Очерки лондонских нравов.
VII. Смерть пьяницы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Очерки лондонских нравов. VII. Смерть пьяницы. (старая орфография)

VII. СМЕРТЬ ПЬЯНИЦЫ.

Смело можно сказать, что едва ли найдется человек, который, гуляя ежедневно по многолюдным улицам Лондона не припомнит людей, знакомых ему "по одному взгляду", - людей с жалкой и отталкивающей наружностью, которых, сколько помнится ему, он видывал совершенно в другом положении, которые, по наблюдениям его, падают с каждым днем все ниже и ниже, которых нищета и лохмотья производят самое грустное, тягостное впечатление. Найдется ли и такой человек, который, при безпрестанных и разнообразных сношениях с обществом, не припомнит времени, когда этот жалкий человек в грязи, в лохмотьях, в ужасной нищете был некогда или почтенным купцом, или деятельным конторщиком, или человеком, преданным другому призванию, с честными видами на будущность и с хорошими средствами в настоящем? Неужели никто из читателей не припомнит между давнишними своими знакомыми какого нибудь, павшого, потерянного человека, который бродит по тротуару в страшной нищете, от которого отворачиваются все с видом холодного пренебрежения и который неизвестно каким образом поддерживает свое существование?

К несчастию, опытность наша говорит нам, что подобные примеры слишком часто повторяются перед нашими глазами, и мы ясно видим, что они проистекают из одного источника - от невоздержной жизни, от пьянства, этого ужасного пристрастия к медленной, но верной отраве, - пристрастия, которое заглушает в человеке все лучшия чувства, которое заставляет его покидать жену, детей, друзей, счастливое и честное положение в обществе и быстро влечет к унижению и смерти.

Некоторые из подобных людей предаются этому унизительному пороку под влиянием горя и несчастий. Обманутые надежды, на которых основывалось благополучие их жизни, смерть нежно любимого создания, скорбь, медленно снедающая сердце, доводят их до безумия, и они представляют собою отвратительный образец съумасшедишх, медленно умирающих от своих собственных рук. Но самая большая часть из них добровольно и с открытыми глазами бросаются в бездну, в которую упавши однажды, они никогда уже не возвращаются, напротив того, глубже и глубже погружаются в нее, и наконец спасение становится для них совершенно безнадежным.

Представим себе, что подобный человек стоит подле кровати умирающей своей жены, между тем как дети его, опустившись на колени вокруг болезненного ложа, мешают тихие порывы своей скорби с невинными мольбами. Комната меблирована скудно, и чтоб узнать всю скорбь, всю нужду и заботы, которые скрывались в этой комнате в течение многих томительных лет, стоит взглянуть на бледный образ женщины, жизнь которой быстро улетает. Молодая девица, лицо которой орошено слезами, поддерживает голову умирающей. Эта девица - дочь страдалицы. Но не к дочери обращено истомленное лицо умирающей; холодные и трепещущие пальцы её не сжимают руки, на которой покоится её головка: нет! они слабо прикасаются к руке мужа, затухающие взоры остановились на его лице, и под влиянием их он трепещет. Одежда мужа в безпорядке, лицо его пылает, глаза налились кровью, веки тяжелы. Его только что призвали от шумной оргии к скорбному и смертному одру.

Прикрытая лампада разливает тусклый свет на предметы, окружающие ложе страдалицы, и оставляет прочия части комнаты в глубокой темноте. Окрест дома водворяется безмолвие ночи, внутри его - летает ангел смерти. Над камином повешены часы. Тихий, однообразный звук маятника один только нарушает глубокую тишину. Все присутствующие притаили дыхание: каждый из них знает, что следующий бой часов будет вместе и погребальным звоном отлетевшей душе.

О, как страшно ждать и наблюдать за приближением смерти, знать наверное, что всякая надежда на выздоровление исчезла, сидеть и считать печально скучные часы медленных и долгих ночей! Кров застывает в жилах, когда вы слышите, что самые драгоценные, самые сокровенные тайны души раскрываются перед вами, когда горячка и бред срывают маску и обнаруживают вам жизнь человека во всей её наготе. Какую странную исповедь читает умирающий в последния минуты своей жизни! сколько вины и преступлений заключается в этих признаниях! окружающие смертный одр иногда с ужасом отступают от него: они страшатся, чтобы виденное и слышанное ими не заразило их. И много, много несчастных умирали одиноко, признаваясь в преступлениях; одно название которых удалило бы самых неустрашимых людей.

Но вам не услышать подобных признаний от страдалицы, ложе которой окружают дети. Полу-скрываемые вздохи и рыдание их нарушают безмолвие комнаты. И наконец, когда слабая рука матери остается неподвижною, когда потухающий взор её слабо переходит от отца к детям, когда она тщетно старается что-то сказать и голова её тяжело опускается на подушку, тогда все притихает, и она, по видимому, предается сладкому сну. Дети наклоняются над ней; они призывают ее - сначала тихо и нежно, а потом громким и раздирающим воплем отчаяния. Но на призыв их нет ответа. Они прислушиваются к её дыханию, но дыхание замерло в её груди. Они щупают биение сердца, но оно затихло навеки. Это сердце сокрушилось, и страдалица заснула непробудным сном.

Муж опускается подле кровати на стул и обеими руками сжимает себе пылающую голову. Он смотрит то на одно, то на другое дитя и, встречаясь с горячими слезами их, невольно содрогается. Ни одного слова утешения не достигает его слуха, ни одного взгляда сострадания не останавливается на его лице. Все и все охладело к нему, и когда он неровными шагами удаляется из комнаты, никто не следует за ним, никто не хочет утешать его.

Но было время, когда множество друзей окружали его во время горести, когда искреннее сострадание отвечало на его душевную скорбь. И где же теперь эти друзья? Друзья, родственники, знакомые один за другим отстали от него, покинули его как безпутного человека, как горького пьяницу. Одна только жена прильнула к нему, одна только она делила с ним радости и горе и при крайней нищете терпеливо переносила тяжкий недуг, и чем же он заплатил ей за это? он едва доплелся из таверны в то время, когда несчастной матери оставалось несколько минут жизни.

Время проходит: трое оставленных ему детей подростают и наконец выходят из детского возраста. Отец по прежнему тот же закоренелый, неисправимый пьяница, но только сделался еще беднее, еще оборваннее, еще распутнее. Мальчики долго бегают по улицам без всякого присмотра, без всякого воспитания и наконец совсем покидают его; при нем остается одна только дочь, и остается для тяжкой работы. Брань и побои всегда доставляют ему несколько денег чтоб снести их в таверну. И таким образом разгульная жизнь течет обычным чередом.

Однажды вечером он возвращается домой около десяти часов, - ранее обыкновенного, потому что дочь его вот уже несколько дней лежит больная, и следовательно ему не на что гулять в таверне. Для приобретения денег руками дочери он первый раз во время её болезни решается посоветовать ей обратиться к приходскому доктору, или по крайней мере решается спросить, чем она страдает. Была дождливая декабрьская ночь; ветер дул пронзительно холодный и дождь падал крупными, тяжелыми каплями. По дороге он выпрашивает у проходящих несколько пенсов, покупает небольшую булку (заметьте - он заботится о дочери, когда видит в ней орудие для приобретения денег) и торопится к дому с такой быстротой, сколько позволяют ему ветер и дождь. Между улицей Флит и набережной Темзы находится несколько грязных ветхих строений. К одному-то из этих строений он и направляет свои нетвердые шаги.

Переулок, в который он поворачивает, самый грязный и самый бедный. Дома, вышиною от двух и до четырех этажей, окрашены теми неопределенными красками, какие время, сырость и гнилость сообщают зданиям, сооруженным из самых грубых и самых твердых материалов. Окна многих домов заклеены бумагой; двери попадали с петель; почти из каждого окна высовывается жердь для сушки белья; из каждой комнаты вылетают громкие звуки брани и ругательств.

Одинокий фонарь в центре мрачного двора погашен или силою ветра, или кем нибудь из обитателей этого места, для того, чтобы жительство его не было доступно для человека незнакомого с местностью; единственный свет, подающий на избитую мостовую, выходит из окон комнат, принадлежащих более счастливым обитателям, которым подобная роскошь еще доступна. Посреди переулка проходило глухое журчанье потока грязи вместе с дождевой водой: ветер свистал между ветхими домами, двери и ставни пронзительно скрипели на петлях, окна дребезжали. Казалось, что каждый новый порыв ветра грозил разрушением всему кварталу.

Человек, за которым мы следим, почти ощупью пробираясь в эту берлогу, безпрестанно попадает в глубокия лужи и наконец доходит до последняго дома в квартале. Двери, или, лучше сказать, остатки от дверей, стояли настежь для лучшого удобства безчисленному множеству жильцов. По старой и переломанной лестнице мужчина ощупью пробрался на чердак.

Уже он находился в двух ступеньках от своей комнаты, как вдруг отворяется дверь в нее и является девушка. Вид этой девушки болезненно изнуренный; его можно сравнить со свечей, которую она прикрывала изсохшей рукои.

- Это вы батюшка? спрашивает девушка.

- Кому же еще быть, как не мне? грубо отвечает отец. - Отчего же ты дрожишь? Сегодня я немного пил: без денег не достанешь вина, а без работы не достанешь денег. Скажи, пожалуста, какая нелегкая приключилась тебе?

- Я нездорова, батюшка... я не совсем здорова, отвечает несчастная дочь, заливаясь слезами.

- Я знаю, что ты нездорова, возражает отец таким тоном, каким говорить человек, когда он принужден бывает допустить весьма неприятный факт. - Тебе нужно скорее поправляться: ты знаешь, что нам нужны деньги. Отправдяйся же к приходскому доктору и скажи, чтобы он дал тебе лекарства. Они должны вылечить тебя: они берут за это деньги. Чтожь ты стоишь в дверях? Пусти меня... да что же ты стоишь тут? тебе я говорю?

- Батюшка, шопотом говорит девушка, притворяя дверь и заслоняя вход в нее: - батюшка, вы не знаете, что Вильям воротился назад.

- Ради Бога, тише, возражает дочь. - Вильям воротился, мой брат Вильям.

- А что ему здесь нужно? вопрошает отец, стараясь сохранить спокойствие. - Небось ему нужно денег? хлеба? вина? Ошибся, очень ошибся, если только за этим пришел сюда. Не туда попал, любезный!... Дай мне свечу!... дай же мне свечу, дура... я ведь не трону его.

Он грубо выхватывает свечу из рук дочери и, входит в комнату.

Подле камина, в котором тлелся жалкий огонек, на старом истертом сундуке, сидит молодой человек, лет двадцати-двух от роду, бедно одетый в куртку и брюки из грубой материи. Голова его задумчиво склонена на руку. При входе отца он вздрогнул.

- Мэри, запирай скорее дверь, говорит молодой человек, весьма торопливо. - Запирай дверь, Мэри. Вот так. Батюшка, ты, кажется, не узнаешь меня. Мудрено, впрочем, и узнать. Много прошло времени, с тех пор, как ты прогнал меня. Ты очень легко мог позабыть меня.

- Чтожь тебе нужно здесь? спрашивает отец, опускаясь на стул, по другую сторону камина. - Чего же ты хочешь от меня теперь?

- Убежища, прикрытия, отвечает сын; - Я в беде - вот и все тут. Если меня поймают, то непременно повесят. А если я не останусь здесь, то меня непременно поймают. Вот вся моя история.

- То есть ты хочешь сказать, что ты ограбил кого нибудь... или убил, не так ли?

- Так точно, отвечает сын. - Тебя это изумляет?

Отец отводит свои взоры и устремляет их в пол.

- Где же твои братья? спрашивает он, после продолжительной паузы.

- Там, откуда они тебя никогда не потревожат: Джон в Америке, а Генри умер.

- Умер?! произносит отец, и по всему телу его пробегает трепет, скрыть который он не в состоянии.

минут, он начал уже умирать, но вдруг встал на колени, на траву, и стал молиться Богу. Он говорил, что "если мать его на небесах, то она помолится, за её младшого сына, и Бог услышит молитву её и простит его. Я был любимый её сын. Мне приятно вспомнить теперь, Вилль, те минуты, когда она умирала. Я был тогда очень небольшой.... Сердце мое разрывалось; помню, что я стоял на коленях, в ногах её постели, и благодарил Бога за то, что Он научил меня так нежно любить мою мать, - так нежно, что поступками своими я ни разу не заставлял ее плакать... О, Вилль, зачем небо отняло у нас ее!" Его его последния слова; как хочешь, так и понимай их. Помнишь ли, что в то самое утро, как мы убежали, ты до крови прибил его.

Сестра молодого человека плачет; отец, склонив голову, угрюмо качается взад и вперед.

- Если меня поймают, продолжает молодой человек: - то привезут в провинцию и повесят за убийство убийцы моего брата. Без твоей помощи, никому не отъискать меня. Конечно, ты можешь отдать меня в руки правосудия, но до тех пор и останусь здесь и не выду отсюда, пока не представится случай бежать за границу.

В течение двух суток все трое оставались в жалкой комнате, не высовываясь за дверь. На третий день дочери сделалось хуже, и скудные крохи пищи, которые оставались у них, все вышли. Необходимость побуждала кого нибудь вытти со

Он достает лекарства для дочери и собирает подаянием немного денег. На возвратном пути ему поручают посмотреть за лошадью, он получает за это пол-шиллинга: и запас его становится весьма достаточным для поддержания семьи дня на два или на три. Но ему нужно проходить мимо знакомой таверны, и он невольно останавливается перед ней; потом снова^: идет вперед - потом обращается к ней; еще раз останавливается - и наконец решается заглянуть в нее. Двое мужчин, которых он не заметил, следят за ним. Потеряв надежду отъискать преступника, они хотели уже удаляться, но нерешительность в прохожем привлекает их внимание, и когда несчастный отец входит в таверну, они следуют за ним.

- Не хочешь ли, приятель, выпить со мной? говорит один из мужчин, предлагая рюмку водки.

- Да кстати и со мной, говорит другой мужчина, наливая вторую рюмку, вслед за тем, как кончилась первая.

- Не правда ли, Варден, что сегодняшняя ночь никуда не годится? говорит один из незнакомцев, обращаясь к несчастному отцу, который собирается уйти, издержав на водку половину денег, от которых быть может, зависела жизнь его дочери.

- Не правда: эта ночь как нельзя лучше пригодилась бы нашему приятелю. И кто его знает, куда он запрятался, тихо возражает другой.

- Присядем-ка лучше сюда, снова говорит первый, увлекая полу-пьяного в угол таверны. - Куда теперь итти по такой непроходимой грязи! Мы и сами не торопимся отъискать одного молодца, хотя и нужно, как можно скорее обрадовать его, что дело его кончилось благополучно. Впрочем, и то надобно сказать, где теперь его отъищещ. А может быть, он и без нас знает об этом... как ты думаешь, любезный Варден?

Незнакомцы бросают друг на друга выразительные взгляды.

- Куда как бы славно было для него, еслиб он узнал, что в доках стоит готовый корабль, который в полночь снимается с якоря и уходит за границу, продолжает первый. - Мы очень кстати пригодились бы ему. Паспорт для него взят на чужое имя: мало того, так и деньги за паспорт уплачены. Право, большое было бы счастье встретиться с ним.

- Да, правда, что большое, повторяет второй незнакомец.

- Такое счастье редко попадается на нашу долю, говорит первый, подмигивая своему товарищу.

- Эй, малый, дай сюда еще стаканчик, проворной! приказывает первый незнакомец.

Проходит еще пять минут - и отец безсознательно предает своего сына в руки съищиков.

Медленно и мучительно тянутся часы для бедных брата и сестры, в их жалком убежище. С нетерпением и страхом они прислушиваются к малейшему звуку. Но вот на лестнице раздаются тяжелые шаги; вот они становятся слышнее и слышнее, достигают до площадки, и наконец в комнату вваливается пьяный отец.

Дочь видит, в каком он положении, берет свечу и хочет помочь ему; но вдруг она останавливается, произносит громкий крик и без чувств падает на под. Она увидала на полу отражение тени другого человека.

- Нечего сказать, легко досталась нам эта добыча, говорит один из незнакомцев своему товарищу. - Спасибо старику: без него мы ничего бы не сделали. Тэм, подними, пожалуста, девушку. Полно плакать, моя милая. Слезы твои никому не помогут..... теперь все кончено! 

* * *

Мрачное и холодное утро занялось на горизонте и тусклые лучи света прокрались сквозь закоптелые окна бедной комнаты, в которой происходила вчерашняя сцена. Варден проснулся от тяжелого сна и увидел, что он был один-одинехонек. Он встал и осмотрелся кругом;. старый, истасканный матрац лежал на полу, со всеми признаками, что на нем никто не покоился; все окружавшее находилось в том самом положении, в каком он видел накануне; по всему заметно было, что в течение ночи он только один и спал в этой комнате. Он обратился к соседям и другим жильцам, но о его дочери никто не слыхал, никто ее не видел. Целый день он ходит по улицам и с безпокойством всматривается в лицо каждого прохожого; но поиски его остаются безполезны, и с наступлением ночи он, одинокий и усталый, возвращается на опустелый свой чердак.

Много дней проводит он в подобных поисках, и, несмотря за то, следы его дочери не отъискиваются; до его слуха не доходит ни слова о ней. Наконец он перестает отъискивать ее, считая это делом безполезным. Варден давно уже догадывался, что она когда нибудь покинет его, на всегда приютит себя в другом месте и спокойно станет выработывать насущный хлеб. И вот она действительно оставила его, - без всяких средств иметь кусок хлеба.

Варден просит милостыню у дверей; каждый грош, поданный ему из сострадания и жалости, тратится по прежнему. Над головой его проходит год; свод темницы служит ему в течение многих месяцев единственным покровом. Часто, очень часто, проводит он дождливые и холодные ночи под воротами домов и на папертях церквей. Но и на самой последней ступени нищеты и болезни и бездомной жизни он не думает покинуть свой порок.

всю его организацию. Щоки его впалы и закрыты мертвенной бледностью; глаза его мутны, и вокруг них образовались темные впадины. Ноги его дрожат, и лихорадочный трепет пробегает по всему его телу.

И вот перед ним быстро одна за другой являются давно забытые сцены минувшей его жизни. Он вспомнил время, когда имел дом" - счастливый дом, полный радости и веселья, - вспомнил людей, наполнявших этот дом, вспомнил чистосердечную дружбу, радушие, которые в ту пору окружали его. Пролетает эта сцена и является другая: он видит, что дети его встают из могилы и окружают его, и видит это так ясно, там натурально, что для убеждения в действительности он готов прикоснуться к ним. Они еще раз устремляют на него те взгляды, о которых он давно забыл; давно закрытые могилой голоса их поражают его слух как звуки вечерняго сельского звона. Ни эти сцены мимолетны. Дождь крупными каплями падает на него; холод и голод снова грызут его сердце.

Он встает и с усилием делает несколько шагов вперед. Улица безмолвна и пуста; несколько пешеходов торопливо проходят мимо его, и его трепещущий голос теряется в порывах бурного ветра. И снова невыносимый, лихорадочный трепет пробегает по всему его телу, ему начинает казаться, что кровь застывает в его жилах. Он опускается в первый подъезд, сжимается в угол и старается заснуть. Но сон бежит тяжелых очей. Его душа как-то странно блуждает, хота он и чувствует, что это не во сне. В ушах его раздаются знакомые крики разгульной жизни, и он видит перед собой стол, покрытый отборными яствами, богатыми плодами и винами; он так живо видит это все перед собой, что ему стоит только протянуть руку и брать что угодно. Но, несмотря на такое близкое сходство призрака с действительностью, он знает, что сидит один-одинешенек на опустелой улице, и видит, как дождевые капли падают на тротуар. Он чувствует, что смерть приближается к нему - и несчастный! никто не поможет тебе, никто не позаботится приютить тебя! - Под влиянием безпредельного ужаса, он вспрыгивает с места. В безмолвии ночи ему слышится собственный свой голос, и он не может постигнуть причины этого явления. Он слышит стон.... другой! - чувства и разсудок покидают его. Полу-образовавшияся несвязные слова срываются с его уст; он щиплет и рвет себя! он сходит с ума, хочет кричат о помощи, но голос изменяет ему.

Он приподнимает голову и вглядываясь в мрачную даль безмолвной, опустелой улицы, вспоминает, что отверженные, подобные ему, осужденные скитаться день и ночь по этим страшным улицам, часто сходили с ума. В один момент в душе Вардена рождается решимость, члены его принимают новую жизнь; он быстро бежит по улице и, не переводя духа, достигает набережной Темзы.

Тихо спускается он по каменной лестнице, ведущей от начала Ватерлосского моста до горизонта воды, - притаив дыхание, прижимается в угол и дает пройти ночному обходу. Сердце пленника не бьется так сильно при первой надежде на свободу и жизнь, как билось сердце этого несчастного человека при виде добровольной могилы. Патруль миновал, не заметив преступного бродяги, и вскоре шаги его замолкли в отдалении.

воды, омывающей борта ближайших лодок, внятно долетали до слуха преступника. В мрачной поверхности реки показывались странные, фантастические призраки и манили его к себе; в глубине сверкали черные огромные глаза и смеялись над его нерешимостью, между тем как позади его раздавался глухой, невнятный ропот, и как будто кто-то толкал его в бездну. Варден отступает несколько шагов назад, делает над собой последнее усилие, бежит и... погружается в воду.

Не прошло и пяти секунд, как он поднялся на поверхность реки; но в течение этого кратковременного промежутка какая удивительная перемена происходит в его мыслях, в его чувствах! Жизнь! жизнь! в каком бы ты виде не была, в несчастии ли, в нищете ли, во всем, во всем, ты всегда привлекательнее смерти! - Несчастный борется с стихией, кричит о помощи, и в криках его раздаются отчаяние и ужас неизбежной смерти. Последния слова его сына звучат в его ушах. Но вот и берег - недостает какого нибудь фута до дна, и он был бы у пристани. Еще, еще одно усилие, и он спасен; но течение уносит его под мрачные арки моста, и он опускается на дно.

Вот он снова всплывает наверх и снова борется со смертью. Он снова видит здания на берегу реки, видит огни на мосту, от которого течение унесло его далеко, видит мрачную воду и быстро несущияся облака, - видит все это на один момент и снова опускается ко дну.... Блестящий столб пламени мелькнул в его глазах; продолжительный треск оглушает его, и он исчезает.

Спустя неделю, Темза выбросила на берег обезображенные труп. Неузнанного и неоплаканного утопленника без сожаления и сострадания зарыли в простую могилу.