| Автор: | Диккенс Ч. Д. |
| Категория: | Роман |
Часть третья
Глава L. Мистер Пикквик встречает одного из своих старых знакомых, и этому счастливому обстоятельству читатель обязан поразительно интересными подробностями относительно двух великих людей, могущественных и славных в литературном мире
Мистер Пикквик проснулся, по обыкновению, в восемь часов. Наступившее утро всего менее могло рассеять в душе великого человека неприятные впечатления, произведенные неожиданными последствиями вчерашнего визита. Небо было пасмурно и мрачно, воздух затхл и сыр, улицы мокры и грязны. Дым лениво выходил из труб, как будто у него не хватило храбрости подняться к облакам; дождь капал медленно и вяло, как будто не смея превратиться в ливень. Боевой петух на трактирном дворе, лишенный всех признаков своего обычного воодушевления, печально покачивался на одной ножке в уединенном углу; осел, понурив голову, расхаживал в созерцательном расположении духа, как будто в глупой голове его мелькала мысль о самоубийстве. На улице, кроме зонтиков, не было видно никакого предмета, и ничего не слышалось, кроме падения дождевых капель.
Завтрак был очень скучен, и разговор между нашими путешественниками вовсе не клеился. Даже мистер Боб Сойер живо чувствовал на себе одуряющее влияние погоды. Он был теперь, по его собственному выражению, «сбит с панталыка». Мистер Пикквик и Бен Аллен были тоже не в своей тарелке.
В тоскливом ожидании лучшей погоды, путешественники перечитали последний номер лондонской вечерней газеты от первой строки до последней, перетоптали ковер в своей комнате от первого до последнего рисунка, повысмотрели все картины на стенах и перепробовали, без малейшего успеха, все предметы для разговора. Наконец, мистер Пикквик, дождавшись полудня и не видя никакой перемены к лучшему, позвонил и отдал приказание закладывать лошадей.
Заложили и поехали. Дождь полил сильнее, слякоть по дороге увеличивалась с каждой минутой, и огромные куски грязи летели беспрепятственно в открытые окна экипажа, так что пассажирам во внутренности кареты было почти столько же неловко, как и тем, которые по-прежнему поместились на запятках. При всем том, в самом движении и живом сознании чувства деятельности заключалось уже бесконечное превосходство перед скучным и томительным бездействием в скучной комнате, откуда, без всякой цели и намерения, приходилось смотреть на скучную улицу и дождевые капли. Оживленные путешественники не могли понять, зачем и отчего они так долго отсрочивали свою поездку.
Когда они остановились в Ковентри на первой станции, пар от лошадей поднялся такими густыми облаками, что затмил совершенно станционного смотрителя, и путешественники слышали только его громкий голос, выходивший из тумана. Он говорил, что человеколюбивое общество30, при первой раздаче премий, должно непременно наградить его первой золотой медалью вследствие того, что у него достало храбрости снять шляпу с ямщика, иначе этот парень неизбежно должен был бы утонуть, так как вода с полей его шляпы лилась обильным потоком на рукава его, грудь и шею.
- Прекрасная погода! - сказал Боб Сойер, поднимая воротник своего пальто и закрываясь шалью.
- Чудодейственная, сэр, - подтвердил Самуэль Уэллер. - А знаете что, сэр?
- Что?
- Случалось ли вам когда-нибудь видеть больного ямщика?
- Не припомню. А что?
- В ту пору, например, когда вы были студентом, в клинику вашу никогда не приносили больного ямщика?
- Нет, никогда.
- Я так и думал. А случалось ли вам видеть на каком-нибудь кладбище надгробный памятник ямщику?
- Нет, не случалось.
- A мертвого ямщика видели вы когда-нибудь?
- Никогда.
разве одного джентльмена в черных шелковых панталонах, знакомого с одной молодой женщиной, у которой был козел. Но тот осел приехал сюда из Франции, и очень могло статься, что был он не из настоящей породы.
В этих и подобных разговорах проходило время, пока, наконец, экипаж не остановился в Дончорче. Здесь путешественники перекусили, переменили лошадей и отправились на следующую станцию в Девентри, откуда через несколько часов благополучно прибыли в Таучестер. Дождь, усиливаясь постепенно, не прекращался ни на одну минуту.
- Это, однако ж, из рук вон, господа! - заметил Боб Сойер, заглядывая в окно кареты, когда экипаж остановился в Таучестере, у подъезда гостиницы «Сарациновой головы». - Не мешало бы положить этому конец.
- Ах, боже мой! - воскликнул мистер Пикквик, открывая глаза после продолжительной дремоты. - Вы, кажется, ужасно вымокли.
- Не то чтобы ужасно, а так себе, - отвечал Боб, - дождь, кажется, не думает церемониться с нами.
Дождь струился крупными каплями с его шеи, рукавов, локтей, колен, и весь костюм мистера Боба, пропитанный водой, представлял подобие блестящей клеенки.
- Да, как видите, я промок порядком, хотя, может быть, не до костей, - сказал Боб, стряхивая с себя дождевые капли наподобие ньюфаундленской собаки, только что вынырнувшей из воды.
- Дальше, я думаю, нам нельзя ехать в такую позднюю пору, - сказал Бен.
- Это уж само собою разумеется, - подтвердил Самуэль Уэллер, присоединяя свои наблюдения к общему совещанию, - лошади измучатся по пустякам, и толку не будет никакого. В этой гостинице, сэр, превосходные постели, - продолжал Самуэль, обращаясь к своему господину, - все чисто, опрятно и уютно как нельзя больше. В полчаса, не больше, здесь могут приготовить маленький обед первейшего сорта: пару цыплят, куропаток, телячьи котлеты, стручковая фасоль, пироги с дичью, жареный картофель на закуску. Мой совет, сэр: переночевать здесь, если вы сколько-нибудь дорожите жизнью и здоровьем.
Здесь кстати подоспел содержатель «Сарациновой головы» и вполне подтвердил показания мистера Уэллера относительно комфортабельности своего заведения, способного выдержать соперничество с первыми гостиницами столицы. К этому он прибавил несколько печальных догадок относительно прескверного состояния дорог и решительной невозможности добыть лошадей на следующей станции.
- К тому же, господа, вы должны взять в расчет, что этот неугомонный дождь зарядил, по всей вероятности, на всю ночь, тогда как завтра, без сомнения, будет прекрасная погода, - заключил убедительным тоном содержатель «Сарациновой головы».
- Ну, хорошо, - сказал мистер Пикквик, - мы переночуем. Только мне надобно послать в Лондон письмо так, чтобы завтра поутру оно могло быть доставлено по принадлежности, иначе, во что бы ни стало, мы должны ехать вперед.
Содержатель улыбнулся. Ничего, разумеется, не могло быть легче, как завернуть письмо в лист серой бумаги и отправить его или по почте, или с кондуктором вечернего дилижанса, который проедет из Бирмингема.
- И если, сэр, вы хотите, чтобы оно было доставлено как можно скорее, вам стоит только надписать на конверте: «Вручить немедленно». Или, всего лучше, извольте надписать, чтобы подателю за немедленное доставление вручили полкроны. Это уж будет верно как нельзя больше.
- Очень хорошо, - сказал мистер Пикквик, - в таком случае мы останемся здесь.
- Эй, Джон! - закричал содержатель одному из своих слуг. - Свечей в солнечный номер31. Развести огонь в камине. Джентльмены перезябли. - Сюда пожалуйте, господа. Не беспокойтесь насчет вашего ямщика, сэр: я пришлю его, когда вам угодно будет позвонить. - Ну, Джон, пошевеливайтесь.
Принесли свечи, развели огонь, накрыли на стол, занавесы опустили, зеркала заблистали, камин запылал, и через десять минут все предметы в отведенном номере приняли такой благообразный, праздничный вид, как будто путешественников ожидали здесь давным-давно и заранее делали всевозможные приготовления для их комфорта. Честь и слава содержателям английских гостиниц!
Мистер Пикквик сел за круглый стол и наскоро набросал несколько слов мистеру Винкелю, извещая, что, вследствие дурной погоды, он остался переночевать на полдороге в Лондон и откладывает все дальнейшие объяснения до личного свидания. Это письмецо, завернутое в пакет, он поручил Самуэлю Уэллеру отнести в буфет.
Самуэль, как и следует, отдал его молодой леди за буфетом, погрелся у камина и уже хотел воротиться в солнечный номер за господскими сапогами, как вдруг, заглянув случайно в полуотворенную дверь, увидел рыжеватого джентльмена почтенных лет, обложенного огромной кипой газет, лежавших перед ним на столе. Рыжеватый джентльмен читал какую-то статью с напряженным вниманием, читал и улыбался, улыбался и вздергивал временами свой нос, при чем все черты его лица принимали величественное выражение гордости и решительного презрения.
пропащий человек.
Самуэль кашлянул два или три раза, чтобы обратить на себя внимание читающего джентльмена. При этих звуках джентльмен с беспокойством поднял голову и лорнет и представил глазам постороннего наблюдателя выразительно-задумчивые черты мистера Потта, издателя и редактора «Итансвилльской синицы».
- Прошу извинить, сэр, - сказал Самуэль, приближаясь к нему с низким поклоном, - мой господин остановился в этой гостинице, мистер Потт.
- Тсс, тсс! - прошипел мистер Потт, приглашая Самуэля войти в комнату и затворяя дверь с видом таинственного ужаса и страха.
- Что такое, сэр? - спросил Самуэль, озираясь вокруг себя.
- Тут не должно ни под каким видом произносить моего имени, - отвечал мистер Потт. - Я храню глубочайшее инкогнито.
- Зачем это, сэр?
- Это местечко - главный притон всех этих Желтых негодяев. Бешеная чернь разорвет меня в куски, если узнает, что я здесь.
- Неужели!
- Без малейшего сомнения: одно только инкогнито может упрочить мою безопасность. - Ну, теперь скажите, молодой человек, где ваш господин?
- Здесь, сэр: в солнечном номере. Он и два приятеля остановились здесь переночевать проездом в Лондон.
- Не с ним ли и мистер Винкель? - спросил мистер Потт, слегка нахмурив брови.
- Нет, сэр. Мистер Винкель живет теперь в своей семье, - отвечал Самуэль. - Он женился, сэр.
- Женился! - воскликнул Потт в порыве величайшего воодушевления. Затем он приостановился, бросил мрачную улыбку и прибавил вполголоса таким тоном, в котором ясно выражалось удовольствие затаенной мести. - Поделом ему, поделом ему, поделом!
Насытив таким образом свою злобу над низверженным врагом, мистер Потт пожелал узнать, кто были теперешние друзья мистера Пикквика, Синие или Желтые? Самуэль без запинки отвечал утвердительно и несомненно, что оба они были Синие с ног до головы, хотя, натурально, никогда он и не думал справляться о политических мнениях господ Сойера и Аллена. Услышав такой успокоительный ответ, мистер Потт немедленно отправился в солнечный номер, где и был с восторгом принят мистером Пикквиком и его друзьями. После первых приветствий, рекомендаций и расспросов, журналист охотно согласился разделить с путешественниками их обед, заказанный в огромнейшем размере.
- A как идут дела в Итансвилле? - спросил мистер Пикквик, когда Потт сел у камина и путешественники, сбросив мокрые сапоги, надели туфли. - «Журавль» все еще продолжает свое существование?
- Да, сэр, эта газета, к стыду человечества, все еще влачит до времени свое жалкое и унизительное существование, справедливо презираемая даже теми, которые знают о ее позорном бытии, - отвечал мистер Потт, очевидно, обрадованный тем, что вошел, наконец, в свою обычную колею. - Да, сэр, «Журавль» хрипит еще, и не только хрипит, но даже дерзновенно поднимает свою гнусную голову, забывая всякий стыд и совесть; но с некоторого времени, можно сказать, он завяз по уши в своей собственной грязи и захлебывается мутной и ядовитой влагой, которую сам же изрыгает из своей гнусной пасти.
Разразившись этими сентенциями, журналист остановился перевести дух и бросил величественный взгляд на Боба Сойера.
- Вы еще молодой человек, сэр, - заметил мистер Потт.
Мистер Боб Сойер поклонился.
Бен не противоречил.
- При всем том, господа, вы уже напоены и пропитаны этими синими принципами, что, конечно, делает честь и уму вашему, и сердцу. Я, со своей стороны, поклялся поддерживать эти принципы для благосостояния трех соединенных королевств, и свет знает, умею ли я держать свою клятву.
- Я, признаться, не совсем понимаю эти вещи, - отвечал Боб Сойер, - я…
- Не Желтый, конечно, мистер Пикквик, - прервал Потт, беспокойно повернувшись в креслах. - Приятель ваш не из Желтых, сэр?
- Нет, нет, - отвечал Боб, - я слишком пестр в настоящую минуту и, может быть, соединяю в себе самую разнообразную коллекцию цветов.
- То есть, сэр, вы еще находитесь в переходном состоянии, - подхватил мистер Потт торжественным тоном. - Колебание вашего духа может, смотря по обстоятельствам, принести вам пользу или вред. Поэтому, сэр, я бы желал прочесть вам ряд последних моих статей, появившихся в «Итансвилльской синице». Нет никакого сомнения, что после этого чтения колебание ваше пройдет и мнения ваши раз и навсегда получат твердый и определенный характер.
- Я посинею, вероятно, и, может быть, даже побагровею, прежде чем вы успеете прочесть эти статьи, - отвечал Боб.
Мистер Потт искоса взглянул на Боба Сойера и потом, обращаясь к мистеру Пикквику, сказал:
- Вы, конечно, видели литературные статьи, которые в последние три месяца помещались в «Итансвилльской синице». Они, смею сказать, обратили на себя всеобщее внимание и произвели во всех единодушный восторг.
- Я должен сказать вам откровенно, - отвечал мистер Пикквик, приведенный в некоторое затруднение этим вопросом, - в последнее время были у меня занятия, не имевшие никакого отношения к литературе, и я никак не удосужился прочесть ваших статей.
- Напрасно, сэр, напрасно, - сказал мистер Потт, делая очень строгую мину. - Это очень жаль.
- Я прочту их, - сказал мистер Пикквик.
- Прочитайте непременно. Они появлялись под одним общим заглавием «О китайской метафизике», сэр.
- А! - заметил мистер Пикквик. - И все это, натурально, произведение вашего пера, сэр?
- Нет, произведение моего сотрудника в отделе критики, сэр, - отвечал Потт с большим достоинством.
- Предмет, должно быть, очень трудный, - сказал мистер Пикквик.
- Чрезвычайно трудный и удивительно интересный, - отвечал Потт с глубокомыслием истинного философа. - Сотрудник мой, по моему указанию, воспользовался всеми источниками, какие только мог найти в Британской Энциклопедии.
- Это, однако ж, странно, - заметил мистер Пикквик. - Я не знал до сих пор, что в Британской Энциклопедии помещены какие-нибудь материалы относительно китайской метафизики.
- Ничего нет странного, - отвечал Потт, положив одну руку на колено мистера Пикквика и бросая вокруг себя многозначительную улыбку. - Разумеется, вы не найдете там отдельного трактата о метафизических воззрениях китайцев, зато сыщете статью о метафизике под буквой М и статью о Китае под буквой К. Все это надобно сравнить, сличить, взвесить, сообразить и переварить в горниле чистого, абсолютного размышления, и все это, действительно, под моим непосредственным наблюдением и руководством, сделал мой неутомимый сотрудник. Дело мастера боится, мистер Пикквик.
и уже не прежде, как черты журналиста разгладились до степени обыкновенного джентльмена, он возобновил беседу таким образом:
- Позволительно ли спросить, какой великий предмет завлек вас в эту сторону, столь отдаленную от постоянного поприща ваших действий?
- Этот великий предмет, сэр, - благо моего отечества, - отвечал мистер Потт с кроткой улыбкой, - то самое благо, которое обыкновенно вдохновляет и воодушевляет меня при всех этих гигантских трудах.
- Вероятно, вы имеете какое-нибудь важное поручение от вашего общества? - спросил мистер Пикквик.
- Да, сэр, вы угадали, - отвечал Потт и, наклоняясь к уху мистера Пикквика, прибавил таинственным шепотом. - Желтые завтра вечером дают бал в Бирмингеме.
- Неужели!
- Да, сэр, бал и ужин!
- Возможно ли это?
- Очень возможно, если я вам говорю.
Но, несмотря на необычайное изумление при этой оглушительной вести, мистер Пикквик, почти незнакомый с местной политикой, не мог составить ни малейшего понятия о важности Желтых замыслов и Желтых планов, имевших отношение к этому политическому балу. Заметив это обстоятельство, мистер Потт вынул из кармана последний номер «Итансвилльской синицы» и для общего назидания громогласно прочитал следующий параграф.
«Последнее пронырство Желтой сволочи».
«Один из наших соотечественников, олицетворяющий в себе гнусную и пресмыкающуюся гадину, отрыгнул недавно змеиный яд бессильного бешенства и злобы против знаменитого и славного представителя нашего в парламенте, достопочтенного мистера Сломки, - того самого Сломки, о котором мы предсказали в свое время, - и кто не видит, что предсказание наше оправдалось и сбылось блистательнейшим образом, - что он сделается украшением и честью своей нации, ее защитником и могущественной опорой во всех начинаниях, клонящихся к общественному благу. И что же? Этот змеевидный соотечественник, говорим мы, позволил себе издеваться по поводу издержек, употребленных на покупку великолепной угольницы из чистого серебра, которую благодарные сограждане вознамерились поднести своему достойнейшему сочлену. Отринув всякий стыд и совесть, этот безымянный изверг, готовый кощунствовать над всякими благороднейшими движениями сердца, вздумал с беспримерной дерзостью уверять, будто достопочтенный мистер Сломки сам, через одного из приятелей своего домоуправителя, подписал на три четверти всей суммы, какой должен был стоить этот вышеозначенный подарок. Жалкая тварь! Неужели, спрашиваем мы, не видит этот пресмыкающийся гад, что, предположив даже действительность этого факта, достопочтенный мистер Сломки выставляется еще в более выгодном и блистательнейшем свете, если только это возможно? Думает ли он, что этот великодушный поступок в состоянии отвратить от него умы и сердца благородных сограждан, если только они не хуже каких-нибудь свиней, или, другими словами, не столь низки и презренны, как этот гнусный изверг?.. Но это еще не все: Желтая сволочь, продолжая свои интриги, думает на этих днях прибегнуть к самому отчаянному пронырству, какое только когда-либо рождалось в узколобых головах. Утверждаем смело и решительно, что в настоящую минуту совершаются скрытым и тайным образом приготовления к Желтому балу, и этот бал дан будет в Желтом городе, в самом центре, или, правильнее, в самом гнезде Желтого народонаселения, которое на этот случай избирает Желтого церемониймейстера, приглашает четырех Ультражелтых членов из парламента и заготовляет для входа только Желтые билеты! Но… ожидает ли этого бесстыдный соотечественник? Пусть он томится и крушит себя в бессильной злобе, когда перо наше начертывает эти слова: „Мы будем там!"»
- Будем и дадим себя знать, - сказал Потт, складывая газету и вытираясь платком. - Вот, сэр, цель моего путешествия. Понимаете?
- Понимаю, - сказал мистер Пикквик.
В эту минуту содержатель и трактирный слуга принесли в комнату обед: журналист с беспокойством приставил палец к своим губам, в ознаменование, что жизнь его находится теперь в руках мистера Пикквика, зависит от его скромности. Бенжамен и Боб Сойер, дремавшие в продолжение чтения красноречивого отрывка из «Итансвилльской синицы», мгновенно встрепенулись при одном слове «обед» и поспешили сесть за стол с веселым духом и превосходнейшим аппетитом.
За столом после обеда, когда разговор спустился мало-помалу на обыкновенные житейские предметы, журналист известил мистера Пикквика, что супруга его, вследствие злокачественности итансвилльского воздуха, путешествует в настоящее время по разным минеральным заведениям с целью поправления здоровья и восстановления прежней веселости духа. Это, собственно говоря, служило поэтическим прикрытием действительного факта, состоявшего в том, что миссис Потт, не раз угрожавшая разводом своему супругу, привела наконец, при содействии своего брата, лейтенанта, в исполнение свою угрозу, заключив наперед юридическую сделку, по которой мистер Потт обязался ежегодно выдавать ей половину дохода, доставляемого подписчиками «Итансвилльской синицы».
Между тем как журналист рассуждал об этих и многих других интересных предметах, беспрестанно приводя цитаты из собственных своих литературных произведений, какой-то суровый незнакомец, высунувшись из окна дилижанса, остановившегося у подъезда «Сарациновой головы» для передачи писем и пакетов, заботливо осведомлялся, может ли он, с некоторым комфортом, провести ночь в этой гостинице.
- Без всякого сомнения, сэр, - отвечал содержатель.
- Есть у вас хорошая постель?
- Да, сэр.
- Все будет к вашим услугам, сэр.
- Очень хорошо, - сказал суровый незнакомец. - Кучер, я здесь выйду. Кондуктор, достаньте мой чемодан.
Пожелав другим пассажирам счастливого пути, незнакомец вышел из кареты. Это был низенький, приземистый джентльмен с густыми черными волосами, поднимавшимися щетиной на его голове. Вид его был повелителен и грозен, обращение надменно и надуто, глаза его выражали какую-то неугомонную юркость и внутреннее беспокойство, и все его манеры обличали чувство величайшей уверенности в самом себе и сознание неизмеримого превосходства перед всеми другими людьми.
Этому господину отвели ту самую комнату, которая первоначально назначена была мистеру Потту. Внимание трактирного служителя поражено было необыкновенным и странным сходством между этими двумя джентльменами. Лишь только принесены были свечи и поставлены на стол, незнакомец тотчас же вынул газету и принялся читать ее с выражением того же самого негодующего презрения, какое за час перед этим отражалось на величественных чертах мистера Потта. Существенная разница между ними, по замечанию служителя, состояла только в том, что презрение Потта вызвано было газетой, носившей заглавие «Итансвилльского журавля», тогда как настоящий джентльмен озлобился на «Итансвилльскую синицу».
- Послать содержателя гостиницы, - сказал незнакомец.
- Слушаю, сэр, - отвечал слуга.
Содержатель явился через несколько минут.
- Вы здесь хозяин? - спросил джентльмен.
- Я, сэр.
- Знаете вы меня?
- Нет, сэр.
- Фамилия моя - Слорк, - сказал джентльмен.
Содержатель слегка кивнул головой.
- Слорк, сэр, - повторил джентльмен надменным тоном. - Теперь, надеюсь, вы знаете меня?
Содержатель почесал затылок, взглянул на потолок, на незнакомца и улыбнулся весьма слабо.
- Знаете ли вы меня теперь, сэр? - повторил незнакомец сердитым тоном.
Содержатель сделал над собою великое усилие и, наконец, продолжая чесать затылок, проговорил сквозь зубы:
- Нет, сэр, не имею этой чести.
- Великий боже! - вскрикнул незнакомец, ударив по столу сжатым кулаком. - И вот вам популярность!
- Вот она вам, вот, вот благодарность толпы за целые годы неутомимых трудов, пожертвований, лишений, благороднейших стремлений! Останавливаясь на полдороге, выхожу из кареты, мокрый и усталый, и - ни одного восклицания, ни одного восторженного крика из этой низкой и презренной толпы? Колокола безмолвствуют, и самое произнесение моего имени ни в ком не возбуждает радостного чувства! Стоит из-за чего тонуть всю свою жизнь в этом океане чернильных партий и вражды! - заключил взволнованный мистер Слорк, расхаживая взад и вперед.
- Не угодно ли водочки, сэр?
- Бутылку рому и воды! - сказал мистер Слорк, окидывая горделивым взглядом содержателя гостиницы. - Разведен ли у вас огонь где-нибудь?
- Я прикажу развести его здесь, сэр, - отвечал содержатель.
- В этом камине? Это будет слишком долго: комната не нагреется до полуночи, - возразил мистер Слорк. - Есть у вас кто-нибудь в кухне?
На кухне не было ни души. Огонь горел там великолепно. Гости все разошлись, и дверь уже была заперта на ночь.
- В таком случае, я буду пить свой пунш на кухне у камина, - сказал мистер Слорк.
Путешественник взял шляпу и газету и торжественно последовал за хозяином в этот скромный номер. Здесь он поместился у камина на мягкой софе, развернул газету и принялся читать и прихлебывать пунш с выражением величественного презрения и досады.
Но уж, вероятно, по распоряжениям судьбы, какой-то демон раздора пробежал в эту самую минуту по всем апартаментам «Сарациновой головы» и, позавидовав обоюдному спокойствию господ журналистов, решился стравить их, как борзых собак, для собственного наслаждения и потехи. Под влиянием этого злого духа в голове мистера Боба Сойера сформировалась весьма странная мысль, которую он и выразил в следующей форме:
- A ведь огонь-то у нас потух, господа. Что мы станем делать? После дождя тут и холодно, и сыро, не правда ли?
- И холодно, и сыро, - подтвердил мистер Пикквик, подернутый судорожной дрожью.
- Недурно было бы теперь раскурить сигару на кухне у камина: что вы на это скажете? - спросил Боб Сойер, подстрекаемый, конечно, тем же демоном раздора.
- Да, это было бы очень и очень недурно, - отвечал мистер Пикквик. - Что вы нам скажете на это, мистер Потт?
- Тут нечего и распространяться, господа: пойдемте в кухню. Огонь там превосходный, - сказал мистер Пот.
И на этом основании все четверо путешественников, каждый со своим стаканом в руке, отправились на кухню в сопровождении мистера Уэллера, который взялся показывать дорогу в этот апартамент.
Незнакомец продолжал читать. Вдруг он поднял глаза и остолбенел. Мистер Потт взглянул и обомлел.
- Что с вами? - прошептал мистер Пикквик.
- Эта пресмыкающаяся гадина! - воскликнул мистер Потт.
- Какая гадина? - сказал мистер Пикквик, с беспокойством озираясь кругом, из опасения наступить на черного таракана или на паука.
«Журавля».
- Так уйдемте же отсюда назад, - шепнул мистер Пикквик!
- О, нет, сэр, никогда! - отвечал Потт. - Никогда!
С этими словами журналист стремительно бросился вперед, уселся на противоположной софе и, вынув один номер из толстой пачки газет, принялся читать напротив своего врага.
Само собою разумеется, что мистер Потт читал «Журавля», а мистер Слорк - «Интансвильскую синицу». И само собою разумеется, что оба журналиста выражали вслух свое обоюдное презрение и мнения их появлялись в такой отрывочной форме:
- «Нелепо. - Дико. - Низко. - Грязно. - Бесчестно. - Шарлатан. - Наглец. - Нравственный урод. - Змей. - Идиот» и прочее, и прочее.
Мистер Боб Сойер и Бен Аллен смотрели с невыразимым наслаждением на эти энергичные выражения взаимной ненависти и соперничества двух журналистов, и, вдохновенные этой сценой, молодые люди покуривали и затягивались с величайшим аппетитом. Наконец, Боб Сойер отважился подойти к мистеру Слорку и сказал ему учтивым тоном:
- Не можете ли, сэр, одолжить мне эту газету, когда вы прочтете ее?
- С моим удовольствием, сэр; только предупреждаю вас, что вы ничего интересного не найдете в этом презренном листе, - отвечал Слорк, бросив сатанинский взгляд на мистера Потта.
- A вот я скоро передам вам эту газету, если хотите, - сказал Потт, бледный и дрожащий от злости. - Ха, ха, ха! Дерзость этого грубияна развеселит вас на целый вечер.
Ужасные слова «презренный лист» и «грубиян» были произнесены с особенной выразительностью и эффектом. Лица обоих журналистов запылали неукротимым бешенством и злобой.
- Болтовня этого жалкого писаки отвратительна в полном смысле, - сказал Потт, делая вид, что обращается исключительно к Бобу Сойеру.
Здесь мистер Слорк засмеялся от чистого сердца и сказал, что бесстыдство этого шарлатана забавляет его как нельзя больше.
- Не могу и выразить своего отвращения к этому бешеному грубияну! - сказал Потт, побагровевший от злости.
- Читали вы когда-нибудь глупое и пошлое маранье этого забияки? - спросил Слорк мистера Боба Сойера.
- Нет, не читал, - отвечал Боб. - А разве он пишет очень дурно?
- Ужасно, ужасно! - отозвался мистер Слорк.
- Поразительное бесстыдство! - воскликнул мистер Потт, притворяясь углубленным в чтение «Журавля».
«Синицу» мистеру Бобу Сойеру; - зато, вероятно, вас очень позабавит и рассмешит уморительный слот этого безграмотного болтуна.
- Что вы сказали, сэр? - спросил Потт, озирая своего противника с выражением неописуемой ярости.
- A вам какая нужда до моих слов? - отвечал мистер Слорк.
- Вы назвали меня безграмотным болтуном, сэр?
- Назвал и повторяю еще, что вы безграмотный болтун, сэр, бессмысленный писака, сэр, шарлатан, невежда, негодяй, сэр. Довольно ли с вас этого! Ха, ха, ха!
Мистер Потт не произнес ни одного слова в ответ на эти оскорбительные шутки, но, вставая торжественно со своего места, скомкал номер «Журавля», бросил его на пол, придавил, притиснул, растоптал и потом, без церемонии, зашвырнул в пылающий камин.
- Вот мой ответ, милостивые государи! - сказал Потт, величественно отступая от камина. - И точно так бы поступил я с этой гадиной, если бы, к счастью для нее, не стесняли меня законы моего отечества!
- Блудлив, как кошка, труслив, как заяц! - вскричал Слорк, вставая с места. - Нет, господа, есть на свете негодяи, для которых ничего не значит покровительство отечественных законов!
- Слушайте, слушайте! - сказал Боб Сойер.
- Вот это потеха, так потеха! - заметил мистер Бен Аллен.
- Изверг!.. Не хочется только рук марать! - отвечал Потт.
- Слышите, господа? Ему не хочется только рук марать! - повторил мистер Слорк презрительным тоном. - Ха, ха, ха! Ведь это не то чтобы он трусил или боялся - нет, нет! Рук ему не хочется марать! Ха, ха!
- Сэр! - вскликнул мистер Потт, выведенный окончательно из себя этим ужасным сарказмом. - Сэр! Объявляю здесь перед всеми, что я считаю вас пресмыкающейся гадиной, ехидной, ползучей змеей. Своими бесчестными и бесстыдными выходками, сэр, вы давно поставили себя вне всякого покровительства законов, и раздавить вас, как презренную гадину, сэр, значило бы…
Но, не дожидаясь окончания этой речи, взбешенный «Журавль» схватил свой дорожный чемоданчик, наполненный разными хрупкими вещами, и неистово устремился к тому месту, где стоял его противник.
… ради бога… помогите… Самуэль… сюда… Эй, кто-нибудь!
И, произнося эти бессвязные восклицания, мистер Пикквик ринулся между сражающимися весьма кстати для того, чтобы, с одной стороны, принять на свое старческое тело брошенный чемодан, с другой - сильный удар кочерги. Трудно решить, какие последствия могли бы произойти отсюда для великодушного мужа, тщетно старавшегося разнять исступленных представителей двух противоположных партий, если бы не подоспел на выручку мистер Самуэль Уэллер. Не говоря дурного слова, этот джентльмен нахлобучил мучным мешком могущественного Потта и, отпихнув его в сторону, вырвал сильной рукой чемодан из рук разъяренного Слорка.
- Я задушу вас, разбойники, если вы не уйметесь! - закричал громовым голосом мистер Уэллер. - Вы что тут зевали, господа?
Последнее обращение относилось к господам Бену Аллену и Бобу Сойеру, не принимавшим никакого участия в этой битве. Им было очень весело, и притом впереди предстояла для них отрадная перспектива пустить кровь первому джентльмену, который будет оглушен неприятельским ударом.
- Ступайте спать по своим номерам, - сказал мистер Уэллер, обращаясь к обоим журналистам, - не то я скручу вас обоих по рукам и по ногам и положу на одну постель. А вам, сэр, тут нечего делать с сумасшедшими людьми. Пойдемте.
под руководством хозяина «Сарациновой головы» и молодых врачей, которые все еще не теряли надежды пустить кровь кому-нибудь из них.
Поутру на другой день журналисты встали очень рано и, не простившись ни с кем, разъехались в двух разных дилижансах. Погода прояснилась, солнце заблистало, и наши путешественники еще раз обратили свои лица к британской столице.
Примечания
30
Лондонское человеколюбивое общество, Human Society, основано с единственной целью спасать утопающих. Примечание переводчика
31
Примечание переводчика