Большие ожидания.
Глава LIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава LIX. (старая орфография)

ГЛАВА LIX.

В продолжении одиннадцати лет я не видал Джо и Биди, хотя она представлялась постоянно моему воображению в мое пребывание на Востоке. В один вечер, в декабре, час или два после сумерек, тихо прикоснулся я к задвижке двери старой кухни. Я так тихо повернул ее, что меня не слышали, и заглянул в дверь не замеченный никем. На своем месте, у кухонного огня, сидел Джо, здоровый и крепкий, но слегка поседевший, и курил, и тут же в уголке, на моем старом табурете, сидел, загороженный ногою Джо и смотрел на огонь - новый я!

-- В честь вашу, милый старый дружище, мы ему дали имя Пип, сказал Джо, очень довольный, когда я замял другой табурет рядом с ребенком (но я не ерошил его волос), мы надеялись, что он будет похож на вас; да кажется и есть маленькое сходство.

Мне это самому казалось, а на следующее утро я пошел с ним гулять; мы говорили очень много, и понимали друг друга в совершенстве. Я взял его с собою на кладбище и посадил на надгробный камень, и" показал ему с него другой камень, посвященный памяти Филиппа Пирипа, жившого в сем приходе и также Джорджианы, жены вышеупомянутого.

-- Биди, сказал я, когда мы разговаривали с нею после обеда, и она укачивала свою девочку на коленах, - вы должны уступить мне Пипа, или по крайней мере отдать его мне на время.

-- Нет, нет, сказала Биди нежно. - Вы должны жениться.

-- И Герберт и Клара говорят то же самое; но я не думаю, чтоб я когда-нибудь женился, Биди. Я так ужился в их доме, что мне это кажется невероятным. Я совсем стал старым холостяком.

Биди посмотрела на свою малютку, приложила её ручку к своим губам, и потом взяла меня за руку своею доброю материнскою рукою, которою она только что прикоснулась к своему ребенку. В этом движении, в этом легком пожатии обручального кольца Биди, было сладкое для меня красноречие.

-- Милый Пип, сказала Биди, - уверены ли вы, что вы не тоскуете по ней?

-- Нет, не думаю, Биди.

-- Скажите мне, как вашему старому, старому другу" Совершенно ли вы ее забыли?

-- Милая моя Биди, я ничего не забыл в моей жизни, что занимало в ней первое место, и очень не многое, что вообще случалось в ней. Но это жалкая мечта, как называл я ее прежде, уже разсеялась, Биди, да, она разсеялась!

И несмотря на это, даже говоря эти слова, я очень хорошо знал, что я был намерен посетить старое место в этот же вечерь, ради её. Да, ради Эстеллы.

Я слышал о ней, - жизнь её была несчастная; она разошлась с своим мужем, который жестоко обращался с ней и почти прославился своею надменностию, скупостию, подлостию и зверством. Я слышал и о смерти её мужа; его убила лошадь, не выдержавшая худого с нею обращения. Это случилось года два перед этим; и, почем знать, может-быть она вторично вышла замуж.

После ранняго обеда Джо, я еще имел вдоволь времени сходить засветло, не спеша моею беседою с Биди, на старое место. Но, останавливаясь дорогою, чтобы посмотреть на старые предметы и помечтать о прежнем времени, я пришел туда, когда уже совсем завечерело.

Дома уже не было теперь, не было и пивоварни, не осталось никаких следов строения, кроме стены старого сада. Расчищенное место было огорожено простым плетнем и, заглянув через него, я увидел, старый плющ опять пустил местами свежие корни и зеленел на спокойных бугорках, оставшихся после разрушения. Калитка в плетне была полуотворена; я толкнул ее, и вошел.

Холодным, серебристым туманом покрылся склонившийся день, и еще не показался месяц, который должен был разогнать его. Но звезды сияли над туманом; месяц подымался, и вечер не был темный... Я мог проследить, где стояла прежде каждая часть старого дома, где была пивоварня, где были ворота и ряды боченков; меня занимало это теперь, и я смотрел на опустелую дорожку сада, когда я заметил на ней одинокую фигуру.

Фигура эта, казалось, заметила меня, когда я приближался. Она подвинулась ко мне и остановилась. Подойдя ближе, я увидел, что это была фигура женщины. Я подошел еще ближе; она было хотела вернуться назад, но вдруг остановилась и дала мне подойдти к себе. Потом она вздрогнула, как будто от удивления, и произнесла мое имя; я вскричал:

-- Эстелла!

-- Я очень переменилась; удивляюсь, как вы узнали меня.

Да, действительно, свежесть её красоты миновала; но невыразимое величие, невыразимая прелесть её осталась. Обаяние её красоты было мне уже знакомо; но чего я не видел прежде, это нежного света печали, которым сияли теперь некогда гордые глаза; чего я никогда не чувствовал прежде, это дружеского прикосновения некогда безчувственной руки.

Мы сели на ближнюю скамейку, и я сказал.

-- Странно, после стольких лет разлуки, мы опять встретились, Эстелла, здесь, на месте нашей первой встречи! Часто вы приезжаете сюда?

-- Я также.

Месяц подымался, и я подумал о том памятном мне спокойном взгляде, устремленном на белый потолок и померкшем навсегда. Месяц подымался; и я подумал о пожатия ею руки, когда я проговорил последния слова, слышанные им на земле.

Эстелла первая прервала наступившее молчание.

-- Я часто сбиралась побывать сюда, но меня останавливали разные обстоятельства. Бедное, бедное старое место!

Лучи месяца коснулись серебристого тумана и засверкали в слезах, катившихся из её глаз.

Не зная, что я видел их и стараясь удержаться, она сказала спокойно:

-- Вы, вероятно, удивлялись гуляя здесь, отчего это место так запущено?

-- Да, Эстелла.

-- Земля принадлежит мне. Это единственное достояние, еще оставшееся у меня. Все ушло мало-по-малу; но его я удержала. Эта была одна только вещь, которую я решилась отстоять в мою несчастную жизнь.

-- Будет оно застроено?

-- Да.

-- И я уверена, дела идут у вас хорошо?

-- Я довольно сильно работаю для моего насущного хлеба, и дела мои - да, пожалуй, идут хорошо.

-- Я часто думала о вас, сказала Эстелла.

-- В последнее время очень часто. Долго тянулось тяжелое время, пока я от себя отдаляла воспоминание о том, что я отвергла, не понимая еще его цены. Но когда воспоминание это не было противно долее моему долгу, я опять дала ему место в моем сердце.

-- Вы всегда занимали ваше место в моем сердце, отвечал я, и мы опять замолкли. Она заговорила первая.

-- Я не думала, сказала Эстелла, - что прощаясь с этим местом, я прощусь также с вами. Я очень рада, что это так случилось.

-- Но вы мне сказали, ответила Эстелла очень сериозно: - Бог благословит вас, Бог простит вам, и если вы могли сказать это мне тогда, то вы не затруднитесь сказать мне это и теперь - теперь, когда несчастие было для меня лучшею школою и научило меня понимать, что такое было действительно ваше сердце. Меня укротили, меня сломили, и, я надеюсь, я переделалась к лучшему. Будьте также сострадательны, также добры ко мне, как вы были прежде, и скажите, что мы остаемся друзьями.

-- Мы останемся друзьями, сказал я, подымаясь и наклоняясь к ней, когда она встала с скамейки.

Я взял ее за руку, и мы вышли из пустынного места; и как некогда, давно тому назад, утренние туманы подымались, когда я впервые оставил кузницу, так и теперь подымался передо мною вечерний туман; но в этом широком и тихом сиянии месяца я не видал уже тени разставания с нею.