. Вы хорошо вознаграждаете деньгами благодетеля, или служителя общественного, но за то вы не доверяете ему именно потому, что он же получил вознаграждение за свои труды, - мало того, вы ищете доказать, что или вы были слишком щедры в признании его заслуг, или же он слишком нерадив в исполнении своих обязанностей. Начиная с президента и по нисходящим степеням, каждый достигающий высокого положения в вашей среде минуту своего возвышения может считать и началом своего падения, ибо каждая клевета в печати, написанная лживым пером какого-нибудь негодяя, даже направленная против благосостояния общественной жизни, тотчас же возбуждает ваши подозрения и тотчас же заслуживает ваше полное доверие. Вы относитесь недоверчиво к малейшему слову похвалы, даже и заслуженной, но за то с радостью хватаетесь за целый ворох клевет и подозрений. Как вы думаете, хорошо ли это, способствует ли такой образ действия выработке возвышенных характеров у лиц управляющих и управляемых?"

Ответ на такую речь всегда один и тот же: "Здесь свобода мысли. Каждый думает сам за себя и нас не очень-таки легко провести. Вот почему народ наш так подозрителен" (не недоверчив ли?).

Другая отличительная черта американцев - это страсть ко всякого рода спекуляциям, которые раззоряют честных людей и благородных общественных деятелей, а плутов и мошенников, стоющих одной только виселицы, обогащают и даже дают им возможность поднимать голову и важничать, благодаря только тому, что эти выгодные спекуляции в короткий срок успели сделать больше для подрыва кредита и сокращения общественных доходов, чем мог бы сделать честный, хотя и смелый способ ведения дел в течение целого столетия. Успехи достигнутые банкротством или удачным мошенничеством не клеймятся позором по золотому правилу: "поступай с другими так, как хочешь чтоб и с тобой поступали", но разсматриваются лишь по степени извлеченной из них выгоды. Я помню, что, проезжая по Миссисипи мимо злополучного Каиро, я сделал замечание о дурных последствиях таких крупных обманов при их обнаруживании, так как по-моему они подрывают доверие иностранцев и мешают появлению новых поселенцев. На это мне отвечали, что предприятие это оказалось весьма выгодным, что оно выручило громадные суммы денег, но главное его достоинство заключается в том, что так как за границей вообще скоро забывают о случившемся, то американцы и могут свободно снова спекулировать тем же способом.

Сто раз приходилось мне вести следующий разговор:

- Неужели это не отвратительная вещь, что такой-то и такой-то приобрел себе огромное состояние самыми безчестными и непозволительными средствами и, несмотря на все свои преступления, терпим в среде ваших граждан? Ведь он - общественная язва, не правда ли?

- Да, сэр.

- Признанный лжец?

- Да, сэр.

- Его ведь и били, и тузили, и награждали пощечинами?

- Да, сэр.

- Он окончательно обезчещен, унижен и вполне безнравственен?

- Да, сэр.

- Так скажите же мне, во имя всего святого, в чем же состоят его заслуги и достоинства?

- Вот видите ли, сэр, он умеет выгодно вести предприятия.

Точно таким же образом каждый дурной поступок объясняется национальною страстью к торговле, хотя и было бы смешно требовать от иностранцев, чтоб они признавали американцев за народ торговый. Страстью к торговле объясняют здесь также причину странного обычая, господствующого во всех городах, который состоит в том, что семейные люди, не имея собственного угла, живут по гостиницам, а с семьей своей только и видятся, что за общим столом. В этой же страсти к торговле заключается причина медленного развития американской литературы. "Мы народ промышленный и нам нет никакого дела до поэзии", а тем не менее мы говорим однако, что гордимся нашими поэтами, хотя в то же время удовольствия, развлечения, фантазия - все должно стушевываться перед радостями, которые доставляет полезная и выгодная торговля.

Эти три особенности поражают иностранца на каждом шагу. Но гнусный рост Америки имеет более глубокия основания, которые коренятся в его слишком свободной прессе.

и знания гигантскими шагами распространяются по всей стране, но пока американския газеты будут в том же, или близко к тому же состоянию, в котором оне находятся теперь, нравственное улучшение в этой стране немыслимо. Год от году оно должно двигаться все назад и назад, год от году чувство общественное должно падать все ниже и ниже, год от году сенат и конгресс должны все более и более терять значение в глазах порядочных людей и год от году память великих отцов революции должна более и более подвергаться поруганию в дурной жизни их выродившихся детей.

В числе множества журналов в Соединенных Штатах, разумеется, существуют еще некоторые, которые заслуживают доверия и уважения. Из личного знакомства с редакторами последних, людьми весьма образованными, я извлек для себя и удовольствие, и пользу. Но имя таких людей - "Немногие", а имя всех остальных - "Легион", и влияние людей благонамеренных безсильно противодействовать смертельному яду, разливаемому массой людей испорченных.

Среди высшого класса американцев, людей обыкновенных и образованных, среди ученых и юристов может существовать лишь одно мнение о порочном направлении этих журналов. Иногда заводятся споры (я не скажу, чтоб это было странно, так как естественно искать оправданий в таком позоре) о том, что влияние журналов не так сильно, как это представляется иностранцам. Пусть мне извинят, если я скажу, что нет оправданий в этом доводе и что каждое действие, каждое обстоятельство прямо клонится к противоположному заключению.

Когда какой бы то ни было человек, находящийся в каком бы то ни было положении, достигнет какого-нибудь общественного отличия в Америке, не повергаясь ниц и не преклоняя колен перед журналистикой, этим чудовищем разврата, когда какое бы то ни было частное лицо будет свободно от её же нападений, когда общественное доверие не будет ею разрушаемо, когда будет ею обращено малейшее внимание на общественную благопристойность и честь, когда в этой свободной стране каждому человеку будет дарована свобода мысли и он осмелится думать и говорить сам за себя, не признавая авторитетов, к которым теперь он относится подобострастно и которые в то же время он вполне презирает и ненавидит за их подлость и коварство, - когда те, которые теперь всех сильнее чувствуют этот позор, бросающий тень на всю нацию, и которые всех более обнаруживают его друг перед другом, - когда эти люди осмелятся наконец открыто, у всех на глазах, топтать журналистику ногами, - тогда только поверю я, что влияние журналов начинает ослабевать и люди начинают возвращаться к своим человеческим чувствам. Но пока пресса будет заглядывать в каждый дом, в каждое распоряжение служащих лиц, начиная с президента и включительно до последняго почтальона, пока, с сквернословием и клеветой на устах, она будет составлять единственное чтение всей грамотной массы, - до тех пор зло, ею вырабатываемое, будет распространяться и приносить вредные плоды по всей территории республики.

Если не представить (к чему у меня нет ни охоты, ни времени) нескольких выписок из различных американских журналов, то люди, привыкшие руководствоваться английскими журналами и не менее уважаемыми журналами континента, будут не в состоянии понять во всей точности смысл ужасного положения журналистики в Америке. Но если кому-нибудь вздумается проверить мои слова, то пусть он обратится в любой книжный магазин в городе Лондоне, где всегда для него найдется множество газет, прочитав которые, он сам будет в состоянии составить себе ясное понятие о направлении американской журналистики.

Без сомнения, для всего американского народа было бы хорошо, еслиб он поменьше был привязан к реальному и побольше бы сочувствовал идеальному. Было бы не худо еслиб он поболее поощрял развлечение и удовольствия и более обширный культ прекрасного, хотя оно и не приносит никакой прямой пользы или выгоды. Но на это мне могут очень разумно заметить: "мы еще молодая страна". Выражение это очень часто приводится в оправдание недостатков, которые положительно неизвинительны, так как на самом деле они суть лишь медленное развитие тех же старых недостатков; и я все-таки когда-нибудь да надеюсь услыхать о каких-нибудь других развлечениях в Соединенных Штатах кроме газет.

Нет сомнения в том, что народ этот лишен всякого юмора: американцы постоянно производили на меня впечатление самых скучных и самых угрюмых людей. Янки, или люди Новой-Англии, безспорно имеют перевес над жителями Соединенных Штатов в том, что касается известной доли остроумия и понятливости.

Путешествуя по большим городам, как я ужь это заметил в первых главах этой книги, я встречал все один и тот же, без малейшей вариации, тип людей, с вечно скучающим, серьезным, деловым видом, который имел на меня нестерпимо тяжелое и неприятное действие. Эти видимые недостатки целой нации на мой взгляд можно отнести ко всеобщему материальному направлению страны, которое и есть та причина, по которой американцы презрительно относятся ко всему светлому и хорошему в жизни, как к нестоющему никакого внимания, и которое развивает в них эту угрюмость, мрачность и грубые обычаи, господствующие решительно всюду. Нет сомнения в том, что проницательный Вашингтон заметил склонность американцев к такого рода направлению и делал все, что было в его силах, чтоб искоренить в них эту склонность и никак не дать ей развиться, но, к несчастию, его труды не увенчались успехом.

Я не согласен со многими писателями относительно того, что множество всевозможных сект в Америке обязаны своим существованием тому, что здесь никогда не было никакого определенного вероисповедания; мне даже кажется, что характер этого народа таков, что еслибы даже и вздумали установить какое-нибудь определенное вероисповедание, то все американцы единодушно отшатнулись бы от него именно потому, что оно установленное. Если и предположить существование такой церкви в Америке, то я сомневаюсь в возможности когда-либо собрать во-едино всех заблудших овец её стада, и именно вследстие того большого количества сект, которые существуют и у нас, и вследствие того, что в Америке я не нашел ни одного вероисповедания, обряды которого были бы неизвестны в Европе и даже у нас в Англии. Всевозможные раскольники бегут сюда уже потому в таком большом количестве, что Америка издавна была притоном всех беглецов, а затем потому, что в ней всегда найдется земля, которую можно купить, и основать целые города и селения в таких местностях, где человеческая нога никогда еще и не ступала. Даже и шэкеры эмигрировали сюда из Англии; страна наша не безъизвестна и мистеру Джозефу Смиту, апостолу мормонизма, а также и его ученикам. В Англии видал я в многолюдных городах процессии, которые едва ли можно встретить и в американских раскольничьих поселениях, и я не думаю, чтобы примеры суеверных обманов с одной стороны и суеверной веры с другой брали свое начало именно в Соединенных Штатах.

на родине они непременно бы сторонились. Я никогда не претендовал на людей с таковыми убеждениями, если они только не держались слишком высокомерно, и могу сказать, что мне очень редко, почти-что никогда не приходилось испытывать на себе их грубых или непристойных выходок. Я был однажды свидетелем такой высокомерности, но случай этот только разсмешил и развеселил меня.

В одном городе мне понадобилась пара сапог, так как кроме достопамятных сапог на пробковой подошве у меня не было других, а эти были слишком жарки для огненных палуб пароходов. Поэтому я послал к одному сапожному мастеру любезную записку, в которой говорилось, что он меня несказанно осчастливит, если сделает одолжение и пожалует ко мне. Он дал мне милостивый ответ, а именно, что зайдет ко мне часов в шесть этим вечером.

Около этого времени я лежал на диване с книгой и стаканом вина; вдруг дверь отворилась, и джентльмен лет тридцати с небольшим, в тугонакрахмаленном галстухе, в шляпе и перчатках, вошел в комнату; он подошел к зеркалу, поправил волосы, снял перчатки, медленно вытащил из самой глубины кармана своего сюртука мерку и ленивым голосом приказал мне растегнуть штрипки. Я повиновался, но взглянул с удивлением на его шляпу, которая все еще находилась у него на голове. Не знаю, потому ли, что я посмотрел на него, потому ли что было жарко, но он снял шляпу. Затем он уселся против меня на стул, оперся обеими руками на колени и, наклонившись очень низко вперед, с большим усилием взял с полу сапог английской работы; во время всей этой процедуры он не переставал приятно посвистывать. Он долго вертел сапог в руках, разсматривая его с невыразимым презрением, и спросил меня, желаю ли я, чтоб он мне сделал сапоги в таком роде? Я вежливо ответил ему, что я желаю единственно того, чтобы сапоги были мне по ноге, покойны и прочны, что вовсе не стою за их фасон и что вполне полагаюсь на его вкус и уменье.

- Следовательно, вы не особенно держитесь за эту выемку в каблуке? - сказал он. - Мы здесь делаем не так.

Я подтвердил только-что сказанное мною.

- Что же, скоро ли вы снимите мерку, сэр? - спросил я.

- Сейчас, - ответил он, - сидите смирно.

Я повиновался. Этим временем он смахнул безпокоившую его соринку, вынул портфель, снял с меня мерку и записал необходимые замечания. Окончив это, он снова сел против меня, взял опять с полу сапог и принялся снова лениво разсматривать его.

- А это, - сказал он наконец, - лондонской работы сапог?

Он погрузился над ним в размышление, в роде гамлетовских размышлений над черепом Йорика; затем, кивнув головой, как бы говоря: я сожалею учреждения, которые допускают производство подобных сапог, - встал, спрятал свой карандаш, заметки и бумаги, не переставая смотреться в зеркало, надел шляпу, медленно натянул перчатки и, наконец, вышел из комнаты. Через минуту после того, как он ушел, дверь снова приотворилась, и его шляпа и голова снова показались. Он оглядел всю комнату, еще раз взглянул на лежащий на полу сапог и затем, подумав с минуту, сказал:

- Ну, доброго вечера, сэр.

- Доброго вечера, сэр, - ответил я, и этим свиданье наше окончилось.

Еще желаю я сказать лишь несколько слов относительно состояния здоровья в Америке.

в известные времена года. Но поговорив со многими американскими медиками, я осмеливаюсь сказать, что я - не единственный человек, держащийся того мнения, что можно бы было избегнуть многих болезней, еслибы были приняты необходимые для этого меры. Во-первых, было бы необходимо соблюдать большую чистоплотность; затем одна из причин болезни заключается в сидячей жизни и в потреблении в то же время раза по три в день большого количества животной пищи. Женщинам следует поблагоразумнее одеваться и точно также как и мужчинам делать поболее полезного движения. Затем с гигиенической точки зрения следует главным образом во всех городах, селениях и учреждениях Америки обращать внимание на вентиляцию и очищение нечистот. Нет ни одного местечка в Америке, властям которого не мешало бы на пользу всей стране усердно изучить "Отчет мистера Содуикка о санитарном состоянии наших рабочих классов".

* * *

Теперь я заканчиваю мое произведение и по некоторым данным, по возвращении моем в Англию, я не имею основания предполагать, чтоб оно было благосклонно принято в Америке; но я вовсе и не думал о том, чтобы польстить американцам или заслужить рукоплескания с их стороны, а писал сущую правду, то-есть на основании моих собственных впечатлений я описывал их именно так, как они мне представляются.

угодно мнение о моей книге, - мне это решительно все равно..

Я не заботился о том, как будет принято мое сочинение, и вовсе не имел в виду мнение общественное, когда писал его, ибо в обоих этих случаях я выразил бы слишком мало признательности, сравнительно с тем, что я чувствую, тем из моих читателей, которые уже не раз так благосклонно и снисходительно относились к моим прежним произведениям. 

КОНЕЦ.