Письма с дороги
(Старая орфография)

ПИСЬМА съ ДОРОГИ.

Бъ одно прекрасное летнее утро воскреснаго дня, тысяча-восемь-сотъ-сорокъ-пятаго года... не боитесь, любезный другъ! я не скажу: - два путешественника ехали по живописной и неровной дороге, по которой обыкновенно прiезжаютъ къ первой главе средне-вековаго романа... нетъ, англiйская дорожная карста, поместительныхъ размеровъ и новёхонькая, прямо изъ сумрачныхъ залъ Пантехникона, близь Бельгрэв-Сквэра, въ Лондоне, была примечена (однимъ крошечнымъ французскимъ солдатомъ; я самъ виделъ, что онъ на нее гляделъ), когда выезжала изъ воротъ отели Мёрисъ, въ улице Риволи, въ Париже.

Не берусь объяснять, почему англiйское семейство, которое путешествовало въ этой карсте, частiю внутри, частiю на козлахъ, отправлялось въ Италiю въ это воскресенье, такъ же какъ не берусь толковать о томъ, отъ-чего во Францiи все маленькiе люди - солдаты, а все большiе - почтальйоны, что составляетъ неизменное правило. Но безъ сомненiя, семейство имело какую-нибудь причину, и вы ее знаете: оно ехало пожить годокъ въ Генуе, въ великолепной Генуе, откуда глава семейства предполагалъ делать поездки туда и сюда, смотря по прихоти своего неугомоннаго нрава.

Зачемъ бы также мне объяснять парижскому населенiю, что я былъ глава этого семейства? Да, я, а не то сiяющее воплощенiе веселости, что сидело со мною рядомъ въ образе французскаго курьера, нанлучшаго изъ слугъ и паи цветущаго изъ людей. Правду сказать, онъ смотрелъ гораздо-патрiархальнее моего, что, при помощи его почтенной тучности, уменьшало меня почти, или вовсе до-нельзя.

Мы путешествовали въ воскресенье; но въ наружности Парижа не заметно было ни тени осужденiя намъ, когда мы переехали мостъ, неподалеку отъ плачевной Морги. Випопродавцы (по погребку на каждые два дома) занимались своей шумной торговлею; кандитеры растягивали свои палатки, либо разставляли столы и стулья передъ кафе, готовясь сбывать мороженыя и свежiе ликеры по-позже днемъ; чистильщики сапоговъ работали на мостахъ; лавки были отворены; кареты и телеги потрясали мостовую; все узкiя улицы, воронками примыкающiя къ реке, представляли ту же перспективу движущейся толпы, цветныхъ ночныхъ шапочекъ въ окнахъ, трубокъ, блузъ, толстыхъ сапоговъ, косматыхъ волосъ. Ничто въ это время не показывало дня отдыха; разве тамъ-сямъ какое-нибудь разряженное семейство ехало гулять набившись въ грузную карету, либо какой-нибудь спокойный наблюдатель праздничныхъ дней, въ утреннемъ дезабилье, гляделъ съ невозмутимымъ ожиданiемъ на непросохшую смазку своихъ башмаковъ, выставленныхъ на наружный парапетикъ (если это былъ мосьё), на свои чулки, сохнувшiе на солнце (если это была дама).

Когда отделаешься отъ мостовой большаго тракта, мостовой, которой никогда не забыть и не простить, первые три дня дороги изъ Парижа въ Марсель покажутся порядочно монотонны. Отъ Парижа до Санса, отъ Санса до Аваллона, отъ Аваллона до Шалона: по очерку одного дня можно знать все три, и вотъ этотъ очеркъ:

У насъ четверня лошадей и одинъ почтальйонъ, который вооруженъ предлиннымъ бичомъ и правитъ своей упряжкою какъ добрый курьеръ въ цирке Астле или Франкони, съ тою разницею, что сидитъ, а не стоитъ на лошади. Огромные сапоги, носимые почтальйонами, считаютъ себе иногда векъ или два древности и такъ уморительно приходятся по ноге, на которой надеты, что шпора, прицепленная къ каблуку, оказывается вообще на полу-голенище сапога. Часто почтальйонъ выходитъ изъ конюшни съ бичомъ въ руке и въ башмакахъ: беретъ одинъ сапогъ за другимъ и ставитъ ихъ на-земь, подле лошади, съ ненарушимою важностью. Когда все готово... и, Господи Боже! какой шумъ возвещаетъ вамъ это, - почтальйонъ влезаетъ въ сапоги съ ногами, башмаками, со всемъ, либо вставляется въ нихъ двумя товарищами, поправляетъ сбрую, распещренную трудами станцiонныхъ голубей, прiосамляется на седле, осаживаетъ свою четверню лошадей, хлопаетъ какъ сумасшедшiй бичомъ, кричитъ: Пошелъ, ги! и мы трогаемся съ места. Почтальйонъ напередъ уверенъ, что какъ-разъ поссорится съ своимъ конемъ, честитъ его воромъ, разбойникомъ, свиньею и множествомъ другихъ прозвищъ, и долбитъ въ голову, словно деревянную лошадь.

Первые два дня въ виде страны нетъ никакой разницы. Переезжаете съ широкой равнины въ нескончаемую аллею, и изъ нескончаемой аллеи на широкую равнину. Виноградныхъ лозъ много въ поляхъ,-мелкихъ лозъ, не развешанныхъ фестонами, а прицепленныхъ къ тычинкамъ, что очень некрасиво. Повсюду несчетное множество нищихъ, по народонаселенiе малочисленное, и нигде я не встречалъ такъ мало детей (едва-ли виделъ ихъ съ сотню между Булонью и Шалономъ). Проезжаете старинные оригинальные города, съ подъемными мостами и обвалившимися стенами, съ башенками по угламъ, которыя кажутся шутовскими, маскарадными головами крепости, глядящимися въ ровъ; другiя башенки въ садахъ, на поляхъ и мызныхъ дворахъ, уединенныя, всегда круглыя, съ заостреной крышею, не годныя ни къ чему, развалившiяся зданiя всякаго рода; иногда городская ратуша, иногда караульня, иногда жилой домъ, иногда замокъ, съ безвкуснымъ садомъ, обилующимъ одуванчиками, обставленнымъ башенками въ форме гасильниковъ, и освещеннымъ маленькими окнами, похожими на прищуренные глаза... таковы главные предметы, которые безпрестанно попадаются на дороге; иногда проедешь мимо деревенской гостинницы, со стенами, готовыми упасть, съ целымъ городомъ сараевъ, и съ вывескою: Конюшня на шестьдесятъ лошадей!..

Точно, она была бы конюшнею на тысячу лошадей, еслибъ были лошади, которыхъ надо было бы ставить въ нее, еслибъ хоть одинъ путешественникъ тамъ останавливался, или еслибъ что-нибудь показывало, что есть тамъ кто-нибудь живой для прiема пассажировъ, кроме куста-указателя вина, тамъ продаваемаго, вывески взвеваемой всеми ветрами, эмблемы безпечной праздности, которую любятъ возобновлять, когда она разсыпается.

Однакожь, весь день вы встречаете странныя и узкiя телеги гуськомъ по шести или по восьми, везущiя швейцарскiй сыръ, подъ надзоромъ вообще одного человека, либо мальчика, который всего чаще спитъ на передней телеге. Лошади лениво потряхаютъ звонки своей сбруи и глядятъ на васъ, словно думаютъ (и наверное думаютъ), что ихъ широкая и тяжелая упряжь изъ синей шерсти, съ парою безобразныхъ роговъ, торчащихъ изъ хомута, слишкомъ жарка для летней поры.

Раза два-три въ день попадается также дилижансъ; пыльные пассажиры имперiала въ синихъ блузахъ, какъ мясники; внутреннiе пассажиры въ бумажныхъ шапочкахъ; крышка кабрiолета кланяется, какъ дурацкая голова; сыны юной Францiи показываются въ дверцахъ съ своими брадатыми подбородками, важными синими очками на воинственныхъ глазахъ, съ толстыми тростями въ нацiональныхъ рукахъ. Маль-постъ въ свою очередь мелькнетъ и исчезаетъ, унося въ галопе двухъ путешественниковъ, для которыхъ только и есть въ немъ место. Отъ времени-до-времени, обгоняете добрыхъ старыхъ священниковъ, въ старыхъ каррiолкахъ, такихъ подержанныхъ, заржавелыхъ и стучащихъ, что Англичанинъ, и вообразить себе не можетъ. Далее, старыя костлявыя бабы; одне держатъ на веревке коровъ щиплющихъ придорожную траву, другiя роются, полютъ граву и еще тяжелее работаютъ надъ землею, либо представляютъ настоящихъ пастушекъ съ овечками... ремесло, которое можно себе вообразить, взявъ лiобую пастушескую поэму или картину и представляя себе совершенно противное тому, что описываютъ или рисуютъ вамъ поэтъ и живописецъ.

Наконецъ, путешествуя съ утра, вы испытываете одуренiе, ожидающее васъ на последней почте; звонки лошадей, по двадцати-одному на каждой, нагнали на васъ дремоту, или, находя, что движенiе кареты начало становиться довольно-монотоннымъ, вы замечтались объ обеде, который вамъ приготовляютъ на станцiи... когда въ конце длинной аллеи по дороге замечаете первые признаки города въ виде несколькихъ разбросанныхъ хижинъ. Ужасно-избитая мостовая даетъ вамъ толчки, отъ которыхъ едва держатся кости: вдругъ вашъ экипажъ, - словно большой брандеръ, который зажегся при одномъ виде дыма камина, начинаетъ трещать съ адскимъ шумомъ: - Кракъ, кракъ, кракъ, кракъ, кракъ, кракъ, кракъ, крикъ, кракъ, крикъ, кракъ; эй! ну! живее, воръ, разбойникъ! ги, ги, ги! пош-ш-ш-шелъ! хлопанье бича, стукъ колесъ, шумъ мостовой, крикъ нищихъ и ребятишекъ: кракъ, кракъ, кракъ, эй, гей! Подайте, Христа ради. Крикъ, кракъ, крикъ, кракъ, крикъ, бумъ, кракъ, бумъ, кракъ, крикъ, кракъ; поворачиваемъ за уголъ узкой и пригористой улицы; съезжаемъ съ другой; переезжаемъ ручей, бумъ, бумъ; шумъ и трескъ: - мы чуть не наткнулись на выставку лавки на-лево; вдругъ поворачиваемъ на-право и въезжаемъ подъ какой-то сводъ: новое хлопанье бича, крикъ, кракъ, крикъ, кракъ. Карета вкатывается на дворъ Золотаго-Экю, какъ машина истощенная, дымящаяся и движимая последнимъ судорожнымъ усилiемъ, но еще не раскрывшая недръ своихъ.

Является хозяйка Золотаго-Экю, съ хозяиномъ Золотаго-Экю, съ служанкою Золотаго- Экю и съ какимъ-то мосьё въ лаковой фуражке и съ рыжей бородою, который живетъ въ гостиннице въ качестве друга. И все глядятъ разиня рты и не сводя глазъ на дверцу кареты. Хозяинъ Золотаго-Экю такъ радъ курьеру, что не дожидается пока тотъ слезетъ съ козелъ, и обнимаетъ его за ноги, пока курьеръ слезаетъ. "Курьеръ! другъ мой курьеръ, братъ мой курьеръ!" Хозяйка его любитъ, служанка благословляетъ, слуга боготворитъ. Курьеръ спрашиваетъ, получили ль его письмо." Какъ же, какъ же!" - Приготовлены ли комнаты? - "Какъ же, какъ же! Самыя лучшiя комнаты для моего благороднаго курьера. Почетныя комнаты для моего безценнаго курьера; весь домъ къ услугамъ моего лучшаго друга." Курьеръ заноситъ руку на дверцу и издаетъ еще несколько вопросовъ, чтобъ сделать ожиданiе нетерпеливее. На поясе у него виситъ зеленый кожаный кошелекъ. Любопытные глядятъ на него, одинъ даже дотрогивается. Кошелекъ полонъ пяти-франковыхъ монетъ. У детей вырывается шопотъ удивленiя. Хозяинъ кидается на шею курьера и прижимаетъ его къ сердцу. "О! да какъ онъ пополнелъ!" говоритъ онъ: "какой онъ здоровый и свежiй!"

"Премилая дама! прекрасная дама!" Выходитъ сестра дамы. "Боже мой! какая прелестная мамзель!" Выходитъ маленькiй мальчикъ No 1 "Ахъ! какой хорошенькiй мальчикъ!" Выходитъ маленькая девочка No 1. "О! что за милая малютка!" Выходитъ девочка No 2. Хозяйка, уступая влеченiю сердца, схватываетъ ее на руки. Выходитъ мальчикъ No 2. "Ахъ! красавчикъ! о! миленькiя крошки!" Появляется ребенокъ. "О! какой ангельчикъ!" Ребенокъ берегъ верхъ надъ всемъ прочимъ. Все порывы восхищенiя устремляются на него; наконецъ, изъ кареты вылезаютъ две няньки, и энтузiазмъ доходитъ до сумасшествiя; все семейство тащатъ въ домъ, съ трiумфомъ, между-темъ, какъ зеваки толпятся около кареты, разсматриваютъ ее и ощупываютъ. Ведь не шутка дотронуться до кареты, въ которой помещалось столько народа! Объ этомъ будутъ твердить несколько поколенiй.

Наши комнаты въ первомъ этаже, кроме спальни детей и нянекъ, которая состоятъ изъ большаго покоя съ четырьмя или пятью постелями, куда ходятъ черезъ темный корридоръ, поднявшись на две ступени лестницы и спустившись на четыре, надъ пожарной трубою, и прошедши балконъ надъ конюшнею. Прочiя спальныя комнаты просторны и высоки; въ каждой две кровати, драпированныя красивыми белыми и красными занавесками, такъ же какъ и окошки. Столовая отличная; столъ уже накрытъ на три особы, и салфетки положены треугольниками на каждой тарелке. Паркетъ красными квадратами; нетъ ни ковровъ, ни мебелей, о которыхъ стоило бы говорить, но везде зеркала, вазы съ искусственными цветами, подъ стеклянными колпаками, и стенные часы. Все движутся, а пуще всехъ нашъ бравый курьеръ, который безпрестанно ходитъ взадъ и впередъ, осматривая постели, выпивая большiе стаканы вина у своего прiятеля хозяина и прикусывая корнишоны... все корнишоны и корнишоны... Господь знаетъ, куда онъ ихъ прячетъ, но въ каждой руке у него корнишонъ, длинный какъ сабля.

Поданъ обедъ: супъ, бульйонъ; по толстому хлебцу на каждую персону; рыба; четыре блюда, жареная живность, потомъ дессертъ... Вина обилiе. Блюда не очень-велики, но очень-вкусны, подаются безъ перемежекъ. Когда почти смерклось, бравый курьеръ - доевъ последнiе два корнишона, разрезанные ломтиками и обмоченные въ соусъ изъ масла и уксуса - входитъ къ намъ и предлагаетъ посмотреть соборъ, котораго массивныя башни кидаютъ тень на дворъ гостинницы. Отправляемся. Зданiе обширное и торжественное отъ сумерекъ. День тамъ совершенно угасаетъ; но тогда старый церковникъ услужливо зажигаетъ огарокъ восковой свечи, чтобъ светить намъ между гробницъ и мрачныхъ колоннъ трапезы, где онъ довольно-похожъ на блуждающiй призракъ, который ищетъ самого-себя.

Возвращаемся домой. Подъ балкономъ низшiе служители гостинницы ужинаютъ на открытомъ воздухе, вкругъ большаго стола. Ужинъ ихъ состоитъ изъ маседуана изъ мяса и овощей, поданнаго на железной сковороде, на которой онъ готовленъ. У нихъ кувшинъ бледнаго вина; они кажутся очень-веселы - веселее господина съ рыжей бородою, который играетъ на бильярде въ зале на-лево, где мы видимъ сквозь раму движущiяся взадъ и впередъ тени, вооруженныя кiями и съ сигарами въ зубахъ. Стукъ кiёвъ раздается еще долго после того, какъ мы легли и спимъ.

Просыпаемся въ шесть часовъ утра. День прекрасный! Солнце пристыжаетъ нашу карету грязью, которой она забрызгалась вчера... если только карета можетъ стыдиться въ стране, где каретъ никогда не чистятъ. Все наши отдохнули... Мы кончаемъ завтракъ, когда являются почтовыя лошади, гремя своими звонками. На карету укладываютъ все, что съ нея сняли. Бравый курьеръ объявляетъ, что все готово: онъ уже обежалъ все комнаты и посмотрелъ везде, поверяя, не забыли ль чего-нибудь. Каждый садится на свое место. Все лица, принадлежащiя къ Золотому-Экю, опять въ восхищенiи. Курьеръ бегомъ отправляется за узломъ съ жареной живностью, кускомъ окорока, за хлебомъ и сухарями для втораго завтрака (lunch); потомъ, отдавъ его намъ въ карету, бежитъ зачемъ-то еще.

На этотъ разъ, что такое у него въ руке? Опять корнишоны? Нетъ; длинный листъ бумаги - счетъ.

Въ это утро, на курьере два пояса, одинъ, къ которовiу прицепленъ кошелекъ; другой, на которомъ виситъ родъ кожаной фляги, налитой по горло лучшимъ бордосскимъ виномъ гостинницы. Онъ никогда не платитъ счета, пока эта фляга не полна, и тогда еще торгуется.

Ныньче онъ торгуется горячо. Онъ все еще братъ нашему хозяину, но братъ отъ другаго отца или отъ другой матери. Они уже не такая близкая родня, какъ были накануне. Хозяинъ почесываетъ за ухомъ. Бравый курьеръ показываетъ ему некоторыя цифры счета и объявляетъ, что если оне останутся тамъ, где стоятъ, то гостинница Золотаго-Экю обратится въ гостинницу Меднаго-Экю. Хозяинъ идетъ въ конторку. Бравый курьеръ за нимъ, насильно всучаетъ ему въ руки счетъ съ перомъ и говоритъ бойче прежняго. Хозяинъ делаетъ перемену; курьеръ произноситъ шутку. Хозяинъ неженъ, но безъ слабости, хранитъ достоинство мужчины. Онъ пожимаетъ руку своему брату, бравому курьеру, но уже не обнимаетъ его. Однакожь онъ все любитъ брата, ибо знаетъ, что на-дняхъ тотъ будетъ возвращаться по той же дороге съ другимъ семействомъ, и предвидитъ, что его сердце еще смягчится для него. Бравый курьеръ обходитъ карету кругомъ и осматриваетъ, глядитъ тормоза, колеса, вскакиваетъ на свое место, велитъ ехать и мы трогаемся въ путь.

День торговый. Торгъ производится на площадке противъ собора. Огромная толпа мужчинъ и женщинъ, въ синемъ, въ красномъ, въ зеленомъ, въ беломъ. Лавки - словно маленькiя палатки. Деревенскiе жители стоятъ группами тамъ-сямъ, за своими нарядными корзинами. Тутъ овощники, тамъ продавцы яицъ и масла, далее торговцы плодами и торговцы башмаками. ІІлощадь довольно-похожа на живописную сцену Большой-Оперы, когда занавесъ поднятъ и балетъ сейчасъ начинается. Прекрасная декорацiя: соборъ, мрачный, почти развалина, холодный, но кидающiй на мостовую несколько лучей золотисто-краснаго цвета, въ то время когда солнце проницаетъ своимъ утреннимъ лучомъ расписныя стекла его оконъ.

Черезъ пять минутъ, мы проехали железный крестъ, подле котораго сделанъ маленькiй налой изъ дерна. Покидаемъ городъ и вздымаемъ пыль столбовой дороги.

Шалонъ - городъ, где вы останавливаетесь охотно, по причине его хорошей гостинницы, на берегу Саоны и маленькихъ пароходовъ, расписанныхъ зеленой и красной краской, ходящихъ по реке - зрелище, на которомъ отдыхаетъ и наслаждается взоръ после пыльной дороги. Но если только вы не любите жить посреди пространной равнины, съ неправильными рядами тополей, отъ разстоянiя до разстоянiя похожихъ на гребни, у которыхъ не достаетъ несколькихъ зубьевъ; если вы не согласны ненавидеть ни одной горы и не всходить ни на какiя возвышенiя, кроме лестницы, то не выберете Шалона для своего местопребыванiя.

Все-таки, вероятно, вы предпочтете Шалонъ Лiону, куда можете прiехать въ восемь часовъ на одномъ изъ техъ пароходовъ, о которыхъ я сейчасъ упоминалъ.

Что за городъ Лiонъ! Есть известныя несчастныя обстоятельства, когда люди говорятъ, что имъ кажется, будто они упали съ облаковъ. Тутъ целый городъ какъ-будто спустился подобно этимъ камнямъ, которые, до паденiя, подняты были съ какой-нибудь степи или другой безплодной равнины. Две большiя улицы, по которымъ текутъ две большiя реки Лiона, и все мелкiя улицы, которыя въ нихъ упираются, жарки какъ душники, вонючи, удушливы, гадки; домы высоки и обширны, грязны до чрезвычайности, гнилы какъ старый сыръ, и столько же населены. Эти домы набиты жителями до самыхъ холмовъ, облегающихъ городъ - мы видели, какъ все эти человеческiе призраки появлялись въ окошкахъ, просушая свои лохмотья на жердяхъ, влачились въ дверяхъ, одни выходя, другiе входя, задыхаясь на мостовой, ползая промежду колоннъ или тюковъ съ товарами, и живя или скорее не умирая до определеннаго часа въ истощенномъ прiемнике. Смешайте все мануфактурные города въ одинъ, врядъ-ли вы будете иметь понятiе о Лiоне, какъ онъ предсталъ моимъ впечатленiямъ; я увиделъ въ немъ или думалъ увидеть все бедствiя нашихъ собственныхъ промышленыхъ городовъ, сосредоточенныя въ одинъ иностранный городъ. Такое непрiятное впечатленiе произвелъ онъ на мои глаза, уши и обонянiе, что легче я сделаю крюкъ въ несколько льё, нежели встречу еще Лiонъ на моей дороге.

Когда настала прохлада вечера - или точнее, простывшiй зной дня - мы пошли поглядеть соборъ, где несколько старухъ углублены были въ созерцательность. Мы не нашли никакой разницы, относительно опрятости, между поломъ церкви и мостовою улицъ. Намъ показали восковую фигуру въ коробочке, похожей на клетку, въ которой спятъ на корабле, только закрытую стекломъ. Мадамъ Тюссо, Курцiй Лейчестер-Сквера, не приняла бъ его въ число своихъ фигуръ, и Вестминстерское-Аббатство постыдилось бы поместить его на ряду съ своими. Если желаете узнать архитектуру этого собора или всякой другой церкви во Францiи, его древность, размеры, исторiю, делайте по-моему: справьтесь въ Путеводителе, изданномъ Мореемъ; вы, подобно мне, будете удовлетворены.

Благодаря этой книге, я не сталъ бы упоминать о любопытныхъ часахъ лiонскаго собора, еслибъ не долженъ былъ признаться въ промахе, какой сделалъ по поводу этой механики. Причетникъ непременно хотелъ показать ее намъ, отчасти для славы церкви и города, отчасти же, можетъ-быть, для того, что онъ взимаетъ по стольку-то со ста на прибавочное жалованье, которое ему даютъ. Какъ бы то ни было, часы были пущены въ ходъ: отворилось множество дверецъ; безчисленныя фигурки выходили оттуда, покачиваясь, и входили назадъ подпрыгивая, въ-следствiе той нетвердости походки, которою обыкновенно отличаются фигуры, приводимыя въ движенiе часовыми пружинами. Между темъ, причетникъ изъяснялъ намъ все эти диковинки и палочкою показывалъ одну за другою. Посредине была какая-то статуйка и подле нея маленькая дверца голубятни, изъ которой вдругъ появилась другая фигурка; преуморительно кувыркнувшись, эта фигурка тотчасъ же скрылась и крепко хлопнула за собой дверцой.

На другой день, на разсвете, мы пустились внизъ по быстрому теченiю Роны, по двадцати миль въ часъ, на очень-сильномъ пароходе, нагруженномъ товарами, имея спутниками трехъ или четырехъ пассажировъ. Между ними самый замечательный былъ одинъ старый глупецъ, большой охотникъ до чеснока и непомерно-вежливый человекъ, носившiй въ петлице красную ленточку, которую онъ привязывалъ какъ-будто заметку для памяти о чемъ-нибудь, на манеръ того, какъ Томъ Нуди, въ одномъ англiйскомъ фарсе, завязываетъ узелки на платке. Около двухъ дней уже мы примечали угрюмые и высокiе холмы, первые следы Альповъ, которые терялись въ перспективе. Спускаясь по Роне, мы ехали параллельно этимъ возвышенностямъ; иногда мы почти прикасались къ нимъ, а иногда отдалены были отъ нихъ только склономъ, поросшимъ виноградниками. Виды безпрестанно сменялись. То были селенiя и городки, висевшiе на полубереге, съ оливковыми лесами, которые виднелись сквозь колокольни церквей; облака, медленно-спускавшiяся на покатости холмовъ; развалины замковъ, гнездившiяся на всехъ возвышенiяхъ, и домы, упрятанные тамъ-и-сямъ по ущельямъ, словно жилища въ минiатюре, которыя въ этомъ масштабе принимали изящныя пропорцiи, рисуясь своей белизной на темпомъ цвете скалъ и бледной, сероватой зелени оливъ. Благодаря тому же оптическому обману, жители ростомъ своимъ напоминали намъ населенiе королевства Лиллипутовъ. Мы проезжали подъ железнопроволочными мостами и подъ каменными, между прочимъ, подъ Мостомъ-св.-Духа, со сколькими-то арками. Вправе и влеве оставили мы города, славные винами: Валансъ, где Наполеонъ учился артиллерiи, и рядъ прекрасныхъ ландшафтовъ, менявшихся при каждой излучине благородной реки.

Наконецъ, после обеда, увидели мы сломанный мостъ Авиньйона и самый городъ, который допекался на солнце въ позолоченой корке своихъ укрепленiй, - удивительный пирогъ, пекущiйся несколько вековъ.

редкости, старинныя рамы картинъ, древнiе столы и стулья, закоптелыя изображенiя всякаго рода, длинная базарная галерея, которой видъ и движенiе забавляютъ васъ. Отъ времени до времени, можете также кинуть взглядъ сквозь непритворенныя ворота на молчаливые дворы, где дремлютъ домы печальные, какъ гробы. Я вспомнилъ одно изъ описанiй Тысячи Одной Ночи. Я не удивился бы, увидевъ трехъ кривыхъ Календеровъ, стучащихся въ эти ворота и вводимыхъ къ тремъ багдадскимъ дамамъ любопытнымъ носильщикомъ, который утромъ, съ одной изъ нихъ, накладывалъ свою корзину такими отборными припасами.

На следующiй день, после завтрака, пошли мы посмотреть городскiя примечательности. Дулъ северный ветерокъ такой сладостный, что прогулка была действительно очень-прiятна, даромъ-что жаръ мостовыхъ и стенъ былъ таковъ, что на нихъ нельзя было долго продержать руку.

Мы пошли сначала по восходящей улице въ соборъ, где служили мессу для молельщиковъ, очень-похожихъ на лiонскихъ.Соборъ - старинная церковь: живопись сводовъ жестоко поблекла отъ времени и сырой непогоды; но солнце ярко блистало сквозь красные занавесы оконъ, озаряло украшенiе алтаря и разливало тихiй, прекрасный светъ, приличный зданiю.

Близехонько отъ собора стоитъ старинный дворецъ папъ, котораго одна часть превращена ныньче въ тюрьму, а другая въ шумную казарму. Мрачныя амфилады парадныхъ залъ, запертыхъ и пустыхъ, пережили свое старинное великолепiе. Но мы не ходили смотреть ни пышныя залы, ни казарму, ни тюрьму - хотя опустили несколько монетъ въ кружку заключенныхъ, между-темъ, какъ сами заключенные жадно глядели на насъ въ высокiя решетчатыя окна. Мы предпочли пойдти посмотреть развалины страшныхъ залъ, где заседала инквизицiя.

Низенькая старушонка съ лицомъ каштановаго цвета, явилась изъ харчевни казармы, вооруженная связкою ключей и предложила служить намъ проводницею. На этой старой фигуре светилась пара черныхъ глазъ, которые свидетельствовали, что мiръ еще не заклялъ дьявола, жившаго въ ней летъ шестьдесятъ или семьдесятъ. Дорогою она разсказала намъ, что была общественнымъ должностнымъ лицомъ, привратницею дворца; что въ-теченiе своей службы, тянувшейся издавна, показывала эти тюрьмы владетельнымъ особамъ; что была наилучшимъ изъ тюремныхъ чичерони; что издетства жила во дворце, родилась тамъ, и проч. и проч.

Если память меня не обманываетъ, я никогда не видывалъ ведьмы такой злой, такой живой, такой энергической, такой вертлявой. Она вся была огонь и пламя. Жесты ея были чрезвычайно-резки; она не говорила иначе, какъ остановившись, чтобъ приковать наше вниманiе; притопывала ногой, хватала насъ за руки, прiосамливалась напыщеннымъ ораторомъ, стучала ключами по стенамъ, какъ по наковальне, то вдругъ говорила шопотомъ, какъ-будто инквизицiя была еще тутъ - то кричала словно сама была въ застенке на пытке, и таинственно клала палецъ на губы, какъ сущая колдунья, когда подходила къ новой сцене ужаса, отворачивалась съ испугомъ, сkушала украдкою, - словомъ делала такiя страшныя гримасы, что могла бы однимъ своимъ лицомъ заменить все ужасныя фигуры, осаждающiя комнату больнаго во время бреда горячки.

Прошедши дворъ, где сидели кружки праздныхъ солдатъ, ведьма отворила большую дверь, которую заперла за нами, и мы очутились въ проходе, загроможденномъ камнями и другими обломками, завалившими входъ въ подземелье, сообщавшееся некогда, какъ уверяютъ, съ другимъ замкомъ, стоящимъ на противоположномъ берегу реки. Черезъ несколько минутъ, мы были въ плачевной башне секретныхъ темницъ, где сиделъ Рiенци, прикованный железной цепью къ стене еще уцелевшей, но которой сводомъ служитъ ныньче открытое небо. Оттуда мы прошли въ тюрьмы, где содержались арестанты инквизицiи въ-теченiе двухъ сутокъ, следовавшихъ за ихъ арестомъ, безъ пищи и питья, чтобъ бодрость ихъ поколебалась прежде, чемъ они явятся передъ своими мрачными судьями. Светъ туда еще не проникъ: все те же тесныя кельи, те же четыре узкiя и холодныя стены, та же густая тьма, те же тяжелыя двери, которыя какъ-будто съ неохотою отворяются для свободныхъ посетителей...

Обернувъ глаза назадъ, ведьма вошла притаенной поступью въ одну залу со сводомъ, которая служитъ магазиномъ, а некогда была капеллою св. судилища. Место, где заседалъ трибуналъ, было просто. Какъ будто вчера только сняли его платформу. Поверите ли, что на стене была изображена притча о добромъ Самарянине? А между-темъ, притча была тутъ: следы до-сихъ-поръ еще видны.

где мы оставили свои следы на ихъ следахъ. Я гляделъ вокругъ себя съ ужасомъ, какой внушаетъ это место, какъ вдругъ ведьма, схвативъ меня за руку, приложила... не свой костлявый палецъ, а кольцо одного изъ ключей къ губамъ и дернула меня, приглашая идти за нею. Иду; она ведетъ меня въ смежный покой, въ обрушенную комнату, которой потолокъ воронкою пропускаетъ двойной светъ. Спрашиваю, что это такое; она скрещаетъ руки и мигаетъ съ отвратительнымъ видомъ. Что же это такое? спрашиваю я вторично. Она обводитъ глазами кругомъ, смотря все ли мы тутъ, садится на кучу камней, взмахиваетъ руками и кричитъ адскимъ голосомъ: Зала допроса!

У меня кровь застыла въ жилахъ, когда я бросилъ взглядъ въ эти подвалы. Но увидевъ эти своды разрушенными, увидевъ, что солнце светитъ сквозь ихъ расщеленныя плиты, я ощутилъ также чувство победы и торжества. Я исполнился гордой радостью, что живу въ нашемъ веке, чтобъ быть свидетелемъ этой развалины, - словно я былъ героемъ какого-нибудь великаго подвига! Солнце, озарявшее наконецъ эти плачевныя подземелья, являлось мне эмблемою небеснаго света. Не столько дневной светъ отраденъ оку слепца, которому возвращено зренiе, сколько солнце было отрадно мне, когда я любовался на его величавый и спокойный пламень во мраке этого подземелья.

Показавъ намъ подземныя темницы, ведьма сообразила, что произвела последнiй, самый поразительный эффектъ. Шумно опустивъ траппу и скрестивъ руки на груди, стояла она, пыхтя и надуваясь съ важностью.

Когда мы все осмотрели, я пошелъ за ведьмой до ея дома, черезъ внешнiй портикъ крепости, чтобъ купить себе брошюру - исторiю этого зданiя. Харчевня старушонки состояла изъ мрачной, низкой комнаты, слабо освещенной маленькими окнами; печь въ ней походила на кузнечный горнъ; прилавокъ, возле двери, былъ покрытъ бутылками, кружками и стаканами; кухонная утварь и одежда висели по стенамъ, и (какъ-бы для страннаго контраста съ вертлявой ведьмой) у двери сидела женщина, флегматически вязавшая чулокъ. Все это напоминало картину Остада.

отъ страшнаго сна. Чудовищная женщина и необыкновенная высота укрепленiй, составляющихъ во многихъ местахъ продолженiе скалы, тяжесть массивныхъ башенъ, обширность всего зданiя, гигантскiя пропорцiи, грозный видъ, варварская неправильность его, внушаютъ изумленiе и страхъ. Воспоминанiе о противоречащихъ назначенiяхъ его приводитъ въ недоуменiе: то оно служило неприступной крепостью, то дворцомъ для празднествъ, то страшной темницей, местомъ пытокъ, трибуналомъ инквизицiи; воина, увеселенiя, празднества, религiя и кровь придали этой громаде камней странный интересъ непонятной легенды. Но долго-долго воображенiе мое не забывало действiя солнца въ подземельяхъ. Превращенiе въ казарму для буйныхъ, праздныхъ солдатъ, грубыя слова и ругательства которыхъ повторялись эхомъ сводовъ, белье которыхъ сушилось передъ грязными, запыленными окнами, было уже довольно унизительнымъ для этого грознаго замка; но настоящiй упадокъ его преимущественно проявлялся въ солнечныхъ лучахъ, пробивавшихся въ темницы и залу пытокъ. Еслибъ я виделъ его объятымъ пламенемъ пожара отъ рвовъ до конечныхъ зубцовъ стенъ, - это пламя мести не столько поразило бы мое воображенiе сколько солнце, спокойно освещавшее своды и сокровеннейшiя темницы его.

Прежде, нежели мы разстанемся съ дворцомъ папъ, я разскажу анекдотъ, найденный мною въ маленькой брошюре, купленной у ведьмы; онъ очень верно характеризуетъ замокъ:

Старинное преданiе гласитъ, что въ 1441 году, племянникъ Петра Луда, папскаго легата, оскорбилъ несколькихъ авиньйонскихъ дамъ, родственники которыхъ изъ мщенiя овладели молодымъ человекомъ и ужасно изувечили его. Несколько летъ легатъ скрывалъ жажду мщенiя; онъ даже самъ предложилъ примиренiе и, уверивъ всехъ въ своей искренности, пригласилъ несколько семействъ на роскошный пиръ. Все были чрезвычайно-веселы. За дессертомъ является вестникъ и докладываетъ, что иностранный посолъ просить особенной аудiенцiи. Легатъ извиняется передъ гостями и удаляется съ своей свитой. Несколько минутъ спустя, пятьсотъ человекъ были превращены въ пепелъ... весь флигель замка, въ которомъ пировали гости, былъ взорванъ порохомъ съ страшнымъ трескомъ.

Осмотревъ церкви (сегодня я не буду наскучать вамъ описанiями церквей), мы после полудня оставили Авиньйонъ. Жаръ былъ нестерпимый; за укрепленiями спало множество народа въ тени, и несколько праздныхъ, полусонныхъ группъ ожидали вечерней прохлады, чтобъ поиграть въ кегли между опаленными солнцемъ деревьями, на пыльной дороге; жатва была уже кончена, и цепы или лошади молотили рожь въ гумнахъ. Около вечера мы въехали въ дикую, холмистую страну, некогда знаменитую своими разбойниками, и оттуда медленно стали взбираться по крутой дороге. Въ одиннадцать часовъ вечера остановились мы въ Эксе (въ двухъ станцiяхъ отъ Марселя), чтобъ провести тамъ ночь.

На другой день утромъ мы проснулись въ довольно-конфортабльной и прохладной гостиннице, благодаря жалузи и ставнямъ, тщательно-запираемымъ для предохраненiя отъ жара. Городъ показался намъ опрятнымъ; но въ полдень, вышедъ изъ прохладной гостинницы на светъ, мы попали въ настоящее горнило: воздухъ былъ такъ светелъ и прозраченъ, что отдаленнейшiя скалы казались близкими, и легкiй ветерокъ обхватывалъ насъ огненнымъ дыханiемъ.

и нарезывали ломтями луковицы къ ужину. Отъ самаго Авиньйона заставали мы женщинъ за подобными приготовленiями къ ужину.

Мы заметили два или три мрачные замка, окруженные деревьями и бассейнами, наполненными водой; зрелище это было темъ освежительнее для насъ, что оно редко представлялось глазамъ нашимъ во всю дорогу. Въ окрестностяхъ Марсели, по дороге встречались намъ люди въ праздничныхъ костюмахъ; у дверей кабаковъ и харчевень образовывались группы людей; тамъ курили, пили, играли въ шашки и въ карты. Въ одномъ месте мы даже видели пляшущихъ; но за то пыли было везде много.

Мы въехали наконецъ въ длинное, грязное и чрезвычайно-населенное предместье, миновавъ склонъ горы, застроенный белыми бастидами или дачами марсельскихъ негоцiантовъ, обращенными къ намъ то лицевымъ, то заднимъ фасадомъ, то острымъ угломъ, - словомъ, разбросанными безъ всякой симметрiи, безъ всякаго порядка.

Съ-техъ-поръ я опять раза два или три виделъ Марсель въ хорошую и дурную погоду; следовательно, не боясь ошибиться, могу сказать, что этотъ городъ могъ бы быть попрiятнее и поопрятнее. За то видъ на чудное Средиземное-Море, съ его скалами и островками, очарователенъ. Укрепленныя возвышенности, съ которыхъ представляется эта панорама, манятъ къ себе еще по другимъ, менее-поэтическимъ причинамъ, ибо тамъ только можно вздохнуть свободно, не вдохнувъ въ себя страшной вони, распространяемой стоячею водою гавани, куда выбрасываютъ все помои съ кораблей и изъ соседнихъ домовъ.

На марсельскихъ улицахъ мы встречали матросовъ всехъ цветовъ - въ красныхъ, синихъ, желтыхъ, оранжевыхъ рубашкахъ; въ красныхъ, синихъ, зеленыхъ шапкахъ; съ бородами и безъ бородъ; въ чалмахъ, въ англiйскихъ клеёнчатыхъ шляпахъ и неаполитанскихъ колпакахъ. Жители сидели группами на тротгуарныхъ скамьяхъ, или на крышахъ, или прогуливались по самому узкому и душному бульвару. Мы часто встречали шайки людей свирепой наружности, преграждавшихъ намъ дорогу.

сумасшедшихъ; солнце пекло и раздражало ихъ...

Мы остановились въ довольно-хорошей гостиннице "Рая", находящейся въ узкой улице съ высокими домами; противъ гостинницы была лавка парикмахера. За однимъ изъ оконъ его лавки повертывались две восковыя барыни, къ крайнему удовольствiю хозяина-артиста, со всею семьею лениво возседавшаго въ вынесенныхъ на троттуаръ креслахъ и съ достоинствомъ взиравшаго на восторгъ прохожихъ, которые зевали на куколъ. Когда мы, въ полночь, воротились въ гостинницу, семейство парикмахера вероятно уже спало, но самъ тучный хозяинъ сиделъ еще въ кресле, въ туфляхъ и халате, не решаясь, повидимому, закрыть ставни передъ своими красивыми барынями.

На другой день, мы сошли въ гавань, где матросы всехъ нацiй нагружали и разгружали суда самыми разнородными товарами: шелками, матерiями, плодами, съестными припасами, семенами и масломъ. Мы наняли одинъ изъ множества хорошенькихъ яликовъ, стоящихъ у пристани, и поплыли между большими судами, пробираясь безпрестанно между натянутыми или спущенными въ воду канатами и встречая другiя лодки, подобно нашимъ украшенныя зонтиками, для защиты отъ солнечныхъ лучей. Мы доехали до красиваго пароваго пакетбота Марiя-Антунетта, готовившагося къ отплытiю въ Геную и стоявшаго на якоре въ конце гавани. Между-темъ, наша карета, тяжелая безделушка лондонскаго Пантехникона, важно ехала за нами на плоскодонной лодке, задевая все, что ни попадалось ей на встречу и преследуемая невыразимыми ругательствами и бранью. Около пяти часовъ мы были въ открытомъ море. Пакетботъ былъ блистательно чистъ и опрятенъ; намъ подали обедать на палубе, подъ палаткой; вечеръ былъ тихiй, ясный; небо и море невыразимо-прелестны.

амфитеатръ ея развивался предъ нами постепенно, терраса за террасой, садъ за садомъ, дворецъ за дворцомъ, возвышенность за возвышенностью. Это зрелище чрезвычайно занимало насъ до самаго въезда въ гавань.Тамъ, какъ настоящiе Англичане, мы позевали на капуцинскихъ монаховъ, зевавшихъ на насъ, и отправились въ Альбаро, въ двухъ миляхъ оттуда, где наняли домъ.

Мы проехали по главнымъ улицамъ Генуи, но не по Страда-Нуова, ни по Страда-Бальби, неопрятностью этого города, слывущаго чистейшимъ городомъ Италiи, безпорядочностью некрасивыхъ домовъ, нагроможденныхъ одинъ на другой, узкими и грязными переулками - отвратительнейшими улицами Сен-Джейльскаго-Квартала въ Лондоне или древняго Парижа, въ которые входили и изъ которыхъ выходили не оборванные бродяги, но женщины хорошо-одетыя, съ белыми вуалями и широкими опахалами. Не было ничего общаго съ другими городами, виденными мною; словомъ, все въ этомъ скопище грязи, безпорядка и неудобствъ, если не бедности, непрiятнымъ образомъ поражало и изумляло меня. Я впалъ въ мрачную задумчивость. Какъ-бы въ лихорадочномъ бреду виделъ я монаховъ, капуциновъ и солдатъ, большiе красные занавесы у входовъ въ церкви, улицы, идущiя въ гору къ другимъ улицамъ, опять ведущимъ въ гору, - прилавки торговокъ плодами, где апельсины, и лимоны висятъ гирляндами, перевитые виноградными листьями, - гауптвахту, подъемный мостъ, продавцовъ мороженаго и лимонада, и т. п., пока наконецъ меня не высадили на мрачномъ дворе, поросшемъ травой, за которымъ следовало нечто въ роде красной тюрьмы и не сказали: здесь вы будете жить.

Я никакъ не надеялся, что крепко полюблю мостовую въ Генуе и что буду вспоминать объ этомъ городе съ признательностью, внушаемою воспоминанiемъ о сладостныхъ часахъ покоя и счастiя... Но прежде всего я долженъ былъ откровенно описать первыя впечатленiя, произведенныя на меня этимъ городомъ, и потомъ уже разсказать, какимъ образомъ они были заменены другими.

Отдохнемъ сперва после долгаго путешествiя.

Первыя впечатленiя, производимыя такимъ местомъ, не могутъ быть ни прiятны, ни утешительны. Для преодоленiя унынiя, овладевающаго вами при виде безпорядка и разрушенiя, нужны время и привычка. Новизна, нравящаяся всемъ вообще, нравится мне въ особенности. Я не скоро унываю, лишь-бы имелъ средства продолжать свои занятiя и исполнять прихоти. Мне даже казалось, что у меня есть природное расположенiе применяться къ обстоятельствамъ. И что же? До-сихъ-поръ я брожу и рыскаю по всемъ окрестностямъ, не будучи въ состоянiи выйдти изъ постояннаго изумленiя, и всегда возвращаюсь въ томъ же странномъ расположенiи духа въ свою виллу - виллу Баньерелло: имя поэтическое и романическое; но синьноръ Баньерелло ни более, ни менее какъ мясникъ, живущiй по близости. Мое единственное занятiе и развлеченiе состоитъ въ обсуживанiи сделанныхъ мною открытiй и сравненiи ихъ съ темъ, чего я ожидалъ; потомъ я опять пускаюсь бродить.

тамъ-и-сямъ вы видите древнiе дворцы и старые пустые домы; налево, высокiя горы, вершины которыхъ часто исчезаютъ за облаками и по скаламъ которыхъ лежатъ крепостцы; передъ нами, отъ стенъ виллы до развалившейся церкви, высящейся на живописной прибрежной скале, виноградныя лозы вьются по грубому деревянному трельяжу, и между ними проходятъ безконечныя узенькiя аллеи; по этимъ аллеямъ можно прогуливаться не опасаясь солнца, отъ котораго созреваютъ виноградныя кисти.

Къ этому уединенному месту должно взбираться по такимъ узкимъ переулкамъ, что въ таможне ожидали насъ люди, смерявшiе самый широкiй изъ этихъ переулковъ, чтобъ удостовериться, проедетъ ли тамъ нашъ экипажъ. Эта важная церемонiя происходила на улице, между-темъ, какъ мы съ безпокойствомъ ожидали результатовъ мерки. По счастiю, проездъ былъ возможенъ, въ такой, однакожъ, степени, что каждый день я любуюсь полосами, оставшимися отъ колесъ нашего экипажа по стенамъ, по обеимъ сторонамъ переулка, по которому мы пробирались въ виллу Баньерелло. Меня поздравляли съ темъ, что я не подвергнулся одинакой у части съ одной старой дамой, коюрая, нанявъ квартиру въ этой же части города, остановилась вдругъ съ своимъ экипажемъ посреди переулка, и такъ-какъ не было никакой возможности открыть дверецъ, то она должна была подвергнуться непрiятности быть извлеченной изъ кареты въ переднее окно, точно такъ, какъ вытаскивается арлекинъ изъ суфлёрской ложи.

Наконецъ, выбравшись изъ этихъ узкихъ переулковъ, вы подходите къ портику, неплотно закрытому старой заржавелой решеткой. У старой заржавелой решетки виситъ ручка отъ колокольчика, за которую вы можете дергать сколько вашей душе угодно, но ответа не получите, потому-что колокольчикъ не имеетъ никакого сообщснiя съ домомъ. Къ-счастiю, тутъ же есть старый заржавелый молотокъ, столь дурно прикрепленный, что онъ скользитъ въ вашихъ рукахъ, лишь-только вы къ нему прикоснетесь; но, попавъ наконецъ механизмъ его, вы стучите долго и терпеливо - и вамъ отворяютъ. Большею частiю мне отворяетъ мой добрый курьеръ. Вы проходите чрезъ маленькiй садикъ, поросшiй сорными травами; потомъ входите въ четыреугольныя сени, похожiя на погребъ; всходите по мраморной, полуразрушенной лестнице и вступаете въ обширный покой со сподами, стены котораго, выбеленныя известкой, напоминаютъ часовню или молельню методистовъ; эгогъ покой называется la sala. Въ немъ пять оконъ и пять дверей. Картины, украшающiя стены, обрадовали бы техъ лондонскихъ картинныхъ реставраторовъ, вывески которыхъ изображаютъ картину, разделенную на двое, и ставятъ васъ въ непрiятное сомненiе на-счетъ того, вычистилъ ли находчивый артистъ одну половину, или замаралъ другую. Мебель въ этой зале покрыта красной парчой. Кресла стоятъ неподвижно; они такъ тяжелы, что ихъ трудно сдвинуть съ места. Диванъ веситъ несколько центнеровъ.

Въ томъ же этаже, вокругъ этой обширной комнаты, находятся столовая, гостиная и другiе жилые покои, все со множествомъ оконъ и дверей. Наверху еще комнаты въ бедственномъ положенiи, и - кухня; впрочемъ, внизу есть ещедругая кухня съ разнородными печами, и похожая на лабораторiю алхимика. Есть у насъ еще шесть маленькихъ комнатъ, служащихъ въ знойномъ iюльскомъ месяце убежищемъ для слугъ отъ невыносимаго жара. Тамъ мой добрый курьеръ проводитъ вечера, играя на разныхъ инструментахъ своей фабрикацiи. Словомъ, моя вилла обширное, печальное зданiе, эхо котораго наводитъ страхъ, и где весьма-легко можно встретить какое-нибудь привиденiе.

По близости нетъ никакого пастбища; коровы никогда не выходятъ, жуютъ-себе спокойно виноградные листья и, какъ настоящiя итальянскiя коровы, вполне наслаждаются нацiональнымъ dolce far niente. Днемъ за ними присматриваютъ, а ночью съ ними вместе спятъ старикъ Антонiо и сынъ его - два уроженца Сiенны, съ загорелыми лицами, обнаженными руками и ногами, въ рубахахъ, короткихъ панталонахъ, опоясанные красными кушаками и носящiе на шее талисманы или амулетки. Старому Антонiо очень хочется обратить меня въ католическую веру. Онъ часто увещеваетъ меня. Вечеромъ мы иногда садимся вместе на скамью возле двери, какъ Робинзонъ Крузо и Пятница, съ тою только разницею, что здесь слуга поучаетъ господина. Онъ охотно разсказываетъ, для поученiя моего, краткiя исторiйки... Мне кажется, что онъ это делаетъ более для того, чтобъ показать мне, какъ онъ искусно подражаетъ пенiю петуха.

Я уже сказалъ, что видъ у меня передъ глазами очаровательный; но днемъ нельзя открывать ставень, иначе можно взбеситься отъ жара; вечеромъ же надобно непременно закрывать ставни, иначе москиты доведутъ васъ до самоубiйства. Следовательно, въ это время года невозможно наслаждаться зрелищемъ. Что же касается до мухъ, то необходимо привыкнуть къ нимъ, также и къ блохамъ непомерной величины, въ такомъ множестве населяющимъ сарай, что я со-дня-на-день ожидаю, что оне соберутся вместе и общими силами выведутъ оттуда нашу карету. По счастiю, крысы содержатся въ почтительномъ отдаленiи и дисциплине двумя десятками тощихъ кошекъ, безпрестанно охотящихся за ними. На ящерицъ, играющихъ въ саду на солнце и не кусающихъ, никто не обращаетъ вниманiя. Маленькiе скорпiоны - только любопытная редкость. Жуки ныньче что-то замедлились; ихъ еще не видать; лягушекъ достаточное количество; въ одной изъ соседнихъ виллъ есть бассейнъ, въ которомъ более лягушекъ, нежели воды и съ наступленiемъ ночи по тротуарамъ слышно непрiятное шлёпанье этихъ животныхъ, вышедшихъ прогуляться. О кваканьи ихъ ужь и не говорю...

На узкiе переулки выходятъ большiя виллы, наружныя стены которыхъ исписаны фресками, изображающими мрачные и религiозные сюжеты. Но время и морской воздухъ до того испортили ихъ, что они похожи на входъ въ садъ лондонскаго воксала въ солнечный день. Дворы этихъ виллъ поросли сорными травами. Отвратительныя пятна, подобно язвамъ на живомъ теле, грязнятъ цоколи статуй; решетки заржавели, ставни оборваны, обломаны. Въ великолепныхъ комнатахъ, въ которыхъ не достаетъ только роскошной мебели, складываютъ дрова. Фонтаны испорчены и не бьютъ; изъ весьма-немногихъ тоненькая струйка воды падаетъ въ массивныя мраморныя чаши и распространяетъ ночью сырость въ воздухе. Вотъ картина, надъ которою уже два дня дуетъ Кажется, сидишь возле огромной печи, затопленной передъ праздникомъ!

Въ прошлую пятницу была религiозная церемонiя, ипа festa, въ честь матери Богородицы, и молодые люди, вооруженные тирсами, которые обвиты виноградными листьями, составили процессiю. Сцена была довольно-живописная, хоть я и долженъ признаться въ своемъ невежестве: я не зналъ, что день былъ праздничный и вообразилъ, что тирсы служили имъ для отогнанiя мухъ.

чтобъ нанять музыкантовъ для пляски. Мы съ удовольствiемъ заплатили дань, и молодой депутатъ, весело поблагодаривъ насъ, удалился. Въ шесть часовъ по полудни, мы пошли въ церковь, находящуюся по близости, украшенную фестонами и драпировками и наполненную женщинами. Женщины не носятъ шляпокъ, а надеваютъ на голову просто длинный белый вуаль, - mezzer - что очень-красиво и грацiозно. Женщины сидели; мужчинъ было очень-мало; они стояли на коленяхъ въ проходахъ, такъ-что легко можно было наткнуться на нихъ и упасть. Безчисленное множество свечей составляло богатую иллюминацiю, ярко освещавшую серебряныя и жестяныя украшенiя, расточаемыя здесь всемъ святымъ. Священники сидели вокругъ главнаго алтаря; торжественные звуки органа сливались съ музыкой оркестра, которымъ дирижировалъ капельмейстеръ, усердно колотившiй сверткомъ нотъ по пюпитру, трудно было угадать, доволенъ ли былъ или сердился капельмейстеръ на свой оркестръ, посреди котораго онъ коверкался какъ беснующiйся. Потомъ запелъ теноръ или, лучше-сказать, должно быть теноръ, потому-что у него решительно не было никакого голоса. Въ жизнь свою я не слышалъ ничего неблагозвучнее этой инструментальной и вокальной музыки; впрочемъ, это, быть-можетъ, отъ-того, что жаръ въ церкви былъ нестерпимый.

Вне церкви, простой народъ по-своему проводилъ праздникъ, играя въ кегли или лакомясь сластями. На игравшихъ были красныя шапки; черезъ илечо были перекинуты куртки, которыхъ они никогда не надеваютъ. Шестеро изъ нихъ, окончивъ партiю, отправлялись въ церковь, обмакивали пальцы въ кропильникъ, крестились, преклоняли колени, отпускали несколько поклоновъ, и опять возвращались къ своей партiи.

По соседству съ нами находится обширный палаццо, некогда принадлежавшiй одному изъ членовъ фамилiи Бриньйоле, но теперь нанятый на лето iезуитскимъ коллегiумомъ.

съ двухъ боковыхъ колоннадой, а съ четвертой террассой, высящейся надъ садомъ и откуда видна цепь дальнихъ горъ. Не знаю, есть ли въ мостовой этого двора одна цельная плита. Посредине его уныло стоитъ статуя, до того обезображенная, что трудно угадать первобытную ея форму. Конюшни, сараи, службы пусты; двери, съ оборванными петлями, готовы уступить первому напору; стекла перебиты и, тамъ-и-сямъ, спотыкаешься о кучи мусора отъ обваливающейся штукатурки. Домашнiя птицы и кошки располагались по всему зданiю съ такою безцеремонностью, что я невольно вспомнилъ волшебныя сказки и подозрительно смотрелъ на нихъ, какъ на жертвы какого-нибудь фантастическаго заговора, ожидающiя окончанiя срока непрiятному превращенiю. Особенно старый котъ, съ щетинистою шерстью, светлыми, зелеными глазами, со впалыми боками отъ голода (вероятно, какой-нибудь бедный родственникъ бывшаго владетеля замка), долго вертелся около меня, какъ-бы воображая, что я тотъ герой, которому суждено жениться на молодой принцессе и разрушить очарованiе; но, заметивъ свою ошибку, котъ мяукнулъ съ неудовольствiемъ и убежалъ, поднявъ хвостъ такъ высоко, что для возвращенiя въ диру, служившую ему трiумфальными воротами, онъ долженъ былъ обождать, пока негодованiе его пройдетъ и хвостъ опустится.

Между колоннадой есть, однакожь, несколько обитаемыхъ комнатъ, въ которыхъ въ прошломъ году жило несколько Англичанъ, подобно червямъ въ ореховой скорлупе; но iезуиты приказали имъ очистить палаццо, и они выехали изъ него.

Все было тихо, пустынно. Печальное эхо вторило голосу моему. Двери были отворены и мне казалось, что я могъ бы очень-спокойно войдти во дворецъ, поселиться, жить и умереть въ немъ, безъ всякой, съ чьей либо стороны, помехи. Но вдругъ молодой, свежiй голосокъ послышался въ одной изъ комнатъ верхняго этажа, - женскiй голосокъ, распевавшiй бравурную арiю... Следовательно, въ этомъ дворце былъ еще жилецъ сего мiра?.. А можетъ-быть я засталъ въ расплохъ одну изъ таинственныхъ фей таинственнаго зданiя?

Тихими шагами осторожно вступилъ я въ садъ. И тамъ видны были только следы прежняго великолепiя. Направленiе аллей, поросшихъ травой, было еще видно; обезображенныя статуи украшали еще террассы; листья апельсинныхъ деревьевъ сохранили свой блескъ: вода застаивалась въ бассейнахъ, обложенныхъ каменьями... Плевелами заглушались цветы, оставленные безъ присмотра; разнородныя насекомыя лениво переползали черезъ дорожки; блестящаго во всей этой картине былъ одинъ только светлякъ, перескакивавшiй съ места на место, неправильными прыжками, какъ угасающая звезда, упавшая на землю или, если хотите, какъ последнiй лучъ угаснувшаго блеска этого великолепнаго дворца и садовъ его.

свои каникулы и воротиться въ Англiю, мне трудно будетъ разстаться съ Генуей.

Это городъ, открывающiйся передъ вами постепенно, со-дня-на-день. Кажется, постоянно замечаешь въ немъ что-нибудь новое. Сколько удивительныхъ улицъ и странныхъ переулковъ! Вы можете заблудиться въ нихъ двадцать разъ въ день (какое невыразимое удовольствiе для того, кому нечего делать!), потомъ, вечеромъ, возвращаясь домой, прихотливо заворачивая направо и налево, можете заблудиться еще несколько разъ въ добавокъ. Генуя изобилуетъ контрастами, являясь во всехъ видоизмененiяхъ своихъ крайностями то прекраснейшаго, то отвратительнейшаго, то грубейшаго, то самаго великолепнаго, очаровательнаго, то самаго безобразнаго!

Большею частiю улицы такъ узки, какъ только улицы могутъ быть узки въ городе, населенномъ жителями, нуждающимися въ путяхъ сообщенiя; эти улицы - настоящiе корридоры или, лучше сказать, щели. Домы чрезвычайно-высоки, размалеваны всеми цветами, и въ такомъ жалкомъ состоянiи, что кажутся необитаемыми. Квартиры въ этихъ домахъ нанимаются целыми этажами, какъ въ Старомъ-Эдимборге. На улицу дверей мало. Сени, вообще, считаются общественною собственностью, какъ улицы... Какое состоянiе могъ бы составить себе предпрiимчивый человекъ, который снялъ бы подрядъ чистки сеней и улицъ! Такъ-какъ нетъ никакой возможности ехать по этимъ улицамъ въ экипаже, то въ нихъ часто встречаются носилки, золоченыя и простыя, которыя можно нанять какъ извощика. Дворянство и купечество имеютъ свои особенныя носилки, которыя вы встретите вечеромъ по всемъ направленiямъ, предшествуемыя лакеями съ большими холстинными фонарями. Носилки и фонари - законные преемники лошаковъ, терпеливыхъ и оклеветанныхъ животныхъ, побрякивающихъ днемъ своими колокольчиками, а вечеромъ заменяемыхъ носилками и фонарями съ такою же регулярностью, съ какою звезды заступаютъ место солнца.

Нетъ, никогда не забуду я дворцовыхъ улицъ: Страда-Нуова и Страда-Бальби. Какъ прелестна была Страда-Нуова, когда я увиделъ въ первыя разъ, при светломъ, прозрачномъ, синемъ небе узкую перспективу длинныхъ домовъ ея при золотистомъ свете солнца!.. Ошибутся те, которые подумаютъ, что светъ этотъ здесь не редкость: въ-продолженiе двухъ месяцевъ, iюля и августа, здесь была хорошая погода всего разъ восемь, не более; то-есть, по разу въ неделю; исключая, однакожь, утра, когда я любовался волнами и небомъ, подобными лазоревымъ облакамъ... Но несколько часовъ спустя, набегали тучи и задергивали небо, - такiя тучи, которыя навели бы сплинъ на Англичанина, даже въ собственномъ, родномъ его климате.

Сколько чудныхъ подробностей въ этихъ богатыхъ дворцахъ! Во-первыхъ, каменные, огромные балконы, тяжело висящiе одни надъ другими, по этажамъ; иногда верхнiй балконъ более другихъ и похожъ на настоящую мраморную платформу. Войдите въ сени, и вамъ представится обширный покой безъ дверей, съ низкими окнами, которыя защищены массивными железными решетками; не встречая ни привратника, ни швейцара, вы всходите на гигантскую лестницу; между тяжелыми мраморными столбами, арками, похожими на крепостные своды, въ покояхъ съ стрельчатыми сводами, шаги ваши пробуждаютъ таинственное, меланхолическое эхо...

старинное величiе Генуи. Местами остались еще благородные или роскошные следы этихъ фресковъ; тутъ уцелела отъ фигуры только рука, держащая венокъ или гирлянду далее, полная фигура, целомудренно-нагая или сладострастно-драпированная, летитъ вверхъ, какъ-бы отъискивая свои крылья, или спускается внизъ, какъ-бы желая укрыться въ ниши, где также стыдливо укрывается изуродованная статуя. Иногда живопись кажется еще более жалкою по действiю контраста, где кисть какого-нибудь реставратора дерзнула подмалевать или подсвежить купидончиковъ, какъ-бы распускающихъ простыню, служащую циферблатомъ для солнечныхъ часовъ.

Сверхъ того, въ Генуе есть еще своя коллекцiя дворцовъ, сравнительно меньшихъ, но все-таки еще довольно-обширныхъ, которые находятся по сторонамъ восходящихъ дворцовыхъ улицъ, оканчивающихся поперечными террассами, пересекающими другiя улицы или высящимися надъ другими также возвышенными террассами. Въ этомъ городе на каждомъ шагу встречаются контрасты: изъ улицы съ великолепными зданiями вы вдругъ входите въ лабиринтъ грязныхъ переулковъ, распространяющихъ ужасную вонь, населенныхъ роемъ полунагихъ мальчишекъ и отвратительными липами: зрелище до того величественное и мрачное, исполненное жизни и смерти, шумное и мирное, гордое и покорное, живое и ленивое, что закружится голова у иностранца, на удачу бродящаго изъ-стороны-въ-сторону и встречающаго эту фантасмагорiю, со всеми неправдоподобностями несбыточнаго сна, со всеми непрiятностями и радостями действительности!

Разнородная судьба некоторыхъ изъ генуэзскихъ дворцовъ весьма-замечательна. На-примеръ, мой добрый, гостепрiимный другъ, англiйскiй банкиръ, имеетъ свою контору въ одномъ палаццо Страда-Нуова. Въ сеняхъ, (расписанныхъ замечательными фресками, но столь же грязныхъ, какъ полицейская комната въ Лондоне), мрачный Сарацинъ, съ ястребинымъ носомъ и длинной черной щетиной на голове, продаетъ трости. Съ другой стороны двери - женщина съ красивой повязкой на голове (вероятно, жена ястребинаго носа), продаетъ вязанныя ею вещи, а иногда и цветы. Немного-подалее, трое слепыхъ нищихъ просятъ милостыню; иногда къ нимъ присоединяется безногiй молодой человекъ, разъезжающiй въ тачке; лицо у этого бедняка такое здоровое, щеки такъ полны и, вообще, онъ пользуется такимъ хорошимъ здоровьемъ, что похожъ на человека, до пояса высунувшагося въ траппу или зарытаго въ землю. Еще подалее, въ полдень спятъ несколько человекъ, или носильщики ожидаютъ своихъ господъ. На-лево въ сеняхъ есть уголокъ, въ которомъ продаются шляпы. Въ первомъ этаже, кроме конторы, занимаетъ квартиру целая семья. Богъ-знаетъ, что въ верхнихъ этажахъ!.. Въ глубине сеней есть маленькая дверь на заржавелыхъ, визжащихъ петляхъ, ведущая на молчаливый дворъ, где, какъ и везде въ Генуе, между разбитыми плитами мостовой растетъ густая трава. Никакой человеческiй звукъ не отвечаетъ на резкiй, пронзительный скрипъ двери. Передъ вами стоитъ каменный великанъ, наклонившiйся надъ урной, которая стоитъ на искусственной скале. Изъ этой урны выходитъ свинцовый жолобъ, изъ котораго некогда текла вода... но, увы! она давно изсякла. Великанъ вперилъ холодный, неподвижный взглядъ свой въ изсякшiй источникъ. Кажется, будто онъ употребилъ последнее-усилiе, чтобъ добыть воды изъ полуопрокинутой урны и, вскричавъ подобно ребенку: нетъ воды!.. остолбенелъ, окаменелъ въ отчаянiи.

особаго рода запахомъ, который я могу сравнить разве только съ запахомъ чрезвычайно-дурнаго сыра, пролежавшаго несколько времени въ шерстяныхъ теплыхъ одеялахъ.

Не смотря на высоту домовъ, кажется, что встарину городъ не довольствовался наличнымъ числомъ жилищъ. Везде, где только была возможность, позволяли строиться. Если архитекторъ оставлялъ какой-нибудь уголокъ или впадину въ наружной стороне церкви, если въ какой-нибудь стене осталась незанятою ниша, то въ нихъ какъ грибъ выростала лавчонка. Правительственный дворецъ, сенатъ, все вообще казенныя зданiя облеплены лавочками, какъ киль стараго судна облепленъ раковинами и улитками. Впрочемъ, большая часть домовъ въ Генуе отличается неправильностью; то они выступаютъ на улицу, то вдаются назадъ, то выступаютъ угломъ, оспоривая другъ у друга светъ, воздухъ и место, до-техъ-поръ, пока, наконецъ, последнiй домъ не преградитъ вамъ совершенно дороги... и вы ничего более не видите.

Одна изъ грязнейшихъ и безобразнейшихъ частей города, по моему мненiю, та, которая ведетъ къ набережной; впрочемъ, можетъ-быть, я сужу по первому впечатленiю, въ день нашего прибытiя. И тамъ также домы чрезвычайно-высоки, чрезвычайно-неправильны и почти у каждаго окна виситъ либо развевающаяся по воздуху стора, либо коверъ, либо белье, либо целый гардеробъ, - но непременно что-нибудь да виситъ. Передъ порогами домовъ есть низкiе, мрачные своды, прикрывающiе родъ древнихъ склеповъ. Камни и штукатурка этихъ скленовъ почернели отъ времени и въ нихъ навалены кучи сора и объедковъ. Подъ этими сводами, обыкновенно, поселяются продавцы макаронъ и поленты. Можно себе представить, возбуждаетъ ли видъ этихъ лавчонокъ аппетитъ. Украшенiю этого квартала способствуютъ еще два рынка, рыбный и зеленной; первый, собственно, не что иное, какъ улица, въ которой рыбныя торговки сидятъ либо просто на земле, либо на тумбахъ, и продаютъ, если есть что продавать. Зеленной рынокъ похожъ на рыбный. Такъ-какъ на нихъ съ утра до вечера толпится народъ, то воздухъ и не можетъ быть чистъ. Наконецъ, тамъ же находится вольный портъ, где заграничные товары только тогда платятъ пошлину, когда ихъ раскупаютъ и увозятъ, какъ въ англiйскихъ складочныхъ магазинахъ. У дверей стоятъ двое таможенныхъ въ полномъ мундире и трехъуголкахъ; они имеютъ право объискивать выходящихъ и строго отдаляютъ монаховъ и дамъ, ибо опытъ доказалъ, что те и другiя легко повинуются искушенiямъ контрабанды и занимаются ею однимъ и темъ же способомъ, то-есть, пряча запрещенный товаръ подъ широкимъ, длиннымъ платьемъ.. Вотъ причина, по которой ни монахи, ни дамы не имеютъ права, входить въ генуэзскiй порто-франко.

Некоторыя улицы имеютъ исключительно одно предназначенiе; такъ, на-примеръ, есть улица ювелировъ, улица книгопродавцевъ; но немногiе изъ купцовъ выставляютъ свой товаръ или приводятъ его въ известный порядокъ. Вы, большею частiю, входите въ лавку, роетесь, ищете, находите, что вамъ нужно, и осведомляетесь о цене. Многiя вещи продаются гамъ, где вамъ и въ умъ не прiидетъ искать ихъ; на-примеръ: кофе у пирожниковъ; если вамъ нужно купить говядины, такъ вы найдете ее въ какомъ-нибудь мрачномъ, уединенномъ уголку, за старымъ занавесомъ, какъ-будто бы мясо - ядъ, и смертная казнь угрожаетъ мяснику.

этихъ важныхъ особъ - бедные врачи, терпеливо ожидающiе не забежитъ ли въ аптеку посланный отъ какого-нибудь опасно больнаго. Это можно заметить по выраженiю ихъ физiономiи при входе новаго лица и по вздоху, испускаемому ими, когда они видятъ, что вы пришли только за лекарствомъ, а не за лекаремъ. Въ цирюльни собирается мало праздныхъ, хотя первыхъ несметное число, ибо здесь почти никто уже не бреется самъ; но у аптекаря есть свои кружокъ, собирающiйся въ углубленный уголъ аптеки, где его въ пасмурный день и не увидишь. Въ такое время вы подвергаетесь опасности сделать такую же ошибку, какую я сделалъ недавно, принявъ одного изъ членовъ ученаго факультета за огромную бутыль съ какимъ-нибудь лошадинымъ лекарствомъ...