Большие надежды.
Глава двадцатая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава двадцатая. (старая орфография)

Глава двадцатая.

Город наш отстоял от столицы на разстоянии пяти часов езды. Было немного позже полудня, когда запряженная четверней карста наша, пассажиром которой я был, очутилась среди торговой сутолки Кросс-Киза, Удстрита, Чипсайда и, наконец, въехала в Лондон.

В то время мы, британцы, считали изменником всякого, кто сомневался в том, что наша страна и вообще все наше - хорошо. Тем не менее, как ни был я поражен обширностью Лондона, у меня все же мелькали смутные сомнения в том, не слишком ли он безобразен со своими кривыми, узкими и грязными улицами.

Мистер Джаггерс прислал заранее свой адрес; он жил в улице Литтль-Бритейн, и на карточке его прибавлено было кроме того "За Смизфильдом, вблизи почтовой конторы". Не смотря на это, кучер нанятой мною почтовой кареты, у которого было, повидимому, столько же капюшонов на большом плаще, сколько было ему лет от роду, усадил меня в карету и так плотно запаковал меня с ней, подняв вслед за мной целый ряд откидных ступенек, как будто нам предстояло совершить путешествие миль за пятьдесят, по крайней мере. Пока он взбирался на козлы, что заняло у него не малое время, я заметил, что козлы эти покрыты источенным молью и выцветшим от времени сукном горохового цвета, превратившимся в настоящия лохмотья. По своей конструкции это был удивительный экипаж, с гербами по бокам, истрепанными петлями из снурков позади для нескольких человек лакеев на запятках, края которых были покрыты острыми зубцами, чтобы лакеи любители не покушались взобраться на них.

Я не успел еще насладиться своим экипажем и решить вопроса о том, почему внутренность его походит не то на скотный двор, выстланный соломой, не то на лавчонку, где продается ветошь, не то на склад мешков с лошадиным кормом, когда увидел, что кучер спускается с козел, как будто мы приехали уже на место. И мы, действительно, остановились в мрачной улице, у какой-то конторы с открытой дверью, на которой была надпись: "Мистер Джаггерс".

Сколько следует? - спросил я кучера.

-- Один шиллинг... если вы не желаете прибавить, - отвечал он.

Я, разумеется, сказал, что не желаю.

-- Следует, значит, шиллинг, - отвечал кучер. - Не хочу никаких неприятностей... знаем мы "его" хорошо! - Он прищурил один глаз в сторону имени мистера Джаггерса и покачал головой.

Когда, получив шиллинг, он с тою же медлительностью взобрался на козлы и затем уехал прочь (с большим, повидимому, удовольствием), я направился в контору, держа в руках свой маленький порт-манто, и спросил, дома ли мистер Джаггерс?

-- Нет, - отвечал клерк. - Он теперь в суде. Не с мистером ли Пипом я говорю?

Я отвечал, что да, он говорит с мистером Пипом.

-- Мистер Джаггерс поручил просить вас посидеть до его прихода у него в комнате. Он не мог точно сказать, как долго пробудет там, потому у него есть дело. Но так как он очень дорожил своим временем, то он, само собою разумеется, не пробудет ни минуты дольше того, сколько потребуется.

С этими словами клерк открыл мне дверь и провел меня в комнату, находившуюся позади конторы. Здесь мы застали какого то джентльмена с одним глазом, в вельветиновом костюме и в коротких по колена штанах; прерванный в чтении газеты, он вытер себе нос рукавом.

-- Выйдите отсюда и подождите там, Майк! - сказал ему клерк.

Я было начал просить извинение, что помешал, но клерк не дал мне кончить и без всякой церемонии выпроводил неизвестного мне джентльмена из комнаты, бросив вслед за ним его меховую шапку, и оставил меня одного.

Комната мистера Джаггерса производила крайне неприятное впечатление и освещалась только сверху круглым окном, стекла которого составлены были из кусочков, склеенных между собою самым странным образом; верхушки соседних домов теснили, казалось, друг друга, чтобы заглянуть через него в комнату и увидеть меня. Бумаг здесь было далеко не так много, но были предметы, которых я не ожидал видеть, как, например, старый ржавый пистолет, сабля в ножнах, несколько странных на вид ящиков и тюков, а на полке два слепка с чьих то распухших и искаженных судорогой лиц. Собственное, с высокой спинкой кресло мистера Джаггерса, обитое черной волосяной материей и целым рядом медных гвоздей по бокам, напоминало собою гроб; мне ясно представилось, как он сидит на чем, откинувшись на спинку, и кусает ногти, выслушивая своих клиентов. Комната была небольшая и клиенты имели, повидимому, обыкновение прислоняться к стене во время разговора, ибо стена, находившаяся против кресла мистера Джаггерса, была покрыта жирными пятнами. Я вспомнил при этом, что и кривой джентльмен, невинной причиной изгнания которого был я, также проехался плечом вдоль стены, выходя из комнаты.

Я сидел на стуле, который стоял напротив кресла мистера Джаггерса, и мною мало-по-малу овладело неприятное чувство недовольства окружающей меня атмосферой. Мне начинало казаться, что у клерка такой же вид, как и у его хозяина, и что он также знает о каждом что нибудь, не говорящее в его пользу. Я удивлялся количеству клерков, сидевших в верхнем отделении конторы, и думал, неужели и все они разделяют взгляд своего хозяина на своих ближних? Я спрашивал себя, были ли эти слепки с опухшими лицами сняты с членов семьи мистера Джаггерса? Неужели же он так несчастен, что у него могут быть такие ужасные родные и почему поместил он их на пыльную полку на усмотрение тараканов и мух, а не держит их у себя дома? Не имея никакого понятия о летнем дне в Лондоне, я чувствовал себя страшно удрученным невероятно душным воздухом и пылью, и сором, которые видел на каждом предмете. Я сидел, размышляя обо всем этом в ожидании мистера Джаггерса, до тех пор, пока мне не опротивел вид двух слепков на полке над креслом мистера Джаггерса. Тогда я вскочил с места и вышел из комнаты.

⁷ на Смпзфидьд. Я послушался и пошел на Смизфильд; но это гадкое место, покрытое грязью и жиром, кровью и пеной, душило меня. Я, насколько мог, скорее прошел через него и повернул в улицу, где из-за серого каменного здания Ньюгетской тюрьмы, как мне сказал какой-то прохожий, выглянув на меня большой черный купол Св. Павла. Я пошел вдоль тюремной стены и дошел до одного места на улице, которое все было выстлано соломой, чтобы заглушить шум проезжающих мимо экипажей. Солома, а также толпа народа, от которой несло водкой и пивом, навело меня на мысль, что здесь должен быть суд.

Пока я осматривался крутом себя, ко мне подошел необыкновенно грязный и пьяный служитель суда и спросил меня, не желаю ли я войти и посмотреть на заседание суда, говоря, что за полкроны он проведет меня на одно из первых мест, откуда я хорошо увижу лорда верховного судью в парике и мантии, причем говорил о такой важной особе, как о какой-то восковой фигуре, которую он готов был показать даже за восемнадцать пенсов. Я отклонил это предложение за неполучением еще жалованья, но он все же был так любезен, что провел меня во двор и показал мне место, где хранятся виселицы, и где людей секут публично, и "Дверь Должника", откуда преступники идут на виселицу, и чтобы больше заинтересовать меня этой ужасной дверью, дал мне понять, что после-завтра, часов в восемь утра, выведут из нея "целых четырех" и повесят их рядышком. Это навело на меня ужас и дало мне весьма не лестное понятие о Лондоне; тем более, что человек, предлагавший мне показать лорда верховного судью, как принадлежавшую ему собственность, был одет (начиная со шляпы, до сапог и носового платка включительно) в покрытое пятнами платье, которое было, очевидно, сшито не на него, а, как я вообразил себе, было куплено им у палача. На этом основании я был очень рад, когда всего за один шиллинг мне удалось, наконец, отделаться от него.

Я вернулся в контору, чтобы узнать дома ли мистер Джаггерс и, не застав его там, снова отправился бродить. Я прошел Литтль-Бритейн и вошел в ограду церкви Св. Варфоломея. Здесь я увидел, что мистера Джаггерса ждут, как и я, еще другие люди. Внутри ограды прогуливались два каких то человека таинственной наружности и тихонько разговаривали между собою, с глубокомысленным видом принаравливая ноги к трещинам мостовой; когда я поравнялся с ними, один из них говорил другому: "Уж если только можно, то Джаггерс сделает это". На самом углу стояли трое мужчин и две женщины, одна из которых плакала, закрыв лицо грязной шалью, а другая успокаивала ее, прикрывая ее своей собственной шалью: - "Джаггерс за него! Мелия! Чего же тебе еще больше?" Сюда же вслед за мною вошел и красноглазый еврейчик в сопровождении другого маленького еврейчика, которого он тотчас же послал по какому то поручению. Во время отсутствия посланного я заметил, что еврейчик, обладавший, видимо, очень возбудимою натурою, отплясывал джигу, стоя под фонарным столбом и в такт подпевая себе: - "О, Дзаггерс, Дзаггерс, Дзаггерс! Все прочие Кег-Меггерзы! {Cag-Meg значит по английски: поскребки, подонки.} Давайте мне Дзаггерса!" Такое подтверждение популярности моего опекуна произвело на меня глубокое впечатление и я больше прежнего удивлялся ему.

И вот наконец, когда я стоял у железных решетчатых ворот ограды Св. Варфоломея, я увидел мистера Джаггерса, который переходил улицу по направлению ко мне. Остальные увидели его одновременно со мной и всей гурьбой бросились к нему. Мистер Джаггерс положил мне руку на плечо и повел меня рядом с собой, не говоря мне ни слова, но все время обращаясь к своим просителям.

Прежде всего обратился он к двум таинственным людям.

-- Мне больше не о чем говорить с вами, - сказал он, указывая в их сторону пальцем. - Я не желаю знать больше того, чем знаю. Ну, а результаты, это орел и решетка. С самого начала говорил я вам, что орел и решетка. Заплатили Уэммику?

-- Необходимую сумму мы собрали только сегодня утром, сэр! - сказал один из них покорно, а другой внимательно изучал в это время лицо мистера Джаггерса.

-- Я не прошу вас говорить мне ни когда вы их собрали, ни где, ни каким образом вы все это устроили. Получил их Уэммик?

-- Да, сэр! - отвечали оба в один голос.

-- Прекрасно... можете идти. Не говорите ничего больше! - сказал мистер Джаггерс, махая им рукой, чтобы они уходили. - Если скажете еще одно слово, я откажусь от дела.

-- Мы думаем, мистер Джаггерс, - начал один из них, снимая шляпу.

-- Вот этого то вам и не следует делать, - сказал мистер Джаггерс. - "Вы" думаете! Я думаю за вас, и этого достаточно для вас. Если вы мне понадобитесь, я знаю, где найти вас; я не желаю, чтобы вы сами ходили во мне. Не желаю... и слышать ничего больше мне не нужно.

Таинственные люди переглянулись друг с другом, когда мистер Джаггерс снова махнул им рукой, и, не говоря ни слова, смиренно удалились.

-- А теперь вы! - сказал мистер Джаггерс, вдруг останавливаясь на месте и поворачиваясь к двум женщинам в шляпах, от которых мужчины тотчас же почтительно отошли в сторону. - Амелия, кажется?

-- Да, мистер Джаггерс!

-- Вы помните или нет, - продолжал мистер Джаггерс, - что без меня вы не были бы здесь и не могли бы быть здесь?

-- О, да, сэр! - воскликнули обе женщины разом. - Бог да благословит вас, сэр, мы знаем это.

-- Что с моим Билем, сэр? - заплакала женщина, с которой он говорил.

-- Вот что я вам скажу, - отвечал мистер Джаггерс, - и раз навсегда! Если вы не знаете, что ваш Биль в хороших руках, то я это знаю. И если вы еще раз придете сюда надоедать мне вашим Билем, то я покажу на вас и на вашем Биле такой пример, что он проскользнет у вас между пальцами. Заплатили Уэммику?

-- Да, сэр! До последняго фартинга.

-- Очень хорошо. Вы сделали, следовательно, все, что должны были сделать. Скажите еще слово... одно единое слово... и Уэммик сейчас же вернет вам деньги.

Страшная угроза заставила двух женщин немедленно удалиться. Никого больше не оставалось в ограде, кроме взволнованного еврейчика, который уже несколько раз прикладывал к губам полы сюртука мистера Джаггерса.

-- Что это за человек? - сказал мистер Джаггерс с самым пренебрежительным видом. - Что нужно этому человеку?

-- О, дорогой мистер Дзаггерс... мы брат Абрагаму Лазарузу.

-- Кто он? - сказал мистер Джаггерс. - Оставьте мой сюртук в покое!

Проситель поцеловал еще раз полу сюртука и сказал:

-- Абрагам Лазарум... фальсивый монетчик.

-- Слишком поздно, - отвечал мистер Джаггерс. - Я защищаю другую сторону.

-- Ой, мистер Дзаггерс! - воскликнул еврейчик бледнея. - Неужели-зе вы против Абрагама Лазаруза?

-- Да, против, - отвечал мистер Джаггерс, - вот и конец! Уйдите с дороги!

-- Мистер Дзаггерс! Подминутоцки! Кузен мой сам посол к мистеру Уэммику... и теперь дает ему все, цто он захоцет... Мистер Дзаггерс!.. Детверть минутоцка!.. О! переходите с той стороны на наса сторона... цто хотите... цена не постоим... цто денги! Тьфу!.. Мистер Дзаггерс!.. Мистер..

Но опекун мой оттолкнул просителя с величественным хладнокровием и оставил его танцующим на мостовой, как на раскаленных угольях. Без всякой дальнейшей помехи добрались мы, наконец, до конторы, где нашли клерка и человека в вельветине и меховой шапке.

-- Майк здесь, - сказал клерк, вставая со стула и с таинственным видом приближаясь к мистеру Джаггерсу.

-- О! - сказал последний, поворачиваясь к Майку, у которого целый клок волос был надвинут на самую середину лба, - человек тот придет сегодня вечером? Да?

-- В чем он готов присягнуть?

-- О, мистер Джаггерс, - отвечал Майк, вытирая на этот раз свой нос меховой шапкой. - в чем угодно!

-- Я еще раньше говорил вам, - сказал он, грозя пальцем испуганному клиенту, - что если вы вздумаете говорить таким образом здесь, то я покажу на вас хороший пример. Дерзкий негодяй, как смеете вы говорить мни

Клиент был видимо смущен и ошеломлен, не понимая, что он сделал.

-- Олух! - сказал ему тихо клерк, толкая его подь локоть. - Глупая ты башка! Зачем ты говоришь ему в лицо.

-- Снова спрашиваю вас, безсмысленный дурак, - сказал сердито мой опекун, - и в последний раз: - в чем может присягнуть человек, которого привели вы сюда?

Майк пристально смотрел на моего опекуна, как бы пытаясь прочесть заданный ему урок на его лице, и медленно отвечал:

-- Ну-с, будьте осторожней. Что это за человек?

Майк взглянул на шапку... на пол... на потолок... взглянул на клерка... взглянул на меня и волнухгь отвечал:

-- Мы одели его как...

-- Что? - крикнул на него мой опекун. - Опять? Опять?

Безпомощно оглянувшись кругом, Майк вдруг просиял и начал:

-- Он едет, как почтенный разносчик пирогов... пирожник.

-- Здесь он? - спросил мой опекун

-- Я оставил его там, - отвечал Майк, - он сидит на ступеньках за углом.

Окно, указанное им, находилось в конторе. Мы все трое подошли к нему и, скрываясь за занавеской, увидели Майка, который прошел как бы случайно мимо окна в сопровождении человека самой злодейской наружности, высокого роста, в коротеньком сюртучке из белого полотна и в бумажном колпаке. Невинный пирожник был не очень то трезв и под глазом у него виднелся синяк, менявший уже свой синий цвет в зеленый и засыпанный сверху белым порошком.

-- Скажите ему, чтобы он убирался вон со своим свидетелем, - сказал клерку мои опекун с невыразимым отвращением, - и спросите его, о чем он думал, когда вел мне такого свидетеля, как этот.

И сказав это, опекун мой повел меня к себе в комнату, где, стоя, принялся за завтрак, состоявший из сандвичей и бутылки хересу, (сандвичи ел он с каким то пренебрежением) и в то же время сообщал мне сделанные относительно меня распоряжения. Я должен был отправиться в гостинницу "Бернард" и поместиться в квартире мистера Покета, куда узко послана для меня кровать; у молодого Покета я останусь до понедельника, когда вместе с ним должен буду отправиться с визитом к его отцу, чтобы сговориться с ним об условиях. Затем он сказал мне, сколько я буду получать - содержание оказалось весьма щедрым - и, вынув из письменного стола несколько карточек, передал их мне и сказал, что я могу явиться с ними к разным торговцам и заказать себе всю необходимую одежду и вообще все, что найду для себя желательным.

во время, чтобы вы не завязли по уши в долгах. Нет сомнения, впрочем, что вы наделаете бед... Ну, да это не мое дело.

тем более, что Уэммик может провести меня туда, если я желаю.

Я узнал таким образом, что Уэммиком назывался клерк, который занимался в ближайшей конторе. На звонок явился сверху другой клерк, который должен был занять его место, пока он провожал меня. Я пожал руку своему опекуну и вышел на улицу, где познакомился с Уэммиком. На улице мы встретили еще несколько просителей, проходя мимо которых, Уэммик сказал холодно и решительно:

-- Я вам говорю, что это безполезно; он ни с кем из вас не пожелает перемолвиться ни единым словечком.

Мы скоро оставили их позади себя, продолжая идти все время рядом друг с другом.